Пример реферата по литературе русской: Мертвые души

Содержание

СОДЕРЖАНИЕ

Введение3

1. Праздный мечтатель Манилов5

2. «Дубинноголовая» Коробочка9

3. Прожигатель жизни Ноздрев12

4. «Кулак» Собакевич16

5. «Прореха на человечестве» Плюшкин20

Заключение24

Список литературы25

Выдержка из текста работы

Н.В.Гоголь — один из самых удивительных и своеобразных мастеров художественного слова. Это – великий мастер глубокого взгляда на жизнь. Его мир необыкновенно своеобразен и сложен, его язык и манера в изображении портрета стали обиходными, его сатира приняла не только обличительный, но и исследовательский характер. Все создания Гоголя – это мир его грез, где все или чудовищно ужасно или ослепительно прекрасно.

У каждого художника есть произведение, которое он считает главным делом своей жизни,- произведение, в которое он вложил самые заветные думы, свое сердце. Таким главным делом жизни Гоголя явились «Мертвые души». «Мертвые души» были по-своему идейно-художественному своеобразию невиданным явлением в русской литературе. Пафос этого произведения — юмор, смотрящий на жизнь, «сквозь видимый миру смех и незримые, неведомые ему слезы»¹. Художественные обрисовки и речевые характеристики раскрывают героев со всех сторон, показывают их внешность, их поступки.

 Семнадцать лет были отданы работе над «Мертвыми душами». Это были годы особой важности в жизни Гоголя. Однако, сколько бы ни было велико значение поэмы, нет нужды противопоставлять ее другим произведениям писателя. Без «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода», «Петербургских Повестей» и «Ревизора» не было бы «Мертвых душ». Гоголь был убежден, что в условиях современной ему России идеал и красоту жизни можно выразить только через отрицание безобразной действительности. Именно это противоречие было основным для его собственного творчества и особенно для замысла «Мертвых душ», в которых полнее всего проявилась могучая сила гоголевского реализма. Все это позволило создать широкую панораму русской жизни и раскрыть ее внутренний «механизм». Писатель как бы входит внутрь того мира, в котором живут его герои, проникается их интересами, исследует их характеры и возможности.

Его произведения проникнуты болью за то искажение, которому подвергается духовный облик человека в мире душевладельцев, «мертвых душ». Трагизм «Мертвых душ» — в столкновении авторского идеала с пошлой действительностью. Мерзостям крепостнической действительности автор противопоставляет свою мечту и веру в великое будущее родной страны, веру, осветившую холодные, бездушные характеры, встающие перед нами со страниц его творчества. Гоголь объединяет в повествовании два потока. С одной стороны он узкий пошлый мирок включает в большой мир,  с другой стороны – он вводит в малый мирок  лица и мотивы из большого мира. Два мира – пошлый мир душевладельцев и душеторговцев и мир народный, однако, не только чуждые друг другу,- они связаны античеловеческой связью. Смех писателя и его слезы – единый мир души великого писателя, безгранично любившего свою родину и верившего в ее великое будущее.

Ярче всего это выразилось в единстве стиля и языка поэмы. А язык Гоголя, действительно, полон жизни и оригинальности. Это живой язык разных слоев российского населения. Речь гоголевских героев всегда своеобразна и характерна. Манилова не спутаешь с Ноздревым или Собакевичем.  Словом, Гоголь создает характеры своих персонажей не меньше, чем их действиями и описанием. Слово Гоголя, обращенное в пространство,- это слово «святой правды» и живая картина той  всероссийской мерзости. Каждая фраза Гоголя выражает законченную мысль. Образы героев выписаны с точным ощущением жизненной правды. Все, что происходит с героями поэмы, – это еще не только предыстория характера. В эпопее с «мертвыми душами» наиболее ярко раскрываются их энергия и изобретательность.

И одним из высших достижений индивидуализации героев « Мертвых душ» является их речевая характеристика. Каждый герой говорит своим, присущим лишь ему языком, являющимся блестящим показателем его характера, уровня культуры и интересов.

Цель реферата: изучение речевых характеристик героев произведения. Задачи: 1) посмотреть как при помощи речевых характеристик раскрываются индивидуальность и характер героев, их поведение в той или иной   ситуации, 2) проследить, как с помощью речевых характеристик  раскрывается могучая сила гоголевского реализма.

 Впервые в истории отечественной литературы Гоголь придумал сатире аналитический, исследовательский характер. В изложенном ниже тексте реферата прослеживается нить раскрытия при помощи речевых характеристик внутреннего «механизма» поэмы, т.е. того мира, в котором живут его герои, их интересов и  характеров.  

Меня  эта тема заинтересовала потому, что одним из высших достижений индивидуализации героев «Мертвых душ» является их речевая характеристика. Поэма написана свыше ста лет назад, но и в наши дни мы используем речевые обороты того или иного героя поэмы. Так к человеку слишком навязчивому  и приторно – любезному мы можем применить термин маниловщина, грубияна сопоставить с Собакевичем. Речевые характеристики героев усиливают восприятие ими изображаемых противоречий жизни. Другими словами, изучение речевых характеристик героев произведения актуально, так как только через речь наиболее полно раскрывается их характер и их индивидуальность.

Работая над рефератом, я использовал ряд книг: книга С.Машинского «Мертвые души» Н.В.Гоголя раскрывает историю произведения, его идейный замысел, особенности языка и стиля, а также особенности речевых характеристик; книга Е.С.Смирновой-Чикиной поэма Н.В.Гоголя «Мертвые души» раскрывает талант и мастерство Гоголя в создании образов; книга П.К.Боголепова «Язык поэмы Н.В.Гоголя  «Мертвые души» раскрывает глубокую идейность произведения, любовь писателя к родине, его беспощадный смех, галерею бессмертных образов, речевые характеристики  героев;  книга «Н.В.Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников» раскрывает  критический и обличительный характер гоголевского реализма, способного ставить главные, коренные вопросы общественной жизни России; книга Ю.М.Лотмана «В школе поэтического слова » представляет нам мир Н.В.Гоголя, учит нас понимать его творчество, думать и анализировать произведение, понимать героев, воспринимать их речевые характеристики.    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

II. Основная часть.

РЕЧЕВАЯ  ХАРАКТЕРИСТИКА  ОБРАЗОВ.

1.Речевая характеристика Манилова.

Речь прекраснодушного Манилова, «исключительно любезного и учтивого человека»², отличается теми же качествами. Манилов сентиментален. Его же­на, Лизонька, подстать мужу: она нежна и мила в об­ращении и является типом, дополняющим и углубляю­щим образ Манилова. Между ними подлинно идилли­ческие отношения. Их чувствительная, не остывшая за восемь лет любовь выражается в одной полной идиллической нежности фразе: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек»³.  Манилов весьма предупредителен по отношению к приглашённому им и «осчастливившему» его своим приездом Чичикову. Доказательством его любезности и предупредительности к Чичикову служит и его речь. Прежде всего слащавая любезность к гостю выраже­на в следующих словах: «Вот вы, наконец, и удосто­или нас своим посещением»⁴. Далее учтивость Мани­лова подчёркивают слова: «извольте», «позвольте», «из­вольте проходить вы», «вы изволили выразиться»; «позвольте мне вам представить жену мою»;  «позволь­те вам этого не позволить» и др.. Ту же чёрту выражает любезное, дважды сказан­ное приглашение к ‘обеду: «прошу покорнейше», «по­корнейше прошу» и извинение за свой простой обед: «вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах»⁵, и т. д.. Излишняя любезность и чувствительность Мани­лова, переходящие в приторную сентиментальность, находят своё излияние в ряде знаменитых его выска­зываний: «доставили наслаждение… майский день… именины сердца»; «чувствуешь… духовное на­слаждение»; «хотел ‘бы доказать… сердечное влечение, магнетизм души»⁶. Анализируя речь Манилова, В. В. Виноградов справедливо замечает: «Для Манилова речь — это чистая поэзия, ис­кусство для искусства. Поэтому он, не смея  понять слов Чичикова в прямом смысле, «ничуть не затруд­нился»⁷.

Он спрашивает Чичикова: «Может быть, здесь… в этом, вами сейчас выраженном изъяснении… скрыто другое… Может быть, вы изволили выразить­ся так для красоты слога?»⁸. На этом фоне становится естественным то восхи­щение, которым проникся Манилов, слушая Чичикова. Когда Чичиков блеснул высшими формами официаль­но-риторического стиля: «Обязанность для меня — де­ло священное, закон. Я немею перед законом», — ав­тор не упускает случая подчеркнуть восхищение Ма­нилова: «Последние слова понравились Манилову, но "в толк самого дела он всё-таки никак не вник…».⁹ Сравнить также: «Манилов, обворожённый фразою, от удовольствия только потряхивал одобрительно го­ловою, погрузясь в такое положение, в каком нахо­дится любитель музыки, когда певица перещеголяла самую скрипку и пискнула такую тонкую ноту, какая не в мочь и птичьему горлу». Желание быть приятным часто выражается в ряде преувеличенных комплиментов в адрес гостя: «Слу­чай мне доставил счастие, можно сказать, редкое, об­разцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором»; или: «Я бы с радостью отдал по­ловину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы»¹⁰. То же любезно-сентиментальное отношение Манилов проявляет и к знатным сановникам. Отсюда по­нятны и характеристики, данные им: вицегубернатор-«милый человек», полицеймейстер — «приятный человек», жена его — «прелюбезнейшая женщина». Манилов учтив и вежлив даже с приказчиком, которого величает любезный, и с Селифаном, которо­му говорит вы. В нём сентиментальность сочетается с претензиями на культуру и с неумением, в силу своей безалаберности, бесхозяйственности, их осуществить.Это сказывается и в его «аглицком» саде, и в мебели, и в подсвечнике, и в книге, и в организации воспитания своих детей (у них учитель), и в именах сыновей Алкиди,Фемистокус. Это великолепно отмечено и в речи: в употреблении ино­странных слов (прожекты, сюрпризы, негоция), в по­пытках выражаться витиевато: «я не могу постичь»; «не мог получить такого блестящего образования, ка­кое, так сказать, видно во всяком вашем движении;не имею высокого искусства выражаться»;

«не будет ли это предприятие, или, чтоб ещё более, так сказать, выразиться, негоция, так не будет ли эта негоция несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России»¹¹ (казённо-книжная речь). Слащавая речь Манилова, стремящегося «наблю­сти деликатность в своих поступках», «следить какую-нибудь этакую науку», претендующая на культур­ность, не только в ряде мест не отличается подлинно литературной формой, а обильно засорена словами-паразитами: «в некотором роде, знаете, так сказать»¹². Весьма показательна бесцветность речи Манилова в беседе его с приказчиком. Тут перед нами бесхо­зяйственный и легкомысленный хозяин-мечтатель, далёкий от жизни своей усадьбы. Поэтому вся беседа построена так, что Манилов, не проявляя ни малей­шей инициативы, лишь рабски повторяет слова своего нерадивого приказчика. В целом речь Манилова, буквально до каждой реплики включительно, является блестящим приёмом раскрытия этого характера.

2.Речевая характеристика Собакевича.

Своеобразна и речь Собакевича. Он — поме­щик-кулак, неуклюжий, грубый, «топорный» по своему характеру, внешнему виду и поведению. Такими же ка­чествами отличается и его язык. Отсюда его лаконич­ное «прошу» — зовёт ли он к себе в гости, пригла­шает ли к обеду. Конечно, и у Собакевича, при всей грубости его натуры, есть какие-то элементарнейшие представления о приличии и долге гостеприимства, и поэтому он, ред­ко обольщавшийся кем-либо и редко отзывавшийся о ком-либо «с хорошей стороны», преисполненный ува­жения к Чичикову, определяет его в разговоре с же­ной: «преприятным человеком» и приглашает его к себе в усадьбу. Элементарную вежливость проявляет Собакевич и в том, что, зная свою привычку наступать на ноги, тот же час спрашивает: «Не побеспокоил ли я вас?» или, уже наступив, тут же извиняется: «Прошу прощения». Но в его натуре преобладает чёрствость, и он принимает Чичикова более официально и сухо, чем Манилов: «рекомендую тебе», «имел честь позна­комиться»¹³.  

Сухи, отрывисты и лаконичны его слова при про­водах Чичикова: «Прощайте. Благодарю, что посетили; прошу и вперёд, не забывать» и т. д. Оттенок официального языка чувствуется и в дру­гих местах разговора Собакевича с Чичиковым. От­сюда его частое «извольте»: «извольте, чтоб не пре­тендовали на меня»; «извольте… и я вам скажу тоже моё последнее слово» и т. д. Особенно официально-канцелярским становится язык Собакевича, когда он хочет несколько припугнуть Чичикова в связи с его странной сделкой: «Расскажи я или кто иной — тако­му человеку не будет никакой доверенности относи­тельно контрактов или вступления в какие-нибудь выгодные обязательства»¹⁴. Его расписка — тоже образец канцелярщины: «За­даток двадцать пять рублей государственными ассиг­нациями за проданные ревижские души получил сполна»¹⁵. Грубость и топорная прямолинейность Собакевича великолепно высказываются в его оценке тех же самых чиновников города, о которых так любезно от­зывался Манилова. Председатель у Собакевича- «такой дурак, како­го свет не производил»; губернатор — «первый раз­бойник в мире… и лицо разбойничье», «дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу — зарежет».¹⁶ Полицеймейстер-«мошенник, продаст, обма­нет, ещё и пообедает с вами»¹⁷. Обобщая своё суждение о чиновниках, он говорит:  «Это всё мошенники; весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы»¹⁸. Одного порядочного человека вы­деляет Собакевич — прокурора, но и его награждает эпитетом «свинья». Собакевич даёт уничтожающую критику и Плюшкину: «Мошенник, такой скряга, ка­кого вообразить трудно»¹⁹. Медвежья грубость Собакевича сказывается и в том, что он совсем не стесняется в своих выражениях ни при госте, ни во время обеда. Например: «Купит вон тот каналья-повар, что выучился у француза, кота, обдерёт его, да и подаёт на стол вместо обеда»²⁰, — так характеризует он губер­наторский обед, за что его одёргивает жена. Грубость Собакевича переходит границы и в другом месте.

Когда они с Чичиковым разговорились о Плюшкине, Собакевич назвал его «собакой» и прибавил к его характеристике: «Изви­нительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему»²¹.

Грубая, кулацкая натура Собакевича прекрасно раскрывается в сделке с Чичиковым. В сущности, из всех выведенных помещиков он один ведёт самую настоящую сделку, ловко ориентируясь в ней, быстро смекнув, что он может получить из неё для себя из­вестную выгоду, держа основную нить этой сделки в своих руках. Для кулацкой натуры Собакевича характерна и запрошенная им гиперболическая сумма, поразившая Чичикова. Языку Собакевича присущи выражения настоя­щего кулака, торгаша: «Эк, куда хватили… ведь я продаю не лапти»; «Стыдно вам и говорить такую сумму. Вы торгуйтесь, говорите настоящую цену»; «Да чего вы скупитесь? Право, не дорого»²². Необходимо заметить, как резко изменилась речь Собакевича, когда он вошёл во вкус совершаемой операции. Лаконичный, молчаливый, Собакевич вхо­дит «в самую силу речи», т. е. пускается в такое крас­норечие, что Чичиков не успевает вставить ни одного слова. Собакевич развёртывает яркую характеристику тем мёртвым душам, о которых идёт речь, стараясь убедить Чичикова в полноценности продаваемого товара. «Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев, ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то, как бывает московская работа, что на один час, прочность такая, сам и обо­бьёт, и лаком покроет»²³.  Или другой пример: «А Пробка Степан, плотник? Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии — ему бы бог знает что дали, трёх аршин с вершком ростом»²⁴. В пылу азарта Собакевич впадает в совершенный абсурд и начинает хвалить мёртвых, как живых, не замечая даже всей нелепости своих доводов. Когда Чичиков одёргивает его, Собакевич с ещё боль­шим азартом продолжает свои доводы: «Ну нет, не мечта. Я вам доложу, каков был Ми­хеев, так вы таких людей не сыщете:  в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади; хотел бы я знать, где бы вы в другом ме­сте нашли такую мечту»²⁵.

 Речь Собакевича отличается точностью, убеди­тельностью, деловитостью, без всяких реверансов в адрес приехавшего к нему гостя, хотя он порой и де­лает намёки на близкие отношения, якобы существую­щие между ними, стараясь и через этот хитрый ход получить для себя хоть каплю выгоды: «только для знакомства», «не могу не доставить удовольствия ближнему»; «что по искренности происходит между короткими друзьями, то должно остаться во взаимной их дружбе»²⁶.

3. Речевая характеристика Коробочки.

Коробочка — это «одна из тех матушек, не­больших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки» (так её характеризует Гоголь), и это велико­лепно отражается в её речи. «Да беда, времена плохи, вот и прошлый год был такой неурожай, что боже храни». «Как же жаль, право, что я продала мёд купцам так дёшево». Ещё примеры: «Народ мёртвый, а плати, как за живого». «Теперь Мне выехать не на чем: некому лошадей подковать». «Урожай плох, мука уже такая неавантажная»²⁷. Речь Коробочки отражает её тупость и невежество, боязнь нового, непривычного, страх перед предложением Чичикова продать мёртвые души: «Право, не знаю, ведь я мёртвых некогда не продавала». «Право, я боюсь, на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытку». «Моё такое неопытное вдовье дело! лучше ж я маненько повременю»²⁸. Порой в речи «дубинноголовой» Коробочки обна­руживается крайняя примитивность её мысли, дохо­дящая до какой-то детской наивности. «Нешто хочешь ты их откапывать из земли?»- спрашивает она Чичикова про умерших. Или в дру­гом месте: «А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся». В речи Коробочки много просторечных слов и вы­ражений: боров, засалиться, исподнее,  мелюзга, нешто, маненько, авось,  ка­ково почивали; с чем прихлебнёте чайку; чай, заседатель; в толк-то не возьму; применюсь к ценам; я всё не приберу, как мне быть.  Коробочка, старозаветная помещица-крепостница, живущая в «порядочной глуши», хранит элементарные принципы помещичьего гостеприимства и проявляет в сцене с Чичиковым необходимые для её среды черты радушия. Отсюда её обращение « Чичикову: «отец мой», «батюшка». Она любезно обращается к Чичи­кову с предложениями: «Не хотите ли, батюшка, вы­пить чаю?» «Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване». «Да не нужно ли чем натереть спину». На ночь она желает гостю «покойной ночи», утром любезно  приветствует:  «Здравствуйте,  батюшка.  Ка­ково почивали?». Религиозность Коробочки подчёркивается её речью. Она то и дело произносит: «в какое время вас бог принёс»; «дай бог, чтобы прошло»; «был такой неуро­жай, что боже храни»; «бог приберёг от такой беды»;  «святители, какие страсти»; «с нами крестная сила»; «ей богу».

Коробочка говорит примитивным, убогим языком, выражает свои мысли чаще всего простыми предложе­ниями. «Правда, с такой дороги и очень нужно отдохнуть. Вот здесь и расположитесь, батюшка, на этом диване. Эй, Фетинья, принеси перину, подушки и простыню. Какое-то время наслал бог: гром такой — у меня всю ночь горела свеча перед образом. Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! где так изволил засалиться?»²⁹. Приведённый отрывок типичен для речи Коробочки. Здесь и любезное обращение к гостю, и сочувствие ему, и гостеприимное предложение, и приказание своей служанке, и выражение религиозности. При этом она часто употребляет просторечные слова, есть у неё и элементы казённой ре­чи.

4. Речевая характеристика Ноздрева.

  Ярко индивидуализирована и речь враля Ноздрёва. Ноздрев — это «разбитной малый» с присущей ему «зоркостью и бойкостью характера». Его буйная и неугомонная натура сказывается и в постоянном желании «погулять», и в страсти к азартной игре, и в стремлении к авантюре, и в способности нагадить ближнему, и в неудержимом вранье. Разбитная, в высшей степени неорганизованная беспардонная натура Ноздрёва падка на совершение всяких нечестных поступков, на раздувание сплетен небылиц. Почти вся его речь — это пустая, пошлая болтовня, сплошное лганьё.  

Вот примеры. «Я один в продолжение обеда выпил семнадцать бутылок шампанского». «На этом поле русаков та­кая гибель, что земли не видно; я сам своими руками поймал одного за задние ноги». «Пруд, в котором… водилась рыба такой величины, что два человека с трудом вытаскивали штуку»³⁰. Опровержение лживости Ноздрёва делается не только способом прямого разоблачения, но и иным, очень тонким, замаскированным приёмом. В кабинете его «были показаны турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было -вырезано: мастер Савелий Сибиряков». В подчёркнутых словах несомненно ноздрёвское враньё и им же данное «объ­яснение». Вот кисет, вышитый какою-то графиней,- это тоже деталь, крайне характерная для языка лжеца Ноздрёва. В этих примерах мы ясно чувствуем ноздрёвскую черту приврать и прихвастнуть и одновременно автор­ское разоблачение этой хвастливости героя. Недоверие к словам Ноздрёва, таким образом, возрастает. Речь Ноздрёва, бывающего постоянно и в город­ском кругу, и в кругу кутил-офицеров, характери­зуется, с одной стороны, наличием иностранных слов: безе, безешки, кураж en gros, в эмпиреях и др., а с другой стороны, просто­речными словами и выражениями: острил зубы на мордаша; бабиться с женою; нельзя никак сойтиться; мороз по коже подирает; черта лысого получишь; я не стану снимать плевы с черт знает его; не твоя берёт. Отмечается в речи Ноздрёва, вра­щающегося в среде кутил-офицеров, «отголоски» «армейского» языка: «как покутили»; «бордо называет просто бурдашкой»; «в фортунку крутнул»;  «ты жестоко опешишься»; «я давно хотел подцепить его»; «во рту… точно эскадрон переночевал». Для речи Ноздрёва характерны следующие осо­бенности: резкие переходы от одного чувства к другому например, он говорит Чичикову: «Свинтус ты за это, скотовод эдакой! поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя»³¹. Или: «Не пущу!.. Пустяки, пустяки! Мы соорудим сию минуту банчишку»³². Многочисленные восклицательные и вопроситель­ные предложения: «Я посмотрю тогда, какой он игрок! Зато, брат Чичиков, как покутили мы в первые дни! Правда, ярмарка была отличнейшая»³³.

 Отрывочные, незаконченные предложения, показы­вающие, что слова его не успевают за летящими мыслями: «Как начали мы, братец, пить… Штабс-ротмистр Поцелуев… такой славный! усы, братец, такие!.. По­ручик Кувшинников… Ах, братец, какой премилый человек!»³⁴. Неудержимый каскад пошлых и бранных слов, с которыми он обращается к Чичикову и к зятю: свин­тус, скотовод, каналья, фетюк, ракалия, дрянь, мо­шенник, подлец, скалдырник, собакевич, шильник, печник гадкий.

Страсть Ноздрёва к собакам выражается Гоголем в перечислении разновидностей собак: «и густо-псо­вых, и чисто-псовых, всех возможных цветов и мастей: муругих, чёрных с подпалинами, полво-пегих, муруго-пегих, красно-пегих, черноухих, сероухих». Тут же он приводит и всевозможные собачьи клички: Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Допекай, Припекай, Северга, Касатка, Награда, Попечитель­ница. Словами Ноздрёва, знатока-собачея, подчёрки­ваются и особенно положительные качества собак: «брудастая с усами»; шерсть стоит вверх «как щетина»; «бочковатость рёбр уму непостижимая»; «лапа вся в комке».

5. Речевая характеристика  Плюшкина.

Образ Плюшкина построен на одной ведущей черте: это всеохватывающая и опустошающая его страсть — скупость. Отсюда нелюдимость, недоверие к людям, подозрительность. Плюшкин постоянно на­ходится в состоянии раздражения, готов окрыситься на каждого человека. Он опустился до потери человеческого образа и превратился в «прореху на человече­стве». Гоголь с неповторимым мастерством передаёт вое эти черты в языке Плюшкина. Почти ничего не осталось в нём от прежнего культурного хозяина, язык его пестрит просторечными выражениями или бранью. Речь его скупа и бессвязна, резко окрашена эмоционально, так как Плюшкин постоянно находится в состоянии раздражения. Раздражение и недоброжелательство чувствуются в следующем объяснении Плюшкина с Чичиковым.

Когда Чичиков спрашивает Плюшкина, принятого им за ключника: «Где же?» [барин], Плюшкин жёлчно отвечает: «Что, батюшка, слепы-то, что-ли?.. Эхва! А вить хозяин-то я!»³⁵. Когда Чичиков почёл за долг выразить хозяину почтение, тот неодобрительно что-то «пробормотал сквозь губы», вероятно (предполагает Гоголь): «А по­брал бы тебя черт с твоим почтением». Правда, и Плюшкин формально-вежливо обра­щается к гостю со словами «прошу покорнейше са­диться»,  но тут же показывает себя крайне негостеприимным, высказавшись резко отрица­тельно о гостеприимстве вообще: «В них (гостях) ма­ло вижу проку. Завели пренеприличный обычай ез­дить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения, да и лошадей их корми сеном»³⁶. Плюшкин с первых же слов пускается в ворчли­вые жалобы на недостатки: «Кухня у меня такая пре­скверная, и труба-то совсем развалилась». «Сена хоть бы клок в целом хозяйстве». «Землишка маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает, как бы в кабак». И пессимистично заключает: «Того и гляди, пой­дёшь на старости лет по миру»³⁷. Раздражение мрачного, не доверяющего людям Плюшкина-скряги слышно и в следующей его репли­ке. Когда Чичиков заметил, что у Плюшкина, как ему сказывали, более тысячи душ, он с какой-то досадой в голосе, всё более переходя в грубый тон, спраши­вает: «А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплева­ли в глаза тому, который это сказывал! Он, пере­смешник, видно, хотел пошутить над вами»³⁸. И нежелание показать себя всё-таки ещё богатым, и недоверие к человеку, и мелочная обидчивость к переспросам гостя оказываются в его словах. Стоило Чичикову в изумлении переспросить: «Целых сто двад­цать?», как Плюшкин резко и обидчиво отвечает: «Стар я батюшка, чтобы лгать: седьмой десяток живу!» И хотя Чичиков туг же поспешил выразить собо­лезнование Плюшкину, тем не менее последний в том же недружелюбном, раздражительном тоне продол­жает: «Да ведь соболезнование в карман не по­ложишь», и в подтверждение своих слов желчно высмеивает соболезнование, оказываемое ему капита­ном, который выдаёт себя за родственника Плюшкина.  И только когда Чичиков ошеломил своего собеседника тем, что для него «готов и на убыток»,

 Плюшкин смягчается, выражает неприкрытую радость, и слышит совсем иные слова; «Ах, батюшка! ах, благодетель ты мой! Вот уте­шили старика! Ах, господи ты мой! ах, святители вы мои!» Мелькнувшая на лице Плюшкина радость мгновен­но исчезает, и вновь его речь пересыпается сетования­ми на судьбу, жалобами на свой «народ»: «Приказные такие бессовестные…». «У меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от празд­ности завёл привычку трескать, а у меня есть и са­мому нечего». «Ради нищеты-то моей уже дали бы по сорока копеек». «По две копеечки пристегните»³⁹. И только уже в момент отъезда Чичикова, когда Плюшкин получил от него деньги, когда гость пока­зал себя таким благовоспитанным, что даже отказал­ся от чая, он находит для него несколько учтивых слов: «Прощайте, батюшка, да благословит вас бог!» Подозрительность Плюшкина великолепно прояв­ляется и дальше, в его отношении к Прошке, Мавре и вообще к дворовым.

6. Речевая характеристика Чичикова.

Образец высшего мастерства, языковой индивидуа­лизации представляет речь Чичикова. Своим богатством и многогранностью она способ­ствует раскрытию этого классического образа. Чичиков — ловкий, предприимчивый делец, при­обретатель; добивается благорасположения и внима­ния всех окружающих: помещиков, чиновников, го­родских обывателей. Этого он достигает разными способами: и всем своим видом, и поведением, и ма­нерой говорить. Он вполне оценил значение речи вежливой, лю­безной, выдержанной, благопристойной: «ронял слова с весом». В 4-й главе Гоголь замечает: «Всякое выражение, сколько-нибудь грубое или оскорбляющее благопри­стойность, было ему неприятно». В другом месте (11-я глава) автор говорит, что Чичиков «никогда не позволял себе в речи неблагопристойного слова». Изумительную вежливость не только в поступках, но и в словах проявлял он ещё на службе в таможне, когда он обращался к обыскиваемым с изысканной деликатностью: «Не угодно ли вам будет немножко побеспокоиться, и привстать?». «Не угодно ли вам будет, сударыня, пожаловать в другую комнату?». Позвольте, вот я ножичком немного пораспорю подкладку вашей шинели». Очевидно, служба научила «потерпевшего» Чичикова искусно заботиться о смягчении своих выражений из разных корыстных соображений, и этот навык пошёл ему впрок и используется им позднее. Подчёркиваем два блестящих тому примера:

1) когда Чичиков в беседе с Собакевичем вместоумершие» души упорно называет  их «несуществующие»;

2) когда во втором томе Гоголь говорит о Чичикове, что он не «украл», но «попользовался» (смягчение, типичное для Чичикова).

Чичиков имеет блестящий дар поддерживать живой разговор в обществе на любую тему, показывая тем самым свою разностороннюю осведомлённость и умея вместе с тем расположить общество в свою пользу. О себе Чичиков рассказывает мало, с «заметною скромностию», и разговор его в таких случаях прини­мал несколько книжные обороты:

«Что он незнача­щий червь мира сего и не достоин того, чтобы много о нём заботились, что испытал много на веку своём, претерпел на службе за правду, имел много неприя­телей, покушавшихся даже на жизнь его, и что те­перь, желая успокоиться, ищет избрать, наконец, ме­сто для жительства, и что, прибывши в этот город, почёл за непременный долг засвидетельствовать своё почтение первым его сановникам»⁴¹. Давая о себе эту краткую, но столь выспреннюю характеристику, вложенную в несколько готовых формул, Чичиков иногда добавляет к ним ещё слова об уподоблении своей судьбы барке среди волн (у Манилова), тем самым стараясь вызвать у слу­шателя к себе ещё большее сочувствие.

Более подробно совокупность образов, которыми характеризует Чичиков «поприще службы своей», излагается у генерала Бетрищева (во втором томе). Вообще же во втором томе он короче и иначе говорит о себе, подчёркивая, главным образом, цель своих поездок. Он говорит: «Видеть свет, коловращение людей — «то что ни говори, есть как  бы   живая книга, вторая наука». Эти слова по существу без изменения, как выученную формулу, повторяет он Платонову,  Костанжогло,  брату Платонова  Василию. С чиновничьих лет сохранилась в Чичикове, видимо манера в приподнято-официальном тоне представиться, рекомендоваться некоторым особам, у которых наблюдается стремление к показной, внешней  культурности. Так, когда Манилов приглашает   Чичикова заехать в свою усадьбу, он тут же отвечает, что «почтёт за священнейший долг». Приехав к генералу Бетрищеву, Чичиков представляется так: «Питая уважение к доблестям мужей, спасавших отечество на бранном поле, счёл долгом предста­виться лично вашему превосходительству»⁴². Так в речи Чичикова выступает лоск, который старается он наложить на себя. Но стоит только прислушаться к его объяснениям Селифаном, как уже улетучивается весь этот внеш­ний лоск речи и слышатся хорошо знакомые в крепостнической России   бранные слова и распекания: «что, мошенник, по какой ты дороге едешь?»; «ты пьян, как сапожник»; «вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать».

Он накидывается с бранью на Селифана: чушка, Урбан, подлец, беспутный, дурак, в рог согну и узлом завязку; пошёл, ступай. Речь Чичикова великолепно раскрывает его характер, характер ловкого дельца и афериста, умею­щего быстро освоиться, приспособиться к обстоятельствам, приноровиться к людям, попасть в гон их интересов и даже речи, с одним быть необычайно любезным, с другим- более простым и нецеремонным в подборе выражений, с кем — осторожным, с кем — уступчивым, а то и настойчивым. Вот приезжает он к любезному Манилову, и меж­ду ними происходит своеобразное соревнование в вежливости и предупредительности, причём Чичиков ничуть не уступает хозяину не только в поступках, но и в речи. «Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня»; «не затрудняйтесь, пожалуйста, не затрудняйтесь»; «пожалуйста, проходите» — такие выражения сыплют­ся из уст Чичикова, совсем в тон хозяину. Стоило только Манилову завести разговор о хоро­шем соседстве, о таком человеке, с которым можно было бы «поговорить о любезности, о хорошем обра­щении» и проч., как Чичиков сразу же подхватывает эту мысль своеобразной пословицей: «Не имей денег, имей хороших людей для обращения».  Манилов в экстазе своей любезности дооткровенничался до того, что с радостью отдал бы половину своего состояния, чтобы иметь часть достоинств свое­го гостя. Чичиков сейчас старается его перещеголять: «Напротив, я бы почёл с своей стороны за величай­шее…». Неизвестно, каким комплиментом хотел пере­крыть Чичиков учтивого хозяина в этом’ своеобразном словесном состязании, но важно отметить одно: Чи­чиков ни в коем случае не желает уступить пальму первенства Манилову. Чичиков любезен, даже нежен с детьми Мани­лова: «какие миленькие дети», «миленькие малютки», «мои крошки», — так называет он их. «Умница, ду­шенька», — хвалит он Фемистоклюса (эпитет, прису­щий Манилову: так он зовёт свою жену) . И только когда Чичиков пытается изложить не­практичному Манилову свою просьбу о мёртвых ду­шах, он меняет тон и придаёт своей речи официаль­но-казённый оттенок: «Я полагаю приобресть мёртвых, которые, впро­чем, значились бы по ревизии, как живые»⁴³.

 Или: «Итак, я желал бы знать, можете ли вы мне таковых, не живых в действительности, но живых относительно законной формы, передать, уступить, или как вам заблагорассудится лучше?». «Обязан­ность для меня — дело священное, закон — я немею перед законом»⁴⁴.

Речь Чичикова у Коробочки совсем иная, потому что Коробочка не похожа на Манилова. Сам автор замечает, что с Коробочкой Чичиков, «несмотря на ласковый вид, говорил, однако же, с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не церемонился». Ловкость и сметливость помогли Чичикову быстро определить характер Коробочки, и он иным способом разговаривает с ней. Автор, следя за своим героем, повторяет: «Чичи­ков… решился вовсе не церемонится». Не желая ничем стеснять хозяйку, извинившись за беспокойство неожиданным приездом, Чичиков и здесь, разумеется, показывает необходимую вежливость и называет Коробочку несколько раз почтитель­но «матушка». Учтивость Чичикова по отношению к заботливой хозяйке проявляется и в том, что утром он считает нужным спросить: «Вы как, матушка?» (почивали). Когда Коробочка рекомендует ему себя, он вежли­во благодарит хозяйку: «Покорнейше благодарю». После совершения сделки, доставившей ему много хлопот (недаром он был «весь в поту»), Чичиков вновь входит в учтивый тон любезного гостя: «У вас, матушка, блинцы очень вкусны», и прибегает к неоднократным повторам, в которых выражается его нетерпение уехать, так как делать ему теперь здесь больше нечего: «заложат… заложат»; «не забуду, не забуду»; «купим, купим, всего купим, и свиного сала купим»; «хорошо, хорошо», «будет, будет го­това»⁴⁵.

Любопытно отметить, что Чичиков,- стараясь уч­тивым обращением расположить к себе старуху, в тех же интересах пытается местами в разговоре попасть в тон ей. Вот примеры. Когда Коробочка угощает Чичикова и говорит: «А с чем прихлебнёте чайку? Во фляжке фруктовая», — он подхватывает это просторечное слово: «Хлебнём и фруктовой».^46.

 

 Когда Коробочка спрашивает его: «Ведь вы, я чай, заседатель?», — Чичиков опять же поддерживает разговор, вставляя типичное для хозяйки словцо: «Чай, не заседатель». Поняв, что перед ним патриархальная, религиозная старуха (это она уже не раз обнаружила в своей речи), Чичиков решил сыграть и на этой струнке хозяйки и использовал её набожность как раз в самый ответственный момент; именно перед самой просьбой о продаже мёртвых душ он выражает сочувствие своей собеседнице словами, взятыми из её же лексикона: «на всё воля божья»; «против мудрости божией ниче­го нельзя сказать». Непонятливую, упрямую старуху Чичиков старает­ся убедить в неотложности сделки, отсюда в его речи следующие .выражения: «Ну, теперь ясно?» «В них есть в самом деле какой-нибудь прок?» «Понимаете ли вы это?» «Эх какие вы! Что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах». Чичиков старается усовестить Коробочку: «Страм, страм, матушка! просто страм. Ну, что вы это гово­рите». «Эк куда хватили»⁴⁷. Упрямая старуха выводит Чичикова из себя, и с его уст слетают бранные эпитеты в её адрес: «Ну, баба, кажется, крепколобая»; «эк её, дубинноголовая какая»; «проклятая старуха». Правда, все эти выражения Чичиков всё же держит «про себя». Но, наконец, чаша терпения переполняется, Чичиков теряет равновесие и всякую благопристойность, хвативши в сердцах стулом об пол и посуливши хозяйке черта, и прибегает к грубым и оскорбитель­ным выражениям: «Да пропади они и околей со всей вашей деревней». «Словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене: и сама не ест сена и другим не даёт»⁴⁸. Какая разница в сравнении с речью Манилове!

С Ноздревым Чичиков ведёт себя очень осторожно, зная его разбитную и бесцеремонную натуру, и это сказывается с первых его слов. Он не хочет ехать к Ноздрёву, так как это будет пустой потерей времени (за что он и досадует на себя), не желает рассказывать, куда держит путь.

Поэтому он, чтобы как можно меньше привлечь вни­мания к своим словам, говорит: «А я к человеку к одному», и только  дальнейшими  домогательствами Ноздрёв вынуждает его сказать правду.

То же самое, только в более развёрнутой форме, наблюдаем мы и позднее, когда Чичиков приступает к сделке. Ясно видно желание Чичикова каким-то образом обуздать сутяжного и нечестного Ноздрева. Однако последовавший классический разговор между Чичи­ковым и Ноздревым — доказательство того, как Чичи­ков попал в лапы сутяги Ноздрёва. Ноздрёв изде­вается и смеётся «ад ним, оскорбляет его. Ничего не узнавшему относительно своей просьбы Чичикову остаётся только обижаться и защищать своё попранное достоинство: «Однако ж это обидно! почему я непре­менно лгу?» «Всему есть границы, если хочешь пощего­лять подобными речами, так ступай в казармы»⁴⁹. Вся дальнейшая сцена Чичикова с Ноздревым представляет собой стремление Чичикова всеми сила­ми избавиться от всяких покупок, мены, игры в карты, пока, наконец, Ноздрёв не уговорил его играть в шашки. И речь Чичикова — это различные варианты его отказов: «Не нужен мне жеребец». «Да зачем мне собака? я не охотник». «Не хочу, да и полно». «Вовсе не охотник играть». И лишь когда Ноздрёв нечестной игрой в шашки задел личное достоинство Чичикова, он настойчиво защищает себя: «Я имею право отказаться (от игры), потому что ты не так играешь, как прилично честному человеку»; «партии нет возможности оканчивать»; «если б ты играл, как прилично честному человеку». В последних двух выражениях слышится незаконченность мысли, вызванная естественной робостью Чи­чикова перед хозяином, наступавшим на него с чубу­ком в руках.

Совершенно иначе чувствует себя Чичиков у Собакевича, хозяина сметливого и сурового, давящего сво­им присутствием. Нужно отметить, что Чичиков, более обходитель­ный, чем Собакевич, вынужден был первым заговорить, видя, что «никто не располагается начинать разговора».  Не только осторожно, дипломатично, но даже робко подходит Чичиков’ к сделке с Собакевичем. Когда Собакевич приготовился слушать, «в чём, было дельце», «Чичиков начал как-то очень отдалённо, кос­нулся вообще всего русского государства,… сказал, что по существующим положениям этого государства, в славе которому нет равного, ревизские души, окон­чившие жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи новой ревизской сказки наравне с живыми, чтоб таким образом не обременить присутственные места ‘Множеством мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того уже весьма сложного государственного механизма», т. е начал той витиеватой, казённо-книжной речью, какой он умел говорить и производить бесспорно выгодное впечатле­ние на слушателей. Чичиков понимает, что с Собакевичам нельзя го­ворить попросту, что его кулацкая натура хорошо знакома со всякими чиновничьими тонкостями, что с ним нужно вести себя официально, осторожно и дипломатично. Не случайно отсюда и «несуществую­щие» души вместо «умершие» — это сказано и осто­рожно, и мягко. Характерно, что Чичиков повторяет это определе­ние и после того, как Собакевич прямо и резко назвал их «мёртвыми». Сделка ведётся так, что Чичиков попал сразу как бы в кулацкие тиски Собакевича, быстро понявшего смысл предстоящей сделки и возможность выгоды. Чичиков продолжает разговор в том же осторож­ном стиле: «А если найдутся, то вам, без сомнения…, будет приятно от них избавиться?» На что Собакевич столь же лаконично отвечает: «Извольте, я готов продать». Чичиков: «Хотя, впрочем, это конечно такой пред­мет…, что о цене даже странно…». Но Собакевич тем же тоном отрезает: «По сту рублей за штуку»⁵⁰.

Первую скрипку в сделке ведет Собакевич, и Чи­чикову удаётся вставить лишь отдельные осторожные реплики с целью несколько осадить, образумить увлёк­шегося, прижимистого торгаша. «Согласитесь сами: ведь это тоже и не люди». «Ведь души-то самые давно уже умерли, остался один не осязаемый чувствами звук». «Это ведь мечта». «Ведь предмет просто: фу-фу. Что ж он стоит? кому нужен?»⁵¹. Внешне Чичиков соблюдает выдержку и коррект­ность, про себя же он награждает Собакевича множе­ством бранных слов (экой кулак; подлец; кулак, ку­лак, да ещё и бестия в придачу; чертов кулак).

Плюшкин всем своим видом и недружелюбной встречей до такой степени озадачил Чичикова, что он сразу не мог придумать, с чего начать разговор.

 С целью расположить к себе мрачного старика и получить для себя выгоду, Чичиков решает попробо­вать подействовать на него такой цветистой речью, в которой соединялись бы и почтение к хозяину, и об­ходительность самого Чичикова и его умение облечь свои мысли в приличную для культурного человека книжную форму. Первоначальный вариант намечен был Чичиковым такой: «Наслышась о добродетели и редких свойствах души (хозяина), …почёл долгом принести лично дань уважения»⁵². Вариант этот был мгновенно отвергнут, так как эти было уже слишком. Нравственно-психологический характер своего «вступления» Чичиков заменяет хозяйственным (это и конкретнее, и ближе к делу) и говорит, что, «наслышась об экономии его и редком управлении имениями, …почёл за долг познакомиться я принести лично своё почтение». Когда Плюшкин с первых же слов показывает раздражение и начинает жаловаться на свою бед­ность, Чичиков ловко поворачивает разговор к своей цели: «Мне, однако ж, сказывали, что у вас более тысячи душ». И следующую жёлчную реплику Плюшкина, где тот невольно коснулся горячки, которая выморила у него мужиков, т. е. как раз темы, интересующей го­стя, Чичиков умело подхватывает и опять-таки ведёт прямо к тому, что ему нужно, но внешне сочетает это с выражением участия: «Скажите! и много вымори­ла?» Чичиков   торопится   узнать   число   и  не   может скрыть радости от предстоящей наживы. Отсюда по­ток вопросительных предложений:   «Сколько числом.. Нет… Вправду? Целых сто двадцать?»⁵³.

Недаром Гоголь дважды здесь говорит о Чичикове так: «Изъявил готовность». Один раз Чичиков даже буквально повторяет слова Плюшкина: «По две копеечки пристегну, извольте».

Таким образам, наблюдения над речью Чичикова, как и других главных героев поэмы, убеждают в том огромном мастерстве, которым обладал Гоголь при обрисовке персонажей средствами их индивидуальной речевой характеристики.

7.Речевые характеристики второстепенных персонажей.

Языковая характеристика является блестящим средством раскрытия не только центральных героев, но и второстепенных персонажей поэмы.  Гоголь в таком совершенстве владеет искусством языковой характеристики, что и второстепенные пер­сонажи наделяются исключительно выразительной, меткой, только им присущей речью.

Образ почтмейстера раскрывается через ре­чевую характеристику. В городе его имя обычно про­износилось с добавлением: «шпрехен зи дейч, Иван Андрейч». Почему так? Возможно потому, что он был знаком с немецким языком. Он увлекался философией, читал иностранных авторов (Юнговы «Ночи» и произведения   Эккартс-гаузена), был «остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь»⁵⁴. Многословие, пустословие, погоня за дешёвой кра­сивостью — вот отличительные признаки его речи. «Уснащение» его речи заключалось в том, что он наводнял без всякой надобности свой рассказ «мно­жеством разных частиц», короче — слов-паразитов, как-то: сударь ты мой; эдакой какой-нибудь; знаете; понимаете; можете себе представить; относительно; так сказать; некоторым образом. Такие слова он «сыпал… мешками», и в глазах непритязательного и ограниченного городского общества эта особенность его речи стяжала ему славу красноречивого человека.

Гоголь прекрасно воспроизводит в резко сатириче­ском плане типичную для того времени речь дам­ского общества. Дамское общество города N, являющееся типич­ным дамским обществом того времени, отличалось прежде всего слепым преклонением перед всем иностранным: этикетом, модами, языком. Стремясь к изяществу и благородству речи, дамы города N виде­ли возможность приобрести эти свойства речи лишь усиленным внедрением иностранных слов (преимущественно французских), очень часто иска­жённых. Пристрастие городских дам к французскому языку вынуждает Гоголя вставлять в их речь, даже в их ха­рактеристику ряд иностранных слов,

которые несут здесь резко разоблачительную функцию: презентабель­ны, этикет, мода, контр-визит, манкировка, интере-сантка, аноним, инкомодите, клок, руло, шемизетка, бельфам, галопад, получать форс, роброны. В част­ности, употребление последнего слова сопровождает­ся следующим замечанием Чичикова в сердцах, за словами которого мы ясно слышим самого автора: «Провал их возьми, как их называют…» Дамы избегали «грубых» слов, как неблагородных, и. старались заменить их перифрастическими выражениями, которые способствовали   опять-таки   «облаго­раживанию» речи. Гоголь говорит, что они «отличались… необыкно­венною осторожностью и приличием в словах и выра­жениях. Никогда не говорили они: «я высморкалась, я вспотела, я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет…», а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо ведёт себя». В другом месте поэмы Гоголь еще раз подчёрки­вает, что «дамские благовонные уста» с особым усердием прибегали к множеству намёков и вопросов, «проникнутых насквозь тонкостию и любезностию» в обращении с Чичиковым, которого они старались об­ворожить изяществом своей речи: «Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть такими, дерзкими, чтобы спросить вас, о чём вы мечтаете?». «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?». «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?»⁵⁵.Ту же функцию разоблачения изысканного и при­глаженного языка дам выполняют отдельные приду­манные ими эпитеты: «пирожное, известное под именем поцалуя»; «маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скромностей». Венцом этой сентиментально-изящной дамской речи в поэме служит письмо, полученное Чичиковым. Оно было написано, по замечанию Гоголя, «в духе тогдашнего времени» и тем самым представляет наглядный образец эпистолярного стиля той эпохи. Кудреватость слога письма бросается в глаза. Недаром  даже  Чичиков   воскликнул:   «А письмо очень, очень кудряво написано!». В этом письме, начинавшемся «очень решительно»; «Нет, я должна к тебе писать…»,

дан подбор формул сентиментально-романтической книжной речи, очень модных в то время, но приведённых Гоголем с целью явного разоблачения. В письме говорится о «тайном сочувствии между душами», ставятся многозначительные риторического характера вопросы с данными на них ответами: «Что жизнь наша? — Долина, где поселились горести. Что свет? — Толпа людей, которая не чувствует»⁵⁶. Писалось дальше о слезах, которыми автор пись­ма омочает строки нежной матери, уже умершей; делалось приглашение Чичикову отравиться с ним в пустыню, «оставить навсегда город, где люди в душ­ных оградах не пользуются воздухом». В этих словах, выдержанных в том же комическом тоне, явная пере­кличка со словами из «Цыган» Пушкина, где также дана критика городской жизни. Целесообразно отметить, что Гоголь оттеняет ещё одну особенность дам города, связанную с их речью: они были очень чутки к отдельным, значительным для них словам, и часто   сами   эти   слова   были   для   них важнее вложенного в них содержания. Так, в поэме блестяще показано, как всё дамское общество было встревожено магическим словом «миллионщик», связанным с Чичиковым. Дам встревожил, говорит Гоголь, «не сам миллион­щик, а именно одно слово, ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей-подлецов, и на людей ни сё, ни то, и на людей хороших — сло­вом, на всех действует».

Великолепным образцом дамской речи является диалог между двумя дамами: просто приятной и приятной во всех отношениях. Диалог этот характеризуется следующими основ­ными особенностями. Речь дам — живая, динамичная, лишённая вместе с тем серьёзного содержания. Взволнованность дам, неустойчивость их мыслей, легкомысленность их выражается в перескоках с одной мысли на другую и в том, что основная цель, ради которой приехала гостья, мгновенно была заслонена разговором о новых фасонах платья: «Слова, как ястребы, готовы были пуститься в погоню одно и за другим». Экспрессивность речи подчёркивается разными способами. Прежде всего разговор пересыпан воскли­цательными и вопросительными предложениями: «Какой весёленький ситец!» «Милая, это просто!». «Да, поздравляю вас!». «Ну, уж это просто: при­знаюсь!». «Что же наш прелестник?» «Какая же исто­рия?» «Каково вам это покажется?» «Ах, прелести!»

В диалог включена живая передача рассказа Ко­робочки о посещении её Чичиковым. Этот рассказ характеризуется напряжённостью, наличием стилевых деталей, присущих романтическим произведениям той поры: «в глухую полночь»; «стук, ужаснейший, какой только можно себе представить»; «является вооружён­ный с ног до головы вроде Ринальда Ринальдина»; «продайте… все души, которые умерли»; «бледная, как смерть». Этот разговор резко отличается от неподвиж­ного, нарочито замедленного, выдержанного в патри­архальной языковой форме разговора Коробочки с Чичиковым в 3-й главе. А рядом помещены бытовые разговоры приехав­шей дамы с её служанкой Машкой. Многие слова, особенно связанные с деталями дамских нарядов, употреблены с ласкательными и уменьшительными суффиксами: клеточки, материйка, полосочки, ёлазки, лапки, фестончики, эполетцы, весёленький, узенькие и др. Динамичность диалога поддерживается строем речи: множеством кратких простых предложений, на­пример: «Вся деревня сбежалась, ребёнки плачут, всё кричит, никто никого не понимает»; приёмом града­ции: «Я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца»⁵⁷.

Речь дам характеризуется нарочитым введением иностранных слов, иногда искажённых: бельфам, сконапель истоар, оррёр, скандальоз, пассаж, марш. Следует отметить употребление дамами манерных эпитетов, адресованных Чичикову: прелестник, смирен­ник, вроде Ринальда Ринальдина, а рядом с этим и элементы просторечия: дура, нанесть и т. д.

Весьма выразительна речь С е л и ф а н а, кучера Чичикова. Когда его расспрашивают о барине, он, молчали­вый, неразговорчивый, лаконично отвечает: «Сполнял службу государскую, да служил прежде по таможне». Он охотнее рассуждает о барине с лошадьми и до­бавляет в этой беседе многие подробности, которых в ином случае от него и не услышишь:

«барина нашего всякий уважает»; «он сколеской советник» и многие другие, так что, «если бы Чичиков прислушался (гово­рит Гоголь), то узнал бы много подробностей, от­носившихся лично к нему»⁵⁸. С Чичиковым он вообще почтителен. «Да если изволите доложить», — обращается он к барину; величает его «ваше благородие», на угрозу Чичикова высечь его он рабски, покорно отвечает: «Как милости вашей будет завтодно: коли высечь, то и высечь; я
ничуть не прочь от того. Почему же не посечь, коли за дело на то воля господская.  Оно  нужно  посечь потому, что мужик балуется». Интересна его характеристика коней, к оценке ко­торых он подходит с точки зрения выполнения ими своего долга: «Гнедой — почтенный конь, он сполняет свой долг,… и Заседатель тоже хороший конь». Но зато Селифан постоянно воюет с чубарым пристяжным конём, лукавым и ленивым. Он характеризует его: «совсем подлец»; «такой конь, просто, не приведи бог, только помеха»; «лукавый конь» — и просит Чичи­кова продать его. Поэтому он то и дело обращается к чубарому с «весьма дельными замечаниями», учит его и одновре­менно бранит: «Хитри, хитри! вот я тебя перехитрю». «Ты знай своё дело». «Слушай, коли говорят! я тебя, невежа, не стану дурному учить»⁵⁹.

 И обрушивает на коня град бранных эпитетов.: невежа, дурак, панталонник немецкий, варвар, Бонапарт… проклятой (красно­речивое доказательство, что ненавистное отношение к «проклятому» врагу-агрессору жило в сознании тём­ного Селифана). От непосредственных поучений коню Селифан в своих разглагольствованиях доходит порой до широких морально-философских обобщений: «Ты живи по правде, когда хочешь, чтобы тебе оказывали почте­ние». «Хорошему человеку всякой отдаст почтение». «Ты лучше человеку не дай есть, а коня ты должен накормить, потому что конь любит овёс, это его продовольство». «Я знаю, что это нехорошее дело — быть пьяным»⁶⁰. Но эти по-своему разумные заключения Селифана сочетаются с явной невежественностью, что находит своё выражение и в примитивности мысли, и в искажённом употреблении отдельных слов: сполнял, госу-дарскую, сколеской, продовольство, потьяш, завгодно.

Но сколько удали чувствуется в том же тёмном Селифане, когда он, приободрившись, «хлыснув» свою тройку, прикрикнет на неё: «Эй вы, други почтенные», и она пустится вскачь, взлетая с пригорка на пригорок, и он только помахивает кнутом да по­крикивает: «Эх! эх! эх!».

Все рассмотренные примеры служат яркими об­разцами индивидуали-зированной речи персонажей поэмы и убеждают в изумительном мастерстве Гоголя делать язык героя одним из самых сильных средств его характеристики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

III. Заключение.

 

Речевые  характеристики героев Гоголя, ярко показывают полное оскуднение людей, которые замыкаются в своем обособленном существовании. Писатель раскрывает омерзительный облик мещанства и хищнического накопительства,  сурово обличают бюрократическое чванство, корыстолюбие, зазнайство, показывает холодный эгоизм героев, которые живут за «чужой счет», власть вещей, которая делает человека своим рабом.

В «Мертвых душах» все общественные слои того времени – помещики, чиновники, предприниматели – изображены с невиданной до того силой правды, срывании всех масок. Многие действующие лица поэмы получили  настолько обобщенное значение, что они актуальны и в наше время.

Глубокая идейность гоголевских творений, их самобытность, исключительное богатство и разнообразие языка. В этом заключается величайшая сила таланта писателя. Да, язык Гоголя действительно полон жизни и оригинальности. Это живой язык разных слоев российского населения.

Автор умело вступает в разговор с читателем: « Много совершалось в мире  заблуждений, часто человечество сворачивало с прямого пути, а потом смеялось над своими заблуждениями, но опять текущее поколение самонадеянно начинает ряд новых заблуждений, над которыми потом также посмеются потомки». Он считает иронию характерной особенностью русской литературы: — « У нас у всех много иронии, она видна в наших пословицах и песнях и, что всего изумительней, часто там, где видимо страждет душа и не расположена вовсе к веселости»⁶¹.  Именно сатирическая ирония в устах героев и самого автора помогает обнажать объективные противоречия действительности.

А действительность николаевской России сама по себе столь невероятна, отношения между людьми так искажены, что в этом мире совершаются самые невероятные, самые неправдоподобные с точки зрения здравого смысла события. Белинский, рассуждая о слоге Гоголя, писал « Он не пишет, а рисует, его фраза, как живая картина, мечется в глаза читателю, поражая его своею яркою верностью природе и действительности»⁶². Поэтому мы можем сказать, что индивидуальная речь персонажей поэмы убеждает нас в изумительном мастерстве автора делать язык героя одним из самых сильных средств его характеристики. 

Работа над данным рефератом обогатила мои знания о таланте Н.В.Гоголя – великого художника-реалиста, непревзойденного мастера слова.   Теперь мне более понятны преклонения Гоголя перед богатырской натурой своего народа и перед могучим русским языком.  Получил более полное представление о жизни простых людей  николаевской  России, о нравах чиновников, о бесправной жизни крепостных крестьян. И в этой действительности помогает разобраться живой язык разных слоев российского населения. Я думаю, что слово правды, выстраданной Гоголем, остается живой картиной мерзости, в которой жили лучшие люди нашей Родины, искавшие дорогу, на которую мог бы выйти задавленный гнетом русский народ.

 

IV.Сноски.

1. Из письма Н.В.Гоголя к  А.И.Герцену. С.Машинский

«Мертвые души» Н.В.Гоголя. М.Просвещение.

Москва 1966. стр.108.

2. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещения.1975г.

Том 1.стр.26

3. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещения.1975г.

Том 1.стр.28              

Том 1.стр.28

5. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.27

6. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.27-28

7. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.27-28

8. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.28

9. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.32

10. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.33

11. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.29              

12. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.31            

13. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.87

14. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.91

15. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.94

16. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.99-100

17. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.99-100

18. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.99-100

19. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.99-100

20. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.99-100

21. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.100

22. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.97

23. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.95

24. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.95

25. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.94

26. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещения.1975г.

Том 1.стр.100

27. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.46

28. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.46

29. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.60

30. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.66

31. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.69-70

32. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.69-70

33. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.69-70

34. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.60-61

35. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.108

36. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.115

37. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.115

38. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.119

39. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

40. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.119

41. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.157-158

42. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 2.стр.281-282

43. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.33-34

44. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.30-31

45. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.46-47

46. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.52-53

47. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.45-46

48. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.49-50

49. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.67-68

50. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.97-98

51. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1. стр.99

52. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.209

53. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1. стр.213

54. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.201

55. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.184

56. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.189

57. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.203-206

58. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.208

59. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 1.стр.207

60. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 2.стр.358-359

61. Н.В.Гоголь «Мертвые души». М.Просвещение.1975г.

Том 2.стр.294

62. В.Г.Белинский  о поэме «Мертвые  души». М.Просвещение.

1951г.

 

 

 

 

 

V.Список использованной литературы.

1. С.Машинский.  «Мертвые души» Н.В.Гоголя.

     М.Просвещения. Москва 1966г.

2. Е.С.Смирнова- Чикина.  Поэма Н.В.Гоголя «Мертвые души».

М.Просвещения. Москва 1952г.

3. П.К.Боголепов.  Язык поэмы Н.В.Гоголя «Мертвые души».

М.Просвещения. Москва 1952г.

4. Н.В.Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников.

М.Просвещения. Москва 1951г.

5.  Ю.М.Лотман. В школе поэтического слова.

М.Просвещения. Москва 1988г.