Выдержка из текста работы
Логический позитивизм (неопозитивизм) породили два обстоятельства: во-первых, последствия научной революции начала 20-го века требовали философского осмысления, во-вторых, полный успех программы логицистов (Рассел, Уайтхед) по переводу оснований математики на язык логики, соблазнял молодых философов перевести на язык логики еще что нибудь. Например, философию ! Наверное, после успехов логицистов, в условиях прогресса науки, подстегнутого научной революцией, да еще и после окончания мировой войны этот наивный оптимизм можно было оправдать…
Целью неопозитивистов стало создание истинно научной и лишенной противоречий философии. Исходным трудом и образцом для подражания для набирающей ход новой волны позитивистов стал «Логико-философский трактат» Витгенштейна, из которого неопозитивистами было позаимствована следующая идея: языковую логическую систему нужно строить на основе первичных простых утверждений, выражающих факты о мире, причем логические связи между предложениями системы суть – связи по функциям истинности. Для неопозитивистов первичными простыми утверждениями стали эмпирические предложения, составляющие так называемый эмпирический базис (синонимы – протокольные предложения, предложения наблюдения). Протокольные предложения должны были удовлетворять следующим требованиям: во-первых они должны выражать чистый чувственный опыт субъекта, во-вторых быть абсолютно достоверными, в-третьих они должны быть гносеологически первичны и нейтральны по отношению к остальному знанию.
Далее любые предложения языка подвергались так называемой процедуре верификации: если предложение можно было логически подтвердить или опровергнуть, исходя из протокольных предложений, то оно имело значение. А если предложение нельзя было подвергнуть процедуре верификации, то оно считалось бессмысленным и подлежало исключению из языковой системы (против чего, кстати, протестовал Витгенштейн). Бессмысленными оказались предложения метафизики, религии и т.п.… Впрочем, учитывая, что позитивизм является идеологией антиметафизической направленности, вряд ли неопозитивисты сильно сокрушались по этому поводу. Выполнив верификацию всех предложений языка мы, в конечном счете, получим проверенное, истинное знание. Это и будет искомая философия. В этом суть верификационизма.
Принцип верификации позволил получить критерий для разграничения «научного» и «ненаучного» знания. Если предложение, выражающее некоторое знание, поддается процедуре верификации иливерифицируется, хотя бы в принципе, то оно научно. Это утверждение получило наименование –принцип демаркации.
Однако довольно скоро программа неопозитивистов столкнулась с трудностями. Выяснилось, что не существует никакого языка протокольных предложений. Любые предложения наблюдения оказались теоретически нагруженными, а следовательно не могли быть гносеологически первичными и нейтральными по отношению к теориям. Потом трудности усугубились: в науке любая процедура измерения предполагает использование вспомогательных инструментальных теорий, а это означает, что верификация теории зависит от верификации ряда вспомогательных теорий. Наконец Поппер показал, что даже очень большого числа верификаций недостаточно, чтобы убедиться в истинности теории, зато достаточно единственной фальсификации, чтобы ее опровергнуть. Все это привело к крушению программы неопозитивизма. Но несмотря на это, неопозитивизм оказался весьма полезен, как отправная точка для более совершенных и обоснованных концепций постпозитивистов. Зачастую плохая теория хороша своей отвратительностью.
(В этом тексте не были затронуты следующие вопросы: структура теории у неопозитивистов (стандартная модель), языковые каркасы Карнапа, энциклопедизм Нейрата, кумулятивизм развития научного знания – это все можно получить в качестве дополнительного вопроса…)
