Содержание
Введение2
Проблемы информационной безопасности в современном обществе.3
Заключение12
Список литературы:14
Выдержка из текста работы
Проблемам социально обусловленных изменений, происходивших с традиционной семьёй на протяжении почти двух последних столетий, социологами, в основном западными, всегда уделялось самое пристальное внимание. Несмотря на то, что социологи и социальные антропологи провели целый ряд серьёзных исследований семейной структуры в различных обществах, большинство их работ всё же посвящено анализу семьи в развитых странах Запада. Это не случайно, поскольку процесс трансформации традиционных обществ в современную форму, обусловивший характерные изменения традиционной семьи, в первую очередь затронул именно эти страны. И именно в этих странах приблизительно к концу XIX в. социологами было отмечено разрушение традиционных структур – семьи, соседства, ремесленного цеха и т.д., поскольку системные изменения в обществе не могли не повлечь аналогичных изменений в его составляющих, в том числе семье.
С точки зрения предмета исследования социологии семьи интересны прежде всего те изменения в обществе, которые в 60-е годы ХХ столетия в структурном функционализме получили название модернизации. К анализу процесса модернизации традиционных обществ были привлечены модели структурной дифференциации, основывающиеся ещё на идеях Г. Спенсера и Э. Дюркгейма. Данное направление в социологии стало именоваться эволюционным функционализмом или неоэволюционизмом, а наиболее ярким его представителем является Т. Парсонс, труды которого («Общества: эволюционные и сравнительные перспективы», 1966; «Парадигма для анализа социальных систем и изменений», 1967; «Система современных обществ», 1971) послужили толчком для проведения целого ряда исследований, главным образом в теории политического развития и модернизации развивающихся стран.
В качестве характерных признаков традиционного общества неоэволюционистами обычно называются низкий уровень развития производительных сил и производственных отношений, преобладание аграрного сектора в экономике, низкий уровень развития технологий, жёсткий внешним социальный контроль, низкая социальная мобильность и т.д.; в качестве основных характеристик современного – развитая промышленность, её преобладание в экономике, крупное машинное производство, отделение места работы от места жительства, высокий уровень развития технологий, значительный прибавочный продукт, высокая социальная мобильность и т.д.
Ещё Г. Спенсер утверждал, что общества развиваются от сравнительно простого состояния, когда все его части взаимозаменяемы, в направлении сложной структуры с непохожими друг на друга элементами. В сложном обществе в отличие от простого одну часть (т.е. социальный институт) нельзя заменить другой. К усложнению общественного устройства, более узкой специализации его частей приводит процесс адаптации индивидов, групп и институтов к социальному окружению. Эволюция, таким образом, представляет собой процесс увеличения дифференциации и сложности социальной системы, который наделяет её большей способностью адаптироваться к своему окружению.
Среди социологов на проблему модернизации существует значительное число точек зрения, зачастую противоречащих друг другу по поводу отдельных аспектов. Все они, тем не менее, понимают модернизацию как некую совокупность экономических, социальных, культурных, политических и прочих перемен, связанных с процессами индустриализации, урбанизации, освоения научно-технических достижений. При этом происходит непрерывный процесс приспособления всё новых и новых поколений индивидов, групп и институтов к постоянно меняющимся условиям жизнедеятельности в обществе, а одним из результатов этого процесса являются изменения в функциях и структуре семьи.
Изменения традиционной семьи приводятся отдельными исследователями проблем модернизации и в качестве примеров, подтверждающих положения их теорий, в частности У. Огборном (теория культурного лага), У. Гудом (теория конвергенции) и др. Несмотря на то, что эти и другие теории подвергались критике за несколько упрощённую трактовку происходящих в обществе перемен, все они справедливо интерпретируют изменения традиционной семьи как реакцию данного социального института на указанные перемены. Семья преобразует свою структуру, тип, виды деятельности, адаптируясь к изменениям в обществе. Тем самым она должна способствовать выживанию социальной системы, сохранению её нормального, устойчивого состояния. В действительности же отмеченные изменения могут не вести к сохранению устойчивости и выживанию социальной системы.
Здесь следует обратиться к рассмотрению одной из главных проблем структурного функционализма – функциональной необходимости и функциональных альтернатив. Понятие функциональной необходимости основывается на предположении о том, что в обществе существуют такие универсальные потребности или функциональные требования, которые обязательно должны удовлетворяться для его существования и нормального функционирования. Причём в раннем функционализме не уточнялось, то ли определённая функция необходима, то ли структурная единица, её выполняющая.
Соответствующее уточнение посредством введения понятия функциональных альтернатив сделал Р. Мертон, который сомневался в существовании таких универсальных функций. Это уточнение состоит в том, что подобные функции могут осуществляться некой областью структурных альтернатив и нельзя сказать, что данная функция может быть выполнена только данной структурой. Иначе говоря, не существует проблемы структурной необходимости; сколь бы ни была важна для общества какая-либо функциональная потребность, всегда можно найти некую область структурных единиц, т.е. социальных институтов, способных её реализовать даже при условии неудовлетворительной реализации такой потребности тем агентом, которому это обычно обществом поручено.
Этому, однако, противоречит уже сам термин «специфические функции» семьи, т.е. вытекающие из её сущности и характеризующие её как социальное явление, а по сути присущие только этому социальному институту и только им выполняемые. Выделение специфических и неспецифических функций семьи является отечественной научной традицией (её основоположником является А.Г. Харчев), которая не была воспринята западными социологами.
Говоря о такой фундаментальной потребности общества, как физическое воспроизводство населения, невыполнение или ненадлежащее выполнение которой вне всякого сомнения через какое-то время грозит гибелью социальной системе, необходимо признать, что в условиях современной институциональной структуры общества она может быть реализована только институтом семьи. Репродуктивная социальная функция является настолько специфической функцией института семьи, что её осуществление вряд ли может быть передано другим структурным единицам или их совокупности.
В принципе, если следовать логике Т. Парсонса, который утверждал, что для собственно биологического воспроизводства людей не требуется специфической организации в виде семьи, то вышесказанное не вполне соответствует действительности. Современный уровень развития технологий в области биологии, медицины, генетики и смежных с ними отраслей уже позволяет производить искусственное зачатие, осуществлять более или менее успешное клонирование эмбрионов, использовать так называемых «суррогатных матерей».
Однако, для того, чтобы все перечисленные явления институционализировались, т.е. приобрели устойчивый, массовый характер, стали социально одобряемыми и выступили более или менее полноценной альтернативой семье как институту физического воспроизводства населения (если такое вообще возможно), должно смениться не одно поколение и пройти не один десяток лет. Кроме того, подобное вмешательство в естественный процесс зачатия, вынашивания плода и родов может привести к непредсказуемым последствиям как биологического, так и социального характера.
Непредсказуемые негативные последствия подобной передачи репродуктивной функции семьи другим социальным институтам есть не что иное, как наступающие вне зависимости от субъективных намерений единиц действия дисфункции, на возможность которых впервые указал Р. Мертон, определив дисфункцию как часть, неизбежный побочный эффект социального действия, предпринятого с целью обеспечить позитивный эффект для системы.
Следовательно, на современном этапе развития общества можно говорить не только о функциональной необходимости физического воспроизводства населения, но и о структурной необходимости семьи как института такого воспроизводства просто в силу отсутствия подходящих структурных альтернатив. Таким образом, полностью или частично не выполняя репродуктивную социальную функцию, семья ставит под угрозу существование общества в целом, препятствует нормальному его функционированию; при этом репродуктивную индивидуальную функцию она может вполне успешно выполнять, полностью удовлетворяя потребность в детях на уровне отдельной личности или семьи.
Важно разграничивать изменения в специфических и неспецифических функциях семьи. Неспецифические функции семьи менялись на протяжении всей истории человечества, но негативные процессы начались только, когда изменения коснулись её специфических функций. Это следует уже из самой трактовки А.Г. Харчевым понятия неспецифических функций семьи, согласно которой это – те функции, к выполнению которых семья оказалась приспособленной или принужденной в определённых исторических обстоятельствах.
Во все исторические эпохи вплоть до самого недавнего времени семья успешно выполняла свои специфические функции, способствуя выживанию общества в целом, а все изменения в основном сводились лишь к изменению неспецифических функций семьи. Указанные изменения как раз и выражались прежде всего в том, что семья постепенно освобождалась от многих своих неспецифических функций, передавая их, по крайней мере частично, другим социальным институтам.
С точки зрения неоэволюционизма, было бы даже более правильным сказать, что по мере эволюционной трансформации общества из традиционной формы в современную, одним из основных признаков которой является, по Т. Парсонсу, структурная дифференциация институтов, многие возникающие при этом или получающие дальнейшее развитие структурные единицы сами брали на себя частично или полностью выполнение тех функций семьи, от которых впоследствии этот институт освобождался. Негативные же процессы, прежде всего депопуляция населения, начались, как уже отмечено, только когда институт семьи перестал в необходимом объёме выполнять те функции, даже частичная передача которых другим институтам невозможна, в первую очередь – функцию физического воспроизводства населения.
Поскольку структурные функционалисты обычно анализируют общество с точки зрения влияния его отдельных частей на функционирование единого целого, то и семья исследовалась ими с точки зрения её функций или социальных потребностей, которые она удовлетворяет. В частности, У. Огборн придаёт особое значение изменению функций семьи, происходивших на протяжении двух последних столетий, утверждая, что большинство из них в указанный период семьёй было утрачено. «Перехват» семейных функций бюрократическими и коммерческими службами приводит, по его мнению, к разрушению семьи.
Т. Парсонс, признавая частичную утрату семьёй присущих ей функций, таких как экономическая, социально-статусная, обеспечения социального благосостояния и др. (т.е. неспецифических по А.Г. Харчеву), не считает это признаком разрушения её как социального института. По его мнению, семья становится лишь более специализированным институтом, реализующим, главным образом, функцию социализации детей в раннем детстве и обеспечивающим их эмоциональное удовлетворение. Современная семья, таким образом, по сравнению с традиционной играет более эффективную роль в подготовке детей к исполнению в будущем ролей взрослых.
В целом, и в отечественной, и в зарубежной литературе любыми исследователями семьи признаётся, что все перемены, происходящие с ней, вызваны именно современным состоянием общества, а точнее самим устройством современной индустриальной и постиндустриальной цивилизации западного типа, которую Т. Парсонс и называет современным обществом, изменениями в социальной структуре общества, происходившими на протяжении почти двух последних столетий.
Различия (главным образом между западными и отечественными исследователями) – лишь в оценке, интерпретации этих перемен, конкретным выражением которых являются следующие характерные для любого современного общества, в том числе российского, тенденции в изменении структуры семьи:
– массовая нуклеаризация семьи, уменьшение доли семей, состоящих из трёх поколений, увеличение доли престарелых одиночек вследствие ухода из семей их взрослых детей;
– снижение брачности, увеличение доли нерегистрируемых сожительств и удельного веса незаконнорожденных детей в этих сожительствах, увеличение доли матерей-одиночек, рост доли «осколочных» семей с одним родителем и детьми, распространение повторных браков и семей, где один из родителей не является для детей родным, увеличение доли семей, где имеются дети от повторного брака и от первых браков каждого из супругов;
– массовая малодетность семей.
Отношение к семье как к социальному институту, ответственному за воспроизводство детей в количестве, необходимом хотя бы для простого замещения поколений, а к сокращению рождаемости ниже уровня простого воспроизводства как к деградации этого института, предполагает поиск причин, её вызвавших. Самой общей причиной такой деградации является модернизация традиционного общества с присущими этому процессу индустриализацией, дифференциацией и специализацией функций и институтов, урбанизацией и т.д. Существенными моментами в этом процессе являются во-первых, развитие и дифференциация институтов, специализирующихся именно на поддержании существующих поколений, а не воспроизводстве новых, а во-вторых, усиление ценностей индивидуализма и выдвижение их на первый план по сравнению с ценностями семейными.
Однако здесь возникают два вопроса. Первый – действительно ли процесс индустриализации и развития институтов, специализирующихся на поддержании уже имеющихся членов общества с неизбежностью влечёт деградацию института воспроизводства новых поколений или возможно одновременное эффективное функционирование институтов, ответственных и за поддержание, и за воспроизводство в условиях индустриальной и постиндустриальной цивилизации? Второй – являются ли ценности индивидуализма и ценности семейные, в частности репродуктивные, в самом деле взаимно исключающими друг друга?
Западные ученые и общественные деятели, в подавляющем большинстве своём давая выраженную позитивную оценку происходящим изменениям современной семьи, давно уже ответили на эти вопросы. Считается, что эти изменения – неизбежное следствие изменений в обществе, закономерный результат общественно-исторического прогресса, в основе которого лежит индустриализация, т.е. изменение характера труда и производства, а по сути механизмов поддержания существующих членов общества.
Однако, по наблюдению А.И. Антонова, в действительности на эти вопросы пока не существует ответа, поскольку никем не доказана невозможность сосуществования ценностей индивидуального благополучия, здоровья, бытового комфорта и ценностей семьи и деторождения, а также невозможность эффективного функционирования семьи как института воспроизводства новых поколений в условиях современной индустриальной цивилизации. Однозначный же выбор рассмотренной выше точки зрения большинством западных учёных и некоторыми отечественными обусловлен прежде всего их положительным отношением к происходящим с обществом и институтом семьи переменам, поскольку совершенно незачем искать причины и возможные альтернативы того, что положительно.
Говоря об изменениях института семьи, результатом которых явилась деградация его репродуктивной социальной функции, а следовательно деградация семьи как института воспроизводства населения, следует прежде всего рассматривать эволюцию репродуктивных ценностных ориентаций индивидов, поскольку именно на их основе осуществляются соответствующие реальные акты поведения. В частности, А.И. Антонов подчёркивает: «Институт семьи существует не потому, что выполняет жизненно важные для существования общества функции, а потому, что вступление в брак, рождение, содержание и воспитание детей отвечает каким-то глубоко личным потребностям миллионов людей. По-видимому, именно ослабление, угасание этих личных мотивов и желаний ярче всего раскрывает кризис семьи как социального института и, в этом смысле, кризис самого общества».
С.И. Голод отмечает характерное приблизительно до конца XIX века требование любого общества к традиционной моногамии. Оно состояло в обязательности, неразрывности и однозначной последовательности вступления в брак, начала сексуальных отношений и рождения детей. Добрачные сексуальные контакты и внебрачные рождения рассматривались как нарушения социокультурных норм и резко осуждались. В современном обществе произошло разделение брачно-семейного, сексуального и репродуктивного поведения людей, вызвав характерные изменения в функциях и структуре семьи. Современное общество уже не в состоянии дать однозначной оценки ранее осуждаемому поведению людей в указанных сферах.
Разделение брачно-семейного, сексуального и репродуктивного поведения людей произошло в результате разделения потребностей в браке, в брачном партнёре, физиологической сексуальной и нефизиологической репродуктивной потребности (потребности в детях). Именно в этом заключаются важнейшие изменения семьи как института воспроизводства населения, происходящие в процессе модернизации традиционного общества. Традиционное общество, таким образом, характеризуется, помимо всего прочего, недифференцированностью и неразвитостью потребностей, что соответствует неразвитости личности, её подчинённости обществу, а также недифференцированности мышления и деятельности индивидов (и, в конце концов, неразвитости и недифференцированности социальных институтов).
Переход к современному обществу способствовал осознанию и разделению названных выше потребностей, а главное – выделению, обособлению репродуктивной потребности и превращению её в терминальную, т.е. осознанию самоценности детей. Результатом же эволюции собственно репродуктивной потребности явилось снижение её величины до уровня, не обеспечивающего даже простое воспроизводство населения. Наряду с эволюцией репродуктивной потребности происходила эволюция системы социального контроля в сфере предбрачного, брачно-семейного, репродуктивного и сексуального поведения индивидов.
Если в традиционном обществе социальный контроль проявляется экзогенно, то в современном – как правило, эндогенно, хотя и невозможно в отдельно взятом конкретном обществе в чистом виде выделить тот или иной тип социального контроля, поскольку всегда будут присутствовать и внешняя, и внутренняя его составляющие. Можно с уверенностью говорить лишь о преобладании внешней составляющей в традиционных обществах, внутренней – в современных (за исключением тоталитарных государств).
Что касается институтов социального контроля, то в традиционных обществах данная функция всегда эффективно выполнялась (по крайней мере в отношении поведения индивидов в предбрачной, брачно-семейной, сексуальной и репродуктивной сферах) как минимум тремя базовыми социальными институтами: семьёй, государством и религией. В частности, Э. Дюркгейм в работе «Элементарные формы религиозной жизни» (1912) говорит о дисциплинарной функции института религии, которая практически соответствует функции социального контроля; при этом вполне допустимо говорить о дисциплинарной функции институтов семьи и государства.
Перечисленные институты обеспечивали баланс между частными интересами и общими, причём как правило за счёт подчинения первых последним. В сфере предбрачного, брачно-семейного, сексуального и репродуктивного поведения индивидов это выражалось в постоянно растущей численности населения, т.е. приоритет всегда отдавался репродуктивной социальной функции института семьи по отношению к репродуктивной индивидуальной или потребности в детях общества по отношению к аналогичной потребности отдельной личности или семьи.
Гораздо сложнее обстоит дело с функцией социального контроля в указанных сферах в современном обществе, поскольку подход к её рассмотрению и оценке целиком зависит от подхода к рассмотрению семьи. В частности, с точки зрения идеологии модернизации данная функция в любой из индустриально развитых западных стран эффективно выполняется по крайней мере институтом государства, поскольку социальная политика последнего, как уже говорилось, ориентирована на подчинение общих интересов частным, стимулирование максимальной нуклеаризации семей, уменьшения их размера, поддержку всевозможных «адаптивных» форм семей и т.д.
В результате все эти меры способствуют превращению семьи в институт с каким угодно набором функций, только не в институт полноценного количественного воспроизводства поколений. Но поскольку такие изменения оцениваются положительно, то и функция социального контроля в том виде, в каком она реализуется в современных западных обществах, может быть оценена только положительно. Однако с позиций социально ориентированного функционализма и детоцентризма (А.Г. Харчев, А.И. Антонов) подобное воздействие института государства может расцениваться исключительно как дисфункциональное, поскольку способствует разрушению семьи как социального института полноценного количественного замещения поколений. В современном российском обществе рассматриваемая функция в отношении поведения индивидов в вышеуказанных сферах жизнедеятельности не выполняется ни одним из перечисленных социальных институтов.
Главным стимулом репродуктивного поведения индивида выступает потребность в детях, которая выражается в том, что «без наличия детей и подобающего их числа индивид испытывает затруднения в своей личностной самореализации». «Подобающее» число детей во все времена в традиционных обществах превышало требуемое для простого воспроизводства населения, что элементарно подтверждается постоянно растущей его численностью на протяжении всей истории человечества.
Естественно, в значительной степени высокий уровень рождаемости в традиционных обществах был обусловлен неразрывностью актов брачно-семейного, сексуального и репродуктивного поведения индивидов. Это выражалось в однозначной последовательности их вступления в брак, начала сексуальных отношений и рождения детей и прямо предписывалось традиционными социальными нормами. Были неотделимы друг от друга потребность в браке и брачном партнёре, физиологическая сексуальная и социальная (в смысле: не физиологическая) репродуктивная потребность (что к тому же способствовало высокой прочности заключаемых браков).
Однако очевидно, что без наличия индивидуальной потребности в значительном числе детей (то есть не физиологического, а социального компонента единой брачно-сексуально-репродуктивной потребности) у большинства населения и соответствующих социальных норм детности, господствовавших в традиционных обществах, невозможно было бы поддержание высокого уровня рождаемости на протяжении тысячелетий. Последнее подтверждается, например, прямой зависимостью социального статуса главы семьи от её размеров и общей выраженной ориентацией традиционных социальных норм на большое число детей в семье.
В современном обществе произошло разделение потребности в браке и брачном партнёре, потребности в детях и сексуальной потребности. Потребность в брачном партнёре и сексуальная потребность остались на прежнем высоком уровне, величина же потребности в браке и потребности в детях снизилась до уровня, когда примерно половина заключаемых браков распадается в первые несколько лет совместной жизни, а рождаемость находится на уровне, который почти в 2 раза ниже, чем требуется для простого воспроизводства населения. Социальные нормы в указанных сферах в современном обществе либо соответствуют текущим индивидуальным потребностям большинства населения либо вообще отсутствуют. То есть «подобающее» число детей по современным социальным нормам, как правило, является таким, при следовании которому большинства семей не обеспечивается даже простое воспроизводство населения.
Получается, что индивид в современном обществе при рождении у него троих и более детей (т.е. в количестве, выходящем за рамки «подобающего» их числа) испытывает «затруднения в своей личностной самореализации», проще говоря, ощущает себя неполноценным. Это же подтверждает доказанный и объяснённый современной наукой т.н. парадокс обратной связи между уровнем и качеством жизни семей и числом детей в них. Дело здесь не только и не столько в том, что многодетное репродуктивное поведение в современном обществе осуждается общественным мнением (хотя и это имеет место), а в том, что его социальная структура такова, что практически невозможно одновременно занимать в нём некий достаточно высокий социальный статус (профессиональный, например) и социальный статус многодетного родителя. Достижение одного почти исключает достижение другого ввиду их прямой конкуренции, а малодетное репродуктивное поведение является формой адаптации подавляющего большинства индивидов и создаваемых ими семей, а следовательно семьи как социального института к современным условиям жизнедеятельности в обществе.
На вопрос, почему так происходит, можно ответить, обратившись к уже рассмотренной эволюции потребностей личности и системы социального контроля. Эволюция личностных потребностей заключается в их развитии, дифференциации и специализации по мере модернизации общества, а длительное существование социального института предполагает частичный переход от экзогенной формы социального контроля к эндогенной. Развитие и дифференциация потребностей способствовали не только выделению и обособлению репродуктивной потребности, но и появлению многих других потребностей, не присущих традиционному обществу (преимущественно материального характера).
В то же время, система социального контроля, прямо навязывая индивиду в традиционном обществе многодетное репродуктивное поведение, в современном – неявно и опосредованно способствует обратному, выдвигая на первый план ценности благосостояния, индивидуального бытового комфорта, материальных благ. Названные ценности в современных западных обществах провозглашаются в качестве приоритетных при активном и целенаправленном содействии государства – основного института социального контроля в любом обществе. Личность же в процессе социализации всего лишь усваивает господствующие в обществе нормы, ценности, образцы и стереотипы мышления и поведения, результатом чего является массовое стремление к материальным благам в ущерб всему остальному.
В принципе, в современном обществе относительно любой потребности, кроме чисто физиологических, можно сказать, что это – «устойчивое социально-психологическое состояние социализированного индивида, проявляющееся в том, что без…» к примеру, наличия чего-то в подобающем количестве, объёме или качестве, в подобающем месте, в подобающее время или в подобающих обстоятельствах и т.д. «…он испытывает затруднения в своей личностной самореализации». Поэтому подавляющим большинством населения в современном обществе реализуется следующая «идеальная» модель: материальный достаток (как он понимается в конкретной общности или субкультуре) и один-два ребёнка, причём потребность в детях (даже в одном или двух) имеет шанс быть полностью реализованной только, если удовлетворена потребность в материальном достатке.
Такое поведение – результат реализации общей, сформированной в процессе социализации потребности соответствовать текущим социальным нормам, которые неявно и часто неосознаваемо в равной степени регулируют и устанавливают как подобающее число детей, так и подобающие марки автомобилей, компьютеров, подобающие размеры жилья, приусадебных участков, подобающие формы проведения досуга, места отдыха и т.д. Если поведение индивида, в том числе репродуктивное, соответствует социальным нормам, то его социальный статус повышается. Подобная точка зрения на современные потребности вообще и репродуктивную, в частности, в настоящее время широко распространена среди подавляющего большинства отечественных и зарубежных исследователей проблем детерминации рождаемости, а впервые понятие социальных норм поведения, в том числе норм детности, при исследовании подобных проблем применил Х. Лейбенштейн (США).
Литература
1. Жизнедеятельность семьи: Тенденции и проблемы / Отв. ред. Антонов А.И. ‑ М., 1990.*
2. Мацковский М.С. Социология семьи: Проблемы теории, методологии и методики. ‑ М., 1989.
