Выдержка из текста работы
В конце XIX — начале XX века в русской критике велись острые споры о том, в каком направлении будет развиваться наша литература. Но эти споры шли не только в критике. Они наложили свой отпечаток и на художественное творчество писателей. Никогда прежде в русской литературе не было столько произведений-манифестов, произведений-программ, в которых авторы провозглашали принципы нового художественного видения мира.
Возьмите, например, ранние стихотворения Блока из цикла о Прекрасной Даме. Ведь это — не просто стихи, посвященные теме любви, но маленькие философско-поэтические эссе на тему о Вечной Женственности мира. Эта тема была подхвачена Блоком у его любимого философа Владимира Соловьева и развита в такой необычной, стихотворной форме.
Или возьмите «Песню о Соколе» и «Человека» Максима Горького. Ведь это не только поэмы, но и настоящие романтические трактаты о том, что такое натура художника, как она проявляется в мире и т. д. Сокол — это мятущаяся художественная природа человека, которая не желает мириться с «мещанским» законом жизни и готова скорее ринуться навстречу гибели, нежели принять «ужиные» правила отказавшегося от поиска истины мира. А Человек — это совокупный образ всего человечества на пути к вершинам самопознания и создания особой, «человеческой» религии.
Рубеж веков, или «серебряный век» (определение это принадлежит сыну Анны Ахматовой и Николая Гумилева, ныне покойному историку Льву Николаевичу Гумилеву), весь насыщен спорами. Например, спорили между собой реалисты и декаденты. К декадентам тогда причисляли символистов: А. Блока, А. Белого, Д. Мережковского, 3. Гиппиус, В. Брю-сова и других. Они провозгласили новый путь в искусстве и обозначили поиск новых форм. Прежде всего они сознательно писали «непонятные» стихи. Зачем? Просто их каприз? Оказывается — нет! По их мнению, устами поэта говорит Вечная Истина. Но истина не может быть понятной для большинства. Она понятна для «избранных», а «избранные» говорят на своем языке, который может быть непонятен остальным.
С ними спорили реалисты, которые считали, что литература — явление демократическое; она должна быть доступна не только «избранным», но и всему народу. Во главе этого литературного движения стоял М. Горький, а примыкали к нему И. Бунин, В. Вересаев, Е. Чириков, А. Куприн, А. Серафимович, Н. Телешов и другие. Принципы реалистов разделяли Чехов и Толстой, хотя они и относились по-разному к произведениям реалистов.
Леонид Андреев сначала также принадлежал к кругу писателей-реалистов. Он считал себя многим обязанным Максиму Горькому, который ввел его в Большую Литературу. Да и художественно они сначала были близки друг другу. Ранние рассказы Андреева написаны в реалистическом ключе.
Но уже в рассказах «Баргамот и Гараська», «Ангелочек», «Петька на даче» и других мы можем заметить одну особенность творчества Леонида Андреева — его парадоксальность. Если рассказ начинается с сентиментальных интонаций, то закончится он непременно иронически. Если Баргамот позвал нищего Гараську в свой дом — обязательно жди подвоха! Все закончится скандалом, как и в рассказах «Ангелочек» и «Петька на даче».
Андреев как бы не доверяет линейной жизненной логике и старается сломать ее. В своей статье «Безвременье» Александр Блок отметил, что какая-нибудь незаметная деталь в рассказе «Ангелочек» роднит реалиста Андреева с «проклятыми декадентами». А известный критик Н. К. Михайловский в своей статье о первом сборнике рассказов Леонида Андреева отмечал тяготение молодого автора к теме смерти и сравнивал его на этом основании с Эдгаром По — отнюдь не реалистом!
Дальнейшее творчество Андреева подтвердило догадки Блока и Михайловского. В рассказах «Бездна», «Стена», «Набат», «Ложь» и других он выступает уже если не как символист, но как модернист.
Модернизм — более широкое понятие, чем символизм. Символизм в России (до этого во Франции) представляли определенные поэты, имена которых я назвал выше. Это было не только поэтическое, но и философское течение. В их понимании символ означал нечто большее, чем аллегорическое выражение какого-либо явления. Скажем, животные образы в баснях Крылова не являются символами. Это аллегории, в которых отражены конкретные человеческие пороки: жадность, глупость, трусость и так далее. Символ — это нечто выражающее не конкретное явление, а глубинные смыслы. Например, Прекрасная Дама А. Блока — это символ Вечной Женственности; но кто из нас может сказать, что он видел своими глазами Вечную Женственность? Это то, что присутствует в мире, но «незримо очами», по выражению Владимира Соловьева.
Модернизм — это такое искусство, которое опровергает старые, консервативные представления об искусстве. «Modern» («модерн») — значит «современный». Модернист — это художник, который отвергает традиционную шкалу Данный текст предназначен только для частного использования — 2005 эстетических ценностей и пытается создать новую. Поначалу его творения кажутся публике необычными, вызывающими; но потом она может к ним привыкнуть, и тогда модернист оказывается вполне традиционным художником. Ведь привыкли же мы к необычным стихам раннего Блока, и они кажутся нам вполне доступными. А публике начала века они казались страшно необычными, вызывающими!
В реализме Леонида Андреева было много модернизма. Например, он отказался от буквального следования правилу правдоподобия и стал изображать жизнь в условных, абстрактных образах. Он попытался изображать не предметы и не личности, а сами философские понятия. Например, «стена» — это то, что мешает человечеству на пути к счастью. Под «стеной» можно понимать все, что угодно: болезни, бедность, войны, страдания, пороки, стихийные бедствия. Вместо того чтобы изображать каждое явление в отдельности, Андреев свел их воедино в емком образе Стены, через которую не может перебраться человечество, как не может оно избавиться от всех своих бед и несчастий.
В дальнейшем Андреев пытался сочетать конкретное изображение жизни с абстрактным. Так, в «Жизни Василия Фивейского» мы видим быт обычного провинциального священника, которому, что называется, в жизни не повезло. Погиб сын, пьет жена, родился другой сын, но оказался уродом. И неожиданно мы понимаем, что эта реалистическая картина жизни наполняется каким-то новым смыслом. Несчастия о. Василия Фивейского — это рок, который преследует все человечество. Человек отказывается верить в Бога, который посылает на него такие страдания. Но ведь это притча! Притча, которую Андреев прочитал в Библии, в книге Иова!
И оказывается, что «Жизнь Василия Фивейского» — вовсе не реализм, а образное отражение судьбы человечества, мятущегося между верой и неверием, религией и бунтарством.
Вот и приходится читать произведения Леонида Андреева «двойным зрением». Одновременно следить и за «картинкой жизни», и за внутренним философским действием, часто не всегда понятным после первого прочтения.
Но не тем ли и интересен этот писатель?
