Содержание
Введение3
Проблема государственного регулирования экономики5
Кейнсианская модель государственного регулирования экономики7
Заключение13
Список литературы16
Выдержка из текста работы
В начале XX века ученые-экономисты США активизировали анализ усилившихся монополистических тенденций в экономике. Это позволило им создать концепции социального контроля над ней, осуществляемого разнообразными методами. Их теории положили начало новому направлению экономической мысли, которое теперь принято называть социально-институциональным или просто институционализмом.
Институционализм – это в определенном смысле альтернатива неоклассическому направлению экономической мысли. Представители институционализма критически относятся к главному тезису неоклассиков о совершенстве рыночного хозяйства и саморегулируемости экономики, то есть отстаивают неортодоксальную, оппозиционную точку зрения.
С этой точки зрения человек – существо, которое печется не только о своей выгоде и не является простым объектом манипулирования со стороны стихийных рыночных сил. Движущей силой экономики, наряду с материальными факторами они считают также духовные, моральные, правовые и другие факторы, рассматриваемые в историческом контексте. Иначе говоря, экономические проблемы следует ставить и решать в более широком плане, то есть в связи с проблемами социальными, этическими и правовыми. Отсюда следует, что представители данного направления чрезвычайно широко трактуют предмет экономической теории. Имея в ввиду именно эту «заслугу» институционалистов, американский экономист Р. Хейлбронер писал, что «экономическая наука, наконец, вышла за узкие пределы ее прежнего царства – царства производства и распределения – и может заявить свои права на обширную территорию, простирающуюся от семейных отношений до спорта, от антропологии до государственного права».[1]
Ключевыми понятиями теории институционалистов являются понятия «институция» и «институт». Несмотря на формальную схожесть этих понятий, их содержание, как подчеркивают современные исследователи весьма различно. И хотя в науке пока нет полного консенсуса относительно того, что понимать под этими терминами, все же большинство теоретиков придерживаются в этом вопросе следующего взгляда. «Институции» есть ничто иное, как принятые в обществе традиции, нормы, стереотипы поведения, обычаи и т.п., которые складываются исторически и образуют то, что ныне принято называть национальным менталитетом. «Институтами» же именуются организационные формы, в которых закрепляются «институции». Таким образом, институты образуют формы и границы деятельности людей во всех (в том числе и экономической) сферах деятельности.
Очень часто одни и те же феномены могут рассматриваться и как институты, и как конкретные формы организации, различающиеся, как правило, масштабами деятельности. В рамках института кредиторства, например, функционируют и ломбард, и сберегательная касса и банк. Однако при общности их функций как кредитных учреждений они не могут быть поняты как нечто единое, не имеющее своей специфики, связанной с масштабами деятельности, сегментом рынка, который они обслуживают, конкретной клиентурой каждого из этих учреждений и т.д.
Получается что, границы между институциями и институтами, организациями и органами хозяйственной системы условны, подвижны. И те и другие непрерывно осуществляют замысловатый метаморфоз. Они способны сворачиваться в устойчивые, стабильные социальные формы бытия и разворачиваться в многообразии их эволюционных проявлений.
В области методологии институционализм, как считают многие исследователи, имеет много общего с исторической школой в Германии. Действительно оба направления роднят историзм и учет факторов социальной среды, однако полного тождества между ними все же нет. Во-первых, немецкие экономисты, будучи детьми своего времени, выступали, за максимально полное воплощение принципов либерализма, неограниченной свободы конкуренции. Во-вторых, немецкая историческая школа не допускала мысли о необходимости реформировать экономическую жизнь общества в направлении ограничивающем «свободное предпринимательство». Следовательно, немецкой исторической школы были глубоко чужды именно идеи социального контроля над экономикой, которые составляют сердцевину концепции институционалистов.
Пожалуй, наиболее адекватную оценку методологии институционалистов дал известный американский историк экономической мысли М. Блауг. По его мнению «пытаясь определить суть «институционализма», мы обнаруживаем три черты, относящиеся к области методологии:
1) неудовлетворенность высоким уровнем абстракции, присущим неоклассике, и в особенности статическим характером ортодоксальной теории цен;
2) стремление к интеграции экономической теории с другими общественными науками, или вера в преимущества междисциплинарного подхода;
3) недовольство недостаточной эмпиричностью классической и неоклассической теорий, призыв к детальным количественным исследованиям».[2]
Классический институционализм зародился в начале XX века в США. Его основоположником считается Торстейн Веблен (1857-1929). Ему принадлежат работы: «Теория праздного класса» (1899), «Крупные предприниматели и простой человек» (1919), «Инженеры и система ценностей» (1921), «Абсентеистская собственность и предпринимательство в Новое время» (1923).
Веблен родился в штате Висконсин в семье фермера, эмигранта из Норвегии. В 1880 году получил степень доктора философии в Йеле. В 1891 году начал изучать экономическую теорию в Корнельском университете. Затем в течение 14 лет преподавал в университете Чикаго и три года в Стэндфордском университете. Его эксцентричный стиль преподавания и особенности экономических взглядов затрудняли ему поиски работы после ухода из Стэндфорда. В 1911 году он нашел место в университете штата Миссури, где работал до выхода на пенсию в 1918 году. Остаток жизни посвятил писательской и иногда преподавательской деятельности в Новой школе социальных исследований. Веблен ушел из жизни в 1929 году незадолго до биржевого краха в «черный четверг» 24 октября 1929 года, с которого ведет отсчет Великая депрессия. Она во многом подтвердила подмеченный Вебленом конфликт между «денежными» и «промышленными занятиями», между «способностью продаваться» и «способностью оказать услугу», то есть между деланием денег и созданием благ.
Веблен воспринимал капитализм резко критически и по этой причине даже заслужил неофициальное прозвище «буржуазный Маркс». Главным объектом его критики была финансовая олигархия, которую он считал праздным классом общества. Мотив праздного класса – денежная выгода. Его метод купля – продажа. Цель накопление богатства. Отсюда остро критическая оценка последствий того, к чему привели национальные экономики различных стран проповедники абсолютизации смитианских идей экономического либерализма, саморегулируемости и безкризисности развития, «естественного» совпадения в условиях свободного предпринимательства личных интересов «экономического человека» с общественными. Представителей финансовой олигархии Веблен называл «абсентеистскими собственниками» (то есть собственниками несуществующего, фиктивного капитала), чьи цели далеки от общественного производства. В результате возникает противоречие между «индустрией и бизнесом», то есть между интересами финансовой олигархии и потребностями общественного производства.
В книге «Теория праздного класса» Веблен отмечает еще одну важную особенность праздного класса – чрезмерное потребление, расточительность. Он называет этот феномен демонстративным потреблением (потреблением, бросающимся в глаза). Этот тип потребительского поведения поглощает растущую эффективность производства без всякой пользы для остальных членов общества.
Растущая власть денег привела, как считал Веблен, к образованию «денежной цивилизации», несостоятельной вдвойне:
Во-первых, класс собственников денежного богатства становится практически бесполезным для общества;
Во-вторых, происходит расточение материальных богатств на удовлетворение ложных, отнюдь не действительных потребностей, на достижение иллюзорного престижа, демонстрацию богатства.
Праздный класс не только бесполезен, но и вреден. «Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим и отбирающим действием законов хищничества и паразитизма». Веблен подчеркивает, что свои каноны жизни крупная буржуазия старается навязать всему обществу с помощью рекламы и средств массовой информации. В итоге, помимо своей воли, представители средних и даже низших слоев общества втягиваются в изнурительную гонку за «престижным» уровнем потребления. Это неизбежно приводит к неоправданной растрате ограниченных производственных ресурсов, которые могли бы использоваться для решения реальных проблем общества – борьбы с бедностью, поддержки малоимущих, помощи нетрудоспособным людям и т.п.
Концепция Веблена в части касающейся реформирования «денежной цивилизации» весьма своеобразна. Критикуя «паразитический» образ жизни абсентеистских собственников, он ратует не за революционное устранение «классового антагонизма» и победу «диктатуры пролетариата», а за дальнейшую эволюцию общества, сопровождаемую реформированием. Как подчеркивает М. Блауг, «речь идет о классовой борьбе, которая в условиях капитализма идет, согласно Веблену, не между капиталистами и пролетариями, а между бизнесменами и инженерами. Денежный образ мышления объединяет банкиров, брокеров, юристов и менеджеров, отстаивающих центральный принцип делового предприятия – принцип частного присвоения».[3]
Сценарий Веблена состоит в неуклонном ускорении научно-технического прогресса и возрастании роли инженерно-технических работников. По его убеждению, интеллигенция, рабочие, техники и другие участники производства представляют сферу «индустрии» и преследуют цели оптимизации и повышения эффективности процесса производства. Они определяют растущую зависимость «бизнеса» от «индустриальной системы», а заодно неотвратимость «паралича старого порядка» и перехода власти к представителям инженерно-технической интеллигенции.
В результате реформ Т. Веблен предвидел установление нового порядка, при котором руководство промышленным производством страны будет передано специальному «Совету техников», и индустриальная система перестанет служить интересам «абсентеистских собственников» (монополистов), поскольку мотивом технократии и индустриалов является не «денежная выгода», а служение интересам всего общества.
