Пример реферата по государству и праву: История государства и права

Содержание

Содержание

1.Общность и различие Руководящих начал по уголовному праву 1919 г. и Общей части Уголовного кодекса РСФСР 1922 г….3

2.Решение задачи..4

Список литературы..6

Выдержка из текста работы

Традиционной для нашей дисциплины учебной формой остаются семинарские занятия. Именно они позволяют студентам усвоить первоначальные навыки работы с юридическими текстами, формируют у них навыки юридического мышления, применения норм права к конкретным ситуациям, в том числе путем их толкования.

Материал курса истории отечественного государства и права чрезвычайно обширен и информативен. Студенты имеют возможность непосредственно изучить как древнейшие тексты правового характера, которые представлены в семинаре, посвященном Русской правде, так и документы Нового времени. Таким образом, студенты, изучая историю, постигают азы многих отраслевых дисциплин, прежде всего, гражданского, уголовного, конституционного (государственного), административного и судебного права.

Для лучшего усвоения материала курса важную роль играет метод анализа и самостоятельного моделирования студентами конкретных ситуаций, регулируемых правом.

Студенту, который готовится к семинарскому занятию, необходимо:

изучить текст соответствующего документа, поскольку приводимые в рекомендациях статьи являются лишь примерами, а поиск всех статей, регулирующих тот или иной вопрос, составляет задачу студента;

запомнить специфические юридические термины, встречающиеся в документе;

выявить содержание юридически значимых положений документа и соотнести их с отраслями права;

соотнести правовые положения документа с историческим контекстом;

выявить моменты эволюции отдельных отраслей права по сравнению с предшествующими эпохами.

Настоящий практикум включает темы, план и методические указания к семинарским занятиям, документы Древнерусского государства и периода феодальной раздробленности, законы периода образования и развития Русского централизованного государства, документы периода становления абсолютизма (конец XVII – начало XVIII века). Тексты законов по первоисточнику в данный сборник не включены, т.к. в хрестоматиях, имеющихся в библиотеке университета, эти документы имеются. Все издаваемые документы объясняются и подробно комментируются. В комментариях показаны различные точки зрения по спорным вопросам, с тем, чтобы студент мог сам выбрать убеждающее его решение, так как по первоисточнику студенту-первокурснику самостоятельно дать комментарий к статьям представляет некоторую сложность

 

Тема 1: «Русская Правда»

 

1. Общая характеристика Русской Правды. Ее значение в истории русского права.

2. Правовое положение населения по РП.

— феодалы (состав, личные и имущественные права);

— зависимые люди (холопы, закупы, смерды);

3. Гражданское право:

— система договоров

— наследственное право

4. Преступление и наказание:

— понятие преступления, формы вины, соучастие, рецидив, стадии совершения преступления, виды преступлений;

— виды и цели наказаний

5. Процессуальное право:

— органы осуществляющие правосудие

— форма процесса, общая характеристика

(предварительные следственные действия — гонение следа, заклич, свод);

— доказательства

 

Методические указания.

При анализе текста Русской Правды следует обратить внимание на то, что она вбирает в себя как нормы обычного права, так и обобщенную судебную практику, княжеское нормотворчество. Следует уметь охарактеризовать основные этапы внешней истории памятника, знать, что подразумевается под списком Правды, Протографом. Невозможно ограничиться знакомством лишь с одной из известных редакций Русской Правды, поскольку эволюция текста этого памятника отражает становление представлений о праве в древнерусском обществе, а также рост вмешательства государства в дела общества. Показателен в этом отношении институт кровной мести и его регулирование в Краткой (ст. 1, 2 Академического списка) и Пространной (ст. 1, 2 Троицкого списка) Правде.

Важной характеристикой состояния права является правовой статус личности. В праве рассматриваемого периода доминирует представление о свободном индивиде («муже») как субъекте правового общения. Нужно разбираться в социальной дифференциации древнерусского общества и ее основаниях, уметь охарактеризовать правовое положение отдельных групп населения в Киевской Руси. В рамках семинара обсуждаются особенности правового положения (личные и имущественные права) приближенных к князю людей, бояр, купцов, ремесленников, свободных людей, зависимого населения (смердов, закупов), а также холопов.

При анализе норм Русской правды, отражающих развитие гражданского права, следует обратиться, прежде всего, к основным институтам вещного права. Русская правда не оперирует современными терминами гражданского права, так что приходится воспользоваться методом их актуализации.

Необходимо уяснить, какие объекты вещных прав получают защиту в Русской правде (ст. 33, 34, 72, 75 и др. Пространной редакции). Рассматривая систему обязательств, следует исходить из принятого в современном гражданском праве различия между обязательствами, возникающими из договоров, и обязательствами из причинения вреда.

Необходимо обратить внимание на систему договоров (купля-продажа (ст. 38 и др. Пространной ред.), личный найм (ст. 110), заем (ст. 48. 55, 56), хранение (поклажа) (ст.49), подряд (ст. 97), перевозка (ст. 54) и форму их заключения. Пространная редакция уделяет внимание ряду существенных условий договора: особый интерес представляет договор займа под проценты и регулирование в Русской правде размера и порядка взимания процентов (реза). Важно обратить внимание на установление сроков исполнения договоров, условия отсрочки исполнения. В ходе семинара изучаются также особенности наследственного права в Древней Руси (по закону и по завещанию). При этом следует обратить внимание на ограниченные возможности завещателя распорядиться своим имуществом (ст. 90-95 Простр. Ред.).

При обращении к уголовному праву актуализируется современное понятие преступления, состава преступления. Необходимо обратить внимание на то, каким термином обозначалось преступление и что под ним подразумевалось. Русская правда знала лишь одну значимую характеристику индивида (субъекта) — полное отсутствие статуса свободы, которая исключала применение государственной санкции в отношении такого лица (ст. 46 Пространной ред.). Представление о формах вины (субъективной стороне) в этот период только начинает складываться (ст. 3, 6 Пространной ред.). Объективные обстоятельства совершенного деяния (объективная сторона) также определенным образом учитывались судом (ст. 26 Простр. Ред.). В качестве объекта преступления выступали не только предметы материального мира, но и такие категории, как честь физического лица, мужчины или женщины. Следует обратить внимание на отсутствие среди упоминаемых в Русской правде объектов защиты государства[1]. Соответствующие статьи Русской правды необходимо обнаружить и уметь истолковать, выявив тем самым систему предусмотренных в документе преступлений (ст. 1, 27, 33, 40 и др. Простр. ред.). Необходимо также уяснить специфику предусмотренной Русской правдой системы наказаний, где центральное место занимает штраф (ст.5, 23, 45 и др. Простр. ред).

Наконец, следует отметить характер судебного процесса по Русской Правде, запомнив, что состязательный (обвинительный) процесс является древнейшей формой. К судебному праву следует отнести вопросы об органах, осуществляющих правосудие (ст. 46, 66 и др.), процессуальных действиях, в том числе позволяющих установить отвечающую сторону (заклич (ст. 32), свод (ст. 35), гонение следа (ст. 77), видах доказательств, судебных пошлинах.

 

Русская Правда

ВВЕДЕНИЕ

Русская Правда – важнейший памятник древнерусского права. Она включает в себя нормы различных отраслей права, и в первую очередь уголовного и процессуального.

Русская Правда является официальным актом. В самом ее тексте содержатся указания на князей, принимавших или изменявших закон (Ярослав, его сыновья, Владимир Мономах). Основным источником Русской Правды являлось обычное право. Вместе с тем она обобщила отдельные законы, принимавшиеся князьями, т. е. означала определенную систематизацию права. С течением времени Русская Правда изменялась и. дополнялась.

Русская Правда – памятник феодального права. Она всесторонне защищает интересы господствующего класса, – феодалов, гарантирует эксплуататорам возможность классового угнетения трудящихся, откровенно провозглашает бесправие несвободных тружеников – холопов, челяди.

Русская Правда – светский судебник. Она создана светской, государственной властью и охватывает дела, подведомственные светским, государственным органам, не вторгаясь в церковную юрисдикцию, которая возникла с крещением Руси и была предусмотрена специальными княжескими уставами. Разграничение это, однако, не вполне четкое. В некоторых сферах, например в наследственном праве, Русская Правда соотносится с областью церковной компетенции.

Важность Русской Правды как одного из основных источников для изучения Древней Руси, сложность и разнообразие ее текстов, сохранение их в списках, значительно более поздних, чем время, к которому она принадлежит по своему заглавию («Суд Ярославль Володимерич»), породили обширную литературу, как в нашей стране, так и за рубежом. За два с половиной века появилось более 200 работ, содержащих ее исследования и публикации.

IIКраткая редакция Русской Правды была открыта В. Н. Татищевым в 1738 году и издана впервые А. Шлецером. Пространную редакцию ввел в науку В. В. Крестинин, опубликовав ее в 1788 году. Сокращенная редакция впервые была осмыслена как особая обработка Правды и издана Н. В. Калачовым (1846).

Вслед за указанными первыми публикациями отдельных текстов памятника появилось сводное их издание И. Н. Болтина (1792), первые исследования В.Н.Татищева, считавшего, что нормы Краткой Правды значительно древнее Ярослава; работы Ф. Штрубе де Пирмонта (1756), который, пользуясь текстом, подготовленным В. Н. Татищевым, нашел общее в нормах Правды с датскими законами, и Н. М. Карамзина, открывшего ряд новых ее текстов и тем самым значительно обогатившего возможности исследования памятника. H. М. Карамзин считал краткий текст Правды в новгородских летописях результатом порчи древнего памятника, а в Пространной Правде видел «от начала до конца» законодательство князя Ярослава, введенное согласно «с древними законами скандинавскими» [Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I. Спб., 1842, стб. 144 (первое издание – 1816 года)].

Серьезное исследование памятника связано с именем дерптского ученого И. Ф. Эверса (1826). Он рассматривал нормы Русской Правды как местное, русское право, выросшее на основе «древнего обычая», хотя и видел в основе сходства русского и скандинавского права общий источник – право германское. В истории памятника И.Ф. Эверс выделяет три этапа: первые 18 статей Краткой Правды – законодательство Ярослава; расширение ее сыновьями Ярослава (Правда Ярославичей) – второй этап и Пространная Правда – третий этап, который он связывает с Владимиром Мономахом. Обращая основное внимание на Краткую Правду, И. Ф. Эверс видел в Правде Ярослава «самый древний законодательный памятник, каким только могут хвалиться новейшие народы», ее постановления «восходят к глубочайшей древности, о происхождении коих в других государствах едва можно делать одни слабые гадания»^. [Эверс И. Ф. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. Спб., 1835, с. 337, 338].

Концепция местного, славянского происхождения древних норм Правды была развита польским исследователем И. Раковецким (1820–1822). Этот ученый-публицист обратил внимание также на сходство норм Правды с Литовскими статутами, что привело его к выводу о включении норм Правды, господствовавших, по его мнению, в Литве, в состав этого памятника XVI в.

С Русской Правдой оказалось связанным также имя одного из первых русских историков буржуазного направления – М. Т. Каченовского (1829, 1835). Однако для конкретного изучения памятника его работа практически ничего не могла дать: критик средневекового строя в Западной Европе и в России выбрал популярный уже тогда среди историков памятник древнерусского права в качестве объекта своей полемики. Не отрицая подлинности и ценности Правды, он стремился обосновать несоответствие ее норм и реалий условиям жизни северной Руси XI века.

Другому дерптскому профессору–юристу Э. С. Тобину — принадлежали важные исследования истории текста Правды (1840, 1844). По мнению этого ученого, Правда, представляющая славянское право, в первоначальном виде возникла до появления на Руси княжеской власти и не имела специфического новгородского характера. Э. С. Тобин считал Древнейшую Правду и Правду Ярославичей, как и Пространную Правду, особыми юридическими памятниками, отражающими последующие этапы развития русского права./Он выделил в составе древнейшей Правды тематические разделы, которые представляют собой «естественную и простую» систему права [Tobin E. Sammlung kritisch bearbeitetcr Quellen der Geschichte des Russischen Rechtes. B. I. Die Prawda Russkaja und die altesten Tractate Russlands. Doprat, 1844, S. 20. (см.: Валк С. Н. Русская Правда в изданиях и изучениях 20-40 годов XIX в. – Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960, с. 242)]. Правда Ярославичей была выработана на княжеском съезде с участием «мужей», причем таких съездов было два. Начальные статьи Правды Ярославичей, по Э. С. Тобину, примыкают к Древнейшей Правде, являясь развитием ее норм. Пространную Правду исследователь рассматривал как результат слияния Древнейшей Правды и добавлений к ней с новыми установлениями, в частности сводом законов, принятыми Владимиром Мономахом в связи с восстанием в Киеве. Одна часть Устава Мономаха является развитием и изменением статей Краткой Правды, другая – представляет новое законодательство. В своем издании Э. С. Тобин выделил эти разделы в качестве больших статей: устав о холопстве составляет у него одну статью, содержащую 16 параграфов. В состав Пространной Правды вошли, по Э. С. Тобину, и более поздние статьи, относящиеся к XIII веку. Исследование Н.В.Калачова (1846) подвело к середине XIX в. итог изучению памятника и знаменовало собой новый период его изучения – период буржуазной историографии. Н. В. Калачов объединил списки Правды в четыре «фамилии», соответствующие 1) Краткой и 2) Пространной редакциям, 3) Карамзинскому виду Пространной Правды, включающему статьи с исчислением процентов по займам, и 4) Пространной Правде в соединении с Законом Судным людем. Важным достижением ученого было установление твердой связи редакции или вида Правды с составом рукописи, которая их включала. С именем Н. В. Калачова связано составление программы дальнейшего изучения памятника, которая включала издание его по всем спискам, филологическое и юридическое исследования, реконструкцию первоначального текста XI в. и тех дополнений и поновлений, которые связаны с позднейшим временем. Относительно происхождения Правды Н. В. Калачов писал, что это частный сборник законов, обычаев и судебных решений, размещенных без особой системы [Калачов Н. В. Предварительные юридические сведения для полного объяснения Русской Правды. Вып. I, 2-е изд., Спб., 1880, с. 25, 44-55, 72-74].

Н. В. Калачов издал тексты Правды, использовав большое число ставших ему известными рукописей. Важно предложенное им разделение текста на статьи. Вместе с тем, сами тексты Правды даны в его издании не в соответствии с их следованием в списках, а в искусственном порядке, согласно научной систематизации права, отражающей состояние историко-правовой науки того времени.

В дальнейшем новые списки Правды были включены в издания П. Н. Мрочека-Дроздовского (1885) и В. И. Сергеевича (1904). П. Н. Мрочеку-Дроздовскому принадлежат также «Материалы для словаря правовых и бытовых древностей по Русской Правде» (том «А–М», 1917). В. И. Сергеевич следовал в своей классификации текстов за Э. С. Тобиным, выделив, однако, впервые в качестве особой «фамилии» Сокращенную Правду, время создания которой он отнес примерно к XIII в. В. И. Сергеевич предложил свое деление памятника на статьи, меньшие по объему и включающие каждая только один казус, начинающийся словами аже, аще, но и т. д. В I (Правде Ярослава) и во II редакции (Правде Ярославичей) у него оказалось по 25 статей, в III редакции (Пространная Правда) – 155 статей. Это деление не получило, однако, широкого применения.

Если все предшествовавшие исследователи рассматривали Правду как светский, государственный или частный кодекс, то В.О.Ключевский (1904) видел в ней церковный судебник, предназначенный для суда над церковными людьми по делам, не входившим в компетенцию церкви. Он основывался главным образом на таких наблюдениях, как отсутствие среди судебных доказательств поля – судебного поединка, осуждаемого церковью, и сохранение текста Правды в сборниках церковного права – Кормчих и Мериле праведном. В. О. Ключевский также необоснованно связывал нормы Правды в основном с городом, считая, что село в ней остается в тени, и видел в ней «кодекс капитала», в котором все взаимоотношения людей рассматриваются через призму денежных, имущественных отношений. Эти положения В. О. Ключевского не получили поддержки последующих исследователей.

Наиболее крупное по объему исследование Правды принадлежит боннскому профессору Л. Гётцу (4 тома, 1910–1913). Он рассматривал Древнейшую Правду как запись восточнославянского обычного права «доваряжского» времени. II редакция Правды, начинающаяся указанием на законодательство сыновей Ярослава, по Л. Гётцу, возникла при Ярославе также в Киеве, но ее заглавие относится к более позднему периоду. II редакция включает законы князей Владимира и Ярослава. Некоторые нормы I, Древнейшей, редакции – такие, как процедуры установления виновных в похищении имущества (свод) и в драке, вира, штраф за убийство в пользу государственной власти, Л. Гётц считал заимствованными из германских законов, в частности из Салической правды. Однако очевидные различия, существующие между нормами древнерусского и германского варварского права, заставили его в последнем, IV томе исследования говорить лишь о сходстве этих норм [Goetz К. L. Das Russische Recht. Stuttgart, 1913, Bd. IV, S. 81 (см.: Филиппов A. H. Русская Правда в исследованиях немецкого ученого. М., 1914, с. 53)].

Дореволюционные исследования Правды основывались на буржуазных идеалистических концепциях истории государства и права Древней Руси. Русская Правда рассматривалась главным образом как источник по истории права, в отрыве от общественного строя страны, и лекции В. О. Ключевского, уделившего большое внимание памятнику, были счастливым исключением. Ученые привлекали Правду для подтверждения своих общих исторических концепций формирования сословного строя в России, истории отдельных институтов, влияния римского, византийского, скандинавского и другого права на русское право и пр.

Марксистско-ленинская методология истории открыла новые большие перспективы изучения Русской Правды как источника по изучению истории общественного и государственного строя Руси. В. И. Ленин в своих работах 1899 и 1907 годов обращался к Русской Правде для характеристики зависимого положения крестьян крепостной России [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 199; т. 15, с. 131]. В советской науке, поставившей своей задачей изучение истории трудящихся и эксплуатируемых, внимание к такому памятнику, как Русская Правда, значительно возросло, активизировались ее исследования, в которых приняли участие не только университеты, но и Академии наук СССР и УССР. Русская Правда стала основным источником каждой работы, посвященной истории общественного строя и права Древней Руси. Впервые полное издание Правды по всем выявленным спискам было осуществлено С.В.Юшковым (1935). С. В. Юшков разделил их на пять редакций, в зависимости от содержания и объема, а также от включения в текст Правды дополнительного материала. К I он отнес списки Краткой редакции, к V – Сокращенной, а во II – IV редакциях выделил отдельные группы Пространной Правды: списки в Кормчих и Мериле праведном без объединения их с другими памятниками – II редакция; списки типа Карамзинского, включающие расчеты приплода скота, – III редакция; списки, соединяющие Правду с Законом Судным людем, – IV редакция. В наиболее многочисленной списками II редакции он выделил три извода (группы текста). В исследовании Правды 1950 года С.В.Юшков вынес извод II редакции, включающий Пушкинский и Троицкий IV списки, в особую редакцию, которых, таким образом, стало шесть. Результатом труда коллектива историков и археографов является академическое издание Правды, осуществленное под редакцией Б.Д. Грекова (1940–1963). Этот коллектив впервые смог выполнить определенную часть большой программы изучения памятника, которая была намечена Н. В. Калачовым. Издание Правды было осуществлено в первом томе по всем (88) известным спискам на основе классификации, выработанной В. П. Любимовым. Эта текстологическая классификация отличается от предшествовавших по своему принципу. При объединении списков в группы и расположении одних групп относительно других она учитывает не отражение в тексте этапов развития общественного и государственного строя и права, а взаимоотношения текстов и их развитие, и взаимные влияния. Это выразилось в отсутствии в данной классификации термина «редакция» вообще, в объединении в числе «Пространных списков» Толстовского (сокращенного) вида, за названием которого скрывается Сокращенная Правда, в выделении среди «Пространных списков» трех групп (Синодально-Троицкой, Пушкинской и Карамзинской) и членении их на большое число видов, каждый из которых издан Русская Правда, отдельно. Однако, отвлекаясь от установления каких-либо связей отдельных обработок Правды с развитием права и государственного строя, эта классификация и соответствующее ей издание представляют ценный объективный материал для таких исследований. После выхода первого тома было введено в науку еще 8 списков Пространной Правды, некоторые «неразысканные» списки были опознаны среди известных. Историографические комментарии к текстам Правды – высказывания исследователей XVIII–XX вв., специально занимавшихся памятником, систематизированные по отдельным его статьям и терминам, составляют второй том издания. Он включает также переводы статей, сделанные в свое время, на современный русский и иностранные языки. Наконец, третий том издания включил факсимильное воспроизведение 15 основных списков памятника.

В своих исследованиях истории Древнерусского государства Б. Д. Греков первостепенное внимание уделял Русской Правде как источнику для характеристики общественного строя, характера верви, организации вотчинного хозяйства (1939, 1944). Его можно считать основателем того историографического направления в изучении Правды в советской науке, которое относит ранние ее нормы ко времени задолго до утверждения феодального способа производства. Б. Д. Греков считал, что Древнейшая Правда была записана и дана в начале XI века Новгороду, но части ее относятся к значительно более раннему времени, во всяком случае к VIII – IX вв. Правда Ярославичей, составленная в Киеве вскоре после 1054 года, отражает дальнейший шаг в развитии общественного строя, однако и в ней представлены отношения не только момента записи, середины XI в., но и более раннего времени. Она содержит сформулированные в виде закона положения, которые не являются новыми для X – XI вв. Правду Ярославичей он характеризует как специальный закон, призванный оберегать интересы княжеского имения от враждебно настроенных соседних крестьянских миров [См.: Греков Б. Д. Киевская Русь, с. 82,90]. Пространная Правда, по Б. Д. Грекову, – памятник начала XII в. Исследователь изучал Правду в сравнительно-историческом плане среди других ранних памятников права славянских стран.

Специальное монографическое исследование, посвященное изучению происхождения Правды, ее отдельных редакций и изводов, было написано М. Н. Тихомировым, одним из участников академического издания 1940 г. М. Н. Тихомиров обосновал условия, время и место возникновения отдельных обработок Правды, представленных в этом издании. Он построил свое исследование на изучении как терминологии соответствующих текстов, так и состава рукописей, включающих эти тексты. Тихомиров считал Краткую, Пространную и Сокращенную Правды не редакциями одного памятника, а тремя отдельными памятниками, связанными содержанием и происхождением. Это своеобразная реакция исследователя на отказ от редакций в классификации В. П. Любимова. М. Н. Тихомиров тесно связывает этапы создания Правды с классовыми движениями на Руси. Возникновение и Краткой, и Пространной, и Сокращенной Правды исследователь относит к Новгороду. Краткая была составлена в начале XII века в среде новгородского духовенства на основе новгородской же Древнейшей Правды 1036 г. и киевской Правды Ярославичей, являвшейся ответом феодалов на крестьянские восстания 1068–1071 гг. Пространная Правда является неутвержденным проектом кодекса, возникшим в Новгороде вскоре после восстания 1209 года и основанным на Краткой Правде, Уставе Владимира Мономаха и других источниках. Последний устав, в свою очередь, появился в Киеве в результате восстания 1113 года. В составлении этого кодекса принимали участие церковные круги во главе с архиепископом. Сокращенная Правда, по М. Н. Тихомирову, – судебник, составленный в конце XIV – начале XV века для Пермской земли в результате компиляции нескольких не дошедших до нас текстов Правды. М. Н. Тихомирову принадлежит также учебное издание Правды (1953), снабженное комментариями, терминологическим словарем и вводными статьями, учитывающими литературу 1940 – начала 1950-х гг.

Особое место в литературе о Русской Правде занимают также работы С. В. Юшкова. С. В. Юшков считает возникновение Правды Ярослава (более обширной, чем Древнейшая Правда в составе Краткой редакции) результатом деятельности Ярослава, связанной с необходимостью отбора и утверждения норм, защищавших интересы феодалов. Он датирует ее 30 годами XI в. Правда Ярославичей вводит для охраны жизни администрации княжеского домена новые нормы права – привилегии, которые и были объединены вместе с избранным законодательством Ярослава и отдельными установлениями-новеллами великих князей в Краткую Правду в конце XI в. в Киеве.

В составе Пространной Правды С. В. Юшков видит два разновременных памятника, объединенных писцами, – Суд Ярослава Владимировича и Устав Владимира Мономаха. Первый из них был приписан имени Ярослава, но сложился в конце XI –начале XII в. в результате развития норм Краткой Правды и пополнения ее новыми нормами так, что они относились не только к княжескому хозяйству, но и к классу феодалов вообще и отражали развитие гражданского, уголовного и процессуального права. Устав Владимира Мономаха, к которому С. В. Юшков относит всю вторую часть Пространной Правды, он связывает со стремлением этого князя смягчить классовые противоречия в условиях киевского восстания 1113 года. Сокращенную Правду С.В.Юшков относил к XV в., до издания Судебника 1497 г.

С. В. Юшков занимался проблемой характера Правды как официального или частного сборника права. Он пришел к выводу о необходимости отделения вопроса о происхождении первоначальных ее текстов, норм, княжеское, законодательное, т. е. официальное происхождение которых несомненно, и сохранившихся ее текстов – редакций и изводов, возникших позднее и в значительной степени в результате работы частных лиц.

В выпущенной под редакцией С. В. Юшкова серии «Памятники русского права» издание Русской Правды с переводами и комментариями подготовил А. А. Зимин. Он близок к мнению Б. Д. Грекова об отражении в Правде древнерусского права начиная с VIII – IX вв., показывая этапы его эволюции в связи с развитием государственности. А. А. Зимин считает одним из основных источников Правды Ярославичей, Пространной Правды и поздней части Древнейшей Правды не дошедший до нас устав, принятый в последние годы княжения Ярослава его сыновьями. Всю Пространную Правду он связывает с кодификаторской деятельностью Владимира Мономаха, считая, что общерусское значение кодекс мог приобрести в XIII–XV вв. только в том случае, если он был принят в Киеве в пору определенного единства русских земель. Сокращенную Правду он датирует началом XVII в. Наконец, последний значительный опыт изучения текстов Правды принадлежит Л. В. Черепнину (1948, 1965). Исследователь видит в Древнейшей Правде, вызванной к жизни событиями 1015–1016 гг., результат подбора тех норм из существовавших в древнерусском праве, которые могли обеспечить сосуществование в Новгороде двух политических сил. Новгородцам гарантировалась охрана от притеснений со стороны княжеских дружинников и особенно варяжских наемников, а княжеской дружине обеспечивались условия для защиты от выступлений против них новгородцев. Л. В. Черепнин считает, что Древнейшая Правда имеет характер договора между этими социально-политическими силами. Однако возникновение древнерусских кодексов права он связывает с более ранним временем – с «Законом русским» начала X в., «Уставом земленым» конца X в. и другими упоминаемыми в источниках памятниками. Основное внимание Л. В. Черепнин уделяет установлению связи статей и их групп в составе Краткой и Пространной Правды с социальными движениями в различных частях Руси и деятельностью отдельных князей в Киеве, Владимире и Новгороде, выделяя в составе Пространной Правды несколько разновременных кодексов. Таким образом, по Л. В. Черепнину, сложение обеих редакций Правды шло попеременно и параллельно в Киеве и Новгороде, завершившись созданием в Новгороде сохранившегося текста Краткой редакции в 1136 году и Пространной – в 1209 году.

III.Правда Краткой редакции (сокращенно – Краткая Правда) представляет собой результат деятельности древнерусских князей по систематизации права. В составе ее еще И. Ф. Эверсом выделены древнейшая часть (ст. ст. 1–18), которая носит в науке название Правда Ярослава, или Древнейшая Правда, и Правда Ярославичей с дополнительными статьями (ст. ст. 19–41). Кроме того, в нее входят два самостоятельных установления: Покон вирный (ст. 42) и Урок мостникам (ст. 43).

Нормы Древнейшей Правды, возникшие еще до образования государства, касаются взаимоотношений лично свободных и вооруженных «мужей» внутри «мира», дружины или другого социального коллектива. Они выросли из старинных обычаев, а затем были закреплены в качестве правовых норм раннефеодального государства. В Древнейшей Правде не видно феодально-зависимых крестьян, но вполне определенно фиксируется положение челяди – патриархальных рабов, появившихся на этапе формирования феодального общества. Это, конечно, не означает, что отсутствуют феодально-зависимые крестьяне, живущие в соседской общине, – верви.

Согласно мнению, высказанному еще В. Н. Татищевым и подкрепленному Л. Гётцем, нормы Древнейшей Правды отражают раннее время истории Руси, еще до установления государственной власти и принятия христианства. В советской науке о сохранении в составе Правды норм VIII – IX вв. писал Б. Д. Греков; о соответствии норм Правды нормам договоров с Византией X в., в которых говорится о «Законе русском» (одном из важнейших источников Древнейшей Правды), писал Л. В. Черепнин. Напротив, М. Н. Тихомиров считает, что Правда знает нормы, несомненно более поздние, чем договор 945 г., он видит даже сходство терминологии Правды Ярослава и договора Новгорода с Готским берегом конца XII в. С. В. Юшков также считал, что многие нормы Древнейшей Правды сложились задолго до ее составления Ярославом, который произвел их отбор, закрепляя те, которые соответствовали интересам класса феодалов и становились новыми нормами права Древнерусского государства. Действительно, в Древнейшей Правде нашли отражение и архаичные нормы права, которые в течение XI –XII вв. отмирали или изменяли свой характер, превращаясь в нормы классового общества, и новые нормы, возникшие только в этом обществе.

Вопрос о времени составления Древнейшей Правды спорен. Важнейшим аргументом в пользу составления ее Ярославом в 1016 г. для Новгорода Б. Д. Греков, Л. В. Черепнин, А. А. Зимин считают то, что вся Краткая Правда включена в состав Новгородской Первой летописи в обработке середины XV в. (в младшем изводе) под 1016 г. В ней говорится, что новгородцы подняли восстание против варягов, находившихся на службе у князя Ярослава, и посекли их; Ярослав в ответ на это самоуправство уничтожил многих новгородцев, виновных в гибели его дружинников, но вскоре получил извещение о смерти отца, князя Владимира, в Киеве и для похода в Киев был вынужден обратиться к новгородцам с просьбой об участии в этом предприятии. После победы над братом Святополком, заняв киевский стол, Ярослав щедро расплатился с новгородскими участниками похода и отпусти их всех домовь, и дав им правду и устав списав, тако рекши (сказав) им: по сей грамоте ходите, якоже списав вам, тако-же держите. А се есть Правда Рускаа: Убиеть муж мужа… Далее следует текст Краткой Правды.

Правда Ярославичей представляет собой отдельный от Древнейшей Правды законодательный акт, принятый князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом вместе с боярами. В этом законе значительно сильнее, чем в Древнейшей Правде, выступает нормотворческая деятельность князей, изменявшая традиционные нормы уголовного и процессуального права в интересах феодальных земельных собственников.

Большинство советских исследователей связывают возникновение Правды Ярославичей с подавлением крестьянских и городских восстаний 1068–1071 гг. На время составления закона указывают имена его составителей-князей: Ярослав умер в 1054 г., Святослав умер в 1076 г., но в 1073 г. между Святославом и Изяславом произошел конфликт, который исключает их сотрудничество после этого года. Вслед за М. Н. Тихомировым исследователи считают, что Правда Ярославичей была принята во время съезда князей в Вышгороде в 1072 г. по случаю перенесения мощей Бориса и Глеба в новую церковь. Однако этому противоречат два обстоятельства.

Как известно по источникам, в Вышгород съехались для участия в церковном торжестве не только три князя Ярославича, но и митрополит, четыре епископа и несколько игуменов; среди важных должностных лиц на съезде в Вышгороде указаны не только посадник Чюдин, но и настоятель княжеской церкви Лазорь. Однако в преамбуле закона ни один церковный деятель не упомянут – в утверждении принимали участие только князья и бояре. Неучастие представителей церкви в принятии Правды Ярославичей на съезде подтверждает и ее светский характер. В ее составе нет также норм, которые можно было бы связать с защитой интересов церковной организации, если не считать ст. 41, которая основана на грамоте Владимира. Вероятно, утверждение Правды Ярославичей нужно относить к другой их встрече, не связывая ее обязательно с известным по летописи церковным торжеством.

А. А. Зимин относит составление Устава Ярославичей в составе Краткой Правды ко времени жизни Ярослава, между 1036 (когда Ярослав ездил в Новгород) и 1054 годом.

Объем законодательства Ярославичей исследователи определяют по-разному. М. Н. Тихомиров и С. В. Юшков включают в его состав ст. ст. 19–27, выделяя остальные в качестве добавочных, возникших после съезда Ярославичей. А. А. Зимин считает, что Ярославичами был издан Устав, охватывающий ст. ст. 19–41 Краткой Правды. Л. В. Черепнин также относит к этому закону все статьи между заглавием Правды Ярославичей и Поконом вирным, за исключением ст. ст. 29, 30 и 41. При этом он выделяет в его составе два близких по времени памятника: устав князя Изяслава, посвященный делам об убийствах, разбое, коллективной краже (ст. ст. 19–28, 31, 38–40), и устав князя Святослава, в котором рассматриваются правонарушения, подрывающие различные отрасли княжеского дворцового хозяйства (ст. ст. 32, 34–37, 39 и, вероятно, 33). Последний был включен в устав Изяслава уже во время съезда Ярославичей.

Покон вирный и Урок мостникам большая часть советских исследователей (С. В. Юшков, А. А. Зимин, Л. В. Черепнин) связывает с Древнейшей Правдой и датирует временем княжения Ярослава (1020-е или 1030-е гг.). М.Н.Тихомиров видит в ссылке то ти урок Ярославль указание на более позднее время (после 1054 г.), когда имя Ярослава как законодателя сделалось более известным. Юшков и Черепнин связывают с Древнейшей Правдой и предшествующую Покону вирному статью 41.

В целом создание Краткой Правды относится разными исследователями ко времени от середины XI до 30-х годов XII в. Составление ее еще в годы княжения Ярослава (после 1036 и до 1054 г.), как считают Л. Гётц и А. А. Зимин, маловероятно. Учитывая участие Ярослава в законодательстве до последних лет жизни, о чем говорит принятие им совместно с митрополитом Иларионом в 1051–1054 гг. церковного устава, законодательство Ярославичей без самого Ярослава скорее свидетельствует о том, что эта часть закона возникла после его смерти.

Если связывать Краткую Правду с Киевом, как делают большинство исследователей, то время ее возникновения нужно относить к 60–70 гг. XI в., после создания Правды Ярославичей. Л. Гётц обратил внимание на перечисление сыновей Ярослава в заглавии этой части памятника (Изяслав, Всеволод, Святослав) не в порядке их старшинства и наследования киевского стола (Изяслав, Святослав, Всеволод). М. Д. Приселков предположил в связи с этим, что Краткая Правда должна была быть создана после 1076 г., когда, после смерти Святослава и вокняжения Всеволода в Киеве возобладало отрицательное отношение к его предшественнику. Вслед за М. Д. Приселковым к концу XI в. отнес сложение памятника и С. В. Юшков. М. Н. Тихомиров объясняет этот порядок перечисления князей тем, что Краткая Правда возникла в Новгороде, где княжили внук и правнук Всеволода. Однако перестановка имен князей в Краткой Правде в составе новгородского летописного свода XV в. может быть связана с выяснившейся значительно позднее ролью Всеволода как родоначальника княжеской линии, которая получила особое значение в истории Руси XIII – XV вв. и нашла отражение в родословии князей 30-х годов XV в., в Комиссионном списке Новгородской Первой летописи (Ярослав роди Всеволода. Всеволод роди Володимера…). Эту перестановку имен можно связывать, следовательно, с летописными трудами в Новгороде в XV в.

Новгородское происхождение Краткой Правды М. Н. Тихомиров обосновывает принадлежностью ее составителей церковным кругам и времени правления Всеволода Мстиславича (до 1136 г.), издателя двух церковных уставов и трех грамот, новгородским монастырям. Однако составление Краткой Правды церковными деятелями в свете результатов исследований сфер юрисдикции светской (княжеской) и церковной властей и характера памятников древнерусского церковного права, проведенных Я. Н. Щаповым, не может быть принято. Русская Правда – светский памятник, отразивший интересы церкви в ст. 41 только согласно установлению князя Владимира Святославича о десятине от даней и судебных штрафов (см. Устав кн. Владимира о десятинах).

Важным аргументом в пользу создания Краткой Правды в Новгороде в 30-х годах XII в. для М.Н.Тихомирова, А. А. Зимина и Л. В. Черепнина является предполагаемое ими включение ее в состав новгородского летописания уже в XII в. Однако столь раннее объединение этого закона, тогда еще действующего, с летописью основывается на предположениях и не находит подтверждения в известных фактах истории летописания XII – XIV вв. По мнению Я. Н. Щапова, оно противоречит общей тенденции включения памятников права в состав летописей только после того, как они утрачивают свои первоначальные юридические функции, а используются как средство в политической борьбе. По мнению А. А. Шахматова, киевская Краткая Правда была внесена в летопись в XV в. в Москве, что маловероятно; М. Д. Приселков, Д. С. Лихачев, С. В. Юшков и Я. Н. Щапов связывают ее создание с Киевом и считают, что она была включена в свод, источник Археографического и Академического списков, в Новгороде в первой половине XV в. Это соответствует и наблюдениям лингвистов об отражении в Краткой Правде поздних черт языка и вторичности отдельных статей сравнительно с Пространной Правдой, что могло быть связано с сокращением ее текста и поновлением ее языка при включении в летопись.

Пространная Правда представляет собой свод развитого феодального права, в котором нашли отражение нормы уголовного и гражданского права и процесса. Она основана на тексте Краткой Правды, более раннем, чем сохранившийся в списках XV в., и Уставе Владимира Мономаха и других киевских князей конца XI –XII вв.)

Мнению об объединении в составе Пространной Правды двух самостоятельных памятников – Суда Ярослава Владимировича и Устава Владимира Мономаха, которое отстаивал С. В. Юшков, противоречат данные и археографического, и источниковедческого характера. Выделение киноварными заглавиями отдельных частей памятников составителями и переписчиками сборников XIV – XV вв., в которые входят расчлененные на главы и грани кодексы (правила соборов, Эклога, Закон Судный людем, Правило о церковных людях и др.), обычно. Оно отражает стремление облегчить читателю использование ранних памятников права в сложных по составу сборниках. Появление нумерации отдельных таких частей в составе сборников относится к концу XV в., и новейшая нумерация разделяет на части не только Пространную Правду, но и другие цельные памятники (Устав Ярослава о церковных судах и др.). Исследователями установлено, что Краткая Правда была использована при создании Пространной как в части до упоминания в тексте установлений Владимира Мономаха, так и после них, причем одни и те же статьи не заимствованы дважды, что свидетельствует о единовременном обращении составителя Пространной Правды к тексту Краткой.

Вместе с тем исследования 1950–60-х годов позволяют выделить в составе Пространной Правды группы статей, которые есть основания считать заимствованными из законодательства не только Владимира Мономаха, упомянутого в Правде, но и других киевских князей, социальная политика которых известна по источникам. Так, по Л. В. Черепнину, начальные статьи (1–46) Пространной Правды отражают правовой кодекс, который мог быть принят на княжеском съезде в Любече в 1097 г. Следующая группа статей (47–52), по мнению А. А. Зимина и Л. В. Черепнина, является продуктом творчества князя Святополка Изяславича, покровительствовавшего ростовщикам. Особенностью этой группы статей А. А. Зимин считает то, что в ней не встречается обычный для Пространной Правды штраф — продажа. Однако вряд ли это может служить доказательством, поскольку в названных статьях речь идет не о преступлениях, а о гражданских правоотношениях. К Уставу Владимира Мономаха исследователи относят ст. ст. 53–66, трактующие вопросы долговых обязательств и кабальных отношений. Этот устав появился после подавления народного восстания 1113 г. Далее Л. В. Черепнин выделяет Устав черниговского князя Всеволода Ольговича (1138–1146), регулирующий социальные отношения в феодальных вотчинах (ст. ст. 67–73, 75–85) и основанный на домениальном Уставе Святослава Ярославича 1072 г. Цельную группу статей 90–95, 98–106, представляющую собой самостоятельный устав о наследстве, Л. В. Черепнин также связывает с деятельностью князя Всеволода Ольговича. Статьи 74, 86–89, 107–109 объединяются в группу, посвященную связанным с судебным процессом нормам обеспечения судебно-административного аппарата, а ст. ст. 96–97 говорят о денежном довольствии лиц, ведавших некоторыми делами общественного характера. Наконец, последняя часть Пространной Правды (ст. ст. 110–121) представляет собой устав о холопстве, выделенный в самостоятельный раздел еще Н. Л. Дювернуа, что было принято и последующими исследователями, датировавшими его вообще XII в. Л. В. Черепнин относит как статьи о судебно-административном аппарате, так и устав о холопстве к деятельности владимирского великого князя Всеволода Юрьевича и связывает последний с восстанием 1174–1175 гг., приведшим к гибели его брата Андрея Боголюбского. По И. И. Смирнову, начальные статьи этого устава (110, 111) – позднейшие, вставленные в Пространную Правду уже после объединения в ней всего прежнего законодательства.

Создание Пространной Правды в целом большинство исследователей относят к первой четверти XII в., вскоре после восстания 1113 г. в Киеве и вокняжения Владимира Мономаха. Этому противоречит, однако, то, что о самом князе в Правде говорится в третьем лице, что могло быть только после его смерти (1125). М. Н. Тихомиров и Л. В. Черепнин полагают, что она составлена в Новгороде в связи с восстанием 1209 г. Первый исследователь считает, что она была создана во время княжения в Новгороде Мстислава Мстиславича Удалого (1210–1215), второй – видит в ней те «Уставы старых князей», которые были даны князем Всеволодом новгородцам, после их участия в военных действиях князя против Рязани. Однако по Новгородской Первой летописи, этот поход и выдача новгородцам «всей воли и уставов» предшествовали восстанию, и сам социальный конфликт в Новгороде, по мнению исследователей, был вызван нарушением норм Правды. Это указывает на создание Правды и ее известность в Новгороде задолго до 1209 г.

Мнение о новгородском происхождении Пространной Правды основывается главным образом на сохранении старших ее списков в рукописях новгородского происхождения (Синодальный список кормчей 1282 г., Мусин-Пушкинский юридический сборник второй половины XIV в.). В полемике с С. В. Юшковым, считавшим, что Пространная Правда была создана в Киеве и проникла в новгородские рукописи из Северо-Восточной Руси, М. Н. Тихомиров обращал внимание на то, что Правда отсутствует в кормчих книгах не новгородского происхождения (Волынской 1286 г., Рязанской 1284 г., северо-восточной Варсонофьевской XIV в.), и только новгородская Синодальная кормчая 1282 г. содержит ее в своем составе. «Пока этот факт не опровергнут и не объяснен, гипотеза о новгородском происхождении Пространной Русской Правды имеет право на существование», – писал он [Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды. М., 1953, с. 25]. Однако известно, что сам Синодальный список представляет позднейший, измененный состав Правды сравнительно с северо-восточным Троицким списком Мерила Праведного XIV в. В свое время было показано, что кормчие книги – сборники церковного, канонического права, не включавшие, как правило, светских памятников. Рязанская кормчая представляет собой сборник сербского происхождения, в котором не нашлось места ни для одной славянской, сербской или русской статьи. Волынская кормчая отражает один из первых опытов включения местных русских канонических памятников – митрополичьих и епископских правил. Представляется, что Правда могла появиться в составе кормчей именно в Новгороде в конце XIII в. в связи с особым государственным строем Новгородской республики, когда архиепископ получил фактически право участия в суде по светским делам в других древнерусских землях, не принадлежавших церкви.

В этих особых условиях распространения церковной юрисдикции на дела, традиционно подлежавшие ведению княжеских и городских властей, и оказалось нужным впервые включить древнерусский светский кодекс в состав сборника церковного права [Щапов Я.Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI-XIII вв. М., 1978, с. 222-223].

Возникновение Пространной Правды поэтому скорее может быть связано с теми городами, в которых создавались отдельные ее части (Киев, Чернигов, Владимир Суздальский). Мнению А. А. Зимина о том, что общерусское распространение Пространной Правды свидетельствует о завершении работы над ней в столице государства, Киеве, и в то время, когда еще сохранялось определенное единство древнерусских земель (время Владимира Мономаха), может быть противопоставлено другое. Известная нам Пространная Правда может быть местной, северо-восточной редакцией конца XII–начала XIII в. древнего киевского текста, сохранившейся во владимиро-суздальской, новгородской и московской рукописной традиции конца XIII–XV вв. Другие существовавшие ее обработки XII – XIII вв., которые также основывались на тексте начала XII в. и могли быть связаны и с Киевской землей, и с такими важными центрами, как Владимир-Волынский, Галич, Туров, Смоленск и др., по нашему мнению, не сохранились вследствие не только монголо-татарского разорения, но и вхождения этих земель в состав Литовского великого княжества, где кормчие книги традиционно не включали местных светских юридических памятников [См.: Щапов Я. Н. Археографическая методика исследования и издания памятников древнерусского права. – В кн.: Методика изучения древнейших источников по истории народов СССР. Сборник статей. М., 1978, с. 13-14]. В отличие от Русской Правды княжеские церковные уставы Владимира и Ярослава, также связанные первоначальным текстом с Киевом, легко входили в состав местных церковно-правовых сборников, чем и вызвано сохранение большого числа их редакций и списков не только великорусского (московского, новгородского и псковского), но и западного и юго-западного происхождения (см. Устав кн. Владимира о десятинах).

Среди списков Пространной Правды выделяются три текстологические группы. Синодально-Троицкая группа объединяет большую часть списков, которые сохраняют состав, наиболее близкий к первоначальному, архетипному тексту памятника. В эту группу входят старший Синодальный список, в котором порядок статей значительно отличается от других списков той же группы, Троицкий список XIV в., хорошо сохранивший архетипный текст, и др. Внутри группы существует несколько различных видов, в которые входят списки, отличающиеся общими чтениями. В Мусин-Пушкинской (или просто Пушкинской) группе объединены списки, в которых Пространная Правда имеет добавочные статьи и соединена с другим юридическим памятником – Законом Судным людем, или со Словом Василия Великого о справедливых судьях, являющимся своеобразным предисловием к сборнику. Наконец, Карамзинская группа включает списки, также имеющие некоторые из этих особенностей, но большая часть их отличается тем, что содержит значительную вставку в текст Правды с расчетами, как считает М. Н. Тихомиров, прибыли от конкретного феодального хозяйства, имевшего мелкий скот, лошадей, пчел, посевы и луга. Внутри обеих последних групп также выделяются отдельные виды.

Сокращенная Правда, по мнению большинства исследователей, представляет собой памятник, возникший в результате значительного сокращения текста Пространной редакции. Работа редактора нового текста Правды заключалась в отборе из древнего памятника тех статей и норм, которые могли сохранить характер действующих в его время. Это время определяется различно. С. В. Юшков относит обработку к XV в., до издания Белозерской Судной грамоты и общерусского Судебника 1497 г., по сравнению с которыми, по его мнению, и Пространная и Сокращенная Правды представляли собой уже архаичное право [См.: Юшков С. В. Русская Правда. Происхождение, источники, ее значение. М., 1950, с. 90]. Ряд исследователей датируют этот памятник XVI или XVII в. (П. Н. Мрочек-Дроздовский [Мрочек-Дроздовский П. Н. Новое издание Русской Правды. – Ученые записки Московского университета. Юридический факультет, вып. 26. М., 1907, с. 4], Н. А. Максимейко [Максимейко Н. А. Московская редакция Русской Правды. – Проблемы источниковедения. Сборник статей. М.-Л., 1940, с. 127-162]). В. П. Любимовым был установлен источник этого сокращения – Ферапонтовский вид Синодально-Троицкой группы Пространной Правды [Любимов В. П. Списки Правды Русской. – ПР, т. I, с. 51], который возник, по мнению М. Н. Тихомирова, как раз после создания Судебника 1497 г. – в конце XV – первой половине или середине XVI в. [Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде (происхождение текстов). М.-Л., 1941, с. 125-127]. Основываясь на этом, А. А. Зимин датирует создание Сокращенной Правды началом XVII в. [Памятники русского права. Вып. первый, с.76]. В этом случае в Сокращенной Правде, вероятно, нужно видеть памятник, юридическое значение которого было очень невелико, а распространение ограничено включавшими ее списками кормчей, из которых сохранилось два.

Особое мнение о происхождении Сокращенной Правды отстаивал М. Н. Тихомиров. Он не считал ее сокращением Пространной, но утверждал, что в ее основе лежит ранний текст второй половины XII в., который был использован при создании Пространной Правды. Важный аргумент в пользу такого соотношения Сокращенной и Пространной редакций М. Н. Тихомиров видел в том, что в ней отсутствуют почти все статьи Пространной Правды, заимствованные в нее из Краткой [Тихомиров М. Н. Указ. соч., с. 183-197]. Однако еще Н. А. Максимейко объяснял это явление тем, что как раз статьи Краткой Правды содержали наиболее архаичные нормы в составе Пространной, почему они и были опущены.

IVВ настоящем издании даются две старшие редакции Русской Правды – Краткая и Пространная. Сокращенная редакция, лишенная характера законодательного памятника, в него не включается. Тексты подготовлены по академическому изданию: Правда Русская. I. Тексты. Под ред. Б. Д. Грекова. М.-Л., 1940.

В основе издания Краткой редакции – Академический список середины XV в., переписанный в Новгороде и хранящийся в Библиотеке АН СССР (БАН 17, 8, 36), а существенные для понимания текста варианты взяты из новгородского Археографического списка того же времени (Архив Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР). Основной список («осн. сп.») при издании Пространной редакции – Троицкий второй половины XIV в. (хранится в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (далее ГБЛ), Отдел рукописей, собрание Троице-Сергиева монастыря, № 15), содержащийся в юридическом сборнике «Мерило праведное». К этому списку подводятся варианты (существенные смысловые разночтения) из нескольких наиболее древних списков всех трех групп.

В приложении даются дополнительные статьи, примыкающие к тексту Пространной Правды или входящие в ее текст в отдельных списках. Добавочные статьи о приходе в феодальном поместье из списков Карамзинской группы в издание не включены.

 

 

КРАТКАЯ РЕДАКЦИЯ

ТЕКСТ ПО АКАДЕМИЧЕСКОМУ СПИСКУ

ПРАВДА РОСЬКАЯ

 

КОММЕНТАРИЙ

Статья 1

Допущение кровной мести в Правде Ярослава говорит о влиянии на этот закон обычного права. Ко времени составления Правды Ярослава кровная месть во многом потеряла свой первоначальный характер. Прежде всего это выражается в ограничении круга возможных мстителей, что связано с превращением родовой общины в соседскую, распадом кровно-родственных связей. Правда Ярослава, по-видимому, зафиксировала уже сложившуюся практику.

В литературе высказываются различные мнения по вопросу о том, был ли перечисленный в статье круг родственников исчерпывающим или нет. В. И. Сергеевич отстаивал точку зрения о том, что в статье приводится примерный перечень мстителей.

Н. П. Мрочек-Дроздовский, напротив, доказывал исчерпывающий характер этого перечня. В пользу того, что круг родственников убитого, которым разрешено мстить, дан лишь приблизительно, приводят примеры из летописей (месть княгини Ольги за убитого мужа – князя Игоря, попытка мести Рогнеды за гибель отца и братьев, месть волхвам со стороны родственников убитых на Белоозере). Приводились и логические доводы расширительного толкования статьи. В частности, в пользу такого понимания говорит казуистичность изложения норм права в Русской Правде (напр., в ст. 3 перечень предметов, которыми наносится удар, конечно, не может быть признан исчерпывающим). В пользу же того, что перечень мстителей дается полный, говорит то, что в статье содержится перечисление мужского состава большой патриархальной семьи: отец, сын, братья, племянники.

Много споров в литературе вызывает вопрос о правовом основании кровной мести – досудебная эта расправа или послесудебная. Русская Правда прямого ответа на этот вопрос не дает. Исследователи основывают свои выводы на анализе систем права раннефеодального государства и летописях. Так, С. В. Юшков, например, считая, что преобладание в феодальном Древнерусском государстве кровной мести – явление невероятное, выводит из этого ее послесудебный характер. И. Ф. Эверс, рассматривая Древнерусское государство как стоящее на одной из низших ступеней развития, видел в кровной мести непосредственную реакцию варвара, предполагая ее досудебный характер.

Исторически кровная месть сложилась как непосредственная обязанность рода потерпевшего расправиться с преступником. Процесс феодализации Древнерусского государства, увеличение роли князя и княжеского суда внесли изменения и в применение обычая кровной мести. Появилась возможность выкупать себя кунами при посредничестве князя (хотя, без сомнения, и раньше убийца мог договориться с родственниками убитого). Выделяется категория лиц, нуждающихся в особой защите князя в связи с оторванностью их от своих родственников (купцы, изгои), а также служащие князя, дружинники (гридни, ябетники, мечники). Княжеский суд постепенно вытесняет общинный, хотя какое-то время они сосуществуют (см., напр., ст. 33). Одновременно вытесняется практика самовольной расправы с преступником: кровная месть, личная месть и некоторые разновидности самосуда. Можно предположить, что князь дает свою санкцию на кровную месть, и это положение впервые закрепляется первой статьей Правды Ярослава. Кровная месть по Русской Правде, таким образом, носит характер переходный от непосредственной расправы рода (а может быть, уже и патриархальной семьи) к наказанию, налагаемому и исполняемому государственным органом. В защиту тезиса о послесудебном характере кровной мести после принятия Правды Ярослава можно привести пример расправы Яна Вышатича с волхвами. (Ян Вышатич был послан князем на подавление восстания на Белоозере. Руководили восстанием волхвы. После разгрома восстания и поимки зачинщиков Ян Вышатич разрешил родственникам погибших отомстить.) Речь здесь идет о государственном преступлении, поэтому, строго говоря, статьи Правды в этом случае неприменимы. Но если все же считать, что Ян Вышатич видел в преступлении волхвов лишь убийства отдельных частных лиц, то разрешение им мстить («мстите своих») указывает на то, что он выполнял обязанности княжеского суда.

Упоминаемая в статье дважды 40-гривенная плата рассматривается исследователями двояко: как штраф в пользу князя (т. е. вира) или как платеж родственникам убитого в случае их отказа от мести (т. е. головничество). Иногда различают платеж, о котором говорится в первой части статьи, от такового во второй ее части. А. А. Зимин, например, в первом случае видит головничество, а во втором – виру.

Братучаду – дети братьев, т. е. двоюродные братья; иногда переводится как племянник со стороны брата.

Сестрину сынови – дети сестры, т. е. племянники.

Русин – 1) житель Киевской Руси; – 2) горожанин.

Гридин – княжеский дружинник, младший дружинник.

Ябетник – 1) княжеский приказчик; тиун; – 2) судебное должностное лицо.

Мечник – княжеский дружинник, судебный служитель.

Изгой – человек, вышедший из общины; имеются и другие толкования этого слова (см., например, Церковный Устав кн. Всеволода Мстиславича).

Словенин – 1) житель Новгородской земли; – 2) селянин.

Статья 2

Статья содержит нормы уголовного, гражданского и процессуального права. Некоторые положения статьи являются, по-видимому, общими для нескольких последующих статей. Таковы доказательства совершения преступного деяния. Статья дает два вида доказательств: во-первых, внешний вид потерпевшего и, во-вторых, наличие свидетеля. Обращает на себя внимание техническое несовершенство статьи. Закон считает достаточным один вид доказательства (внешний вид или свидетель). Однако наличие синяков и кровоподтеков еще ничего не говорит о том, кто нанес эти телесные повреждения. Поэтому альтернатива в выборе доказательств не оправдана. В статье говорится об одном свидетеле, в то время как в других статьях требуется не менее двух (ср. ст. 10).

Допускается возможность мести; как и в первой статье, месть стоит на первом плане, и лишь потом говорится о штрафе за обиду. Штраф назначается только в том случае, если мстить по какой-то причине нет возможности.

Вопрос о досудебном или послесудебном характере мести решается в литературе по-разному. И. Ф. Эверс, например, рассматривает ее как «частную месть», а В. О. Ключевский как послесудебную расправу. Аргументы В. О. Ключевского в пользу послесудебного поединка вызывают определенные сомнения. Если рассматривать месть, о которой говорится в этой статье, как «личную послесудебную расправу по приговору суда», то в том случае, если она соединялась с лишением обвиненного возможности защищаться, то это было телесное наказание, исполнителем которого являлся обиженный, если же у обидчика оставалась возможность дать отпор мстителю, выходила драка сторон по приговору суда, т.е. нечто вроде судебного поединка. Поскольку телесные наказания были неизвестны русскому светскому праву, В. О. Ключевский приходит к заключению, что в статье имеется «намек на судебный поединок, поле». Но по обычному праву поле являлось само по себе лишь способом доказательства вины. Хотя поле отсутствует в Русской Правде, на практике оно все же применялось. Представляется странной организация по решению князя поля для наказания обидчика. Скорее всего статья содержит альтернативу: либо личная скорая месть обидчику, т. е. исстари применяемый порядок, освященный обычаем, не требующий ничьей санкции, либо, в случае затруднительности мести, в силу ли физического состояния потерпевшего или общественного положения обидчика – княжий суд, определяющий плату за правонарушение.

3-гривенное взыскание с ответчика по Правде Ярослава представляется здесь вознаграждением обиженному – взять ему за обиду. Статья содержит также норму, согласно которой обидчик должен был уплатить лекарю за услуги, оказанные потерпевшему. Хотя это правило и содержится только в одной статье, представляется, что оно применялось во всех случаях, касающихся телесных повреждений.

Надъражен – поражен (от слова надразити – нанести удары).

Видок – свидетель, очевидец.

Знамение – зд.– знак, следы, отмета.

Лечець – лекарь.

Статья 3

Если в ст. 2 основное внимание уделено характеру телесных повреждений, то ст. 3 рассматривает орудия, какими наносятся побои: батог, жердь, ладонь, чаша, рог, тупая сторона острого орудия. Перечень предметов говорит о том, что для закона не имеет значения степень опасности для здоровья потерпевшего орудия, которым наносятся побои. Важен не столько сам удар, сколько обида, им нанесенная. Поэтому и ответный удар, т. е. месть, должен был следовать сразу за оскорблением. Чаще всего, по-видимому, местом совершения преступления являлись пиры: статья говорит о чаше и о роге (сосудах для напитков) как о возможных орудиях совершения преступления. В случае, если обиженный по той или иной причине не мог сразу же отомстить, обидчик подвергался денежному взысканию в размере 12 гривен. Размер взыскания также указывает, что удары в данном случае рассматривались как оскорбительные для мужчины (ср. со ст. ст. 4 и 7, где речь также идет об оскорблении).

Конец статьи вызывает определенные сомнения: слова то ту конець, по мнению некоторых авторов (А. И. Соболевский), не несут никакой смысловой нагрузки. Впрочем, они могут подчеркивать стремление княжеской власти быстро прекращать распри, возникающие в результате частных ссор.

Пясть – ладонь.

Тылеснь – тыльная сторона ладони; тупая сторона острого орудия.

Постигнути – догнать, настигнуть, найти.

Статья 4

Статья является логическим продолжением предшествующей. Удар мечом в ножнах или рукоятью меча рассматривался также как оскорбление. Этим обусловлен и столь высокий штраф (ср. ст. 6: за отнятие пальца – 3 гривны).

Утяти, утнеть – ударить, ранить, отсечь.

Статьи 5, 6, 7

Членовредительству посвящено в Правде Ярослава три статьи. Выделяются три вида членовредительства: травма руки, ноги, пальца. Отнятие руки или лишение возможности ею пользоваться рассматривалось наравне с лишением жизни: за это преступление полагалась плата в 40 гривен, равная штрафу за убийство.

Хотя текст ст. 6 явно дефектен, М. Н. Тихомиров предполагает, что в ней содержались те же положения, что в предшествующей, т. е. в первоначальном виде она звучала так: Оже ли утнеть ногу, и отпадеть нога, любо усохнеть, то 40 гривен. Возможен и такой вариант: Оже ли утнеть ногу и отпадеть нога, любо будеть нога цела или начьнеть храмати…Конец ст. 6 также недостаточно ясен из-за дефекта текста. Можно присоединиться к точке зрения Б. А. Романова и М. Н. Тихомирова о допущении в этой статье кровной мести – чада смирять. Такое разрешение логически вытекает из всего духа Правды Ярослава. Кровная месть разрешается в случае убийства, мстить разрешается и в случае оскорбления и побоев (см. ст. ст. 2 и 3). Было бы странным, если бы в случае увечья, которое, судя по санкциям, приравнивалось к убийству (штраф как за убийство – 40 гривен), месть была бы запрещена. Однако если в случае нанесения побоев и оскорбления мстить должен был лично сам оскорбленный, то в случае причинения увечья мстить могли близкие потерпевшего, поскольку сам он сделать это был не в состоянии.

Чадо – дитя.

Чадь – домочадцы, подвластные домовладыке.

Смирять – 1) примирить, смирить; 2) смирить обидчика,

Статья 8

Особо выделяет Правда Ярослава оскорбление, выражавшееся в повреждении бороды и усов. Статья содержит только указание на размер штрафа за это действие. Понятно, что здесь подразумеваются и условия, при которых можно осудить обидчика (они изложены в ст. 2: необходимо иметь или свидетеля, или соответствующее знамение).

Статья 9

Статья трактовалась по-разному. Одни исследователи видели в ее диспозиции покушение на совершение преступления; другие – оконченное преступление (угроза, оскорбление). Текст дает возможность принять и то и другое толкование, поэтому оценивать статью нужно исходя из характера Правды Ярослава в целом. Это памятник раннего, неразвитого права. Допустить возможность, что законодательная техника выделила стадии совершения преступления, вряд ли будет обоснованно: учение о стадиях совершения преступления появляется позже. Скорее всего, правы М. Ф. Владимирский-Буданов, В. И. Сергеевич, А. Е. Пресняков и другие историки, рассматривавшие упомянутые деяния как оконченное преступление. Очевидно, имелась в виду именно угроза, а не оскорбление (В. И. Сергеевич считал, что и то и другое). Обнаженным мечом можно угрожать, нанести же оскорбление им, по понятиям того времени, было нельзя. Если взять примерный перечень предметов, удар которыми считался оскорбительным, то обнаженного меча в нем нет, хотя оговаривается удар мечом в ножнах и рукоятью меча (ст. ст. 3 и 4).

Тнети – ударить, ранить, отсечь, убить.

Ринути – бросить, толкнуть.

 

Статья 10

Обида, о которой идет речь в статье, может рассматриваться двояко: или оскорбление действием, или нанесение побоев. В пользу первого говорит то, что в варианте статьи, встречаемом в Пространной редакции Русской Правды, это правонарушение, дается вместе с явно оскорбительными действиями – ударом по лицу и ударом жердью (ст. 25). Однако в пользу второго предположения говорит сравнительно невысокая плата – 3 гривны (за оскорбление взималось 12 гривен – ст. ст. 3, 8). Таким образом, если рассматривать ст. 10 лишь в контексте Правды Ярослава, то здесь, скорее всего, имеется в виду физическое насилие.

Статья интересна как первая статья, определяющая статус иностранцев. Они упоминаются в Краткой Правде дважды: в ст. ст. 10 и 11. Терминами варяг и колбяг здесь обозначались иностранцы вообще, независимо от их национальной принадлежности. Варяги и колбяги чаще, чем остальные иностранцы, служили князю в качестве дружинников, торговали, имели свои дворы. Хотя они и жили в древнерусских городах, в частности в Новгороде, они не всегда находились в равных условиях с коренными жителями. Найти свидетеля им было труднее. Вину обидчика иностранцам допускалось поэтому доказывать личной присягой. Вероятно, что такой облегченный порядок представления доказательств иностранцами применялся и в других случаях.

Варяг – житель Скандинавии.

Колбяг – предположительно житель северных районов Руси.

Рота – присяга, клятва.

Статья 11

Статья говорит об укрывательстве иностранцами челядина. Челядин – термин, не получивший в современной литературе единого толкования. Челядь в интерпретации Б. Д. Грекова – familia, т. е. не только рабы, но и все подвластные домовладыке, феодально-зависимые люди. Для С. В. Юшкова челядь – рабы. А. А. Зимин занимает промежуточную позицию, видя в челяди X – начала XI века рабов, пленных, а в XI – XII веках – совокупность феодально-зависимых людей. Укрывательство челядина иностранцами выделяется не столько из-за казуистичности изложения, сколько из-за большей возможности такого укрывательства. Варяги и колбяги могли жить особыми общинами, а это затрудняло поиски беглых. Позднее норма была распространена на всех подданных (ст. 26 Пространной Правды). В статье наказывается именно укрывательство беглого, а не увод, похищение: за последнее штраф гораздо выше (ср. ст. 34 Пространной Правды).

Порядок истребования челядина заставляет предполагать о применении заклича, т. е. объявления на торгу о пропавшей вещи и обязанности незаконного владельца в трехдневный срок вернуть вещь (в том числе челядина). В случае невозвращения виновный платил 3 гривны за обиду.

Статья 12

В какой-то степени статья является продолжением предыдущей. Если в ст. 11 речь идет о незаконном укрывательстве чужого челядина, то в ст. 12 говорится о незаконном пользовании имуществом. Для законодателя здесь важен лишь сам факт незаконного пользования, поскольку кража коня каралась особо (кража коня рассматривается в статьях Правды Ярославичей – ст. ст. 28, 31 Краткой Правды).

Статьи 13, 14

Статьи содержат нормы права, определяющие порядок изъятия собственником своей вещи у владельца. Можно рассматривать ст. 13 как статью, содержащую норму материального права, в то время как в ст. 14 видеть изложение процедуры изъятия вещи, т. е. норму процессуальную. На это указывает и то, что штрафную санкцию содержит только ст. 13. Существует точка зрения, что обе рассматриваемые статьи содержат нормы процессуального права. Считают, что в Правде Ярослава предусмотрено два случая: 1) когда вещь найдена внутри общины и 2) когда владелец не является членом данной общины,

Однако возможна и иная трактовка статьи. В первом случае речь идет о недобросовестном владельце: вещь изымается без свода не потому, что дело происходит в одном миру, а потому, что свод не нужен – правонарушитель известен. В ст. 14 говорится о добросовестном владельце. Свод необходим, ибо нужно выявить истинного правонарушителя. Поскольку до его обнаружения вещь находится у добросовестного владельца, то для обеспечения интересов собственника должен быть выставлен поручник.

Поиметь – взять.

Порт – зд. одежда.

Мир – община, как сельская, так и городская. Термин, применяемый чаще всего в Новгородской Руси.

Свод – процесс отыскания недобросовестного владельца вещи (см. комментарий к ст. 16 Краткой Правды).

Поручник – поручитель или свидетель.

Друзе – другой, иной, следующий.

Проче – впредь, наконец.

Прок – остаток имущества.

Статья 15

Статья вызывала множество толкований. Можно согласиться со старой точкой зрения Н. М. Карамзина, развитой в наше время А. А. Зиминым. Речь в статье идет о том случае, когда в результате свода похититель найден, но, помимо обнаруженной вещи, им были похищены и другие, не найденные, возвращения которых требует истец. Такой вывод соответствует и помещению статьи после статьи о своде.

12 мужей, о которых говорит статья, рассматриваются или как общинный суд, или как послухи. Если считать 12 мужей общинным судом, то следует признать, что этому суду подлежали все дела о кражах имущества, расследуемые при помощи свода. Территориально такой суд был ограничен землями общины. Общинный суд, возможно, и существовавший в это время, вряд ли в данном случае имеется в виду. Скорее всего названные 12 мужей фигурируют здесь в качестве свидетелей доброй славы – послухов. Тем более что в Пространной Правде (ст. 47 Троицкого списка) в аналогичной ситуации говорится именно о послухах.

В случае невозвращения ответчиком вещи он должен был возместить ущерб и заплатить штраф.

Извод – показания свидетелей.

Достоино – (как) следует.

Скот – 1) скотина; – 2) деньги; – 3) имущество.

Статья 16

В статье описывается свод – процесс, при помощи которого отыскивается недобросовестный владелец вещи. Статья говорит о частном случае, когда предметом свода является челядин. Процесс свода, выработанный еще в древнейшие времена, был, видимо, достаточно хорошо урегулирован обычаем, поэтому мы не встречаем в Русской Правде подробного описания свода. В статье содержатся исключения из общего правила: свод ведется истцом до третьего покупателя. Далее его должен вести уже добросовестный покупатель, передав истцу своего челядина (ср. ст. 38 Пространной Правды).

Пояти, поняти – взять, принять, поймать, схватить.

Скот – зд. деньги (ср. ст. 38 Пространной Правды).

Статья 17

Статья интересна двояким отношением к холопу в древнерусском обществе. С одной стороны, холоп не субъект права – за свои действия он не отвечает, и отвечать не может, поскольку имущественные санкции к нему даже и применить нельзя, т. к. он не имеет собственности. За холопа отвечает его господин. С другой стороны, на холопа, возможно, распространяется обычай мести. С этой точки зрения, может быть допустимо признание его в какой-то мере субъектом права. Такое отношение могло быть обусловлено патриархальным характером рабства в Древней Руси (ср. ст. о свидетельстве холопа – ст. 66 Пространной Правды).

12-гривенный штраф и является скорее штрафом за оскорбление, нанесенное холопом свободному: удар раба для свободного всегда оскорбителен. Трактовка А. А. Зиминым 12-гривенного штрафа как суммы выкупа жизни холопа вызывает сомнение: в более поздних статьях Правды Ярославичей цена холопа определена в 5 гривен (ст. 26).

Статья дает также представление о статусе жилища в Киевской Руси. Холоп, укрывшийся в доме своего господина, не может быть изъят оттуда. Нет в Русской Правде и статей, говорящих о праве обыска. Даже в случае уличения в краже Правда считает достаточным ограничиться показаниями послухов.

Налезуть – зд. встретить, найти.

Бити, бью – 1) бить; – 2) иногда переводится как убить.

Статья 18

Статья говорит о повреждении чужого имущества. Ее первая часть регулирует случаи, когда испортивший вещь желает оставить ее у себя. В таком случае собственнику вещи возвращается ее цена. Во второй части говорится о случае, когда сломанную вещь хотят вернуть собственнику помимо его воли. В этом случае цена вещи все равно должна быть возмещена.

Правда уставлена руськои земли…

Вторая часть Краткой редакции Русской Правды (начиная со ст. 19) носит в литературе название Правды Ярославичей (к ней относят первые три, восемь или двадцать две статьи). В литературе существует своеобразное, хотя и не очень убедительное мнение (Б. Д. Греков), что эта часть Русской Правды посвящена правовой регламентации жизни княжеской вотчины, ее охране от посягательств извне, в частности от свободных общинников, оказывающих сопротивление феодалам. Позднее положения этого закона были распространены и на другие феодальные владения.

И. Я. Фроянов считает, что в принятии Правды Ярославичей участвовали представители общины. На съезде Ярославичей, помимо князей, присутствовали наиболее именитые княжеские дружинники – наместники Киева и Вышегорода. И. Я. Фроянов утверждает, что они представляли интересы общины, земства и что «киевская и вышегородская общины через своих представителей оказались сопричастны к составлению Правды Ярославичей»²¹ [Фроянов И. Я. Киевская Русь .., с. 41].

Более точной будет, пожалуй, все же иная характеристика Правды Ярославичей. Эта часть Русской Правды посвящена охране феодальной собственности и жизни лиц, служащих князю, находящихся в той или иной форме зависимости от него, а также имущества и личности других феодалов.

Приметати 1) прикидывать, подбрасывать; 2) отдавать, уступать.

Статья 19

В статье устанавливается наказание за убийство в обиду. Представляется неверной точка зрения А. А. Зимина, что это убийство с целью кровной мести. Под обидой на древнерусском языке отнюдь не понималась месть. Местью нельзя было оскорбить, месть не могла рассматриваться как убийство в обиду: в Пространной Правде ст. 2 говорит о кровной мести как об убиении за голову. Кроме того, с чисто логической точки зрения невозможно ввести наказание за совершение мести, если не отменена сама месть. Скорее всего, в статье имеется в виду не кровная месть, а убийство в отместку, в ответ на действия жертвы, убийство за обиду (как предполагал А. И. Соболевский). Это вполне вероятно в связи с обострением классовой борьбы.

Начиная со ст. 19 более четко выступает классовое деление общества. В законе устанавливаются штрафы за убийство княжеских слуг, начиная от высших, определяются штрафы за кражу и порчу княжеского имущества. Статья 19 говорит лишь о наиболее знатных княжеских слугах – огнищанине и подъездном княжи. Она устанавливает повышенную плату за их убийство – 80 гривен, которые поступают в пользу князя. Чтобы сделать наказание более суровым, закон запрещал общине помогать преступнику в уплате штрафа.

Огнищанин – старший дружинник, боярин (княж муж по Пространной Правде), приближенный князя.

Подъездной – сборщик различных поступлений в пользу князя.

Статья 20

Второй разновидностью умышленного убийства является убийство в разбое. Оно рассматривалось в Древней Руси как наитягчайшее преступление. Именно из-за участившихся разбоев духовенство посоветовало Владимиру Красное Солнышко ввести смертную казнь, что он и сделал.

Правда Ярославичей говорит о случае, когда жертвой преступления становится огнищанин. Обязанность разыскивать преступника, совершившего преступление на территории верви, по обычаю лежала на верви. Во времена Правды Ярославичей вервь должна была выдавать преступника князю головой (ст. 5 Пространной Правды). В случае отказа верви от поиска или выдачи на нее возлагалась уплата штрафа.

Существуют различные точки зрения на сущность верви. С. В. Юшков видит в ней большую патриархальную семью. Б. Д. Греков – общину-марку. Последняя точка зрения представляется более обоснованной. Исходя из текста настоящей статьи видно, что вервь располагает определенной территорией: …в ней же вири голова начнеть лежати. Вервь – это общественная единица; она платит штраф в случае убийства или выдает князю преступника. Следовательно, вервь – это общественно-территориальная единица. Она распадается на более мелкие единицы – семьи. Пространная Правда, описывая институт дикой виры, говорит о сложении средств отдельных членов верви, т. е., видимо, глав семейств.

Виры – по всей видимости, дефект текста; первоначально – верви, т. е. сельская община.

Статья 21

Статья вызывала много споров как в дореволюционной, так и в советской литературе: является ли огнищанин жертвой преступления или самим преступником, которого надлежит убить. Сторонники последнего суждения находят данную статью частным случаем ст. 38, когда вором явился огнищанин. Видимо, более обоснована точка зрения, что огнищанин является жертвой преступления (Б. А. Романов, А. Е. Пресняков). На это указывает несоответствие начала и конца фразы: Аще убиють огнищанина… то убить в пса место, что предполагает появление нового лица. К этому аргументу можно присоединить то соображение, что ст. 21 является третьей статьей, говорящей об убийствах чиновников князя. Статья 19: Аще убьють огнищанина в обиду…, ст. 20: А иж(е) убьють огнищанина в разбои…, ст. 21: Аще убиють огнищанина у клети… Весь строй изложения говорит за то, что речь идет именно о различных случаях убийства высших княжеских слуг. Статья 21 разрешает убить убийцу огнищанина сразу, т. е. без суда, причем в данном случае имеется в виду расправа, аналогичная расправе с ночным вором (ст. 38). Причем ст. 21 разрешает убить убийцу огнищанина в любое время суток, в то время как ст. 38 допускает расправу только с ночным, не связанным вором. Таким образом, в ст. 21 подчеркивается опасный характер преступления. Последняя фраза носит характер более поздней приписки, подобной приписке о подъездном княжи (ст. 19).

Клеть – дом, хозяйственная постройка, амбар, кладовая.

Говядо – бык, рогатый скот.

…в пса место – как собаку.

Татьба – воровство, кража.

Тивунец – 1) домоуправитель, дворецкий, – 2) сын дворецкого.

Статьи 22, 23, 24, 25, 26, 27

В статьях перечислены штрафы, взимаемые за убийство княжеских слуг, а также людей, находящихся в зависимости от князя. Это, во-первых, высшие слуги князя: княжеский тиун (должностное лицо, игравшее значительную роль, управитель. Он мог быть и холопом – ср. ст. 102 Пространной Правды) – ст. 22; конюх старый – ст. 23. Во-вторых, это среднее звено в управленческом аппарате княжеского домена: сельский и пахотный старосты – ст. 24. Возможно, что это были холопы князя. Интересно предположение Гётца, что в данной статье речь идет о слуге князя и о старосте свободных общинников. В связи со статьей 24 объясняет Л. Гётц и ст. 26: смерд – общинник, холоп – крестьянин, зависимый от князя. Однако все рассматриваемые статьи говорят о княжеском дворе, описывают штрафы за убийство зависимых от князя людей. Поэтому логичнее предположить, что в рассматриваемых статьях речь идет лишь о людях князя. Наконец, в-третьих, перечисляются штрафы за убийство мелких княжеских слуг – рядовичей (ст. 25). Рядовичи – полузависимая категория, возможно, лично свободные. С. В. Юшков видит в рядовиче хозяйственного агента князя, Б. Д. Греков – феодально-зависимого человека (разновидность рядовича – закуп Пространной Правды).

При всех условиях ст. 24 указывает нам на княжеское землевладение, а также на то, что князья эксплуатировали крестьян (или холопов, посаженных на землю), т. е., что они были феодалами.

Правда охраняет повышенным штрафом жизнь близких князю лиц – кормилицу и кормиличича (по всей вероятности, холопов) – ст. 27. На низшей ступени лестницы штрафов стоят холоп и смерд. По всей видимости, здесь смерд – зависимый от феодала крестьянин (наказание за убийство свободных общинников определялось ст. 1 Краткой Правды). Точки зрения на смерда как на феодально-зависимого крестьянина придерживался С. В. Юшков. Ряд авторов видят в смерде собирательное название всех крестьян, включая как свободных общинников, так и феодально-зависимых (напр., Б. Д. Греков). Существует также точка зрения на смердов как на свободных общинников.

В Археографическом списке имеется разночтение: а в смердь и в холопе, что позволяло некоторым авторам, например В. И. Сергеевичу, говорить о холопах смерда: а в смердьи в холопе. Однако такое прочтение статьи подверглось справедливой критике в литературе (Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, С. В. Юшков).

Тиун – домоуправитель, дворецкий.

Конюх старый – конюший, старший конюх.

Сельский староста и ратаиный – должностные лица, следящие за производством сельскохозяйственных работ.

Кормиличич – 1) воспитатель, дядька; – 2) молочный брат.

Третьякь – животное на третьем году.

Лоньщина – животное на втором году.

Яря – ягненок.

Соотношение денежных единиц: 1 гривна=20 ногат–25 кун= 50 резан.

Статья 28

Статья устанавливает штрафы за похищение или истребление княжеского скота. Здесь же упоминается и о коне смерда. Вряд ли разница штрафов за коней князя и смерда вызвана только различным их использованием: княжеский – военный, смердий – пахотный, как полагает А. А. Зимин. Скорее всего, закон ставит княжеское имущество под большую охрану по сравнению с имуществом смерда. Однако сама постановка вопроса о коне смерда в статье, касающейся имущества князя, говорит, во-первых, о наличии собственного хозяйства смерда, в хорошем состоянии которого заинтересован и князь, и, во-вторых, о роли коней смердов в ополчении.

Статья 29

Рассматриваемая статья устанавливает размер штрафа за увод, похищение холопа. Нельзя не обратить внимания, что размер этого штрафа значительно превышает размер штрафа за убийство холопа.

Статья 30

Статья кажется выпадающей из общего смысла закона. Правда Ярославичей говорит в первых статьях о наказании за убийство слуг князя, затем за похищение имущества с княжеского двора. Статья о кровавом муже вклинивается как раз в статьи о похищении имущества. Вряд ли она представляет более древнее установление, как считает А. А. Зимин. Скорее всего, здесь имеется дефект текста. Замена видока на послуха в смысле очевидца говорит о позднейшем времени появления статьи. Послух в этом смысле появляется только в Пространной Правде.

Послух – свидетель доброй славы; зд. очевидец.

Статья 31

Статья говорит о наказании в случае совершения преступления несколькими лицами. Русская Правда, таким образом, знает уже институт соучастия. Видимо, в тексте ст. 31 имеется неточность в указании размера штрафа: в случае совершения преступления одним человеком – одна гривна 30 резан; в случае, если воров несколько, то каждый платит по 3 гривны 30 резан. Вероятно, что в случае совершения кражи одним лицом, штраф был установлен также в 3 гривны 30 резан. Вознаграждение по 30 резан мужеви, видимо, плата в пользу лиц, задержавших воров, так как в ст. 40, содержащей аналогичную норму, мужеви раскрыто: хто изымал, т. е. кто схватил, поймал воров. Возможно, что здесь имеется в виду и княжеский человек – емец (см. ст. 41).

Статья 32

Имущество князя подлежит охране и в лесу: за уничтожение или повреждение борти платится штраф.

Борть — пасека, пчельник.

Статья 33

Статья косвенным образом указывает на существование, наряду с княжеским судом, суда общинного. Она содержит санкции за физическое насилие в отношении смерда, огнищанина, тиуна или мечника без разрешения князя. Перечисленные в статье лица подлежат суду князя: только он может судить своих дружинников и слуг.

Рассмотрение С. В. Юшковым данной статьи в связи с анализом статей о преступлениях против телесной неприкосновенности представляется необоснованным, так как в данном случае объектом посягательства является не столько телесная неприкосновенность людей князя, сколько княжеский суд.

Мука – физическое насилие.

Умучити – замучить, подвергнуть наказанию.

Статья 34

Статья устанавливает высокий штраф за порчу межевых знаков. Речь идет об охране землевладения.

Перетес – межевой знак, сделанный топором на дереве.

Статьи 35, 36, 37

Статьи носят казуистический характер, перечисляют штрафы за кражу имущества. Интересно появление в ст. ст. 35 и 36 термина продажа. В предыдущих статьях встречалось лишь взыскание за обиду. Оно толковалось исследователями Русской Правды или как штраф в пользу князя, или как вознаграждение потерпевшему. Появление продажи характеризует дальнейшее развитие правовой мысли: закон устанавливает штраф, взыскиваемый в пользу князя в качестве государственного органа, штраф, идущий в казну (если так можно выразиться, поскольку в тот период не было разграничения казенного, т. е. государственного, имущества и имущества князя). Помимо продажи устанавливается взыскание (за обиду) в пользу потерпевшего.

Жеравь – журавль.

Статья 38

Здесь подтверждается правило, установленное, видимо, обычаем – право убить вора на месте преступления. Закон, однако, ограничивает это право: убивать можно только ночью и нельзя убивать связанного вора. Статья 38, как и ст. 33, имеет целью укрепить княжескую юрисдикцию, ограничивая самочинную расправу.

Статья 39

Статья устанавливает штраф за кражу сена или дров. Преступление состояло именно в краже уже готового продукта, а не в недозволенном сенокошении или рубке леса, как считает А. А. Зимин. Сенокошение и рубка леса не представляли опасности во времена Древней Руси: леса и травы было достаточно.

Статья 40

Статья аналогично ст. 31 рассматривает случай, когда преступление – кража – совершено несколькими преступниками. Наказанию подвергается каждый из соучастников (будь их хоть десять – каждый платит штраф. Формулировка статьи кажется более близкой к первоначальному тексту по сравнению со ст. 31 – там будь их хоть 18). Статья устанавливает также таксу вознаграждения за поимку воров (ср. ст. 31, см. также ст. 41).

Изъимати – схватить, захватить.

Статья 41

Определяется размер вознаграждения за выполнение дружинниками князя судебных функций; кроме того, указан размер отчислений в пользу церкви. Хотя эти отчисления и носят название десятины, фактически они составляют 1/5 от суммы, положенной князю, и 1/6 от размера поступления в целом. В Краткой Правде, как и в более поздней Пространной Правде, нет четкого деления слуг князя, выполнявших судебные функции: это и емец, и мечник (ст. 41), и отрок (ст. 74 Пространной Правды). Важно, что размер вознаграждения за выполнение обязанностей, связанных с судопроизводством, оставался постоянным – 2 гривны 20 кун (или 70 кун) с 12 гривен (ст. 41 Краткой Правды и ст. 74 Пространной Правды) и 1/6 часть от более мелких штрафов (ст. ст. 31 и 40 Краткой Правды). Обращает на себя внимание казуистичность изложения статьи: размеры отчислений определяются не в долях, а применительно к конкретному случаю, отсюда и большая возможность ошибок.

Емец – 1) княжеский чиновник; – 2) поимщик (вора).

Статья 42

Покон вирный представляет собой третью составную часть Краткой Правды. Покон определяет типичный для раннефеодального государства порядок кормления княжеского слуги – вирника. Время происхождения Покона датируют по-разному: временем княжения Ярослава или после его смерти.

Вирник – сборщик виры.

Полот – кусок, туша.

Борошно – пища вообще.

Покон – устав.

Статья 43

Урок мостников непосредственно продолжает и завершает статьи Краткой Правды о порядке оплаты княжеских слуг. Место возникновения Урока определяют по-разному. М. Н. Тихомиров видит в нем новгородский памятник права, С. В. Юшков считает местом его происхождения Киев. Мост имеет двоякое значение: мост – переход через реку, овраг и т. п. и мост – мостовая.

Урок – 1) правило, установление; – 2) плата; – 3) налог, судебная пошлина, пеня, штраф.

 

ПРОСТРАННАЯ РЕДАКЦИЯ

КОММЕНТАРИЙ

Заглавие

Во всех списках Пространной Правды сохраняется указание на связь памятника с именем кн. Ярослава Владимировича, однако противопоставление слов Суд Ярославль (т. е. Суд Ярослава) в заглавии словам по Ярославе же… (а после Ярослава…) в ст. 2 свидетельствует о том, что в восприятии автора, включившего это противопоставление, Судом Ярослава является только ст. 1, в которой говорится о праве кровной мести. Так понимали это расчленение и писцы Карамзинской группы списков, которые наряду с заглавием перед ст. 1 Суд Ярославль Володимерич… дали в начале ст. 2 дополнительное заглавие к следующим статьям. Другие заглавия в списках XIV – XV вв. появились позднее XII в., при этом заглавия в Карамзинской группе также показывают, что переписчики имели дело с текстом, в котором с именем Ярослава связывались только статьи об убийстве (душегубстве). В Пушкинском сборнике второй половины XIV в. такого противопоставления уже нет, заглавие Суд Ярослава князя относится ко всему памятнику, но там дан новый подзаголовок Устав О всяцих пошлинах и уроцех, который был своеобразным резюме, раскрывающим широкое содержание Правды, не ограничивавшееся нормами только уголовного права. При этом во всех списках Пушкинской группы перед ст. 1 включен дополнительный текст – своего рода Введение к Русской Правде (и следовавшему за ней Закону Судному людем), представляющее собой выдержку из Поучения Василия Великого к судьям о соблюдении ими справедливости (Не приимеши послушества лжа; Аще не виноват, долго не держи гнева; горе оправдающему нечестиваго мзды ради; и пр.).

Статья 1

Статья повторяет нормы ст. 1 Краткой Правды в измененном виде, отражающем значительную социальную дифференциацию древнерусского общества и введение наряду с традиционной 40-гривенной вирой за убийство двойной – 80-гри-венной – ставки, которой охраняется жизнь управителей княжеского феодального хозяйства и приближенных князя (княжь муж, тиун княж). Это соответствует нормам ст. ст. 19, 22–23 Краткой Правды, явившихся нововведением Ярославичей. Форма родительного падежа тиуна княжа предполагает подразумеваемое голова; некоторая неясность значения этой формы вызвала вставку в Карамзинской группе слов, восстанавливающих первоначальный ее смысл. Новым и знаменательным для того времени в социальной области является также охрана 40-гривенной вирой жизни работника боярской вотчины (тивун бояреск), который выполнял в ней функции управителя, способствуя эксплуатации трудившейся в вотчине челяди. Это (наряду со ст. ст. 14, 46, 66) важное свидетельство существования во время образования Пространной Правды боярского хозяйства.

Среди близких родственников, обязанных некогда мстить за убитого, в Пространной Правде названы братни сынови вместо сестрину сынови в Краткой Правде. Эта замена устраняет из текста Правды наиболее архаичный ее элемент, восходящий к эпохе материнского рода.

Термин русин, заимствованный из Краткой Правды, здесь по-прежнему, вероятно, обозначает жителя Южной Руси, «Русской земли» в узком значении. В обработках XIII-XIV вв., представленных в списках Пушкинской группы, большая часть которых имеет новгородское происхождение, русин заменен горожанином, что указывает на выделение в то время непривилегированного свободного жителя древнерусского города в качестве субъекта права, отличного и от княжеских, и от боярских людей, и от сельского жителя; последнего, вероятно, подразумевает термин словенин. Списки московской Карамзинской группы, объединяющие русина и горожанина, свидетельствуют о том, что это новое значение могло быть актуальным в условиях городской жизни и других регионов Руси.

Статья содержит норму, по существу уже не действующую, так как кровная месть была отменена еще до создания Пространной Правды. Но поскольку замена мести вирой – общепринятая норма в Пространной Правде – была введена еще Ярославом (хотя и в особых случаях, когда отсутствовали лица, имевшие право мести), в статье было оставлено указание на порядки, существовавшие прежде, признанные Ярославом и, как говорится в ст. 2, отмененные позднее. Таким образом, противопоставление ст. 1 и ст. 2 существует не только в указании на установления князя Ярослава и его сыновей, но и в содержании этих установлений.

Включение в закон не только новых норм, но и старых, измененных последующим законодательством, применительно к древнерусским памятникам права известно и по новгородской уставной грамоте кн. Святослава Ольговича 1136/37 г. Здесь перед изложением нового порядка материального обеспечения новгородской епископии (фиксированная сумма, заменяющая десятину от вир и продаж) указывается система такого обеспечения в Южной (Киевской) Руси и в Новгороде до вокняжения Святослава Ольговича.

Статья 2

Статья содержит историко-юридический экскурс во времена вскоре после смерти Ярослава, когда Ярославичи, вместе со своими боярами собравшись на съезд, отменили кровную месть, установив замену ее денежной вирой во всех случаях, а не только при отсутствии законных мстителей. В статье использовано заглавие Правды Ярославичей в составе Краткой Правды, причем, как считает Б. А. Романов, перечень княжеских мужей здесь прерывается на трех первых именах (в Краткой Правде он полнее).

Реформа, заменявшая кровную месть денежным выкупом, проведенная Ярославичами, не первая. Повесть временных лет под 996 г. сообщает о попытке изменения уголовного права, предпринятой Владимиром Святославичем, с введением смертной казни для разбойников. Попытка эта оказалась неудачной, и после нее последовала новая реформа, отменившая смертную казнь и восстановившая традиционную форму наказания – денежный штраф в пользу государственной власти²⁹⁶ [Повесть временных лет, ч. I, с. 86]. Реформа Ярославичей, продолжая эту линию развития права, стремится полностью заменить такими же штрафами и все другие сферы применения кровной мести.

Наречие паки здесь обычно переводится как вновь, опять, еще в связи с чем иногда утверждают, что в статье говорится о второй встрече Ярославичей, произошедшей после смерти Ярослава (Н. Ланге, Л. Гётц, М. Н. Тихомиров). Однако грамматический строй фразы не позволяет видеть здесь такого значения. Это слово связывает действие ст. 2 с предшествующим действием ст. 1, а не каким-либо действием, о котором в контексте нет речи. Паки употреблялось в значении также, кроме того (паки ли людин в следующей ст. 3 Пространной Правды), потом, затем (А инии пакы злии человеци почаша добрых людии домы зажигати)²⁹⁷ [Новгородская Первая летопись, с. 71, 279 (1231 г.)]. Поэтому видеть здесь указание на отмену кровной мести на новом, повторном княжеском съезде нет оснований: в тексте говорится о встрече Ярославичей после смерти отца, не более того. Эта встреча произошла, вероятно, вскоре после 1054 г.; переносить ее на 15-20 лет, как отмечалось исследователями, вряд ли возможно.

Связывать отмену кровной мести с княжеским съездом 1072 г. в Вышгороде, собравшимся для церковного торжества – перенесения мощей Бориса и Глеба, можно было бы только в том случае, если бы существовала связь этой реформы с религиозным культом. В случае, если бы решение князей не только самим воздерживаться от покушений на человеческую жизнь (по тогдашним представлениям, дарованную богом), но и воспретить делать это в Русской земле вообще было бы принято у гроба князей, убитых их братом ²⁹⁸ [Повесть временных лет, ч. II, с. 357-359]. Однако ничего подобного в источниках нет: ни состав участников решения об отмене кровной мести, ни содержание ст. 2 не дают никаких оснований предполагать в нем участие церковных деятелей, игравших на вышгородском торжестве 1072 г. важную роль.

Вставки имен других сыновей Ярослава, Владимира и Вячеслава, в новгородской кормчей 1493 г. (CMV) относятся ко времени, когда Правда была уже не действующим законом, а историко-политическим памятником, рассказывающим о деятельности князя Ярослава, по представлениям современников давшего особый статус Новгороду. Старший сын Владимир, князь новгородский (умер в 1052 г.), строитель Софийского собора, в середине XV в. был в Новгороде причислен к святым, младший Вячеслав, князь смоленский (умер в 1057 г.).

По Ярославе – после смерти Ярослава;

Совокупишеся – собрались;

Отложиша убиение за голову – отменили кровную месть.

Статья 3

Этой статьей начинается первый тематический раздел (ст. ст. 3–8) об ответственности за убийство на территории верви. Статья устанавливает порядок взыскания виры за убийство в разбои представителя княжеской администрации и рядового жителя в том случае, если вервь отказывается искать преступника в своей среде. Виру при этом платит вервь, на территории которой найден труп. Размер виры соответствует ставкам ст. 1. Статья кодифицирует нормы Краткой Правды, опуская дублирующие нормы (ст. 23) и, вероятно, те, которые не соответствовали новым условиям (убийство за обиду – в ст. 19, убийство у клети – в ст. 21). Вместе с тем в этих статьях Пространной Правды унифицируются обозначения юридических понятий, столь различных в Краткой Правде и в архаичной ст. I Пространной Правды: представители княжеской администрации (огнищанин, тиун, подъездный, старый конюх и др.) относятся к одной группе княжьих мужей; убийца называется головником (ст. ст. 3–5).

 

Разбой в этой статье не есть преднамеренное убийство, более опасное в социальном отношении, чем случайное или произошедшее в драке. Об этом говорит соответствие норм ст. 3 и ст. 6, противостоящих норме ст. 7.

Существует мнение, что убийство в разбое не отличается по социальной опасности от убийства в сваде, о чем якобы свидетельствует одинаковое наказание за оба вида убийства. Однако имеется и прямо противоположная концепция, исходящая из того, что ст. 7 Пространной Правды устанавливает за убийство в разбое не виру, а высшую меру наказания – поток и разграбление. Вира в ст. 3 предусмотрена потому, что здесь некого подвергать потоку и разграблению, так как преступник неизвестен.

Судя по сравнительно-историческому славянскому материалу, вервь первоначально восходит к родовому коллективу, архаичной большой семье, к XII в. уже утратившей свои важнейшие функции, которые наследовали выделившиеся из ее состава малые, индивидуальные семьи. Этимологически вервь связывается со словом веревка в смысле меры земли, ограниченной линией, или, может быть, линии первоначального расселения малых семей в процессе их отпочковывания (ср. платить по вереи, искать преступника по верви в Пространной Правде).

Головник – убийца.

Веревная, вирная (подразумевается гривна) – вира.

Вира – штраф, пеня, которую платит убийца в пользу государственной власти, князя.

Вервь– зд. соседская, территориальная община.

Статья 4

Статья устанавливает порядок выплаты вервью дикой виры. Дикая вира (возможно, от слова дикий – чужой, т. е. вира за чужую вину) – штраф, который платят сообща члены верви за убийство, происшедшее на ее территории, когда убийца неизвестен или вервь не хочет его выдавать. В статье установлено, что вервь имеет право платить дикую виру в рассрочку. Размеры виры – 40 и 80 гривен кун – очень значительные суммы, равные стоимости стада из 50 и 100 коров, которые составляли, вероятно, немалую часть собственности, принадлежавшей членам общины в целом. За вервью остается право распределения этих сумм между ее членами, что предполагает существование авторитетной общинной администрации, представляющей вервь и в общении с государственной властью. В свою очередь, государственная власть согласна с выплатой дикой виры в рассрочку для сохранения существования такого коллектива и его финансовой способности.

Зане же – потому что, в связи с тем, что.

Статья 5

Данная статья – одна из наиболее сложных для понимания. Она предполагает другой случай уплаты виры вервью, – когда убийца – член общины и, как таковой, участвует (прикладывает) в денежной складчине для общих выплат от имени общины. Тогда община помогает преступнику в выплате виры в 40 гривен или, так же как в ст. 4, сама платит за него (дикую виру). Вторая часть статьи менее ясна. Кроме виры, преступник – член общины сам платит еще головничество, а что касается 40 гривен, то преступник участвует в их выплате вместе со всем коллективом. Головничество не встречается в других источниках; исследователи вслед за М. Ф. Владимирским-Будановым считают, что этот термин обозначает вознаграждение родственникам убитого и значит то же, что плата «за голову» (ст. ст. 1–2 Пространной Правды, ст. 2 Краткой Правды). По мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, А. И. Соболевского, Е. Н. Щепкина, размер головничества не фиксирован, но Б. А. Романов и А. А. Зимин считают, что он также равен размеру виры. Однако по ст. 10 Пространной Правды плата за голову установлена только в 3 гривны, по ст. 27 Пространной Правды возмещение пострадавшему в результате увечья составляло половину штрафа в пользу княжеской власти. См. также комментарий к ст. ст. 2–3 Устава кн. Ярослава о церковных судах.

Сплатити – платить вместе.

Ис дружины – совместно, в составе общины.

Статья 6

Статья отграничивает убийство, совершенное в общественном месте, на глазах у присутствующих, от убийства в разбое, очевидно, в корыстных целях. Оно расценивается как менее тяжкое преступление и подлежит наказанию выплатой виры с участием членов общины, как об этом говорит ст. 5.

Пиры были одной из форм общественной жизни в средневековье, сложившейся на более ранних этапах развития общества. Известны княжеские пиры в X – XII вв. с участием бояр, гридей, на которые специально приглашались и деклассированные элементы города, пиры у бояр и богатых горожан в XI в., городские братчины в XII в.; на пирах допускались словесные турниры между представителями разных социальных групп, не принятые в обычной жизни, но право XV в. уже знает запреты участия в пирах и братчинах незваных гостей.

В. И. Сергеевич обратил внимание на выступающее в ст. 5 и в ст. 6 выделение обстоятельств, облегчающих и отягощающих вину за убийство, причем отмечал, что в основе различия лежат внешние признаки, которые не соответствуют признакам наличия злой воли (что является характерным для римского права – ПР, т. II, с. 288). Действительно, Правда вводит свой принцип степени ответственности, основанный не на понимании умышленного и неумышленного убийства, а на том, было ли это убийство совершено открыто, в честной ли схватке (праву чести уделено много внимания в Правде), во время ли ссоры на пиру, когда требования к поведению его участников были несколько снижены, или тайно, при совершении злого дела. Наречие ныне может говорить о том, что здесь вводится новая норма, которая заменила старую, не выделявшую убийство в сваде или в пиру в особый состав. М. Н. Тихомиров, объединяя ст. ст. 4–6 в одну, связывает ее с новгородским восстанием 1209 г., когда посадника Дмитра обвиняли в том, что он обложил дикой вирой и купцов²⁹⁹ [Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде, с. 228]. Впрочем, некоторые исследователи (Л. К. Гётц, Б. Д. Греков и др.) считают это слово частью предшествующего (платити по верви ныне – платить вместе с общиной).

Свада – ссора.

Статья 7

Убийство в разбое является особо тяжелым. Преступник не имеет права рассчитывать на помощь в выплате виры со стороны общины и выдается вместе с семьей на поток и разграбление. Поток (от слова поточити – заставить бежать) – изгнание (ср. чтение в списке НС), позднее, вероятно, то же, что заточение (содержание под стражей, лишение свободы), при указании места – ссылка (в 1129 г. поточи Мстислав князи полотьскые Царюграду с женами и с детьми)³⁰⁰ [Полное собрание русских летописей. Изд. Археографической Комиссии (ПРСЛ). Спб., 1846 и сл. т. 1, стб. 301]. Разграбление — не только конфискация имущества, но и превращение в холопов жены и детей преступника (ср. ст. 6 договора Смоленска с Ригой 1229 г.: а будеть виноват немчицю русин, а отъиметь князь все, жену и дети у холопьство)³⁰¹ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 60].

Статья 8

Статья дает существенное дополнение к нормам ответственности общины за преступление ее члена. Эта ответственность не является абсолютной даже в случаях, когда преступник не изымался из общины и не лишался государственной властью права на ее помощь. Община платила дикую виру только за того своего члена, который вкладывался в ее сбор, нес определенные финансовые тяготы вместе с другими ее членами. Эта норма предполагает существование на территории общины людей, которые были ее членами, но не участвовали в сборах на дикую виру и платили за свои преступления самостоятельно, без ее помощи. Статья свидетельствует, во-первых, что община Пространной Правды – не родовой коллектив, участие в функциях которого связано не с желанием и возможностями его члена, а определяется рождением, родством между его членами, – это соседский, связанный территорией, на которой живут члены общины, и общностью ряда (как видно, не всех) их интересов коллектив. Во-вторых, подразумевается разное имущественное положение членов общины, часть из которых достаточно зажиточна, чтобы самостоятельно платить виру в размере если не 80, то 40 гривен. Дикую виру, в частности, не платили в Новгороде в XII – начале XIII в. купцы – члены общины; попытка, предпринятая при посаднике Дмитре Мирошкиниче (1205–1207) возложить на них уплату дикой виры, была расценена как нарушение сословных прав купцов и привела к восстанию³⁰² [Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М.-Л., 1952, с. 51, 248]. В-третьих, ясно, что установления, вошедшие в Пространную Правду, не всегда продиктованы интересами княжеской власти. Они отвечают и интересам членов общины, превратившейся в составную часть феодального общества, но сохранявшей определенную автономию в ней по отношению к государственной власти или феодальной вотчине. Как показывает указанное сообщение о деятельности посадника Дмитра, вмешательство этой власти в традиционные права членов общины встретило активное сопротивление. Термин дикая вира к XV в. стал забываться, об этом говорит появление вариантов вложиться в люди, в людскую виру.

Статья 9

Статья содержит указание на традиционные (существовавшие во времена княжения Ярослава Владимировича) размеры натурального обеспечения общиной государственных чиновников, собиравших виры, хотя сами нормы обеспечения были в XII в. уточнены и изменены (по сравнению со ст. 42 Краткой Правды). Кроме того, в статье определен размер доли, которая поступает с каждой виры в 40 гривен вирнику (1/5, кроме перекладной и сьсадной гривны) и метельнику.

Вирник – традиционное для Покона вирного название княжеского чиновника, приезжавшего в общину для получения виры вместе с младшим членом княжеского административного аппарата – отроком. В XII в., судя по ст. ст. 20 и 74 Пространной Правды, этим делом занимался уже сам отрок с помощниками. Указанные нормы имели смысл в деревнях или поселениях, достаточно отдаленных от столиц княжеств.

Съсадная гривна – по предположению П. Мрочека-Дроздовского, это пошлина, взимаемая представителем государственной власти при служебном въезде на территорию общины и сходе с коня (позднейшее въезжее). Перекладная (гривна) – по предположению Н. М. Карамзина, – пошлина, которую получал вирник за то, что, объезжая волость, он перекладывался с воза на воз. В некоторых списках уже в XIV в. эта пошлина осмысляется как прикладная, т. е. добавочная к 8 гривнам.

Роль метельника в сборе вир, как и этимология этого слова, неясна; небольшой размер вознаграждения ему (4 куны, т. е. менее чем 10% от общего вознаграждения вирнику) может указывать на то, что это не княжеский чиновник, а скорее, представитель местной общины, участвующий в сборе вир как понятой или счетчик (мета – заметка, зарубка); ср. чтение метальник в списках XV в. По мнению В. Л. Янина, метельник – синоним отрока (см. Янин В. Л. Археологический комментарий к Русской Правде. В кн.: Новгородский сборник. 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982, с. 145).

Соотношение денежных единиц в Пространной Правде: 1 гривна кун=20 ногат= 50 кун (резан,)= 150 векш.

Солод – хлебное зерно, специально обработанное, для получения сладкого вкуса.

Овен – баран;

Полоть – половина, разрубленная вдоль туша коровы.

Уборок – мера объема.

Голважня – единица измерения соли.

Сути – сыпать.

Статья 10

Статья содержит расчет доли, причитающейся вирнику с каждой полученной виры в 80 гривен, т. е. за убийство высокопоставленного княжеского чиновника. Эта доля здесь также равна 1/5 виры, не считая сьсадной гривны. Кроме того, статья устанавливает размер платы за голову, как можно думать, родственникам убитого. Размер этой платы, однако, необъяснимо мал.

Статья 11

Статья начинает раздел (ст. ст. 11 –17), устанавливающий ставки штрафов за убийство представителей различных социальных групп, связанных с княжеским (и отчасти боярским) хозяйством, начиная от высокопоставленных тиунов и кончая рядовичем, смердом и холопом.

Статья направлена на защиту жизни княжеских отроков, предусматривая виру в 40 гривен. Это новая статья, свидетельствующая о дифференциации княжеской дружины и выделении в качестве особой группы господствующего класса феодалов, принадлежащих к младшей дружине. Об этой тенденции упоминается в рассказе Повести временных лет о князе Всеволоде Ярославиче, который нача любити смысл (разум) уных (юных), они же настраивали старого князя против старшей дружины³⁰³ [Повесть временных лет, в. I, с. 142]. Особое внимание к этой части дружины показывает и заглавие статьи. В некоторых списках оно звучит о княжем отроце или о княжих отроцех. Ставка штрафа в 40 гривен, которой охраняется жизнь свободного человека, а не высокопоставленного княжеского чиновника, свидетельствует о том, что в младшую дружину входили люди, не связанные по своему происхождению с привилегированными группами общества.

В списке конца XV в. заглавие статьи включает упоминание не только княжеских отроков, но и епископских. Это более позднее явление, свидетельствующее о службе светских дворян под сюзеренитетом церковных феодалов. Такие случаи известны: в 1377 г. кандидата в митрополиты Михаила (Митяя) сопровождали в Царьград митрополичьи бояре, дворяне и слуги пошлые митрополичьи; происхождение некоторых из них выяснено С. Б. Веселовским³⁰⁴ [ПСРЛ, т. VIII. с. 31].

В конюсе – относительно конюха, убийство конюха.

Статья 12

В какой степени можно отождествлять огнищанина с огнищным тиуном (как это делает А. А. Зимин), неясно. Стремление к унификации в социальной терминологии представителей различных групп княжих людей в ст. ст. 12–13 очевидно, но огнищане известны в XII–XIII вв. в летописной традиции не как управители княжеского хозяйства, а как бояре, вместе с гридью и наиболее богатыми и влиятельными купцами представлявшие высшие круги Новгорода.

Конюший тиун ведал княжескими конюшнями; с развитием придворной титулатуры конюший к XVI в. занял первое место среди других чинов и даже возглавлял правительство.

Статья 13

За убийство низших представителей вотчинной администрации, распорядителей работ на пашне (возможно, бывших холопами) нужно платать 12 гривен.

Основываясь на сходстве этой статьи со ст. 24 Краткой Правды, можно считать, что сельский тиун, заменивший княжеского сельского старосту, распоряжался работой живших в княжеском селе крестьян или холопов; ратайный тиун, упоминаемый вместо ратайного старосты, мог руководить сельскохозяйственными работами на господском поле.

Статья 14

Статья устанавливает 5 гривен в качестве возмещения за жизнь рядовича. Под рядовичем (ср. ст. 25 Краткой Правды, где та же ставка защищает жизнь княжеского рядовника) в Пространной Правде мог подразумеваться закуп, положению которого посвящено несколько статей этого памятника (см. комментарий к ст. 56).

В выражении тако же и за бояреск упомянут труженик, зависимый от боярина. Боярский рядович – явление более позднее, чем княжеский. Это добавление к тексту Краткой Правды, как и упоминание тиуна боярского в ст. 1 Пространной Правды, свидетельствует о развитии феодального землевладения, охватившего не только княжеские, но и боярские земли, причем о значительном распространении этого явления, достаточном для того, чтобы получить отражение в кодификации XII в.

Рядович – крестьянин, феодально–зависимый от князя, с которым его формально связывает обязательство по договору (ряду – см. комментарий к ст. 92).

Статья 15

Древнерусские ремесленники хорошо известны своими изделиями³⁰⁵ [См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М, 1948]. Существовало не только мужское ремесло, но и женское (высококачественное шитье, вышивки, отдельные ювелирные изделия). Судя по месту статьи среди норм, касающихся населения, работавшего в княжеской (и боярской) вотчине и по возмещению в размере 12 гривен, а не виры, упоминаемые здесь ремесленник и ремесленница также не свободные, а принадлежащие такой вотчине³⁰⁶ [О лично зависимых ремесленниках см.: Щапов Я. Н. О социально-экономических укладах в Древней Руси XI – первой XII вв. – В кн.: Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970, с. 110-113]

Статья 16

Смердии холоп появился в Пространной Правде в результате переосмысления нормы ст. 26 Краткой Правды, где возмещение за жизнь смерда и холопа уравнено одной ставкой. Значение этого переосмысления исследователями оценивается по-разному. Возможно, что первоначально чтение – смердь и холопъ, как восстанавливают списки Карамзинской группы, где и в заглавии дается О смерде и холопе. Некоторые списки совсем пропускают эту искаженную норму, как не соответствующую реальной жизни. Раздельное упоминание здесь двух наиболее бесправных социальных групп отстаивают С. В. Юшков, Б. А. Рыбаков³⁰⁷ [См.: Рыбаков Б. А. Смерды.– История СССР, 1979, №1, с. 50] и др. Некоторые исследователи, также считая, что смердии холоп не мог быть холопом, принадлежащим смерду (каким был, например, смердии конь в ст. 28 Краткой Правды), понимают прилагательное смердии как равнозначное сельский (В. И. Сергеевич, М. А. Дьяконов и М. Н. Тихомиров: холоп, работавший на земле, по А. А. Зимину – пашенный). Однако такое значение слова смердии ни самой Правде, ни другим памятникам неизвестно, да и особая забота об охране жизни холопа, работавшего на земле, а не более высокопоставленного холопа – тиуна, как считает Б. А. Рыбаков, не оправдана. Н. А. Максимейко связывает появление искусственного смердьего холопа со стремлением составителя Пространной Правды провести по всему тексту одну систему, различающую юридическое положение смердов и холопов; близок к такому объяснению появления смердьего холопа и А. А. Зимин, который, однако, связывает появление этого термина с унификацией наименования различных категорий челяди, что отражает развитие феодальных отношений и превращение «отдельных групп холопов в разряды феодально-зависимого населения»³⁰⁸ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 145]. Независимо от того, как возникло в Пространной Правде такое чтение, смерд здесь, как и в ст. 26 Краткой Правды, не свободный лично член общины, защищенный вирой в 40 гривен, а зависимый труженик, за убийство которого платят урок 5 гривен, как и за холопа.

Статья 17

Уступительная форма фразы (хотя си буди холоп…) говорит о том, что кормильцами³⁰⁹ [О кормилицах см.: Гарданов В. К. «Дядьки» древней Руси. – Исторические записки, т. 71, 1961, с. 236–250] могли быть как холопы, так и свободные, но эта вотчинная должность ставила их в правовом положении на один уровень с холопами. Установление за рабу возмещения, несколько большего, чем за холопа, необычно для Правды.

Указанные в ст. ст. 13–17 суммы в 12, 5 и 6 гривен – возмещение ущерба, нанесенного владельцу смертью зависимых работников. Кроме того, виновный платил 12 гривен продажи князю (см. ст. 89 Пространной Правды).

Кормилец и кормилица – воспитатели младших членов княжеской или боярской семьи.

Статья 18

Для отведения ложного обвинения в убийстве необходимо выставить не менее семи послухов, которые могут вывести виру, т. е. отвести это обвинение (в списке TIV: то им и верят). Послухи здесь не свидетели преступления, которых при убийстве, очевидно, совсем не было, а свидетели доброй жизни обвиняемого. Для иностранцев (варягов и др.), не имеющих широкого круга знающих их людей, число послухов может быть ограничено двумя. Двух послухов требует для иностранца и договор Смоленска с Ригой 1229 г. (ст. 8). Семь послухов – скорее всего, члены того же территориального коллектива (общины, улицы), к которому принадлежал и обвиняемый.

Поклепная вира – ложное обвинение в убийстве.

Статья 19

Вервь не отвечает за убийство и не платит дикой виры, если на ее территории найдены лишь человеческие кости или труп человека, которого никто не знает. Здесь косвенно вводится норма давности совершенного убийства, не подлежащего наказанию.

Статья 20

Данная статья по смыслу примыкает к ст. 18. Если обвиняемый свержеть виру, т. е. докажет безосновательность обвинения в убийстве, то он не платит виры, но вносит лишь сметную (от слова сметати – отвергать, отметать) гривну кун – плату представителю княжеской власти – отроку – за участие в суде и оправдании (об участии отрока в суде см. комментарий к ст. 74). Возможно, что оправданному помогает в этом община, внося примерно 1/5 часть указанной гривны (помечное – от слова меч, символ княжеского судьи – мечника или помочное – возможно, позднейшее переосмысление). Обвинитель (кто и клепал) в качестве наказания за ложное обвинение также вносит отроку ту же сумму.

Статья 21

Если обвиняемый в убийстве не может найти послухов, то дело решается путем испытания железом. Железо – одна из форм средневековых ордалий, определение виновности по степени ожога от раскаленного железа, которое должен взять в руки обвиняемый (Русину не вести латинина ко железу горячему, аже сам въсхочеть – договор 1229 г.)³¹⁰ [Памятники русского права. Вып. второй, 61].

В Мясниковском списке Кормчей конца XIV – начала XV в. испытание железом заменяется другим видом ордалий – полем: то дати им правду: с железом на поле. Поле – открытая вооруженная схватка, единоборство, победитель которой признается невиновным. Поле хорошо известно в русских памятниках права XIII–XV вв., начиная с договоров Смоленска с немцами, но отсутствует в ранних текстах Правды, что является для некоторых исследователей (В. О. Ключевский, М. Н. Тихомиров) аргументом в пользу ее церковного происхождения. Однако поле вставлено в списке Кормчей – сборнике церковного права, вышедшем, несомненно, из рук церковного деятеля. Указанное поновление свидетельствует о вытеснении полем железа в XIII–XV вв. и о том, что Пространная Правда составлялась до XIII в., когда поле еще не имело в судебной практике на Руси распространения.

Статья 22

Статья определяет пределы применения ордалий в уголовном процессе при отсутствии поличного: раскаленным железом можно пользоваться при обвинении не только в убийстве, но и в краже значительных ценностей (стоимостью более половины гривны золота). При ценности украденного от двух гривен кун до половины гривны золота присуждается вода, для оправдания в более мелких кражах – до двух гривен – достаточно присяги (роты). При испытании водой невиновным признавался тонущий, как это видно, например, из слов епископа Серапиона, рекомендовавшего таким способом определять виновность женщины в колдовстве: Вы же воду послухомь постависте и глаголисте: аще утапати начнеть, неповинна есть; аще ли поплыветь – волхвовь есть³¹¹ [Срезневский И. И. Материалы для словаря, т. I, стб. 277]

Гривна золота приравнивалась в XII–XIII вв. примерно 10 гривнам серебра или 40 гривнам кун; в гривнах золота исчислялся ущерб, наносимый высшим слоям феодальной аристократии (статья «О бесчестьи»; Устав князя Ярослава).

Кто должен был доказывать свою правоту в этих конфликтах: обвинитель или обвиняемый? Указание на то, что железо и воду давали из неволи, т. е. насильно, говорит о том, что ордалиям подвергался обвиняемый; что касается роты, то на нее должен был идти скорее потерпевший, утративший деньги (свое куны), чем обвиняемый.

Тяжа – тяжба, спор.

Поклеп – ложное обвинение.

Статья 23

Статья начинает раздел об оскорблениях (ст. ст. 23–26), соответствующий ст. ст. 3, 4, 9 Краткой Правды. По возмещению ущерба оскорбление приравнивается к убийству холопа–специалиста (см. ст. ст. 13, 15, 17). В списках Пушкинской группы XIV–XVI вв. отсутствует указание на мотив оскорбления – удар ножнами, он заменен возмещением за нанесенную рану или ушиб. Шагом к этой новой трактовке нормы является и заглавие Оже кто ударить мечем в списках конца XI11 – XV вв., которое не выделяет оскорбительного характера такого удара, а обращает внимание на сам его факт.

Продажа назначалась за такие преступления, как кража (ст. ст. 32, 36, 37, 70, 121), легкое членовредительство (ст. ст. 28, 68), нанесение ран и ушибов (ст. ст. 29, 31), а также оскорбление (ст. ст. 23, 67), поставленное в законе на первое место. Продажа в Пространной Правде заменяет возмещение за обиду в Краткой Правде (ср. ст. 4 Краткой Правды).

Продажа – денежный штраф.

Статья 24

Обнажение меча без применения, т. е. угроза им, также рассматривалось как оскорбление и наказывалось продажей в 1 гривну (ср. ст. 9 Краткой Правды).

Утнеть – ткнет, ударит.

Статья 25

Удар подручным предметом расценивался как оскорбление, равно как и удар ножнами меча (ср. ст. 3 Краткой Правды).

Слово тылесния, известное только Правде, в XIV – XV вв., судя по разночтениям, было уже непонятно и осмысливалось как десница – правая рука.

Статья 26

Ответ мечом на оскорбление действием не являлся преступлением и не подлежал наказанию. Вслед за А. А. Зиминым можно думать, что эта норма существовала и ранее XII в., но оказалась зафиксированной только в Пространной Правде. Ответ на вопрос, был ли такой удар мечом местью, как считал В. И. Сергеевич, зависит, вероятно, от того, заменялись ли ответным ударом ответственность обидчика перед государственной властью (12 гривен продажи). Раз удар не заменял ее, значит он не признавался санкцией, каковой была прежде месть, и являлся лишь частной акцией, вызванной состоянием сильного возбуждения оскорбленного.

Статья 27

Статья входит в раздел (ст. ст. 27–34) о других преступлениях – кражах, членовредительстве, нанесении ранений. Статья 27 связана со ст. ст. 5–6 Краткой Правды, но отражает развитие права, объединяя различные виды членовредительства и устанавливая за них новую ставку штрафа – полувирье (полвиры в 40 гривен) и возмещение потерпевшему в размере 10 гривен.

Оборот не утнеть труднообъясним. Возможно, это им обозначалось то же, что не отпадетъ, т. е. останется не действующей. Распространение той же нормы на повреждение носа относится по крайней мере к XIV в., которым датируется Пушкинский список.

Статья 28

Это преступление наказывается государственной властью и, кроме того, устанавливается возмещение ущерба потерпевшему. Упоминание меча, появившееся в списках Пушкинской и Карамзинской групп, указывает на действие этой нормы только в случае драки, а не в результате бытовой травмы.

Статья 29

В статье рассматривается тот же случай, что и в ст. 2 Краткой Правды, но вместе с этим отражаются развитие и изменение правовых норм: упоминается княжеский двор, бывший в XII в. местом судебного разбирательства; прежнее наказание за избиение – месть заменяется продажей; платити ему продажю – подразумевается, конечно, тому, кто избил потерпевшего, хотя он еще не упоминался.

Статья фиксирует новую норму, касающуюся зачинщика драки, независимо от того, кто в ней больше пострадал: по свидетельству послухов, виновный наказывается продажей в 60 кун (по Л. Гётцу и А. А. Зимину, продажа составляла 1 гривну кун, т. е. 50 кун, а судебная пошлина – 10 кун). Таким же штрафом – 60 кун или резан – наказывается зачинщица в драке двух женщин по Уставу кн. Ярослава о церковных судах³¹² [См.: Щапов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI-XIV вв.,c.263] (в Основном изводе Устава, издаваемом ниже, эта ставка заменена на «6 гривен»). Таким образом, в статье устанавливаются две продажи – одну (3 гривны) платит тот, кто избил, вторую (60 кун, или 1 гривну) – тот, кто начал драку.

Слово противу слова – в подтверждение своих слов.

Видок – зд. (как и послух) свидетель самой драки, а не доброй жизни истца.

Статья 30

Удар мечом рассматривается не как оскорбление, а как причинение телесного повреждения и наказывается поэтому не высокой продажей в 12 гривен, а низкой – в 3 гривны. Установление о возмещении пострадавшему платы за лечение восходит еще к Краткой Правде. М. Н. Тихомиров считает, что лечебное –- дополнительная плата сверх 1 гривны, и ставит поэтому после слов а самому гривна запятую³¹³ [Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды, с. 92]. Убийство наказывается вирой, а что касается членовредительства, нанесенного в вооруженной схватке, то оно, конечно, рассматривается по ст. ст. 27–28.

Статья 31

Статья расширяет состав преступления сравнительно со ст. 10 Краткой Правды, включая и некоторые деяния, предусмотренные ст. 3 Краткой Правды. В отличие от Краткой Правды и ст. 25 Пространной Правды удар жердью, судя по санкции, рассматривается теперь не как оскорбление, а как нанесение побоев. Новая систематизация побоев в ст. 31 свидетельствует о тенденции сузить число оскорбительных действий за счет отнесения некоторых из них к числу наносящих только физический ущерб. Правонарушение, предусмотренное ст. 31, близко к случаю, предусмотренному ст. 29, когда следов физического воздействия на пострадавшем нет и для установления вины обидчика необходимы двое свидетелей (а не один, как в указанной статье). Иностранцы также обязаны представить двух свидетелей (полная видока – двойственное число, буквально – полных двух свидетелей), которые приносят присягу в верности своих слов.

Статья 32

Челядин, убежавший от своего господина и скрывшийся в чужом доме, должен быть выдан ему в течение первых двух дней; если же его не выдадут в эти дни, то, будучи опознан, все равно возвращается к хозяину, но его укрыватель наказывается тогда продажей в 3 гривны. По сравнению со ст. 11 Краткой Правды здесь эта норма отнесена ко всем домохозяевам, а не только к варягам и колбягам. Кроме того, введено указание на форму информации о бежавшем (закличють и [его] на торгу) – публичное извещение на городской торговой площади, вероятно, с указанием отличительных особенностей пропавшего.

Статья 33

Использование коня, принадлежавшего другому лицу, без его разрешения не является похищением и наказывается только продажей, как и по ст. 12 Краткой Правды.

Статья 34

Данная статья примыкает по содержанию к ст. 32. Собственник утраченного коня или вещи (оружия, одежды) должен публично объявить о пропаже (этим ст. 34 отличается от ст. 13 Краткой Правды), после чего, если он обнаружит ее в чужом владении, то имеет право получить обратно. Закон предусматривает уплату в этом случае 3 гривен за обиду. А. А. Зимин считает эти 3 гривны продажей. Однако, по буквальному смыслу слов, названная сумма является возмещением ущерба потерпевшему. Но в этом случае получается, что преступление остается безнаказанным.

Норма ст. 34 имела действие на территории города, где произошла утрата вещи, и это (так же, как и торг) переносит действие Правды из любого соседского коллектива X–XI вв. в городскую жизнь XII в.

Лицем взяти – взять именно пропавшую вещь, а не другую, равноценную ей.

Статья 35

Статья открывает раздел (ст. ст. 35–39) о своде – розыске виновника похищения или присвоения домашнего животного или вещи. Эта процедура начинается при опознании собственником похищенной вещи и имеет своей целью найти лицо, которое украло или присвоило вещь, а затем, возможно, так или иначе передало ее другим лицам.

При краже коня – важнейшего элемента хозяйства – виновный подлежал высшей мере наказания – потоку и разграблению. При краже другого имущества устанавливается продажа. Виновный в похищении должен также выплатить потерпевшему стоимость других вещей, украденных вместе с главной вещью. Эта новая норма отличает ст. 35 Пространной Правды от архаичной ст. 14 Краткой Правды. Пространная Правда умалчивает также о 5-дневном льготном сроке, которым мог воспользоваться обвиняемый во владении украденной вещью.

Статья 36

Статья предусматривает различный порядок розыска совершившего кражу внутри города и в том случае, если похищенная вещь обнаружена вне его. Свод в городе не ограничен числом владевших украденной вещью, и его ведут до конца (по Двинской судной грамоте конца XIV в. – до десяти изводов³¹⁴ [Памятники русского права. Вып. третий, с. 162]), свод по землям, вне городских стен, истец ведет только до третьего владельца, который и берет на себя дальнейший розыск. Для того чтобы побудить его к продолжению свода и отысканию преступника, с этого третьего по счету владельца взыскивается стоимость лица – украденной вещи, но при установлении им подлинного похитителя с последнего взыскивается и стоимость лица (в пользу уплатившего за него временного владельца), и прок – стоимость других похищенных вещей, и продажа. Иллюстрацию применения этой нормы на практике представляет новгородская берестяная грамота № 109 конца XI в.

Статья 37

Статья рассматривает, вероятно, типичный в условиях феодального города случай свода, когда владелец краденой вещи купил ее на торгу, и это подтверждается свидетелями, которыми выступают или два свободных горожанина, или мытник – чиновник, собиравший торговые пошлины и следивший за правильностью торговли. Если продавец ее остается неизвестным, то свод прекращается, пострадавший от кражи получает лице – найденную вещь – и теряет возможность получить возмещение за другие украденные вещи. Владелец краденого, отдав лице его собственнику, не получает никакого возмещения. Эта норма хорошо известна русскому праву и в XIV – XV вв., она есть в Псковской судной грамоте (ст. 46) и в Судебнике 1497 г. (ст. 46). Однако если незадачливый покупатель находил затем продавца краденого, он мог вновь возбудить против него дело, и тот должен был выплатить этому покупателю стоимость изъятого у него лица, пострадавшему от кражи – стоимость других украденных у него вещей, а также уплатить продажу.

Мытник – чиновник, собиравший торговые пошлины и следивший за соблюдением правил торговли.

На долзе – впоследствии, в вариантах на дорозе – при случайной встрече.

Статья 38

Статья посвящена особенностям свода, если украденным является челядин, который, конечно, знает, кто его украл у господина. Если украденный челядин был перепродан более трех раз, розыск похитителя передается от его господина этому третьему его владельцу, который получает в качестве лица для дальнейших розысков самого украденного челядина, но взамен отдает господину его другого – своего челядина (пояти же челядина в челядин место). При обнаружении вора оба челядина возвращаются их господам, а вор возмещает протор – убытки, понесенные потерпевшим в результате отсутствия у него челядина (по ст. 44 – полгривны в год), и платит штраф. Размер этого штрафа в четыре раза превосходит штраф за кражу вещи (см. ст. 35), в два с половиной раза выше штрафа за убийство рядового холопа и равен штрафу за убийство квалифицированного вотчинного специалиста (см. ст. 15, 17). Это свидетельствует о том, что краже подвергался, вероятно, тоже холоп-ремесленник или другой специалист. В статье особо оговаривается, что существует различие между украденным скотом и челядином: последний обладает языком, позволяющим установить, кто был его предыдущим владельцем. Однако показания челядина не имеют самостоятельной ценности (ср. ст. 66) и должны быть подтверждены очными ставками его покупателей и продавцов.

Статья 39

Статья ограничивает процедуру свода территорией своей земли, молчаливо противопоставляя ее чюжей земле – другому княжеству, феодальной волости. Если краденая вещь была приобретена у человека, приехавшего из других мест, и это подтвердят присягой те же свидетели, которые упоминаются в ст. 37, то покупатель несет гражданскую ответственность: он утрачивает купленную вещь или деньги, полученные за ее перепродажу. Собственник же вещи лишается возможности получения возмещения за другие ценности, пропавшие вместе с нею. Некоторые списки конца XIV – XV вв. включают указания на возможность все же получения с вора возмещения в случае, если он будет обнаружен. О подсудности вора, схваченного с лицем на территории «иной страны» властителю тех мест, говорит статья «О установлении татьбы» в Мериле праведном.

Статья 40

Статья повторяет норму ст. 38 Краткой Правды. Вор, забравшийся ночью в дом, может быть убит на месте преступления (во пса место – как собака). Эта древняя норма имеет аналогию в ст. 6 договора Руси с Византией 911 г.: если ят будеть в том часе тать (вор), егда татбу сътворить… и убьен будеть, да не взыщеться смерть его…³¹⁵ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 7]. Если же его удалось связать, то он подлежит уголовной ответственности в обычном порядке; убийство связанного вора подлежало наказанию. Как правило, вором был человек, не обладавший возможностью выплаты штрафа и уже находившийся на грани закабаления. Возможно, поэтому для уплаты продажи его приходилось продавать в холопство.

Во пса место – как собака.

Статья 41

Высокий штраф взыскивался за кражу из закрытого помещения – скота из хлева, продуктов сельского хозяйства и ремесла из клети. Это новая норма, отсутствующая в Краткой Правде, отражает усиление охраны частной собственности на средства производства и предметы потребления.

В статье предусмотрено соучастие в хищении, при котором каждый из воров несет равную ответственность. Указанная сумма в 3 гривны 30 кун складывается из самой продажи в 3 гривны и судебной пошлины, поступающей судебным чиновникам и исполнителям в размере 30 кун (1/5 часть продажи).

Статья 42

Кража скота на поле, т. е. имущества, не охраняемого специально, карается продажей, в 3 раза более низкой, чем за кражу из закрытого помещения.

Статья 43

Кража снопов или зерна из закрытого помещения также наказывается высшим штрафом.

Статья 44

Украденное, если оно имеется в наличии (у вора или других руках) должно быть возвращено собственнику. Кроме того, он получает с вора возмещение ущерба в том случае, если кража произошла более года назад и, следовательно, незаконный владелец пользовался вещью в течение этого времени. Размер возмещения – полгривны (25 кун) за 1 год пользования.

Лице – украденная вещь

Статья 45

Если краденого в наличии нет, но вор известен, он должен возместить собственнику стоимость краденого, причем за коня, принадлежавшего княжескому хозяйству, в полтора раза больше, чем за коня другого собственника. Вторая часть статьи указывает размеры возмещения (уроки) за другие виды домашнего скота. Оно взыскивается в том случае, если воры являются смердами, в данном случае – лично свободными тружениками. Это их состояние находит выражение в том, что они платят продажу (оже платять князю продажу), чего не имели права делать холопы. По мнению Б. А. Рыбакова, последняя часть ст. 45 (то ти уроци смердом…) и ст. 46 объединяются в одну.

За коровье молоко – возможно, как предполагал В. Г. Гейман³¹⁶ [Правда Русская. Под ред. Грекова Б. Д. Т. II, комментарий. М.-Л., 1947, с. 401], возмещение за кражу удоя у пасущейся коровы. Ущерб в 6 ногат (15 кун), равный цене трех овец, однако, определен слишком высоко. А. А. Зимин считает эти 6 ногат платой «за пользование молоком коровы собственника (аналогично протору статей 38, 44)»³¹⁷ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 158].

Третьяка – скотина на третьем году (В. И. Даль).

Лоньщина– телка, родившаяся в прошлом (лоне) году.

Статья 46

В статье говорится об ответственности за кражу, произведенную холопами, которые не платят продажи, зане суть не свободны. Эта ответственность лежит на их господах, которые возмещают потерпевшему не одинарную, а двойную стоимость украденного. Такая норма предполагает, с одной стороны, значительно большие финансовые возможности владельца холопа – князя, боярина или монастыря, чем вора – обнищавшего крестьянина или горожанина; с другой – упоминание обиды может свидетельствовать о сохранении архаичной нормы, согласно которой ущерб, нанесенный холопом (челядином), более оскорбителен, т. е. более тяжел, чем вызванный действием свободного человека. Можно предполагать, что в случае, если украденное обнаружено, пострадавшему оно возвращалось и еще платилась его стоимость за обиду.

Монастыри на Руси известны уже с середины XI в., но самостоятельными феодальными организациями они становятся в конце XI – первой половине XII в.

Статья примечательна тем, что в ней перечислены три основные категории феодалов – князья, бояре, монастыри.

Зане – ибо.

Чернечь, чернеческый – принадлежащий монахам, т. е. монастырю.

Статья 47

Статья начинает раздел, посвященный обязательственному праву.

Спор по договору займа решается с помощью послухов. В литературе принято считать их свидетелями заключения договора.

Длительное невозвращение долга рассматривается как преступление. Это установление отражает значительно более развитую кодификацию обязательственного права сравнительно с Краткой Правдой.

Куны, как и скот – деньги.

Товар — как предметы торговли, так и деньги.

Статья 48

Купец пользуется особыми правами на получение и выдачу в долг денег на торговые операции: при отказе в их возврате представлять свидетелей займа ему не надо, но достаточно самому дать показание, подкрепленное клятвой. По мнению Н. Рожкова, М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, здесь говорится о купеческом товариществе на вере, торговле вскладчину.

Купля – торговля.

Гостьба – то же, но касается гостей – купцов, приезжавших из другого города или другой страны.

Статья 49

Статья содержит положения о договоре поклажи, хранения, в котором, очевидно, участвуют купцы. Кладь (поклажая, покладежь) может быть оставлена на хранение и без свидетелей. При обвинении в утайке части оставленного товара хранителю для оправдания достаточно принести присягу, поскольку договор безвозмезден, рассматривается как дружеская услуга.

Бологодел – благодеяние.

Статья 50

Статья регламентирует договор займа с процентами, хотя не ограничивает размера реза. Предписывается заключение этого договора в присутствии свидетелей. Ростовщичество было значительным социальным злом средневекового города, оно вело к закабалению неимущих горожан; в народных восстаниях в Древней Руси выступления против ростовщиков занимали большое место.

Статья 51

Статья вставлена между ст. 50 и ст. 52 позднее. Величина процентов по займу находилась в зависимости от срока договора: больший срок предполагал более высокую ставку процента. Месячный рез назначался при выплате долга в течение нескольких дней (см. чтение в списке АII) или месяца. Размер его не указан; возможно, что это ставка, предусмотренная второй частью ст. 53, т. е. 10 кун на гривну – 20%. Более высокий процент – куны в треть (т. е. 50%) – платился, если срок займа достигал года. Должник, запоздавший с уплатой краткосрочного займа, также платил этот высокий процент, если он не отдал долг (зайдуть ли ся куны) ранее года.

Закон не только защищает интересы ростовщика, но и поощряет длительные займы, приводящие к невозможности уплаты должником взятой суммы. По мнению И. И. Смирнова, эта статья свидетельствует о том, что уже Святополк был вынужден ограничить взимание месячного реза³¹⁸ [Смирнов И. И. Очерки, с. 271-273].

Погренути — забыть; зд.– отменить.

Статья 52

В случае невозможности представить свидетелей займа при отказе ответчика от его уплаты заимодавец все же может получить свои деньги, если их сумма не превышает 3 гривен. Для этого ему достаточно принести присягу в том, что он эти деньги должнику дал. Если же заем был на большую сумму, заимодатель терял право на иск.

Промиловался – ошибся, прогадал

Статья 53

Статья содержит изменения, внесенные законодательством Владимира Мономаха и представителей городских верхов Киева, Белгорода и Переяславля в установления о резах.

После смерти в 1113 г. киевского князя Святополка Изяславича, с которым исследователи связывают ст. ст. 47–52 Пространной Правды, принятые в интересах купцов и ростовщиков, в Киеве вспыхнуло народное восстание, направленное против тысяцкого, сотских и ростовщиков. Испугавшаяся киевская аристократия, не надеясь на авторитет его наследника – сына владимирского князя Ярослава, пригласила в Киев переяславского князя Владимира Мономаха, угрожая в случае его отказа тем, что восстание может представить опасность для княжеской семьи, бояр и монастырей. Владимир, который был известен как умный и опытный политик, способный противостоять своеволию феодалов и защитить интересы горожан, по мнению Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова и Л. В. Черепнина, перед тем как официально въехать в город, принял на совещании в пригородной княжеской усадьбе Берестове ряд компромиссных решений, которые должны были погасить остроту народного восстания. В ст. 53 говорится об одном таком решении – ограничении размеров процентов, взимаемых по долгосрочным займам. В отличие от предшествующего законодательства, в 1113 г. было установлено, что если ростовщик уже дважды получил с должника свои 50% (т. е. 100% суммы долга), то он теряет право на дальнейшее получение процентов, но сохраняет его на получение данных в рост денег (иста). Если же он получил с должника свои 50% уже трижды (т. е. 150% данных в долг денег), то должник объявляется свободным от долга. Как установлено в той же статье, изменения не касались займов под 20%, т. е. краткосрочных долгов. Среди участников совещания в Берестове – три городских тысяцких – высших городских чиновников, ведавших городским ополчением, торговым и ремесленным населением. Киевский тысяцкий Ратибор перед встречей в Берестове сменил, вероятно, приближенного князю Святополку тысяцкого Путяту, двор которого был разграблен во время восстания. Предполагают, что именно он известен как посадник в Тмутаракани за тридцать лет до этого. В летописи упоминается Станислав Тудкович Добрый, участвовавший в 1136 г. в битве против Ольговичей со стороны переяславцев³¹⁹ [ПСРЛ, т. II, стб. 278]. Возможно, что Иванко Чюдинович – сын киевского боярина Чюдина (см. заглавие Правды Ярославичей). По мнению А. А. Зимина, участие в съезде Олгова мужа, а не самого сюзерена, могло иметь место только после смерти этого князя, т. е. после 1116 г. Поэтому А. А. Зимин относит указанное совещание к тому времени, когда Владимир уже мог вести самостоятельную политику и, не приглашая других князей, опираться на свою дружину³²⁰ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 162]. Однако надо учитывать, что решения берестовского совещания не касались распределения столов и других политических вопросов, требовавших княжеского съезда; решение таких вопросов входило в компетенцию высшей городской знати. К первоначальному законодательству Владимира Мономаха, связанному с совещанием в Берестове, А. А. Зимин и Л. В. Черепнин относят только ст. 53, считая, что следующие статьи (до 66) появились при нем позднее. М. Н. Тихомиров сомневается в том, что ст. ст. 54 и 55 относятся к Уставу Владимира. И. И. Смирнов не разделяет этих сомнений. С. В. Юшков относит к законодательству этого князя всю вторую часть Пространной Правды.

Статья 54

Статья примыкает по содержанию к ст. ст. 48 и 49 и также говорит об особом юридическом положении купца и его денежных и товарных операциях, на которые не распространяется право получения кредита обычным горожанином. Банкротство, утрата купцом взятых в долг денег (и, надо думать, купленных на них товаров) не влечет за собой уголовной ответственности. Ему дается возможность восполнить утраченное, и в рассрочку выплатить долг. Эта льгота не распространяется на купца, утратившего капитал в результате пьянства и иных предосудительных действий. Судьба такого купца в этом случае зависит от кредиторов, которые могут или получать возмещение также в рассрочку, или, по мнению большинства исследователей, потребовать возмещения ущерба путем продажи имущества и его самого в холопы. О такой продаже в холопы несостоятельного купца говорит проект договора Новгорода с Любеком 1269 г.³²¹ [ГВНП, с. 61] и ст. 55 Пространной Правды. Как считают, однако, С. Г. Струмилин и Б. Д. Греков, продадят обозначает продажу не самого должника, а только его имущества.

Истопиться – потерпит кораблекрушение.

Рать возметь – потеряет имущество в результате военных действий.

Пробиеться – утратит в драке,

Статья 55

Задолжавший многим купец, взявший для продажи товар у не знающего его положения приезжего купца и не могущий расплатиться с ним, подлежит той же ответственности, которая предусмотрена в предыдущей статье. Очередность возмещения долгов зависит от положения кредиторов: княжеские деньги отдаются в первую очередь, за ними – долги приезжего купца и затем местных {домашних) купцов, которые делят между собой остаток.

Заимодавец, злоупотреблявший процентами и получивший уже в их форме большую часть долга, лишается права на возврат самого займа.

Преимущественное право иноземных купцов на получение долгов, являющееся элементом международного права, знает и договор Смоленска с Ригой 1229 г. (ст. 5).

Прок в дел – оставшиеся деньги подлежат разделу.

Статья 56

Статья впервые упоминает закупа, начиная раздел о нем (ст. ст. 56–61). По мнению большинства советских исследователей, закуп отрабатывал или должен был выплатить полученную от господина купу – денежную сумму или материальные ценности, орудия производства, позволяющие ему вести хозяйство на основе соглашения между ним и господином. В правовом отношении закуп был близок к холопу, но в отличие от него сохранял элементы прав лично свободного человека. По ст. 56 бегство закупа приводит к превращению его в обельного (полного) холопа. Ту же норму содержит Правосудие митрополичье – памятник XIV–XV вв.: А се стоит в суде челядин – наймит, …а побежить от осподаря – выдати его осподарю в полницу³²² [Древнерусские княжеские уставы. М., 1976, с. 210, ст. 29]. Вместе с тем закуп может жаловаться на несоблюдение условий договора со стороны господина и имеет право открыто отлучаться в поисках денег для выплаты купы. О возможности такого заработка (ногата в день) говорит проложная Повесть о строительстве церкви Георгия в Киеве в первой половине XI в.³²³ [См.: Каргер М. К. Древний Киев. Т. II. М.-Л., 1961, с. 234].

Дати праву (исправу) – решить дело судом.

Закуп — в списках Пушкинской и Карамзинской групп закупный (наймит) – феодально-зависимый крестьянин.

Статья 57

Конь и орудия, которыми работает закуп, принадлежат господину. Если у него во время работы погибнет конь, он не оплачивает его стоимость, но если он потеряет или сломает плуг и борону, которые находятся в его пользовании постоянно, он должен возместить их стоимость, чтобы получить новые. Если же они придут в негодность в отсутствие работника, посланного господином по другому делу, то закуп в этом не виноват и за них не платит.

Наибольшую трудность для понимания представляет термин войскый (воиньскый, свойскый) конь. По мнению Н. М. Максимейко, С. В. Юшкова, М. Н. Тихомирова, это военный конь, принадлежащий господину, на котором закуп участвует в военных действиях в составе ополчения господина³²⁴ [Правда Русская, т. II, с. 496]. Большая часть исследователей принимает чтение Карамзинской группы списков – свойскы – и считает, что это конь, принадлежащий закупу (П. А. Аргунов, И. И. Полосин, Б. А. Романов) или господину (Б. Д. Греков, А. А. Зимин).

Ролейный закуп – работающий на поле (ролье).

Статья 58

Статья регламентирует ответственность закупа за утрату господского скота: в случае пропажи скота из хлева закуп ответственности не несет, но если скот был оставлен в поле, не введен во двор или помещение и не закрыт, закуп обязан возместить убытки. Так же отвечает закуп и за гибель коня, когда он использует его для работы на себя (орудья своя дея).

Забой – закрывающееся помещение.

Статья 59

Господин не имеет права нарушить условия заключенного с закупом соглашения о размере предоставленных ему средств (купы) или земельного участка (отарица, близкая по значению к пекулию). В противном случае законодатель предписывает вернуть закупу положенное и наказывает виновного штрафом в 60 кун. Другие списки называют здесь вместо купы копу – часть урожая, которую зависимый крестьянин платил феодалу за пользование землей³²⁵ [Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Правды, с. 100]; речь идет, может быть, об употреблении этого слова в значении копна, куча снопов в 60 штук. Прочтение данного термина в Синодальном списке М. Н. Тихомиров связывает со словом «ковать» и относит его к плугу и бороне.

Отарица известна была в Белоруссии (атарица) как земля, засеянная работником по соглашению с хозяином. Современное слово отара (стадо овец), по А. Г. Преображенскому и М. Фасмеру, иного – тюркского – происхождения (казахск. «отар» – пастбище). Неясен смысл слов увидитъ, уведить. Кроме значения увидит, узнает, не приложимых к этому месту текста, они могли обозначать повелит (что-то сделать). К последнему значению близок и вариант увередить – повредит, нанесет ущерб. Чтения уведеть и въведеть копу можно осмыслить как (незаконно) введет оброк.

Статья 60

Статья (как и ст. 59) стремится ограничить произвол господина в расчетах с закупом: получив с закупа большую плату, чем обусловлено, господин обязан вернуть ему лишнее и наказывается продажей.

Паки ли – а если.

Приимет – возьмет дополнительно, сверх уже взятого.

Статья 61

Если господин распорядится закупом как холопом и продаст его, сделка не может быть признана действительной (и господин обязан, вероятно, вернуть покупателю деньги за него), закуп получает свободу, а господин наказывается, кроме того, высшей продажей.

Законодательство стоит на защите социально зависимого и юридически неполноправного положения трудящегося земледельца, но препятствует его окончательному закабалению и полному лишению прав. Это отражает, очевидно, существование различных тенденций в эволюции феодальной эксплуатации в XII-XIII вв. Правда ничего не говорит о возможности закупа выкупиться из своего зависимого положения. В Правосудии митрополичьем зафиксирована, вероятно, старая норма (которую, однако, нет оснований связывать с Владимиром Мономахом) о внесении закупом для этого двойной купы (дати ему вдвое задаток)³²⁶ [Древнерусские княжеские уставы, с. 210].

Обель – полностью, в состоянии полного холопа.

Статья 62

Статья дает возможность дополнительно характеризовать социальное и юридическое положение закупа: он может быть побуждаем к работе побоями, безнаказанно для господина. Если же последний злоупотребляет этим своим правом, то закуп может обратиться в суд (см. ст. 56), который должен взыскать с господина за самоуправство продажу как за избиение свободного (яко же в свободнем платеж), т. е. по ст. 29 – 3 гривны. Конечно, это установление имело больше декларативный характер, ибо злоупотребление господином своими правами было очень трудно доказать. Правда ничего не говорит об уголовном штрафе за убийство закупа. По справедливому предположению А. А. Зимина, он должен был защищаться вирой в 40 гривен.

Наймит (от слова найм – денежная плата за труд) – другое обозначение закупа, связанное, вероятно, с денежной формой купы.

Статья 63

Возмещение за кражу коня, произведенную полным (обельным) холопом, платит его господин. Остается неясным, сохраняет ли эта статья двойную ставку возмещения по ст. 46, раз вор не свободный, а холоп, как думают Б. А. Романов и А. А. Зимин, или отменяет ее, как считал М. Ф. Владимирский-Буданов. Представляется вероятным, что эта статья все же отменяет двойную ставку за кражу именно коня, причем не княжеского, а принадлежащего рядовому собственнику, и это сделано по настоянию хозяина холопа – феодала, не заинтересованного в уплате высоких штрафов за провинности своего холопа.

Статья 64

Статья вновь возвращается к юридическому положению закупа. За закупа, попавшегося на краже, отвечает его господин, а закуп превращается в полного холопа. Господин может его оставить как холопа у себя, но обязан выплатить стоимость украденного (очевидно, при отсутствии самой украденной вещи). Если же он не хочет платить за вора, то должен его продать, уплатить из выручки стоимость украденного, а остаток может взять себе. Вариант Пушкинской группы не предусматривает ответственности господина за сокрытие им холопа-вора. В статье ничего не говорится об уплате продажи за воровство, учиненное закупом. Значит ли это, что он не приравнивался здесь ни к холопу (тогда возмещение украденного должно было быть по ст. 46 в двойном размере), ни платил продажу, несмотря на сохранение до преступления некоторых элементов свободы, а занимал промежуточное положение между закупом и холопом?

Статья 65

Статья воспроизводит норму ст. 17 Краткой Правды, отражая изменения, внесенные в нее ко времени создания Пространной Правды. Господин мог предоставить холопу, ударившему свободного, убежище и взять на себя выплату уголовного штрафа за это. Но потерпевший не лишался права расправиться с обидчиком в частном порядке. Эта норма, признанная еще Ярославом, была подтверждена Ярославичами, которые, однако, заменили избиение денежной компенсацией. В ст. 65 предусматривается возможность выбора потерпевшим средств наказания виновного: избиение обидчика или денежное возмещение, взыскиваемое с его господина. Наказание осуществлялось особым способом: розвязавше – растянув (по Слову Даниила Заточника, это делали на широких санях-розвальнях). По мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, 12 гривен были уголовным штрафом с господина холопа за соучастие в преступлении – укрывательство преступника, а не штрафом за оскорбление. В. И. Сергеевич видел в ст. 65 указание на неприкосновенность жилища, а 12 гривен считал компенсацией потерпевшему за вину раба³²⁷ [Правда Русская, т. II, с. 537-538]. А. А. Зимин видит в ст. 65 отмену убийства холопа, что «…можно рассматривать как частичную амнистию холопам, участникам движения 1068–1071 гг.»³²⁸ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 168]. Последняя трактовка, не очень состоятельная юридически, маловероятна и по существу.

Статья 66

Статья завершает раздел, который может быть связан с деятельностью Владимира Мономаха.

Свидетелем может выступать только свободный; показания холопа не принимаются в расчет; в случае отсутствия свободного свидетеля в качестве такового может выступать только боярский тиун. Закуп тоже может быть свидетелем, но только по крайней необходимости и по небольшим спорам. Здесь послушество скорее свидетельство происшедшего события (например, начала драки или дачи денег в долг и пр.), а не характера жизни подозреваемого в преступлении. Эта статья под названием Володимера князя суд о послушестве известна и вне текста Пространной Правды, в приложении к ней в составе юридических сборников и Кормчей книги.

Статья 67

Статья начинает новый раздел Пространной Правды (ст. ст. 67–89), посвященный уголовному и частично – процессуальному праву. Он содержит нормы жизни вотчины, восходящие к XI в. и близкие к нормам Краткой Правды, но получившие развитие в условиях феодального хозяйства XII в.

Повреждение бороды рассматривалось как тяжелое оскорбление и наказывалось высшей продажей. В отличие от ст. 8 Краткой Правды здесь регламентируется и процессуальная сторона дела: должны быть представлены вещественное доказательство (знамение) и свидетели преступления; без свидетелей обвинение расценивается в качестве ложного (поклеп), и штраф не присуждается. Повреждение бороды как оскорбление с той же ставкой штрафа известно и по Уставу кн. Ярослава о церковных судах (Аще кто пострижетъ кому голову или бороду, митрополиту 12 гривен, а князь казнить). То же оскорбление знает и Псковская Судная грамота (ст. 117).

Для разрыва отношений с Андреем Боголюбским киевский князь Мстислав Ростиславич в 1174 г. намеренно оскорбил его, приказав постричь его послу голову и бороду; за этим последовало объявление Андреем ему войны (ПСРЛ, т. II, стб. 573).

Знамение – знак.

Борть – первоначально дупло, затем дупло, наполненное сотами с медом.

Статья 68

Утрата зуба здесь рассматривается не столько как членовредительство, сколько как результат оскорбления – удара по лицу. С этим связан максимальный размер продажи, а за членовредительство установлено возмещение в размере одной гривны.

Статьи 69 и 70

Статьи тесно связаны между собой, так как рассматривают разные стороны одного и того же состава преступления – кражи бобра, совершенного (как видно по процедуре установления похитителя) крестьянином, членом общины. Бобровые угодья были феодальной собственностью и, соответственно, охота на бобров – княжеской и боярской монополией. С этим связана высшая ставка продажи за ее нарушение. Если на месте, где живут бобры, будут найдены следы разрушения норы (росечена земля) или организации лова (знамение, им же ловлено, или сеть), то при отсутствии свидетелей преступления, могущих указать на виновного, ответственность несет крестьянская община, на территории которой совершена кража. Эта общинная организация должна сама найти вора и выдать его государственной власти или выплатить уголовный штраф по принципу дикой виры. Вариант борть вместо бобр в Синодальном списке распространяет эту норму на охрану диких пчелиных угодий, принадлежавших феодалам.

Статья 71

Деревья в лесу с пчелиными бортями или, скорее, участки леса с такими деревьями отмечались знаками собственности. Знаки обозначения княжеской собственности известны на монетах, привесках, строительной плинфе, сосудах и других предметах. Свои знаки имели, вероятно, и другие собственники-феодалы³²⁹ [О бортных знаменах, сохранившихся с XVI-XVII вв. см.: Коткова Н. С. Названия русских бортных знамен – историко-лингвистический источник. – В кн.: Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963]. Раззнаменование каралось высшей ставкой продажи. По наблюдениям И. И. Смирнова, группа ст. ст. 70–77 отражает борьбу верви против наступления феодала на общинную земельную собственность³³⁰ [Смирнов И. И. Очерки, с. 56].

Роззнаменование – уничтожение знака, т. е. нарушение права собственности.

Статья 72

Тот же характер имеет нарушение других знаков собственности: участки леса с бортными деревьями ограничивались вырубленными на коре знаками, вокруг отдельных полей (рольи) шли межи – нейтральные земельные полосы. В грамоте новгородскому Юрьеву монастырю 1134 г. князь Всеволод велел учинити межу промежь Юрьевым монастырем и Пантелеевым монастырем и обозначил ее направление³³¹ [ГВНП, с. 139]. Нарушение и уничтожение межей, как и установка тына (забора, ограды), нарушающего границы дворового участка (дворной межи), также наказывались продажей. Норма соответствует ст. 34 Краткой Правды, но здесь введено указание на различные объекты земельной собственности и изменен характер ответственности нарушителя – продажа вместо возмещения ущерба.

Перетнеть (от тяти – рубить) – перерубит ограждение в лесу.

Разореть (орати – пахать) – перепашет межу в поле.

Подотнеть – подрубит.

Знаменный – имеющий знак.

Межный – стоящий на меже.

Статья 73

Дубы – наиболее заметные и долговечные деревья – служили естественными ориентирами при установлении межи; на них наносились также знаки.

Статья 74

Статья устанавливает размеры дополнительной платы княжеским судебным чиновникам при взыскании ими продажи. Эта статья имеет близкое соответствие с установлением о поконе вирном (ст. 42 Краткой Правды и ст. 9 Пространной Правды), но посвящена обеспечению деятельности другого чиновника, собиравшего не виры, а продажи. Из продажи в 12 гривен судья получал 2 гривны 20 кун, т. е. 1/5 часть, как и при сборе вир. Кроме того, община, где происходил суд, обязана была обеспечить судью и его помощника (отрока) мясом и другими продуктами по потребности, а их коней – овсом и выплатить перекладную пошлину (см. о ней комментарий к ст. 9 Пространной Правды). Как и при сборе вир, долей уголовных штрафов обеспечивался только сам судья, а его помощник – отрок – получал лишь довольствие. Община оплачивала и стоимость меха – мешка, в котором хранились собранные продажи и отчисления в пользу судьи.

Некоторые исследователи (И. Беляев, А. А. Зимин) считают, что указанные 2 гривны 20 кун должны были выплачиваться судье сверх полученных в продажу 12 гривен, а не входили в состав этой суммы. Но аналогия с выделением вирнику 8 гривен из 40 и 16 из 80, другие расчеты ставок в 60 кун (50 и 10) и т. д. указывают на то, что и здесь судья получал долю продажи. Заглавие и термин наклади нужно, очевидно, относить не к этой доле продажи, а к другим платам (по Е. Ф. Карскому, это расход, издержка), в частности к содержанию общиной судьи с его отроком. Сравнение со статьями о поконе вирном позволяет согласиться с И. Болтиным и А. А. Зиминым, что отрок в первом случае назван вместо старшего княжеского дружинника – судьи (может быть, мечника), который сам приезжал с помощником-отроком. Эта замена связана с тем, что в XII в. в процессе развития дворцово-вотчинной системы управления отроки – младшие члены дружины все больше занимаются выполнением функций княжеских судей; они участвуют и в сборе сметной гривны кун (ст. 20), что должен был делать вирник, и, вероятно, в сборе вир.

Система денежных уголовных штрафов и процентного отчисления пошлин судьям от каждой виры, продажи или сметной гривны не могла не способствовать искусственному увеличению количества уголовных дел князьями, их вирниками, мечниками, отроками и числа связанных с ними штрафов. Об этом писал в конце XI в. современник, вспоминавший древних князей и мужей их, которые не в пример новым не собираху многа имения, ни творимых (искусственных) вир, ни продажь вьскладаху на люди, но оже будяаше правая вира, а ту взимааше и дружине на оружие дая³³² [ПСРЛ, т. V, в. 1, 1925, с. 8-9]

Статьи 75–76

За уничтожение борти (возможно, во время рубки леса) устанавливался трехгривенный уголовный штраф, как и за сожжение борти по ст. 32 Краткой Правды. Кроме того, за дерево, на котором она находилась, – полгривны. Близость построения ст. 75 и ст. 80 может свидетельствовать о том, что плата за дерево – это возмещение собственнику бортного дерева, которым может быть и не князь, а другой землевладелец. Разграбление борти наказывалось той же продажей, а размер возмещения собственнику зависел от того, взят ли был хозяином собранный пчелами мед или нет (пчелы не лажены).

Олек – верхняя часть борти, где оставался мед для питания пчел.

Статья 77

Статья устанавливает пределы ответственности членов общины за преступление (кражу), которое было совершено неизвестным лицом на ее территории. Вора следует искать по его следу. Предполагается несколько случаев. Первый – след вора может вести к селу феодала или к товару – купеческому обозу или пастушескому стану, временно обосновавшимся на земле общины. Второй случай – члены общины (они) определили по следу, что вор ушел за пределы их территории (отсочать от собе следа). Если они этого не сделают, не будут выяснять, куда ведет след, или откажутся это делать, они отвечают за кражу (платят и продажу и возмещение ущерба потерпевшему). Если след выводит на большую дорогу (на гостинец), где нет поселений, или к безлюдному месту (на пусте), община не должна отвечать за кражу. Процедура преследования по следу должна была вестись с участием чужих людей, не принадлежавших данной общине, являвшихся понятыми, чтобы исключить предвзятость ее результатов. Эта процедура отличалась от свода и была неизвестна Краткой Правде. Учитывая разнообразие возможных вариантов, и обеспечивая объективность расследования, статья свидетельствует об определенном развитии процессуального права.

Эта новая статья, не имевшая аналогии в Краткой Правде и возникшая, вероятно, в XII в. (хотя и исходившая из ранних норм), указывает на существование соседской общины, подчиненной феодальному государству и осуществлявшей власть над определенной территорией.

Женути – гнать, преследовать.

Статья 78

Самоуправство относительно смерда со стороны не представителей государственной власти, а рядовых лично свободных смердов карается уголовным штрафом. Кроме того, потерпевшему полагается возмещение ущерба. Не санкционированное властью насилие над боярином карается штрафом, в четыре раза более высоким, но возмещение ущерба остается тем же, что и у простолюдина. М. Ф. Владимирский-Буданов объясняет это отсутствием корпоративности, которая могла бы объединить бояр юридически³³³ [Правда Русская, т. II, с. 575]. По сравнению со ст. 33 Краткой Правды данная статья показывает развитие феодальных отношений на Руси, предполагая существование наряду с лично свободными смердами также частновладельческих (боярских) смердов. Б. А. Романов считал, что вставка в Пространной Правде слова смерд относится только к смерду в первой части статьи, а не к огнищанину во второй ее части³³⁴ [Правда Русская, т. II, с. 576]. По мнению А. А. Зимина, «здесь делается особое ударение на возможность покушения на огнищанина со стороны смерда» ³³⁵ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 173]

Огнищане упоминаются среди новгородской знати в Новгородской Первой летописи: Прииде Ростислав (Мстиславич) ис Кыева на Лукы (будущие Великие Луки) и позва новгородци на поряд (на совет): огнищаны, и гридьбу, и купце вятьшии (лучшие)³³⁶ [Новгородская Первая летопись, с. 219, 1162 г.].

Статья 79

Похищение речных и морских судов наказывается уголовным штрафом в зависимости от цены судна, а само судно должно быть возвращено владельцу. Перечислено пять видов судов: челн – малое пассажирское судно, выдолбленное из ствола дерева; речная лодья – грузовое судно; струг – также речное грузовое судно, гребное или парусное; набойная лодья – большегрузное судно с надставленными в высоту бортами, с палубой; морская лодья – большое килевое судно, также с палубой. Сравнительно со ст. 35 Краткой Правды эта статья показывает значительный успех в судостроении на Руси, что является также свидетельством и распространения судоходства, и развития частной собственности на эти средства транспорта. На страже последней стоит кодификатор, которого, однако, больше интересуют доходы, поступавшие от государственного суда, чем размеры возмещения собственнику.

Статья 80

За повреждение сети для ловли птиц (перевеса) выплачиваются продажа и возмещение собственнику.

Подотнеть вервь – перерубит веревку

Статья 81

Как и в случаях с повреждением борти и похищением из нее меда, предусмотренных в ст. ст. 75–76, кодификатор различает такие преступления, как повреждение ловчей сети и кража из нее диких птиц. Значительная (от 5 до 15 раз) разница в штрафах за похищение ястреба и сокола, с одной стороны, и дичи – с другой, связана с тем, что крупные хищные птицы, специально дрессированные, использовались для охоты. Перечень птиц, которых ловили в XII в., сравнительно со ст. 36 Краткой Правды не изменился – все они были известны на Руси очень давно.

Статья 82

Статья устанавливает за похищение воза сена или дров возмещение потерпевшему в размере 2 ногат, т. е. 5 кун вместо 9 кун по ст. 39 Краткой Правды. Это может свидетельствовать об изменении соотношения цен на указанные предметы и повышение курса денег (серебра или его заменителей). Необычна для Пространной Правды ставка продажи за кражу сена или дров – 9 кун, в то время как уголовные штрафы в ней имеют размеры 60 кун, 3 и 12 гривен. Как предполагают В. И. Сергеевич и А. А. Зимин, размер продажи внесен ошибочно в Пространную Правду из соответствующей статьи Краткой Правды, где ставка 9 кун является возмещением владельцу. Если это так, то можно считать, что здесь при формировании текста Пространной Правды кодификатор пользовался не практикой, записью норм обычного права, а обновлял и приспосабливал к условиям XII в. норму писаного права – Краткой Правды.

Статья 83

За поджог хранилища собранного урожая – гумна или двора (основного комплекса хозяйственных и жилых построек) виновный подвергался потоку и грабежу. Эта архаичная высшая мера наказания относилась только к преступлениям, которые ставили под угрозу самую возможность существования древнерусской семьи. На догосударственный период происхождения этой меры наказания указывает второстепенная, вспомогательная роль княжеской власти в ее осуществлении.

По мнению А. А. Зимина, эта статья свидетельствует, что представители господствующего класса добиваются принятия постановлений, карающих потоком и разграблением лиц, пытавшихся открыто выступать против них³³⁷ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 175].

Статья 84

Намеренное уничтожение чужого коня или рогатого скота влечет за собой уплату продажи по высшей ставке и возмещение ущерба потерпевшему. Противоречие мер наказания за преступление, которое здесь обозначено как конь порежетъ (продажа), и за кражу коня (значительно более сильное наказание – поток (см. ст. 35) можно объяснить тем, что украденный конь мог быть продан, что приносит вору выгоду, а погубленный такой материальной выгоды не приносит.

Урок – в данном случае размер платы за ущерб в результате гибели скота (см. в ст. 45 уроци скоту).

Статья 85

Статья регламентирует порядок использования холопа в качестве свидетеля. Его показания можно привлекать только в исключительных случаях, когда на этом настаивает истец, и то, как оговорено в статье, не для определения действительной виновности обвиняемого (что мог бы сделать свободный свидетель своей присягой), а только для возбуждения уголовного дела против указанного холопом – свидетелем лица. Сама же вина определяется в результате «божьего суда» – испытания железом. Но если испытание железом не приводило к доказательству вины подозреваемого, то обвинитель должен был уплатить ему возмещение, поскольку поверил показаниям холопа. Использование свидетельства холопа в суде указывает на эволюцию положения холопа в сторону феодально-зависимого крестьянина, обладавшего определенной хозяйственной самостоятельностью.

Статья 86

Статья устанавливает размеры судебных пошлин при применении железа в судебном процессе: в государственную казну (железное), судебному чиновнику (мечнику) и судебному исполнителю – детьскому, который и проводил, вероятно, это испытание.

Статья 87

Если испытание железом проводится не потому, что использовано свидетельство холопа, а по подозрению (запа), которое трудно проверить (человека видели ночью около места преступления), или по показанию свободного, но оно не докажет вины обвиняемого, то возмещение ему не полагается, а обвинитель платит только железное.

Железное – судебный штраф

Статья 88

В Русской Правде до сих пор не предусматривалась защита жизни свободной женщины, а уделялось внимание только материальному ущербу, который наносило феодалу убийство принадлежащих вотчинному хозяйству ремесленницы, кормилицы и просто рабы (ст. ст. 15–17 Пространной Правды). Значит ли это, что жизнь женщины не была защищена, и ее мог убить каждый? Конечно, нет. Церковное законодательство, судя по Уставу кн. Ярослава о церковных судах, охраняло честь замужней женщины и дочери и наказывало не только изнасилование, но и избиение, и оскорбление словом. Памятники древнерусского права, соединявшие светские и церковные нормы, такие, как международные договоры Новгорода с Готским берегом конца XII в., Смоленска с Ригой 1229 г. и середины XIII в., также охраняют честь женщины. Но церковное законодательство не устанавливало ответственности за убийство женщины перед церковной властью. Это свидетельствует о том, что такое преступление подлежало не церковной, а светской юрисдикции – княжеской. Таким образом, можно считать, что ст. 88 была заимствована Пространной Правдой из предшествующего источника, отличавшегося от Краткой Правды и содержащего нормы права, также относившиеся к раннему времени. Половинная ставка уголовного штрафа за убийство женщины по сравнению с мужчиной находит аналогию в половинной ставке штрафа за оскорбление женщины в Краткой редакции Устава кн. Ярослава о церковных судах: за острижение головы и бороды там установлено 12 гривен (кун), за избиение чужой жены – 6 гривен (кун).

Тем же судом судити – процедура установления виновного в убийстве и суда та же, что при убийстве мужчины. Изменение в списках Пушкинской и Карамзинской групп на виновата показывает, что позднейший редактор Правды XIII–XIV вв. видел различие в том, была ли женщина убита без вины с ее стороны или в ответ на ее виновные действия. Этот редактор считал, что полувирье платилось только во втором случае, а первое убийство, без смягчающих обстоятельств, могло, следовательно, наказываться полной вирой. Однако сведении, подкрепляющих такое разделение, в нашем распоряжении нет. В. И. Сергеевич и М. Ф. Владимирский-Буданов считали чтение виновата первоначальным, причем М. Ф. Владимирский-Буданов относил второй случай в статье к убийству мужем своей жены «за преступление против семейных прав»³³⁸ [Правда Русская, т. II, с. 604]. Так полагал и Л. В. Черепнин³³⁹ [См.: Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М., 1969, с. 41]. Однако внутрисемейная компетенция мужа не входила в княжескую юрисдикцию, а церковь налагала за такие нарушения свои наказания (лишение прав христианина или ущемление их на определенный срок), а не денежные штрафы.

Статья 89

За убийство холопа или рабы вира не платилась. За это преступление предусмотрена продажа, и то только в том случае, если убийство не было спровоцировано самими челядинами. Хозяину холопов, потерявшему свое имущество, уплачивается урок. Размер этого урока мог быть 5 или 12 гривен, в зависимости от хозяйственной ценности холопа (см. ст. ст. 15–17). Здесь имеется в виду, конечно, убийство чужого холопа, так как убийство хозяином собственного холопа также считалось не преступлением, а только грехом – нарушение моральной религиозной нормы и соответственно влекло за собой духовное наказание.

Статья 90

Статья начинает раздел Пространной Правды, посвященный наследственному праву (ст. ст. 90–109), представляющий собой новый кодекс, не известный Краткой Правде.

В ней устанавливается особое юридическое положение смердов в отношении наследства. Их права ограничены. По смыслу первой части статьи оставшиеся после смерда дети не имели права наследования его имущества. Так понимали эту часть статьи и некоторые переписчики Правды в XIV–XV вв., добавляя слова без детии. Однако вторая ее часть уточняет смысл нормы: в том случае, если у смерда оставались дочери, они получали часть наследства, если они не были выданы замуж, на прокормление и, вероятно, свадебное приданое. Такое противопоставление двух условий указывает на то, что в первом случае имелось в виду, что смерд умрет не без детей вообще, а только без сыновей. Княжеская власть была заинтересована в существовании устойчивого хозяйства смерда, на котором не отражались бы смерть главы семьи и вступление во владение следующего поколения смердов. Вместе с тем она препятствовала выходу этого хозяйства из круга смердов и переходу в собственность членов других сословных групп, что могло бы иметь место, если бы дочери наследовали его и передавали в качестве приданого за пределы этого круга. С этим связано появление своеобразного русского права мертвой руки. Смерд здесь не общинник, а зависимый от княжеской вотчины земледелец, потерявший общинные наследственные и, вероятно, другие права, но возможно, что в результате брака дочери вотчинного смерда со смердом-общинником его владение могло вновь войти в число общинных, с чем и борется княжеское законодательство.

Безажю в Пушкинском списке может быть понято как наречие без наследника³⁴⁰ [Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. I. М„ 1975, с. 92]. Близкое к нему слово безатщина, безащина (от беззадщина) – выморочное имущество, имение, не имеющее наследников. По древнерусскому церковному праву, безатщина людей, зависимых от церкви и монастырей, должна была идти епископскому или митрополичьему волостелю.

Задница, в некоторых списках статок – наследство.

Статья 91

В статье противопоставляется наследственное право различных групп феодального класса такому же праву смердов, подтверждая, что после смерти бояр и дружинников наследуют их сыновья, а при отсутствии последних – дочери. Переход феодальной собственности через дочерей в чужие руки не грозил выходом ее за пределы класса феодалов. Появление в некоторых списках XV в. в заглавии чтения и о людстей, как считал Н. А. Рожков, может относиться не к ст. 91, а к ст. 92, объединенной тем же заглавием³⁴¹ [Правда Русская, т. II, с. 631]. Но поскольку правом на безатщину лично свободных людей князь не обладал, эта вставка в заглавие подтверждала право на наследование дочерьми не только феодалов, но и более широких кругов населения. Б. А. Рыбаков вслед за А. Е. Пресняковым видит в ст. 91 отмену более раннего права мертвой руки сеньора, осуществленную в интересах бояр³⁴² [Рыбаков Б. А. Смерды, с. 52].

Статья 92

В статье устанавливается существование обеих форм наследования – по завещанию и по закону. Наследниками без завещания в этой статье выступают только дети. Были ли наследниками по завещанию тоже только дети, на основании этой статьи сказать трудно: она начинается с условия, что наследодатель уже передает свое имущество детям, а не предписывает это. М. Ф. Владимирский-Буданов отстаивает мнение, что наследниками могли быть только дети, и поэтому «наследство по закону и наследство по завещанию – в сущности тождественны»³⁴³ [Правда Русская, т. II, с. 636]. Однако ко второй половине XIII в. относятся указания, что круг наследников по закону был более широким. Новгородский Синодальный список Правды 1282 г. опускает в этой статье упоминание детей и тем самым указывает на возможность завещания дома не только по прямой нисходящей линии, но и по боковым. В сохранившихся завещаниях этого времени волынского князя Владимира Васильковича, умершего в 1288 г., в качестве наследников выступают его брат и жена³⁴⁴ [ПСРЛ, т. II, с. 902-904], в завещании Климента новгородскому Юрьеву монастырю (до 1270 г.) он оправдывает передачу своих имений тем, что у него не было наследников (зане да не было у мене брата, ни сыну)³⁴⁵ [ГВНП, с. 163]. Это позволило некоторым исследователям (В. И. Сергеевичу, В. Н. Сторожеву, Н. А. Максимейко, С. В. Юшкову) составить мнение о том, что круг наследников-родственников по завещанию мог быть более широким. В тексте Устава князя Владимира о десятинах начиная с рубежа XII – XIII вв. или первой половины XIII в. среди дел, подлежащих юрисдикции церкви, указано: братья или дети тяжються о задницю, в его текстах XIII – XVI вв. упоминается также о наследственных тяжбах между сестрами и детьми и внутри племени, т. е. вообще между родственниками. В новгородском Уставе Всеволода о церковных судах также упоминаются споры о наследстве братьев или детей. В Псковской Судной грамоте завещатель мог оставить наследство племяннику (ст. 100), а сын терял право наследования по закону, если он отказывался содержать отца до его смерти (ст. 53).

А на самого часть дати души – упоминание части имущества, отдаваемого в этом случае на помин души (в церковь или монастырь), свидетельствует о том, что составитель обладал христианским религиозным сознанием.

Ряд – установление, распоряжение, при нескольких участниках – договор, соглашение.

Дом – имущество, главным образом движимое, в отличие от двора (см. ст. 83), включающего и движимое, и недвижимое имущество;

 

Статья 93

Статья устанавливает наследственные права вдовы. Если вдова не выйдет еще раз замуж (сядет по муже), она получает на жизнь определенную часть имущества мужа (выдел). В Синодальном списке уточняется, откуда должна быть взята эта часть, – за счет уменьшения доли взрослых детей. Кроме того, вдова остается собственницей всего того, что было подарено мужем (украшения, одежда и пр., что можно было возложить – надеть на нее). Эта норма была связана со стремлением передать имущество отца сыновьям, а право вдовы на наследство могло привести к уходу его в руки нового мужа вдовы и его детей. По мнению А. А. Зимина, эта статья изменяет в условиях развития феодальных отношений старое общинное право наследования, по которому вдова оставалась полновластной хозяйкой имущества покойного супруга³⁴⁶ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 181].

Статья 94

Статья свидетельствует о существовании раздельной собственности супругов и особых правах на наследование этой собственности детьми. Имущество, принадлежавшее первой, покойной жене оставившего наследство, наследуется детьми не от второго, а только от первого брака. Это распространяется и на то ее имущество, которое он после ее смерти подарил своей второй жене, т. е. их мачехе. Особое имущество жены складывалось из приносимого ею в дом мужа приданого и подарков мужа. Любо си… обаче – даже если… все равно. О применении норм этой статьи свидетельствует новгородская берестяная грамота №9 третьей четверти XII в.

Статья 95

Статья подтверждает древнерусскую норму, согласно которой дочери при наличии сыновей – их братьев не наследуют после отца, но они обеспечиваются приданым, которое после смерти отца выделяется им братьями. Эта норма касалась свободного населения. По Уставу князя Ярослава о церковных судах родители обязаны были выдать дочь замуж, в противном случае они облагались штрафом в пользу церковной власти. В XV в. дочери уравнены в наследственных правах с сыновьями³⁴⁷ [Судебник 1497 г. – Судебники XV-XVI вв. М.-Л., 1952, с. 27; Соловецкий извод Устава Всеволода конца XV в. – ДКУ, с. 158].

Статья 96

Данная статья, как и следующая ст. 97, является механической вставкой в раздел о наследстве. Строительство деревянных городских укреплений и башен велось под руководством городника самими горожанами и окрестными жителями, являясь повинностью. Они же оплачивали и пребывание городника в денежной и натуральной формах. Он (вероятно, вместе с отроком, как вирник в ст. 9 и мостник в ст. 97) получал плату за труд в начале и в конце работы по сооружению каждой го-родни, деньги и продукты из расчета по неделям на себя и на четырех находившихся при нем коней.

Часть крепостной стены из бревен в виде сруба длиной в бревно называлась городня. При пожаре во Владимире в 1563 г. сгорело стены от реки от Клязмы и разметали (разобрали) 170 городень да 4 стрельницы (башни)…³⁴⁸ [Мрочек-Дроздовский. Материалы для словаря, с. 31].

Городник – архитектор, руководитель строительства, бывший княжеским чиновником.

Волога (влага) – питье.

Статья 97

Такая же система оплаты распространялась и на строительство мостов. Руководитель строительства – мостник – вместе с отроком получал с общины, на территории которой строился или ремонтировался мост, денежную плату в зависимости от длины полотна моста и количества опор – городней, а, кроме того, питание и овес для коней.

Лукно, уборок – меры объема сыпучих тел.

Одину – один раз на все время.

Мостник – княжеский чиновник, руководитель строительства деревянных мостов.

Уроци (уроки) – установленное количество чего-либо.

Локоть – мера длины.

Городня в мосту – опора, сложенная в виде сруба из бревен и засыпанная камнем.

Статья 98

Существование холопства и других форм личной зависимости способствовало возникновению интимных связей феодала с принадлежащими ему женщинами-рабами. Дети господина, рожденные от робы, считались незаконными и поэтому не являлись наследниками, но после смерти господина и они и их мать, согласно норме Правды, получали свободу.

Статья 99

Статья посвящена праву опеки над сиротами и имеет в виду, очевидно, семью горожанина – купца или ростовщика. Если после смерти отца в семье оставались малые дети, и мать выходила вторично замуж, то опекуном их назначался один из близких родственников или им мог быть отчим. Этому опекуну передавалось во временное пользование движимое и недвижимое имущество несовершеннолетних, причем передача ценного имущества, служившего источником существования хозяина дома, осуществлялась при свидетелях. В статье оговариваются обязанности и права опекуна. Он имеет право продолжать торговую деятельность и брать себе доходы от нее, но обязан вернуть стоимость самого товара наследникам по окончании опеки. Приплод от скота и детей челяди, родившихся за время его опеки, он обязан отдать подопечным. Все утраты имущества, которые произошли по его вине, он также должен был восполнить. Окончание опеки связывается с достижением подопечным зрелости (донеле же возмогуть), без точного фиксирования возраста.

По мнению А. А. Зимина, «статья корнями уходит в седую старину» и в ней публичной властью являются не княжеские чиновники, а люди, т. е. члены общины³⁴⁹ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 182]. Местное и раннее происхождение этих норм несомненно, его подтверждает и отсутствие упоминаний в статье церковной власти, которая претендовала на дела, связанные с опекой (см. также ст. 105). Но люди упоминаются здесь, как и в ст. 105, в качестве свидетелей, а не вершителей процесса. В ст. 50, говорящей о передаче денег в рост, также предписывается делать это при свидетелях, которые являются, вероятно, соседями.

А не джи (дюжи) ся будуть – и если не будут в состоянии.

Печаловати – заботиться.

Срезить (от рез) – получит прибыль от данных в долг денег.

Истый – первоначальный, оставленный в наследство.

Ряд – зд. порядок, установление.

Статья 100

Статья закрепляет за младшим сыном при наследовании без завещания родительский дом со всеми связанными с ним хозяйственными помещениями.

По мнению Н. А. Максимейко и А. А. Зимина, статья ограничивала волю завещателя, если он хотел оставить свой двор другому сыну (одно из значений слова всяко – в любом случае, непременно). Однако вряд ли есть основание так сужать право наследования по завещанию. Этому противоречат слова в списках всяк, всякому, всякой, которые не имеют двойного смысла (как всяко). Статья свидетельствует, что взрослые дети жили в своих домах и с родителями, как правило, оставался только младший из них.

Всяк – каждый, любой.

Статья 101

Статья примыкает к ст. 99. Вдова при малолетних детях обязана сохранять имущество семьи (юридически – имущество мужа) для передачи его детям. Если она его утратит и оставит детей без средств, а сама найдет обеспечение, выйдя вторично замуж, то обязана выплатить детям утраченное, вероятно, из средств второго мужа (на это указывает смысл контекста и слова в некоторых списках).

Статья 102

Вдова имеет право пожизненно жить во дворе своего покойного мужа, несмотря на возражения ее детей. Она остается главой семьи и хранителем всего ее имущества, оставленного мужем, препятствуя самочинным действиям детей. Вероятно, при достижении ими самостоятельности, после раздела имущества по завещанию или закону, она получает причитающуюся ей часть (выдел) и сохраняет право жить в доме. И. Беляев, Н. Дювернуа и Н. Рожков предполагали здесь условие, при котором вдова примет к себе в дом второго мужа³⁵⁰ [Правда Русская, т. II, с. 672. 674]. Однако термин седети кроме общего значения имел в древнерусском праве смысл именно сохранения безбрачия (сядет по мужи в ст. 93, ворчеться седети в ст. 101, аже девка засядеть – не выйдет замуж – в Уставе кн. Ярослава о церковных судах).

Без дела – без раздела, может быть – без распоряжения о разделе наследства, т. е. без завещания.

Ворчеться (от вречися) – обещается. В некоторых списках осмыслено как Оборочется – будет вынуждена, обречена (см.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. т. II, стб. 535).

Статья 103

Нормы наследования имущества матери отличались от права наследования после смерти отца, хотя здесь также существовало наследование по завещанию и по закону. Дети не могли претендовать на раздел материнской части, но она сама могла определить своего наследника или своих наследников, в том числе и дочерей (см. ст. 106). По закону наследство матери переходило тому, с кем она жила до смерти, или тому, кто обеспечивал ее пропитание. Были ли это обязательно ее дети, хотя бы от первого или второго брака? Это предполагается, но не безусловно. Вдова могла жить у своих родственников по боковой линии (сестры, например) и оставить свое имущество им.

Статья 104

Статья отражает существование четко оформленного в сознании законодателя понятия частной собственности в семье, связанной с личностью ее главы – мужа. В этом случае, если после смерти первого мужа семейным имуществом пользовалась вдова с его детьми и со вторым мужем (их отчимом) и его детьми, родившимися в этом втором браке, наследование по закону определяется тем, что было нажито и осталось после смерти каждого из этих отцов: дети (сыновья) первого наследуют только его имущество, дети второго – только то, что принадлежало ему до брака или было нажито в этом браке.

Статья 105

Статья продолжает изложение норм, связанных с той же ситуацией. Если второй муж во время пользования наследством первого утратит что-либо из него, то сын – наследник его обязан по показанию свидетелей восполнить своим сводным братьям утрату и не может претендовать на наследование имущества первого мужа своей матери.

Статья показывает, что наследование по древнерусскому праву предполагает не только получение имущества, но и переход на получившего наследство обязательств, не выполненных умершим. Эта норма зафиксирована и в договоре Смоленска с Ригой 1229 г.: Аже латинин дасть княжю холопу в заем или иному добру человеку, а умреть не заплатив, а кто емлеть его останок, тому платити немчину³⁵¹ [Памятники русского права. Вып. второй, с 60-61].

Статья 106

Статья содержит дополнительные уточнения к нормам ст. 103. Мать имеет право оставить свое имущество по завещанию без ограничения любому из детей, сыну или дочери, как от первого, так и от второго брака, руководствуясь только отношением к ней детей.

Статья 107

Кроме пошлин, которые платились осужденными, в XII в. были введены еще дополнительные пошлины с выигравших процесс. На это указывают слова кому помогут, если их понимать так, что судебные чиновники осуществляют своеобразную помощь в процессе между истцом и ответчиком. Величина таких дополнительных пошлин значительно меньше, чем собираемых с осужденного, однако конкретный размер их неясен. С виры в 40 гривен указано 9 кун, т. е. примерно 1/200, а с преступления, облагаемого продажей в 12 гривен,– 30 кун, т. е. 1/20. Возможно, что в первом случае надо видеть описку; там скорее должны были стоять 2 гривны (100 кун). Возможность такой описки подтверждают списки Пушкинской и Карамзинской групп, которые сохранили текст, вероятно, более близкий к архетипу, где 9 кун пошлин и 9 кун векош метельнику отнесены также к делу по освобождению челядина. Если 9 кун составляют 1/20 продажи по этому делу, то сама продажа должна составлять 3 гривны 30 кун. Возможно, что описка в архетипе возникла в результате случайного перенесения на пошлины от виры ставок пошлин за освобождение челядина. Принадлежность чтений Пушкинской и Карамзинской групп к архетипному тексту Пространной Правды подтверждает соответствие их судебным делам (ст. 109) по всем спискам (бортная, ролейная земля, освобождение челядина).

Нарушение собственности на пашенную землю (от ролейной земли), судя по величине пошлины с выигравшего процесс, наказывалось также продажей в 12 гривен. При удовлетворении иска челядина о свободе, пошлину по нему платил сам освобожденный. Об отпуске челяди на волю говорят также ст. 61 (применительно к закупу), ст. 98 (применительно к робе – сожительнице свободного) и ст. 109, но этим, вероятно, случаи отпуска не ограничивались.

В некоторых списках ст. 107 (как и ст. 109) опущена. Это может свидетельствовать о том, что в XIV – XV вв. она уже не отражала действовавшего права в тех местах, где переписывались соответствующие рукописи.

Без языка ли умреть – если по состоянию здоровья не сможет сделать завещательного (устного) распоряжения.

Иночим – первый муж по отношению ко второму.

Людье вылезуть – окажутся свидетели, подтверждающие утрату.

От бортное зели – нарушение прав собственности на бортный участок в лесу.

Метельник – зд., как и в ст. 9, вероятно, лицо, ведущее письменный учет собранным вирам и пошлинам (см. варианты: метник, метальник от слов мета, метить наряду с метельник, митник).

От головы – при обвинении в убийстве.

Статья 108

Статья свидетельствует об отнесении споров братьев между собой о разделе наследства к княжеской компетенции, однако она изложена в условной форме (если спорящие обратятся к княжескому суду), как считал еще Н. Дювернуа. На этом основании предполагается, что они могут обратиться по данному делу к другому органу. Действительно, судя по Уставу кн. Владимира, на участие в решении конфликта, когда дети или братья тяжутся о задницы, претендовала церковь. М. Ф. Владимирский-Буданов, В. И. Сергеевич, А. Е. Пресняков и Я. Н. Щапов видят здесь конкуренцию судов, к которым могли обратиться тяжущиеся. Иное мнение имел Е. Е. Голубинский, считавший, что наследственные дела подлежали только княжескому суду. В качестве судьи выступает по такому делу детский, который получает высокую пошлину в размере одной гривны кун.

Статья 109

Статья завершает группу из трех статей о судебных пошлинах. В ней идет речь о пошлинах, взимаемых при принесении роты. О такой присяге говорят договоры Руси с Византией, ст. 10 Краткой Правды и ряд статей Пространной Правды. Статья тесно связана с нормами ст. 107 по тексту списков Пушкинской и Карамзинской групп. Кто платил пошлину? Так же, как по ст. 107, это делал истец, возбуждавший судебный процесс. Именно он был заинтересован в проведении данной процедуры.

Статья 110

Статья начинает последний раздел Правды, который вслед за А. Е. Пресняковым называют уставом о холопстве. В статье устанавливаются три случая утраты личной свободы и перехода в состояние полного (обельного) холопства. Первый случай – продажа человека при свидетелях. В. И. Сергеевич и С. В. Юшков считают, что здесь речь идет о самопродаже. Второй случай – женитьба на робе без соответствующего соглашения. Третий – вступление в должности тиуна и ключника также без соответствующего соглашения.

Продажа в холопы должна совершаться при свидетелях, а сам продаваемый должен также присутствовать при этом, видеть внесение в счет платы за себя хотя бы одной ногаты. Женитьба на робе превращала свободного в холопа, принадлежащего ее господину. Однако жених мог заключить (вероятно, также при свидетелях) с господином невесты договор, по которому если не будущие дети, то он сам мог сохранять свободу на определенных условиях. По норме XV в. и выход свободной замуж за холопа также лишал ее независимости, но если она не знала о его социальном положении, то имела право расторгнуть с ним брак. Наконец, третий случай предусматривает службу тиуном и ключником – исполнителем воли господина в его доме и хозяйстве, которыми могли быть только несвободные люди, ибо доверие к ним господина было связано с неограниченным правом распоряжаться их судьбой и наказывать. Вступление в должность ключника, находившее символическое выражение в ношении с собой ключа от господского хозяйства, делало свободного человека также холопом. Однако норма Пространной Правды предусматривает и здесь ограничение, если при поступлении в услужение свободный заключал с господином соглашение о своих правах и обязанностях, например холопство на срок службы и освобождение при отказе ему в службе или по смерти господина.

Статья не перечисляет все источники холопства: за ее пределами остаются такие пути, как рождение от холопа, плен, попытка бегства закупа. Смысл статьи – в регламентации условий закрепощения и проведении малозаметной грани, когда одно и то же социально-экономическое состояние в зависимости от того, оформлено ли оно юридически, ведет к обельному холопству или к положению рядовича, тем самым – в ограничении источников полного холопства. Это свидетельствует о все большей роли, которую играли в княжеском и боярском хозяйствах другие категории феодально-зависимого населения.

Статья 111

Статья тесно связана с предыдущей. Отработки денежной ссуды (дачи), или ссуды зерном, а также процентов по ним (придатка) не ведут к состоянию полного холопства; предполагается, что взявший их может отработать все, и на этом его обязанности кончатся. По Правосудию митрополичью (XIV – XV вв.), челядин-наймит мог уйти от господина, выплатив ему вдвое задаток³⁵² [ДКУ, с. 210, ст. 29]. Однако фактически значительная ссуда не могла быть отработана в течение всей жизни, и зависимость распространялась на детей должника, остающихся в наследственном зависимом положении. По дополнительной статье О сиротьем вырядке отработка крестьянки с дочерью за год составляла 1 гривну на каждую. Эта зависимость не превращается в юридически оформленное полное холопство, но обнаруживает значительную близость к положению закупа или наймита, не упоминаемого в уставе о холопстве, который также берет у феодала ссуду (купу, дачу, милость) и остается зависимым от него до окончания отработок или выплаты за нее. Законодатель и здесь стремится сохранить зависимость крестьянина, не переходящую в полное холопство. По мнению Б. А. Романова, законодатель в ст. 111 защищал интересы церкви, выступая против порабощения милостников светскими феодалами. Церковный характер статьи он обосновывал применением в ней необычной для Правды терминологии (дача, хлеб, милость, придаток)³⁵³ [Правда Русская, т. II, с. 715]. М. Н. Тихомиров видел в этой статье защиту милостников – мелких феодалов холопские места на боярском и княжеском дворах³⁵⁴ [Тихомиров М. Н. Условное феодальное держание, с. 104].

Статья 112

Статья устанавливает денежную плату за сознательное пособничество беглому холопу. Ставка 5 и 6 гривен, совпадающая со ставками возмещения господину за убийство его холопов по ст. 16 Пространной Правды, и отсутствие упоминания о публичной власти, заинтересованной в получении штрафа, заставляют считать, что здесь закреплена также архаичная норма возмещения владельцу стоимости холопа и робы, которую, как и следующую – ст. 113, А. А. Зимин относит к X в. Однако в этом случае применялись, как считал М. Ф. Владимирский-Буданов, и уголовные штрафы, установленные в ст. ст. 32 и 38.

Статья 113

За удержание беглого холопа и извещение господина о поимке его задержавшему полагается вознаграждение от этого господина, но захвативший и затем упустивший раба неудачник наказывается штрафом, правда, уменьшенным на ту сумму, которую он имел право получить за удержание.

Заповесть – публично объявит.

Переем (переим) – вознаграждение за помощь в обнаружении беглого холопа или преступника.

Статья 114

Хозяин убежавшего холопа, выследив его в каком-либо городе, может рассчитывать на помощь в его задержании городского отрока, выделяемого для этого посадником, и платит ему за такую помощь вознаграждение. Условный характер фразы а будеть посадник не ведал его позволяет считать, что, если посадник сам знал о беглом челядине, он сам должен был предпринять меры к его задержанию и возвращению хозяину. Это свидетельствует о том, что в XII в. наряду с истцом – инициатором и исполнителем розыска беглого холопа выступает уже государственная власть.

В списках Розенкампфовского вида устрелитъ предполагает вооруженную (с луком и стрелами) охоту на беглого холопа. В хороме, хоромине, в храме – эти чтения отражают переосмысление нормы, предполагая право убежища в доме феодала или в церкви. Слово наместник в списках Карамзинской группы заменяет слово посадник, отражая существование наместнического управления в городах Северо-Восточной Руси в XIII-XIV вв. Норма ст. 114 нашла отражение в новгородской берестяной грамоте №411 конца XIII в.

Досочиться – выследит.

Отрок – младший судебный или административный исполнитель.

Вязебная – оплата за задержание, за то, что пойманный будет связан.

Пагуба – ущерб.

Статья 115

В отличие от сознательного пособничества (ст. 112), помощь, оказанная беглому холопу по неведению о его положении, не наказывается, если его укрыватель подтвердит свое неведение присягой.

Усрячеть – встретит.

Повесть деет – разговаривает.

Статья 116

Холоп не обладал правом брать от своего имени деньги или материальные ценности. Если ему обманом удалось это сделать, то отвечал за возвращение долга его господин, а если он не хотел признавать его долги, то мог отдать своего холопа заимодавцу. Если же заимодавец дал деньги, зная, что он дает их холопу, то он не имеет права требовать их с его господина. Эта статья, как и следующая, свидетельствует, что холопы в феодальном городе XII в. на практике широко занимались торговлей и финансовыми операциями, но должны были делать это только с согласия своих господ. Против нарушения этого принципа и выступает законодатель в ст. 116. В условиях международной торговли княжеский или боярский холоп (тиун или ключник) участвовал в сделках наравне со свободным человеком, пользуясь доверием, как об этом свидетельствует договор Смоленска с Ригой 1229 г.³⁵⁵ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 60, ст. 7].

Вложить, в других списках правильнее вылжеть – обманом получит.

Статья 117

Статья дополняет норму предыдущей статьи. Холоп участвует в торговле по поручению господина, но последний в этом случае оплачивает его долги и не может отказаться от него. По мнению С. В. Юшкова и И. И. Смирнова, это свидетельствует о росте правоспособности холопов.

Статья 118

Купивший холопа не у его хозяина обязан вернуть его собственнику. Если он присягой подтвердит, что был введен в заблуждение, то может получить деньги с продавца обратно. Если же такой покупатель знал о неправомерности сделки, то он терял уплаченные деньги.

Некоторые исследователи (М. Ф. Владимирский-Буданов, Л. Гётц, Б. А. Романов) видят здесь самопродажу холопа, желавшего незаконно получить деньги, которые причитались бы его хозяину. Статья показывает, что в условиях феодального города холоп экономически мог не быть привязан к хозяйству своего господина и условия позволяли ему действовать самостоятельно, хотя господин сохранял на него права, и кодификатор стоял на его стороне.

Кренеть — купит

Статья 119

Статья примыкает по смыслу к ст. 117, уточняя права и обязанности господина, которому принадлежит торгующий холоп. Господин сохранял ответственность и за холопа, находящегося в бегах, имея право на полученную последним в торговле прибыль. В то же время он оставался обязанным возместить долги холопа и не мог отказаться от него.

Статья 120

Господин бежавшего холопа отвечает по существующим нормам и за то чужое, что тот унес с собой. Эти нормы (уроки) частью изложены в ст. ст. 41–46, где за кражу холопом установлено возмещение пострадавшему в размере двойной цены украденного. Б. Д. Греков предположил, что здесь кто не холоп, а зависимый смерд, поскольку в уставе о холопах это местоимение не применяется к холопам.

Статья 121

Семья холопа, виновного в воровстве, не следует его судьбе, если она не помогала вору. При участии жены и детей холопа в краже или в сокрытии краденого господин должен поступить с ними так же, как и с самим холопом. Если в воровстве принимали участие свободные, то они наказываются уголовным штрафом. Формы и размеры ответственности в каждом случае были указаны в соответствующих статьях Правды. Как отметил А. А. Зимин, установление о соучастии свободных в воровстве добавлено в статью позднее, поскольку устав о холопах продажи не знает³⁵⁶ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 188]

Дополнительные статьи

Статья О коне

Статья касается торгового права. Она разрешает вернуть купленного коня продавцу и получить обратно деньги, если в коне обнаружится скрытый недостаток или болезнь. Эта общая норма «привязана» к конкретным обстоятельствам, когда купленный конь принадлежал княжеской конюшне (конь… княжь), а покупателем выступает боярин, купец или — сирота (эту норму применительно к купленной корове см. в ст. 118 Псковской Судной грамоты).

По мнению А. А. Зимина, статья «ведет к новгородской действительности XIII –XIV вв.». Эта статья входит в состав Пространной Правды (следует после ст. 87) в Пушкинском списке XIV в. и в Соловецком V 1493 г.

Сироты – феодально-зависимые крестьяне

Червь – болезнь.

Проесть – рана или язва.

Осподарь – господин.

Серебро – деньги.

Статья О бесчестии

Статья представляет собой запись о размерах и формах денежного возмещения за оскорбление, которые зависят от родовитости потерпевшего. Размер возмещения определяется правом двух поколений предков потерпевшего по женской линии (матери и бабушки) получать его в золоте (очень больших ценностях, что свидетельствует об их боярском происхождении) или в серебре, т. е. так, как зафиксировано в Пространной редакции Устава кн. Ярослава (ст. ст. 2–4, 7, 30). По буквальному смыслу статьи, если мать или бабушка обесчещенного обе имели боярское происхождение, он получал право на возмещение (взяты ему) в размере 50 гривен (или для великого боярина за 5 гривен золота – 250 гривен); если боярское происхождение имела только мать потерпевшего, т. е. оно не было наследственным в двух поколениях, то возмещение за бесчестье составляло гривну серебра – семь с половиной гривен кун. Статья говорит о нанесении бесчестья, т. е. тяжелого оскорбления действием. Кто был ему подвергнут? Судя по статье О мужи кровава, где бесчестье упомянуто трижды и связано с избиением мужа и великого и меньшего боярина, а также мужа и людина, это оскорбление, нанесенное феодалу, представителю социальных верхов. Однако штрафы и возмещения в гривнах золота применительно к оскорблениям, нанесенным мужчинам, в известных древнерусских источниках отсутствуют. Вместе с тем Устав кн. Ярослава о церковных судах, в котором за умыкание, изнасилование и избиение жены или дочери боярина установлены гривны золота, позволяет предположить, что здесь могло иметься в виду бесчестье, нанесенное главе семьи в результате оскорбления его жены или дочери. Однако не исключено, что ставки в золотых гривнах, сохранившиеся только в акте церковного права применительно к охране чести женщины-боярыни, существовали и играли роль при определении возмещения за оскорбления, нанесенные мужчинам-боярам. Кроме статей О «мужи кровава», в случае оскорбления боярина действием и словом наместницы судят ему по его отечеству безщестие и по Двинской уставной грамоте конца XIV в.

Статья указывает на существование в Древней Руси феодальных групп, пользовавшихся наследственными привилегиями, связанными с давностью их аристократического положения, причем исчисление давности велось по женской линии. Это предполагает составление генеалогических древ боярских родов и какие-то доказательства принадлежности представительниц предшествующих поколений к числу тех, кто был в золоте. Судя по двойному денежному счету на гривны серебра и гривны кун, статья не может быть старше времени составления договора Новгорода с Готским берегом конца XII в. (где упоминаются и гривны старые, гривны старых кун и гривны серебра) и договора Смоленска с Ригой и Готским берегом середины XIII в. (ставки в гривнах серебра, являющиеся перерасчетом ставок в гривнах кун). Это указывает на XIII в. По мнению А. А. Зимина, статья составлена позднее начала XIII в., поскольку в ней соотношение гривны серебра и гривны кун показывает значительное обесценивание последних³⁵⁷ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 212]. Как выяснил В. Л. Янин, соотношение этих денежных единиц в статье указывает на ее составление не позднее конца XIII в. Эта статья следует за текстом Пространной Правды в списках Археографического вида Пушкинской группы и находится среди дополнительных статей к Закону Судному людем в других списках юридического сборника, включающего Правду.

Статья О ковании мужем

Статья устанавливает тарифные ставки (железное), полагавшиеся полицейскому чиновнику за заковывание в железа (оковы, кандалы) обвиняемого. Заковывание обвиняемого, судя по договору Смоленска с Ригой 1229 г. (ст. 4) и Двинской уставной грамоте (ст. 8), производилось тогда, когда он не мог представить поручителя в том, что не скроется. По мнению М. Н. Тихомирова, статья возникла не ранее XIV в.³⁵⁸ [Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде, с. 151], хотя включение ее нормы в договор 1229 г. позволяет отнести ее по крайней мере к XIII в. Статья примыкает к тексту Пространной Правды в Соловецком V списке 1493 г. Пушкинской группы.

Статья О судных кунах

Статья фиксирует норму, согласно которой денежные возмещения потерпевшему, присужденные судом, но не выплаченные сразу, не облагаются ростом (процентами) и не ведут к увеличению задолженности, как это было принято по денежным суммам, данным в долг. Статья находится в составе Пространной Правды Карамзинской группы списков (после ст. 22).

Статья О сиротьем вырядке

Статья устанавливает срок отработки феодалу вдовой умершего рядовича-закупа за взятую им в свое время бессрочную ссуду. Эта отработка для двух женщин ограничивается сроком в 12 лет и исходит из расчета: один год страды (здесь: работы на господина) одного человека за 1 гривну, т. е. в денежном выражении – 24 гривны.

Статья также находится в составе Пространной Правды в списках Карамзинской группы (после ст. 52).

Вырядок (от слова ряд – соглашение) – установление об изменении ряда, о прекращении его действия через определенный срок.

Статья О муке

Статья определяет ставки штрафов, которые заменяют применение мук – ареста под надзором дворянина (полицейского чиновника) и публичного наказания кнутом.

Судя по приписке со ссылкой на князя Ярослава, редактор Карамзинской обработки Правды всю ее, вплоть до последней статьи, относил к знаменитому законодателю XI в. Княжеские дворяне упоминаются в договорах Новгорода с великими князьями начиная с 1264 г. Наказание кнутом в Пространной Правде не фигурирует, но известно памятникам XV в.

Утяжют — присудят.

Статья О человеце

Человек, обманом получивший деньги и пытающийся скрыться в другой земле, т. е., по М. Ф. Владимирскому-Буданову, злостный банкрот, не может пользоваться доверием, так же, как и вор. Реалии статьи имеют очень широкие территориальные и хронологические пределы, с XII по начало XV в., к которому относится старший список. А. А. Зимин относит эту статью к Новгороду XIII –XIV вв. Статьи О человеце и О муке следуют за текстом Правды в списках Карамзинской группы.

Статьи О мужи кроваве

Статьи являются переработкой ст. ст. 29–31 Пространной Правды, принадлежащей церковному автору (см. слова варяг или колбяг, крещение не имея; эти статьи находятся только в составе Кормчих книг – сборниках церковного права). Этот автор ввел в статьи социально-юридические градации, известные по Уставу кн. Ярослава о церковных судах (великие и меньшие бояре, городской людин, селянин), чуждые светскому кодексу XI –XII вв., и предписал платить за бесчестье не твердую ставку продажи в 3 гривны, как было в Пространной Правде, а ставку, находящуюся в зависимости от того, каков будетъ пострадавший. Зачинщик драки тоже должен был платить не постоянную ставку в 60 кун, а столько, сколько ему присудят (во что и обложить). Так же в суде определялась и плата, которая должна была идти за лечение (за рану судять, а оже лечебное). При драке-схватке между иностранцами они присягают по своей вере или бросают жребий.

М. Н. Тихомиров относил статьи О мужи кроваве к середине XII в. Основываясь на ставке штрафа за избиение в 9 гривен, в три раза более высокой, чем в Пространной Правде, и в полтора раза выше, чем по договору 1229 г., А. А. Зимин считал статью принадлежащей XIII – XIV вв.³⁵⁹ [Памятники русского права. Вып. первый, с. 219]. Статьи сопровождают текст Пространной Правды Розенкампфовского и Ферапонтовского видов в составе Кормчих книг.

По его пути – по его положению.

Тема 2: Псковская судная грамота

 

1. Общая характеристика Псковской судной грамоты. Ее значение в истории русского права.

2. Общественные отношения по ПСГ. Правовое положение зависимого населения.

3. Гражданское право:

вещное право (право собственности, движимое и недвижимое имущество, источники возникновения права собственности, права на чужие вещи);

обязательственное право (основание возникновения обязательств, исковая давность, договоры, порядок заключения и виды договоров, способы обеспечения обязательств);

наследственное право (наследование по закону и по завещанию).

4. Преступление и наказание:

понятие преступления, виды преступлений;

виды и цели наказаний.

5. Процессуальное право:

органы, осуществляющие правосудие;

форма процесса;

доказательство

 

Методические рекомендации

Следует обратить внимание на систему источников права в Новгороде и Пскове, которая определялась особенностями общественного устройства и экономического развития этих городов. Студент должен понимать, как шло оформление таких правовых институтов, как право феодальной собственности, владение, договор. Необходимо также задуматься о причинах того, что Псковская судная грамота (ПСГ) уделяет серьезное место юридической охране интересов государства, отражает ряд аспектов организации и деятельности органов государственной власти, прежде всего в связи с осуществлением ими судебной функции.

Специфические черты политико-правового устройства Новгородской и Псковской земель во многом определялись их экономическим строем и социальным составом. Для получения полного представления об этом студентам необходимо ознакомиться с текстом учебника, материалом лекции, рекомендованной учебной и научной литературой.

На основании статей Псковской судной грамоты следует четко определить те права и обязанности, которые составляли основу правового положения привилегированных и зависимых групп населения, их категориями, имущественными и личными правами (ст. 42, 43, 51, 76 и др.). Отметим, что Псковская судная грамота при всей очевидной феодализации строя, как и Русская правда, сохраняла систему «общих» судов, в частности, предоставляла изорникам и иным категориям зависимого населения право отстаивать перед судом свои интересы против господина.

Изучая по Псковской судной грамоте институты гражданского права, следует обратить внимание на заметный прогресс в области регулирования вещных отношений. Возникает деление объектов вещных прав на движимое (живот, ст. 14) и недвижимое (отчина, ст. 88, 100) имущество, расширяется право условного владения и пользования имуществом (кормля, ст. 72, 89), регулируются отношения по поводу залога (ст. 28). Следует обратить внимание на институт давности добросовестного владения, который со времени ПСГ становится законным способом приобретения вещных прав (ст.9), отметить, какие еще способы приобретения вещных прав допускаются в Псковской судной грамоте. Необходимо также проследить эволюцию в области наследственного права: порядок наследования по закону (ст. 90 и др.) расширение прав наследодателя, порядок оформления завещания (ст. 14, 55 и др.).

В сфере обязательственного права необходимо установить связь между видами и формами заключения договоров. Отметить, в каких случаях применяется устный (ст. 51), неформальный письменный (доска, ст.30) и формальный письменный порядок заключения договоров (ст. 73). Запомнить основные виды договоров в ПСГ: купля-продажа, мена, ссуда, изорничество, поклажа, заем, личный найм и порядок их оформления. Необходимо проанализировать, какие формы совместной деятельности купцов, ремесленников можно выделить в ПСГ.

Определенную эволюцию претерпевают в ПСГ и институты уголовного права. Общий термин, обозначающий преступление, по-прежнему отсутствует. Однако расширяется круг предусмотренных законом объектов преступления, куда включаются государственная безопасность и порядок управления. При этом сохраняются древнерусские представления о субъекте преступления (ст. 60, 120), субъективной (ст. 98) и объективной стороне преступления (ст. 8). Следует отметить изменения в системе наказаний (ст. 1, 7, 52, 96 и др.).

Вопрос о суде в Пскове и Новгороде предполагает необходимость получения представлений об органах осуществляющих правосудие. Анализируя положения, посвященные судебному процессу, следует иметь в виду, что в целом он сохраняет состязательный характер. Однако существенно укрепляется судебная функция государства. ПСГ подробно определяет органы и лица, осуществляющие правосудие: посадник (ст. 3 и др.), вече (ст. 3), князь (ст. 4 и др.), сотские (ст. 20, 78), наместники (ст. 5), братчина (ст. 113). Следует обратить внимание на то, что, в отличие от Русской правды, ПСГ запрещает осуществлять процессуальные действия без разрешения и участия судебного персонала, заботится о порядке в судебном заседании (ст. 50, 67 и др.), строго наказывает самосуд и самоуправство. В ходе семинара отмечается также появление в системе доказательств письменных (грамота (ст. 10. 12), запись, рядница (ст. 32), доска (ст. 14). Следует уяснить степень применимости доски как письменного доказательства. Следует знать и о других доказательствах: свидетелях (ст.9), поличном (ст. 57), роте (ст. 17), поле (ст. 13). Необходимо отметить основные стадии судебного процесса.

 

СУДНЫЕ ГРАМОТЫ

 

НОВГОРОДСКАЯ СУДНАЯ ГРАМОТА

 

Введение

Новгородская Судная грамота – важнейший правовой документ Новгородской феодальной республики. Содержание правовых документов Новгорода (и Судной грамоты в том числе) отражает своеобразие его общественно-политического строя, определявшееся особенностями прежде всего экономического развития этого крупнейшего торгового и ремесленного центра Древней Руси, с огромными зависимыми территориями, население которых платило дань «господину Великому Новгороду», что являлось дополнительным источником обогащения новгородской знати.

Республиканские порядки в Новгороде сложились не сразу. Борьба между князем и боярством шла многие десятилетия и привела к установлению приоритета боярской власти после событий 1136 г., когда, воспользовавшись восстанием новгородцев, боярство присвоило право приглашать князя и заключать с ним договор, четко определявший права и обязанности. По-видимому, наиболее существенным преобразованием 1136 г. была организация совместного суда князя и посадника с приоритетом в нем князя, что в дальнейшем отразилось в формуле новгородских докончаний с князьями: А без посадника ти, княже, суда не судити. Постепенно на протяжении конца XI–XIII вв. оформились все элементы политической системы Новгорода – вече, посадничество, тысяцкий, боярский Совет (осподе) во главе с владыкой – архиепископом новгородской Софии.

Псковская земля входила в Новгородскую республику до середины XIV в., хотя уже в начале XIII в. в Пскове утверждается особый княжеский стол. В 1348 г. Псков отделился от Новгорода, также став феодальной республикой. Среди исторических документов Пскова особое место занимает Псковская Судная грамота, относящаяся к XV веку.

Феодалы Новгородской и Псковской республики, их крупнейшие землевладельцы были тесно связаны с торговлей и ремеслом. Кроме феодальной ренты бояре получали доходы от торговли, ростовщичества, поборов с зависимых территорий.

Крупными земельными собственниками были новгородский владыка – архиепископ Софийского собора, высшее духовенство, монастыри. Но духовенство Новгородской земли имело свои интересы и в торговле (внешней и внутренней), покровителем которой оно себя объявило. Новгородские купеческие корпорации объединялись вокруг патрональных храмов. Церковь непосредственно участвовала в торговле и осуществляла контроль над мерами длины, веса и т. п. Локоть иванский, гривенка рублевая, скалвы (весы) вощаные и т. п. хранились в церкви.

Новгородский архиепископ скреплял своей печатью торговые договоры с иностранцами. Таким образом, интересы новгородского духовенства и боярства были тесно связаны.

Политический строй Новгорода (а затем, после получения независимости, и Пскова) отличен от других русских земель и может быть определен как феодальная (боярская, аристократическая) республика. Новгород не только столица Новгородской земли, но как бы олицетворение государства, носитель государственного суверенитета – «господин Великий Новгород». Юридически высшим органом считалось вече – собрание полноправных жителей города мужского пола. Но реальная власть принадлежала Совету. Этот Совет формировался из бояр и высших чинов новгородской администрации: посадника, тысяцкого, старых посадников и тысяцких, старост городских концов. Возглавлял Совет владыка. Боярский Совет собирался по мере надобности и решал важнейшие вопросы государственной жизни: подбирал кандидатуры князя, посадника, других должностных лиц, готовил вечевые собрания, необходимые документы, решал вопросы внешней политики.

Победа республиканского строя не привела к ликвидации князя как политической фигуры в Новгороде. Князья приглашались в Новгород после того, как их кандидатура предварительно обсуждалась на Совете. Затем эта кандидатура рекомендовалась вече, после чего с князем заключался договор, подробно регламентировавший его права и обязанности. На последнем этапе существования Новгородской феодальной республики великий князь посылал в Новгород своего наместника.

Важнейшую роль в политической жизни Новгорода играл архиепископ (владыка). Он – глава новгородской церкви, но одновременно и лицо, имевшее значительные прерогативы политической власти. Архиепископ возглавлял Совет, представлял Новгород во внешних сношениях, скреплял печатью договоры и грамоты Новгорода, а с первой половины XIV в. ведал и всеми тяжбами по земельным делам. Суд высшей инстанции заседал в его резиденции. Архиепископ вершил также и церковный суд.

Новгородская администрация существенно отличалась от системы управления княжеств периода феодальной раздробленности. Во главе управления в Новгороде стоял посадник – первое по важности должностное лицо, избиравшееся на вече из представителей знатнейших боярских фамилий. Посадник был председателем на вече, контролировал деятельность князя, выполнял вместе с ним важнейшие функции (командование вооруженными силами, суд), ведал администрацией, внешнеполитическими делами, следил за взысканием податей с населения. С середины XIV в. в Новгороде избирают одновременно шесть посадников с пожизненными полномочиями, но одного из них ежегодно избирают на должность главного – степенного – посадника. В основе формирования этого органа власти лежит представительство от концов города. В конце первой четверти XV в. число одновременно действовавших посадников достигает 24, затем – 36.

Второе по значению должностное лицо в Новгороде – тысяцкий. Его избирали на вече поначалу из числа лиц небоярского происхождения, поскольку он, судя по «Рукописанию князя Всеволода», представлял интересы житьих и черных людей. Однако уже в первой половине XIV в. эта должность была узурпирована боярством. Со второй половины XIV в. число тысяцких достигло 5 (по числу концов), один из них ежегодно избирался в степенные тысяцкие. Тысяцкий возглавлял систему сотских, ведавших десятью сотнями. Тысяцкий ведал прежде всего торговлей и судом по торговым тяжбам, решал он и другие вопросы управления, помогая посаднику.

Управление Новгородом строилось следующим образом: город делился на пять концов (соответствовавших исторически возникшим посадам): Плотницкий, Славенский, Загородский, Неревский и Гончарский. Каждый конец созывал свое кончанское вече с выборным кончанским старостой во главе.

Как уже указывалось, многие особенности политического строя Новгородской феодальной республики нашли отражение в статьях Новгородской Судной грамоты – одного из интереснейших документов русского феодального права. Она дошла до нас не в подлиннике, а в одном из списков XV в. в составе сборника новгородских и двинских актов, хранящегося в Ленинградской государственной Публичной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина. Список дефектен: в нем нет конца, а часть имеющегося текста утрачена.

Впервые Новгородская Судная грамота была опубликована Н. М. Карамзиным (История государства Российского, т. 5, прим. 404). Позднее ее включили в Акты, собранные Археографической экспедицией в библиотеках и архивах Российской империи (ААЭ, т. I, №92, 1836). Публикацию текста Новгородской Судной грамоты с разбивкой на статьи и некоторыми комментариями предпринял М. Ф. Владимирский-Буданов. Деление на статьи стало общепринятым и в основном сохранялось в последующих изданиях Новгородской Судной грамоты.

Советские историки неоднократно публиковали текст Новгородской Судной грамоты. Так, в 1935 году был издан сборник «Памятники истории Великого Новгорода и Пскова», подготовленный Г. Е. Кочиным; в 1953 году вышел в свет второй выпуск «Памятников русского права» (под редакцией С. В. Юшкова, составитель А. А. Зимин). Последняя публикация, несколько отступая от принятой разбивки текста грамоты, выделяет из ст. ст. 4 и 5 ст. ст. 4а и 5а.

Вопрос о времени составления Новгородской Судной грамоты дискуссионен. Исследователи относят ее к разным периодам XV в. (1440 [См.: Михайлов М. М. История русского права. Спб., 1871, с. 221-222; Мрочек-Дроздовский П. Н. Главнейшие памятники русского права эпохи местных законов. – Юридический вестник». М., 1884, № 5-6, с. 117-123], 1446 [См.: Филиппов А. Н. Учебник по истории русского права (пособие к лекциям). Ч. 1, Юрьев, 1914, с. 127-129; Кочанов Б. М. Новгородская Судная грамота. – Ученые записки Ленинградского педагогического института. Л., 1940, т. V, вып. I, с. 9-12], 1456 [См.: Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888, с. 291-297]).

Нам известна редакция 1471 г. Дата этой редакции устанавливается по упоминанию в ней нареченного на архиепископство священноинока Феофила. Такой титул присваивался архиепископам, избранным на кафедру, но еще не получившим утверждение от митрополита. Феофил был избран в ноябре 1470 г. и утвержден 15 декабря 1471 г. В то же время переговоры Ивана III и его сына Ивана с представителями Новгорода происходили в конце июля – первой половине августа 1471 г. после шелонского поражения Новгорода. К этому времени и относится вручение великому князю Новгородской Судной грамоты, потребовавшейся при подготовке Коростынского договора. Однако 1471 год нельзя считать датой составления данного документа, так как в других актах, относящихся к этому времени, о грамоте говорится как о существующем факте. Например, в ст. 5 проекта договора короля Польского и великого князя Литовского Казимира IV с Великим Новгородом, датируемого концом 1470 г. или первой половиной 1471 г., содержится прямое указание на Новгородскую грамоту: а пересуд… имати по Новгородцкой грамоте… В ст. 25 Коростынского договора Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем о мире, заключенном в августе 1471 г., говорится о Новгородской грамоте, определившей заклад (наказание) на наездъщиков, на грабежщиков, на наводщиков. В то же время некоторые статьи Новгородской Судной грамоты свидетельствуют об усилении влияния в Новгороде великого князя Московского и отражают содержание договора с ним (например, ст. ст. 6, 10, 28 устанавливают судебные штрафы в пользу как великого князя, так и Новгорода; это же положение содержится в ст. ст. 25 и 26 Коростынского договора московской редакции со ссылкой на Новгородскую грамоту).

Видимо, редакции 1471 г. предшествовала более ранняя, основанная на старине, т. е. на обычае, на судебной практике, постановлениях вече и договорах с князьями.

Л. В. Черепнин сделал новую попытку определить время составления первой редакции Новгородской Судной грамоты, указав на возможную связь между событиями 1385 г., судебной реформой в Новгороде того времени и составлением грамоты.

В 1385 г. новгородцы высказались против права митрополита как судить их в своей резиденции в Москве, так и производить периодически суд в Новгороде. Церковный суд по вечевому решению 1385 г. должен был осуществляться новгородским архиепископом при участии представителей новгородских бояр и житьих людей (по два от каждой из тяжущихся сторон). Одновременно был определен и состав суда посадника и тысяцкого, на которых также должны были присутствовать по два боярина и по два житьих человека от каждой стороны⁴ [Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 1. М.-Л., 1948; его же. Образование Русского централизованного государства в XIV-XV веках. М. 1960].

Эта реформа, без сомнения, отражена в ст. ст. 1 и 5 Новгородской Судной грамоты. Но достаточно ли такого факта для датирования всей грамоты? Вряд ли. Скорее он свидетельствует об источниках документа, относящихся к разным периодам истории Новгорода [Позиция Л. В. Черепнина не получила поддержки среди историков как недостаточно аргументированная. См.: Зимин А. А. Памятники русского права. Вып. второй, с. 211; Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. Изд-во МГУ, 1980, с. 132].

Новгородская Судная грамота имеет заголовок О суде и закладе на наездщики и на грабещики (т. е. о суде и наказаниях за нападения и грабежи) и содержит в основном нормы, относящиеся к судопроизводству. По мнению некоторых историков (А. А. Зимина, Л. В. Черепнина), заголовок этот является, очевидно, припиской составителя сборника новгородских и двинских актов.

Публикация текста Новгородской Судной грамоты дается по изданию: Акты, собранные Археографической Экспедицией в библиотеках и архивах Российской империи (ААЭ). Т. I, №92. Спб., 1836.

Деление на статьи общепринятое, соответствующее изданию М. Ф. Владимирского-Буданова [См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права. Вып. 1. Ярославль, 1872 и другие издания].

 

КОММЕНТАРИЙ

 

Вводная часть

В вводной части документа говорится о принятии Новгородской Судной грамоты на вече, на Ярославовом дворе в присутствии архиепископа Великого Новгорода и Пскова, новгородских посадников, тысяцких, а также находившихся на вече бояр, житьих людей, купцов, черных людей всех пяти концов Новгорода.

Текст свидетельствует об усилении влияния в Новгороде великого князя Московского, так как в нем требуется сообщить (доложа) великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и сыну его великому князю Ивану Ивановичу всея Руси о принятии грамоты.

Вряд ли в вводной части говорится об утверждении (или подтверждении) Судной грамоты Иваном III, как полагает А. А. Зимин⁸ [Памятники русского права. Вып. второй. Памятники права феодально-раздробленной Руси. XII-XV вв. М, 1953, с. 228].

Власть великого князя в Новгороде была еще не настолько сильна, и республиканские порядки продолжали существовать до 1478 г.

Скорее можно согласиться с мнением Л. В. Черепнина о том, что «новгородцы, утверждавшие грамоты на вече до Яжелбицкого докончания, продолжали делать это и после 1456 г.»⁹ [Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. XIV-XV вв. Т. 1. М.-Л.,1948, с. 363].

Вводная часть дает перечень основных слоев населения Новгорода, его важнейших должностных лиц.

Статья 1

В статье идет речь о суде архиепископа Новгорода (владычном суде), которому были подсудны не только церковные люди, но и светские (бояре, житьи – средние феодалы, молодчии – низшие слои городского населения).

Церковные люди подлежали церковному суду по всем преступлениям в соответствии с действовавшими в Новгороде церковными уставами. Последние определяют и людей, относившихся к церковным (см. также Псковскую Судную грамоту (ст. 109): А попы, и диаконы, и проскурница, и черньца, и черница судить наместнику владычьню).

Статья свидетельствует не только о сохранении владычного суда, но и об огромном политическом влиянии архиепископа Великого Новгорода до конца существования в нем республики. Как считает В. Л. Янин, владычный суд в XV в. до 1478 г. не только сохраняет, но и расширяет сферу своего влияния¹⁰ [Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. Т. 2. М., 1970, с. 60; он же. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977, с. 39]. Об этом пишет также А. С. Хорошев, рассматривая специально роль архиепископии в республиканском судопроизводстве Новгорода в XIV – XV вв.¹¹ [Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980, с. 130-131]. Л. В. Черепнин указывает на важность реформы 1385 г., направленной на усиление значения владычного суда в Новгороде¹² [Черепнин Л. В. Образование русского централизованного государства в XIV-XV веках, 1960, с. 692]. Статья содержит указание на манаканун, т. е. церковное, каноническое право.

Заклад – наказание.

Наезд – нападение.

Мануканун – номоканон.

Се покончаша – постановили, решили; обычная формула вечевых грамот.

Пять концов – судебно-административные единицы, на которые делился Новгород (Славенский, Плотнецкий, Неревский, Людин (Гончарный) и Загорский).

Статья 2

Статья содержит сведения о важном должностном лице Новгородской республики – посаднике и, в частности, о его судебных функциях. Она свидетельствует о стремлении московского правительства усилить влияние своих представителей – наместников. Если ранее в Новгороде существовало положение, при котором князь не мог судить без посадника (А без посадника ти, княже, суда не судите), то в XV в. возросшее влияние посадника, с одной стороны, и стремление подчинить Новгород Московскому государству – с другой, порождают новую формулу организации суда в Великом Новгороде (А посаднику судите суд свой с наместники великого князя…).

Исследованные В. Л. Яниным сфрагистические материалы Новгорода свидетельствуют, что до 10-х гг. XV в. решения совместного суда скреплялись княжеской печатью, а позднее – до самого конца независимости Новгорода – вечевыми печатями степенных посадника и тысяцкого, что отражает переход в совместном суде от приоритета князя к приоритету вечевых магистратов. С указанным нововведением, как полагает тот же исследователь, связано требование Василия Темного в 1456г. и Ивана III в 1471г.: А печати быти князей великих.

Статья 3

В статье говорится о пересуде, т. е. о повторном рассмотрении дел в высшей судебной инстанции, коей являются наместник великого князя е тиуном – специальным должностным лицом новгородской администрации.

В Новгороде были тиуны княжеские и тиуны новгородские; последние в некоторых документах назывались купеческими старостами.

Здесь, вероятно, имеется в виду именно новгородский тиун, что подтверждает тем самым общий принцип, запрещавший князьям судить (и совершать пересуд) самостоятельно, без представителя новгородской администрации.

В. О. Ключевский полагает, что новгородские тиуны – уполномоченные представители посадника¹³ [Янин В. А. Актовые печати Древней Руси. Т. 2. М., 1971, с. 131]. В. Л. Янин связывает появление новгородских тиунов с расширением юрисдикции торгового суда – суда тысяцкого¹⁴ [Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977, с. 37]. Княжеские тиуны (судя по другим документам Новгорода) рассматривали дела только совместно с представителями новгородской администрации (новгородскими приставами). Об этом, например, говорится в проекте договора короля Польского и великого князя Литовского Казимира IV с Великим Новгородом 1470-1471 гг. в ст. 3. В ст. 25 Новгородской Судной грамоты также говорится, как нам представляется, о княжеском тиуне, который мог рассматривать дела вместе с новгородскими приставами¹⁵ [См.: Памятники русского права. Вып. второй, с. 248].

Статья 4

Статья подтверждает право тысяцкого на осуществление судебных функций. Новгородская Судная грамота не определяет сферу деятельности суда тысяцкого, подчеркивая лишь, что к ней относятся свой суд, т. е. дела, подсудные тысяцкому. Другие источники Новгородской республики прямо относят к юрисдикции суда тысяцкого торговые дела (см., например, ст. 2 «Рукописания» князя Всеволода Мстиславича)¹⁶ [«И яз князь… поставил… управливати им (т. е. тысяцкому и купеческим старостам) всякие дела Иванская, и торговал, и гостинная, и суд торговый…»].

В статье содержится требование судить право, т. е. в соответствии с законом. Видимо, предполагалась специальная процедура принесения присяги (крестное целование) должностными лицами в том, что они будут действовать по закону – по грамоте.

Статья 5

Ответчик или истец, имевшие представителей в судебном процессе (а кто кого в суду посадит, ино тот с тем и ведается), должны были иметь дело только с ними.

Статья, видимо, связана с судебной реформой в Новгороде 1385 г., когда новгородцы решили ввести в состав суда по два боярина и по два житьих человека от каждой стороны. Об этом говорит Никоновская летопись (год 1385): А посаднику и тысяцкому судите свои суды, по Русскому обычаю, по целованию, а на суд пошлите двема истцом по два боярина и по два мужа житейска от каждой страны¹⁷ [См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права. Ярославль, 1871, с. 189].

Статья запрещает вмешиваться (сбивати) в суд посадника, тысяцкого, владычного наместника и их судей. В законе, вероятно, говорится о случаях, когда спорящие стороны пытались воздействовать на суд с помощью своих родичей или сторонников. Эта статья может быть сопоставлена со ст. 42 Новгородской Судной грамоты (к сожалению, не имеющей окончания) и ст. 58 Псковской Судной грамоты.

Наряду с судом посадника и тысяцкого, ст. 5 впервые упоминает владычного наместника. Должность владычного наместника появляется в конце XIII в.¹⁸ [Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения, с. 38; Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980, с. 129-131]. К юрисдикции новгородского владычного наместничества относился широкий круг вопросов, в том числе имущественные споры (включая и поземельные) светских лиц. Владычные наместничества существовали также в областях, перешедших в архиепископское управление.

«Новгородское правительство, – как верно указывает А. С. Хорошев, – в стремлении удержать в своей орбите владение республикой… опиралось на авторитет и власть церковного князя. Тем самым происходило усиление роли новгородского владыки в системе государственного управления»¹⁹ [Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе…, с. 136].

Статья 6

В статье запрещается наводить наводки, т. е. побуждать толпу к нападению на суд либо на противную сторону. В литературе имеется и другое истолкование данного термина. По мнению А. А. Зимина, «наводить наводку» значит клеветать, дискредитировать²⁰ [См.: Памятники русского права. Вып. второй, с. 232 и 219]. Статья устанавливает наказания за эти действия, совершенные против посадника, или тысяцкого, или владычного наместника, а также других судей и докладчиков (должностных лиц – членов суда высшей инстанции). Размер наказания (штрафа) различен в зависимости от сословного положения виновного; потерпевшему возмещаются убытки. В статье дан перечень всех судебных органов Новгорода: суды посадника, тысяцкого, владычного наместника, докладчиков (членов высшей судебной коллегии), низшие городские и провинциальные суды; упоминаются также судьи-сотские и рядовичи, выборные от новгородских сотен и рядов. О последних говорится также в ст. 27 договора Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем 1471 г.: А сотцким и рядовичам безо князей великих наместника и без посадника не судите нигде²¹ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 258]. О сотских говорится еще и в Уставной грамоте великого князя Василия Дмитриевича, данной жителями Двинской земли в 1397 г.²² [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 127]. Двинская земля – часть Новгородской земли, временно захваченная великим князем Московским в 1397 г. Статья устанавливает равные права великого князя и Новгорода на получение штрафов с виновных. Она интересна также тем, что в ней содержится указание на поле, т. е. поединок, – примитивную форму обвинительно-состязательного процесса, характерную для раннего феодализма (О полевой грамоте говорит также ст. 33 грамоты)²³ [Владимирский-Буданов М. Ф. считает, что ст. 33 говорит не о поле – судебном поединке, а о полевой грамоте, т. е. документе, принятом в результате решения спора о земле (Хрестоматия.., с. 200)].

Доклад – перенос дела в высшую судебную инстанцию в связи со сложностью дела, отсутствием или неясностью закона.

Статья 7

Статья определяет порядок ведения судебного спора о земле, запрещая при этом ее самовольные захваты.

Сторона, выигравшая судебный спор, получает в суде грамоту и право требовать возмещения убытков у противной стороны. При спорах о земле суд пошлин не получает.

Статья 8

В статье говорится о размерах судебных пошлин в случае судебного разбирательства, а также при решении дел без судебного разбирательства, которое заменялось принятием бессудной грамоты. Бессудная грамота могла быть выдана стороне в связи с неявкой другой стороны на суд.

Статья 8 устанавливает пошлины по имущественным спорам. Ее можно сравнить со ст. 33 о бессудной грамоте; см. также Уставную грамоту великого князя Василия Дмитриевича, данную жителям Двинской земли в 1397 г. (ст. 9)²⁴ [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 132], и Псковскую Судную грамоту (ст. ст. 50, 82).

Подоймати – возместить (убытки).

Наезщать – самовольно захватить.

Куна – деньги, денежные пошлины.

Судный рубль – цена иска.

Владычный посадник – то же, что и наместник.

Статья 9

Статья устанавливает месячный срок рассмотрения дела (орудье) в суде. Исключение составляют тяжбы о земле – для них устанавливался срок в 2 месяца (см. ст. 28 Новгородской Судной грамоты).

Статья 10

Статья определяет порядок рассмотрения земельного спора, осложненного нападением (наездом) и грабежом. Грамота требует вначале незамедлительного рассмотрения дела о наезде и грабеже, и лишь последующего решения земельного спора. Земельный спор может быть даже отложен, если в Новгороде в это время не будет требуемого состава суда («а не будет суда в Новгороде…»).

Статья устанавливает различные штрафы с виновных (кого утяжут) за нападения и грабежи в зависимости от их сословного положения и требует возмещения убытков истцу.

Статья 11

Статья, являясь как бы продолжением ст. 10, дает право истцу требовать одновременного разбирательства дела о нападении (наезде), грабеже и земельном споре. Судья должен вынести судебное решение по всем указанным вопросам.

Статья 12

Статья дает право истцу, выигравшему дело о земле (кто кого утяжет в земле) и получившему судную грамоту (судебное решение), ехать на свою землю и осуществлять право владения ею.

Статья 13

Статья решает вопрос о порядке рассмотрения встречного иска (а будет тому истцю до своего истца дело). Встречный иск рассматривался лишь в пределах одного и того же (одиного ж дела) судебного дела (а иных позвов – вызовов – на него не класти – не делать – в ыном деле). Статья еще раз говорит о запрете прибегать к помощи ноугородцов (толпы) для оказания давления на суд. Дело должно рассматриваться без хитрости по крестному целованью.

Статьи 14 и 15

В статьях говорится о порядке принесения присяги перед началом процесса.

Присяга приносилась путем целования креста на Новгородской Судной грамоте. Таким образом, это было не обычное крестоцелование, а присяга (обязательство) выполнять требования Новгородской Судной грамоты.

Если одна из сторон отказывалась совершить указанную процедуру, она проигрывала процесс. Статья 15 упоминает ответчика в смысле поверенного (а от коего истца ответчик).

Статья 16

Статья определяет положение женщины в судебном процессе. Вдовы знатных (старешеи) и житьих людей могут вместо себя выставлять своего сына, который должен принести присягу за себя и за свою мать. Если же сын этого не сделает, вдова может принести присягу дома в присутствии истца и приставов (судебных должностных лиц) Новгорода.

Таким образом, вдовы знатных людей освобождались от личной явки в суд.

Старейшие жены – жены знатных людей.

 

Статьи 17, 18, 19

По этим статьям боярину, житьему человеку и купцу предоставляются права вести судебный спор как относительно своей земли, так и земли, принадлежащей жене. Муж, таким образом, был представителем жены в судебном процессе.

Статьи 18 и 19 определяют также и участие в процессе специального представителя – ответчика. Представитель (ответчик) стороны в процессе и свидетель (послух) должны были приносить присягу²⁵ [Статья 19 говорит о принесении присяги на учане, т. е. на речном судне. Есть мнение, что в статье речь идет об учине – границе, меже. См.: Памятники русского права. Вып. второй. М., 1953, с. 235. Если сравнить с Псковской Судной грамотой, то последняя требовала в случае спора о земле посылки для осмотра на место межников – специальных должностных лиц (см.: Псковская Судная грамота, ст. 10)].

Статья 20

Статья закрепляет важное процессуальное требование ведения дела в высшей судебной инстанции одними и теми же судьями от начала до конца процесса (о докладчиках см. также ст. 26).

Статья 21

В статье говорится о протоколе судебного заседания. Судебные дьяки должны были записывать выступления участников процесса (розказщиков). Последние должны были ознакомиться с записью и в знак согласия с нею приложить свои печати. Понятие розказщика в науке спорно. М. Ф. Владимирский-Буданов считал, что розказщики – это стороны и их представители²⁶ [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 194].

А. А. Зимин полагал, что здесь речь идет о порядке доклада дела судьями низшей судебной инстанции (розказщиками) в высшей судебной инстанции.

Статья 22

Статья устанавливает порядок оценки свидетельских показаний. Показания одного послуха (свидетеля) не могут быть отвергнуты в связи с показаниями другого свидетеля. Для этого требуются дополнительные доказательства. Статья указывает также на ограничение прав одерноватого холопа, который не мог быть свидетелем в суде, за исключением дел о холопах. Не мог быть свидетелем в суде и житель Пскова. Это специальное указание появилось, видимо, в связи с тем, что Псков был долгое время (до середины XIV в.) пригородом Новгорода, но затем отделился и стал независимым государством.

Докладчики – судьи высшей судебной инстанции.

Одерноватый холоп — полный холоп.

Статья 23

Статья определяет порядок вызова свидетеля в суд и оплаты действий различных судебных должностных лиц – шестников, подвойских, софьянов, биричей, в функции которых входили: привод в суд, вызов свидетелей и сторон, объявление решений.

В статье говорится о совместном указании обеих сторон на одного и того же свидетеля: пошлины при этом платила проигравшая сторона. Суд обязывался доставить свидетеля, находившегося не далее 100 верст от места суда. Если расстояние было большим, истец или ответчик должны были обеспечить явку свидетеля сами (на это им давалось 3 недели).

Шестник, как принято считать,– представитель низшей судебной администрации. Но относительно этого слова есть и другое толкование. В. Л. Янин полагает, что под шестником Новгородская Судная грамота понимает пришлых людей, пришлых истцов, так как необходимость искать послуха в пределах обширной округи радиусом в сто верст могла возникнуть только у чужеродных для данной округи лиц.

Софьяне – лица, принадлежавшие ко двору Новгородского архиепископа, выполнявшие поручения владыки.

Заклад – зд. деньги, взятые на поездку для вызова послуха.

Шестник – должностное лицо, осуществляющее вызов в суд.

Подвойский – должностное лицо для поручений при вече и других учреждениях.

Одрина – помещение, изба.

Статья 24

Статья определяет процедуру отсрочки в процессе о земле. Могла быть дана лишь одна отсрочка (3 недели), причем она оформлялась специальной срочной грамотой, утвержденной печатью посадника.

Просить срок на управы, т. е. на получение документов, или на шабры – на вызов совладельцев земли.

Отсрочка могла быть взята по договору с другой стороной (по руце ему ударити) и с согласия суда, который выдавал срочную грамоту с печатью²⁷ [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия…, с. 195]. Если же сторона не оформит эту грамоту, то дело должно быть рассмотрено без отсрочки.

Статья 25

В статье рассматривается порядок суда тиуна. Тиун должен был рассматривать дело вместе с приставами с каждой стороны (из добрых людей), принесшими соответствующую присягу судить по закону (по грамоте). Требование присяги распространялось и на тиуна (ср. ст. 27 Новгородской Судной грамоты). В статье, видимо, говорится о княжеском тиуне, так как вместе с ним в суде участвуют новгородские приставы.

Статья 26

Статья определяет порядок суда высшей инстанции. На суде присутствовали по одному боярину и житьему с каждого конца Новгорода, судьи первой судебной инстанции и приставы. Суд происходил во владычной комнате три раза в неделю. Члены суда (докладчики), не явившиеся на заседание, наказывались специальным штрафом. Статья запрещает брать взятки (посулы) и решать дела по дружбе (не дружить никоею хитростью). Видимо, приносилась специальная присяга в том, что ни то, ни другое не имело места (А докладшиком от доклада посула не взять, а доклада не дружить никоею хитростью, по крестному целованью; А кому сести на докладе, ино ему крест целовать на сей на крестной грамоте…).

Изветник – должностное лицо для поручений при суде.

Статья 27

Статья определяет общий порядок принесения присяги посадником, тысяцким, владычным наместником, их судьями и всеми другими судьями.

Статья 28

Статья устанавливает два месяца для рассмотрения земельных споров (земное орудье), тогда как для рассмотрения других дел (ст. 9) устанавливался срок в один месяц.

Статья регламентирует также порядок рассмотрения дела о земле одним составом суда. Подобное требование содержится и в ст. 6 Псковской Судной грамоты. Новгородская грамота определяет наказание (штраф) и возмещение убытков истцу в случае, если посадник, или тысяцкий, или владычный наместник не закончат дело (а поедет прочь из города не кончав суда). Так же как и по другим статьям, штраф шел, в пользу великого князя и Новгорода.

Статья 29

Статья повторяет требование о двухмесячном сроке рассмотрения спора о земле и в случае нарушения указанного срока предусматривает привлечение к рассмотрению дела представителей высшей судебной инстанции (докладшиков). Как представляется, содержание статьи свидетельствует о контроле суда владыки за поземельными сделками²⁸ [См. об этом: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981, с. 207 ; Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М, 1980, с. 136].

Статьи 30, 31, 32

Статьями регламентируется порядок рассмотрения судебных дел в случае, если одна из сторон получила специальную срочную грамоту, дающую право на отсрочку. Дело должно было рассматриваться в соответствии с указанным в грамоте сроком даже в случае, если произошла замена судьи. Таким образом, замена судьи была возможна до начала рассмотрения дела по существу.

Неявка одной из сторон в суд не служила основанием для откладывания дела: суд решал дело в пользу явившейся стороны. Если отсрочка была оформлена представителем стороны (ответчиком), а тот умер, то сторона должна была в срок, указанный в срочной грамоте, либо явиться сама, либо выставить нового представителя. Указанные статьи подтверждают возможность получения лишь одной отсрочки.

Статья 33

Статья определяет размер судебных пошлин в случаях рассмотрения дел о воровстве, разбое, грабеже, убийстве, холопстве, о поле, поединке (полевой грамоте). Уголовные дела и споры о холопах и тяжких уголовных преступлениях объединяются в статье в одну группу дел. Устанавливаются разные по размеру пошлины: в зависимости от того, разрешалось ли дело в порядке судебного разбирательства (судная грамота) или без такового (безсудная грамота).

Поголовщина – убийство.

Полевая грамота – грамота по делам, решенным путем поединка (поля).

Статья 34

Статья определяет один месяц для уплаты судебных пошлин и исполнения судебного решения (а кто на кого возьмет грамоту судную, а будет ему дело до судьи или до истца). Если за этот срок пошлины не будут выплачены, виновный принуждается к уплате приставами новгородского вече. При попытке уклониться от платежа (а почнет хорониться от приставов) наказание устанавливается всим Великим Новымгородом.

Статья 35

Статья назначает двухнедельный срок для вызова свидетеля (послуха) в суд. Если свидетель не является (хоронится), то грамота разрешает вызвать ту сторону, которая назвала этого свидетеля, и решить дело в пользу другой стороны. Если сторона, начавшая дело, не вызывает в течение двух недель свидетеля или другую сторону, то дело решается в пользу последней.

Статья 36

В статье говорится о процедуре привлечения к ответственности за наиболее тяжкие преступления, совершенные в новгородских волостях (воровство, разбой, грабеж, поджог, убийство), и перечисляются субъекты таких преступлений. Грамота требует принесения истцом специальной присяги в подтверждение того, что обвиняемый действительно является преступником. После этого дело рассматривается представителями владычного суда (будет от владыки волостель или по-сельник, ино им поставить того человека у суда).

Для доставки в суд преступника устанавливается срок – на сто верст три недели.

Грамота запрещает произвол, расправу (а до суда над ним силы не деять, а кто силу доспеет ино тым его и обвинить).

Аналогичная процедура устанавливалась и по делам о холопах.

Статья свидетельствует о широкой юрисдикции владычного суда в Новгороде.

Статья интересна также тем, что требует доставки в суд преступника официальными должностными лицами (ино в коей волости будет от владыки волостель, или поселник, ино им поставить того человека у суда). Если же это человек боярина, или житьего, или купца, или монастырского заказщика (т е. управителя), то обязанность доставки возлагается на них. То же требование обращено и к выборным лицам: поселнику, кончанскому и улитцьскому старостам.

Монастырский заказщик – управитель, распорядитель.

Поселник – сельский приказчик.

Рука дать – поручиться.

Статья 37

В статье рассматривается случай, когда лицо, виновность которого установлена судом (кого утяжут), поступит в холопство (дался в грамоту) к какому-нибудь господину. Убытки при этом платит господин. За попытку скрыть, спрятать преступника установлен штраф (заклад).

Статья 38

Статья является как бы дополнением ст. 36. Последняя требует принесения истцом присяги на грамоте и только после этого разрешает начать дело о привлечении к ответственности владычного человека, или боярского, житьего, купеческого, монастырского, людей, или жителя новгородского конца или улицы. В статье 38 рассматривается случай, когда требование принесения присяги не выполнено. В этом случае истец сам должен урегулировать свои отношения с ответчиком, без помощи господина последнего (уведается с своим истцом по своей исправе, опрочь осподаря). Но возможно и другое толкование – без помощи осподаря Великого Новгорода, т. е. без новгородского суда.

Статья 39

Статья определяет порядок вызова в суд лица, обязавшегося (обечается) явиться в суд в определенный срок. В этом случае вызов (отсылка) не посылался. Если установленный срок будет нарушен судьей, то суд сам должен вызвать неявившегося специальным документом – отсылкой. Вызов посылается трижды, затем за указанным лицом посылается бирич. Если вызываемый в суд не явится, он считается проигравшим дело. Статьей устанавливается пошлина за составление решения.

Статья 40

В статье предусмотрены последствия в случае применения насилия к позовнику (в данной статье термин означает, видимо, сторону, истца, который предпринимал меры по вызову в суд противной стороны). Дело решалось без судебного разбирательства; принималась безсудная грамота, которая могла быть вручена родственнику (племеннику) или другу позовника.

Статья 41

Статьей определены сроки вызова в суд либо позовкою, либо должностным лицом – дворянином. При расстоянии в сто верст устанавливался срок две недели.

Позовка – повестка, документ о вызове в суд.

Дворянин – должностное лицо, вызывавшее в суд от имени князя.

Статья 42

Статья не имеет окончания – часть грамоты повреждена. В сохранившейся части статьи говорится о составе суда, что является как бы дополнением ст. 5. В суде могли участвовать по два человека от конца, улицы, от ста (купеческой корпорации) или ряда (предположительно, это также объединение по договору, корпорация). Далее, видимо, предусматривалась процедура, связанная с возможным нападением толпы на суд (А будет наводка от конца или от улици, или ото ста или от ряду…), тогда (конец статьи, как уже указывалось, оторван), по смыслу статьи, на представителей (ятцов) налагался штраф.

ПСКОВСКАЯ СУДНАЯ ГРАМОТА

Введение

Псковская Судная грамота – крупнейший памятник феодального права эпохи феодальной раздробленности на Руси.

Специфика периода феодальной раздробленности – временное ослабление политического единства русских земель, своего рода феодальный полицентризм. Однако и в это время сохраняется культурное и идеологическое единство – залог будущей национальной консолидации в рамках Русского централизованного государства, продолжается развитие феодальных отношений во всех областях экономики и общественной жизни, развиваются русская культура, государственность, право.

Татаро-монгольское нашествие и установление политической зависимости Русской земли от Золотой Орды в середине XIII в. хотя и привело к огромным человеческим, материальным и духовным потерям и замедлило на какое-то время процесс общественного развития, не могло все же изменить его характер и основное содержание. В самые тяжелые для Русской земли времена сохранялось известное единство в политической и культурной сфере, продолжалось (хотя и замедленными темпами) прогрессивное общественно-экономическое развитие.

Памятником такого развития в области феодального права и является Псковская Судная грамота. Некоторые ее нормы находят широкое распространение много веков спустя после ее принятия в самых разных районах Руси. Поэтому Псковскую Судную грамоту нельзя рассматривать только как сборник местного, псковского права. Однако коренные общерусские процессы развития феодальных отношений отражены в грамоте через призму городского строя, характерного для феодальных вечевых республик в отличие от политического устройства других русских земель.

Основной особенностью общественного строя феодальных республик XII–XV вв. является сосредоточение политической власти в руках боярства – верхушки крупных феодалов-землевладельцев местного (городского) происхождения. Если во главе класса феодалов в княжествах Северо-Восточной и Юго-Западной Руси стоит князь и принадлежность к правящей группировке обусловливается здесь той или иной степенью близости к князю, то в феодальной республике участие в управлении государством определяется принадлежностью к правящей боярской группировке.

Высшим органом власти такой республики является вече – собрание всех ее полноправных граждан. Вечевое собрание генетически связано с дофеодальным периодом, когда на нем были представлены все свободные члены данной общины. В раннефеодальный период вече противостоит власти князя и его аппарата, отстаивая политические и экономические интересы свободного населения. По мере развития феодальных отношений, приводящих к росту социального и экономического неравенства внутри городской общины, роль и характер вечевых собраний меняются.

В Северо-Восточной и Юго-Западной Руси с XII в. реальная и номинальная власть все в большей степени сосредоточивается в руках князя и приближенных ему феодалов. Князь выступает в качестве главы политической власти и верховного распорядителя земель своего княжества. Он наделяет светских и духовных феодалов землей с зависимым населением, обеспечивая себе тем самым социальную и политическую опору. Все жители города и деревни, не попавшие в непосредственную зависимость от светских и духовных феодалов (черные люди), рассматриваются как подданные князя – главы феодального государства. Князь выступает в качестве верховного законодателя, судьи и управителя; свободное население выплачивает ему налоги, судебные штрафы и пр. и несет всякого рода повинности. Этими доходами князь частично делится с другими представителями класса феодалов.

Другой путь развития лучше всего прослеживается на примере Великого Новгорода – старейшей и крупнейшей феодальной республики. Городская община Новгорода сумела отстоять свою относительную независимость от княжеской власти. В дальнейшем она сильно ограничила власть князя и фактически отстранила его от осуществления важнейших политических функций. Новгородское боярство сумело сохранить за собой непосредственное управление огромным земельным фондом Новгорода, которым оно распоряжалось без всякого участия княжеской власти. Возглавляя местную городскую общину, новгородское боярство руководит вечевыми собраниями, обеспечивает за своими представителями важнейшие выборные должности посадников, тысяцких, сотских и через них держит в своих руках фактически всю политическую власть на громадной территории Новгородской земли. Необходимо подчеркнуть, что новгородские бояре, в отличие от бояр Северо-Восточной и Юго-Западной Руси, отнюдь не связаны с князем какими-либо служебными или вассальными отношениями. Они являются исконными членами городской общины и именно через эту общину, через ее вечевые собрания, через ее должностных (формально – выборных) лиц осуществляют свою политическую власть. По мере роста феодального землевладения, по мере развития процессов социально-экономической дифференциации растет экономическое могущество и политическая власть боярства, развиваются противоречия между ним и массой мелких землевладельцев и ремесленников (черных людей), приводящие к острым классовым столкновениям на вече и вне его. К XV в. новгородское вече, формально сохраняя свое значение, превращается на деле в орган власти боярской олигархии.

Итак, существование феодальной республики обусловлено развитием крупного феодального землевладения и сосредоточением политической власти в руках боярской олигархии, возглавляющей местную городскую общину.

Власть городской общины во главе с боярством вела к полному политическому бесправию основной массы сельского населения (смердов), лишенного представительства на вече. Сохраняя свое внутреннее общинное самоуправление, смерды несли все повинности в пользу города. Земли смердьих общин являлись источником роста феодального землевладения – вечевые власти раздавали эти земли светским и духовным феодалам.

Перед нами – особый вариант социально-политического развития феодальных отношений. Для него характерны два основных момента: привилегированное положение городской общины и отсутствие развитой системы феодальной бюрократии. Феодальной республике свойственны два типа противоречий. Во-первых, это противоречия между господствующей городской общиной и подвластными ей смердами. В условиях развития феодальных отношений эти противоречия принимают характер классовой борьбы крестьян против феодалов (к числу наиболее ярких вспышек классовой борьбы смердов относится их движение 1483–1486 гг. на Псковской земле). Во-вторых, это противоречия внутри самой городской общины. Они отражают нарастающее социальное неравенство, раскалывающее горожан на привилегированных феодалов и малоимущих или неимущих черных людей (история Новгорода и Пскова насыщена эпизодами выступлений черных людей, что в ряде случаев использовалось противоборствующими боярскими партиями в политических целях).

Развитие феодального Пскова идет в XII – XV вв. именно по такому пути. Первоначально псковская городская община подчинялась новгородской – псковские посадники назначались «старшим городом». Однако уже в первой половине XII в. Псков проявляет признаки самостоятельности. В 1136 г. псковичи приняли князем Всеволода Мстиславича, изгнанного перед этим из Новгорода. Псковский летописец расценил это событие как отделение Пскова от Новгорода: Приидоша псковичи и пояша Всеволода княжити к себе, а новгородци отложишася²⁹ [Псковские летописи. Вып. I. М.-Л., 1941, с. 10]. В дальнейшем союз Новгорода с Псковом сохраняется, и Новгород по-прежнему выступает в роли «старшего брата», но во второй половине XII в. Псков добивается фактической независимости. К этому же времени относятся первые известия о псковских боярах (вящих мужах), возглавлявших политическую жизнь феодального Пскова [ПСРЛ, т. I, стб. 305; Новгородская Первая летопись, с. 35; ПСРЛ, т. II, стб. 608 и др.]. Косвенным свидетельством политической роли псковского боярства является изгнание из Пскова князя Владимира в 1213 г. [Новгородская Первая летопись, с. 52].

Развиваясь в основном по тому же пути, что и Великий Новгород, Псковская феодальная республика имела некоторые особенности. Во-первых, Псков не располагал такими огромными территориями, как Новгород, и возможности развития крупного феодального землевладения были здесь более ограниченными. Поэтому, хотя псковское боярство держало в своих руках политическую власть на вече, монополизировав важнейшую должность посадника, однако оно все же не могло добиться такого политического и экономического могущества, какого достигла феодальная олигархия, и вынуждено было в гораздо большей степени считаться с рядовыми членами городской общины.

Во-вторых, местоположение Пскова на самом рубеже Русской земли делало его объектом почти непрерывных нападений немецких и литовских феодалов. Это заставляло Псков обращаться за военной помощью к Новгороду и великому князю. Помощи со стороны Новгорода часто бывало недостаточно, а главное, она могла привести к усилению зависимости от новгородского боярства, все время стремившегося расширить сферу своей политической власти и влияния. Отсюда – тенденция вечевых властей Пскова к непосредственному контакту с великим князем – номинальным главой Русской земли. В союзе с великим князем Псков искал защиту не только от внешних врагов – Ордена и Литвы – но и от притязаний своего «старшего брата». Поэтому сепаратистские настроения у псковского боярства были развиты гораздо слабее, чем у новгородского. В большинстве случаев Псков выступал за сохранение единства русских земель. Тяга Пскова к союзу с великим князем увеличивается в XIV – XV вв. по мере усиления московской великокняжеской власти, обострения московско-новгородского конфликта и роста внешней опасности со стороны Ордена и Литвы.

Псковская Судная грамота отражает основные особенности феодальной государственности и права Псковской земли XIV – XV вв. При чтении текста грамоты обращает на себя внимание отсутствие многих норм, известных Русской Правде. Так, грамота не содержит развернутых разделов о наказаниях за убийство и другие преступления. В ней нет статей об охране феодальной собственности, нет статей о смердах, закупах и холопах. Отсутствие этих статей объясняется, по-видимому, именно тем, что соответствующие правовые нормы были хорошо разработаны в Русской Правде и имели общерусское значение. В XIV–XV вв. эти нормы Правды продолжали действовать, почему и не попали в местный псковский кодекс законов. Внимание составителей грамоты приковано главным образом к тем вопросам, которые не были затронуты в Правде, а также к тем, трактовка которых устарела или не отвечала условиям псковской действительности XIV–XV вв.

Если в центре внимания Правды – феодальная вотчина, противостоящая окружающему ее миру крестьянских общин, то Псковская Судная грамота имеет дело прежде всего с миром городской общины, а действующими лицами в ней являются члены этой общины, формально равноправные, но подвергающиеся нарастающему социально-экономическому расслоению. Такую среду мы видим в феодальном законодательтве впервые, и в этом – большое значение грамоты как источника не только по истории русского права, но и по истории общественно-экономических отношений средневековой Руси. Грамота сосредоточивает свое внимание на процессах классообразования, порождающих новые социальные типы члена древнерусского общества.

К этим новым типам, не известным из более ранних источников, относятся наймит и изорник. Наймит по Псковской Судной грамоте – это свободный человек, пользующийся гражданскими и политическими правами как член городской общины, но находящийся в экономической зависимости от государя – более состоятельного члена той же общины. Закон до известной степени охраняет права наймита, но из контекста выясняется возможность долголетнего наймитства, которое хотя и не приводит к потере гражданских прав, но тем не менее свидетельствует о глубоко зашедшем процессе социальной н имущественной дифференциации – о появлении людей, фактически не имеющих возможности себя прокормить и жить иначе, как во дворе у государя [Псковская Судная грамота, ст. ст. 39-41].

Еще более интересной фигурой, свидетельствующей о нарастании процесса феодального классообразования, является изорник, которому посвящены многие статьи грамоты (что само по себе говорит о значении этой фигуры в жизни Пскова) [Там же, ст. ст. 42-44, 51, 63, 75, 76, 84-87, 93]. Изорник, – как и близкие к нему огородник и котечник, – свободный человек, работающий в сельском хозяйстве своего государя. По сравнению с закупом Русской Правды и с зависимыми крестьянами в феодальной вотчине XV – XVI вв. изорник пользуется гораздо большими гражданскими правами. Он может в установленное законом время уйти от государя, взяв отрок, может в известных случаях возбудить иск против государя о своем движимом имуществе (конь, корова). Государь не может самовольно и бесконтрольно распоряжаться личностью и имуществом изорника – спорные вопросы между ним и изорником решает суд.

В то же время изорник живет на земле государя, отдает ему часть урожая, выполняет другие повинности. Средством закабаления изорника является покрута – ссуда, даваемая ему государем. Запись изорника в покруте служит для государя важным средством установления зависимости изорника и членов его семьи: по требованию государя покрута должна быть выплачена при любых обстоятельствах, в противном случае с изорником поступают так, как с неисправным должником. По существу, изорник занимает промежуточное место между свободным человеком и зависимым крестьянином. Развитие изорничества свидетельствует об усилении социального и имущественного неравенства в среде свободных членов общины, что служит доказательством развития феодальных отношений.

Социальным потомком изорника является половник, хорошо известный на русском Севере в XVII–XVIII вв. Характерная черта Псковской Судной грамоты – предпочтение, которое она отдает письменному акту перед всеми другими видами судебных доказательств. В этом предпочтении заключен глубокий классовый смысл: обладателем такого письменного акта по большей части является феодал или, во всяком случае, представитель зажиточной части общества. В то же время для отдельных случаев сохраняются и старые формы доказательств, например показания свидетелей. Именно при помощи таких показаний решается спор о земле, если только это не лешая земля, на которую требуется особая грамота.

Псковская Судная грамота по сравнению с Русской Правдой отражает новый этап развития русского феодализма – в этом ее ценность как исторического и историко-правового источника.

Псковская Судная грамота сохранилась в двух списках – Воронцовском (в составе ст. ст. 1 –120 по принятому в настоящее время делению) [БАН, 34.2.31, лл. 56-72 об.] и Синодальном (в составе ст. ст. 109–120 по этому же делению) [ГИМ, Синодальное собрание, № 645, лл. 3-4]. В публикации Археографической комиссии 1914 г. оба списка воспроизведены способом фототипии и дана их наиболее полная транскрипция [Псковская Судная грамота. Спб., 1914]. Второе фототипическое издание Воронцовского списка выполнено И. И. Полосиным [Псковская Судная грамота. Перевод и комментарий проф. Полосина И. И. – Ученые записки МГПИ им. В.И. Ленина, 1952, т. XV, кафедра истории СССР, вып. 3]. Оба списка были неоднократно описаны в литературе. По мнению исследователей, Синодальный список выполнен в середине XVI в.[Тихомиров М. Н. Летописные памятники Синодального собрания. – Исторические записки. Т. 13, М.. 1942, с. 272-275] (М. Н. Тихомиров), Воронцовский – в конце XVI –начале XVII в. [Правда Русская. Т. 1. М.-Л.. 1940, с. 368-369] (В. П. Любимов). И. И. Полосин относил этот список к первой половине XVI в.

Вопрос о соотношении списков грамоты подвергался специальному изучению. В предисловии к изданию Археографической комиссии было высказано мнение, что оба списка независимы друг от друга. И. И. Полосин нашел, что последние двенадцать статей Воронцовского списка или его протографа списаны с Синодального списка или его протографа [Псковская Судная грамота. Изд. МГПИ, с. 110]. Ю. Г. Алексеев, напротив, пришел к выводу, что не только сам Воронцовский список не связан с Синодальным, но не связаны между собой и их непосредственные протографы [Алексеев Ю. Г. Палеографические наблюдения над списками Псковской Судной грамоты. – Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. X. Л., 1978, с. 77]. Тем большее значение приобретает факт текстуальной близости списков: ст. ст. 109–120 (по нынешней нумерации) воспроизводятся в обоих списках почти без разночтений. Это говорит о большой стойкости текста памятника и косвенно свидетельствует о его официальном характере и происхождении.

Все издания грамоты делят ее текст на 120 статей (в некоторых изданиях введены статьи 42-а, 75-а, 103-а). В основу этого деления положен принцип вычленения более или менее логически законченных грамматических конструкций. К одной статье отнесено либо одно законченное по мысли предложение, либо несколько предложений, логически и грамматически связанных между собой. При этом издатели определяют начало и конец статьи, исходя не из палеографических особенностей списков, а из чисто логических соображений. Таким образом, деление грамоты на статьи носит в значительной степени условный характер, оно отражает в первую очередь логическое осмысление памятника его издателями и исследователями, а не подлинную структуру его текста.

Ю. Г. Алексеев предпринял попытку разделить статьи памятника по палеографическим признакам, положив в основу систему прописных букв в тексте Воронцовского списка. В ряде случаев статья списка, выделенная прописной буквой, оказалась в изданиях разделенной на несколько самостоятельных статей. Так, ст. ст. 1 и 2 изданий соответствуют первой статье рукописи, ст. ст. 3 и 4 – второй, ст. ст. 7 и 8 – пятой, ст. ст. 9, 10 и 11 – шестой и т. д. Шестнадцатая статья списка оказалась в изданиях разделенной на пять самостоятельных статей – ст. ст. 20–24. Всего, по наблюдениям Ю. Г. Алексеева, четырнадцать статей рукописи оказались в изданиях раздробленными на 32 статьи. С другой стороны, в некоторых случаях в изданиях статьи рукописи слиты. Так, ст. 14 объединяет статьи девятую, десятую и одиннадцатую, ст. 30 – двадцать первую и двадцать вторую, ст. 42 – тридцать вторую и тридцать третью. В общей сложности 12 статей изданий объединили текст двадцати восьми статей рукописи. Деление по палеографическим признакам тоже не является бесспорным, учитывая позднее происхождение существующих списков грамоты и не всегда четкое выделение прописных букв. Однако оно не может игнорироваться ни издателями, ни исследователями грамоты: в ряде случаев оно помогает осмыслению текста памятника и доносит до нас особенности юридического мышления средневекового кодификатора [Алексеев Ю. Г. Указ. соч., с. 101-103].

Псковская Судная грамота была впервые введена в научный оборот Н. М. Карамзиным, опубликовавшим ее последние 12 статей (по принятому в настоящее время делению) по Синодальному списку. Воронцовский список был обнаружен Н. Н. Мурзакевичем в архиве М. С. Воронцова и опубликован им в 1847 г. с кратким введением и комментарием [Псковская Судная грамота, составленная на вече в 1467 г. Одесса, 1847]. С этого времени начинается научное изучение Псковской Судной грамоты как памятника русского права.

Первыми исследованиями, специально посвященными грамоте, явились работы И. Е. Энгельмана и Ф. Н. Устрялова, вышедшие в 1855 г. И. Е. Энгельман поставил задачу систематического изучения норм гражданского права грамоты [Энгельман И. F. Систематическое наложение гражданских законов, содержащихся в Псковской Судной грамоте. Спб., 1855]. Ф. Н. Устрялов дал общий очерк содержания грамоты с исто-рико-юридической точки зрения [Устрялов Ф. Н. Исследование Псковской Судной грамоты 1467 г. Спб., 1855].

В дальнейшем в работах историков-юристов второй половины XIX – начала XX в. грамота изучалась главным образом как историко-юридический документ. Хотя специальных монографических исследований о ней в этот период не было опубликовано, Псковская Судная грамота заняла видное место в трудах И. Д. Беляева, Н. Л. Дювернуа, М. Ф. Владимирского-Буданова, П. Н. Мрочек-Дроздовского, А. И. Никитского, В. И. Сергеевича, М. А. Дьяконова и других представителей русской буржуазной историко-юридической науки [Беляев И. Крестьяне на Руси. М., 1861; он же. История города Пскова и Псковской земли. М, 1867; Дювернуа Н. Источники права и суд вДревней Руси. М, 1869; Владимирский-Буданов М. Обзор истории русского права (разные издания); Мрочек-Дроздовский П. Н. Главнейшие памятники русского права эпохи местных законов. – Юридический вестник Московского юридического общества, 1884, май – июнь; Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. Спб., 1873; Сергеевич В. Древности русского права (разные издания); Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси (разные издания)]. Грамота издается, комментируется и многократно переиздается в составе «Хрестоматии по истории русского права» М. Ф. Влади-мирского-Буданова. Выходят и другие издания памятника.

Начиная с И. Е. Энгельмана исследователи пытаются установить связь грамоты с Русской Правдой и другими памятниками XII –XV вв. Необходимо, однако, отметить, что догматическая по своему характеру буржуазная историко-юридичес-кая мысль не смогла в полной мере проникнуть в диалектическую сущность истории права, отражающего в конечном счете процесс развития социально-экономических отношений. Буржуазные историки-юристы не смогли понять классовую природу феодального законодательства. Развитие права они по сути дела не связывали с развитием исторического процесса в целом.

Новый и наиболее плодотворный этап изучения грамоты начинается в советское время. Советские историки стремятся к комплексному изучению памятника как исторического источника, исследуя его происхождение и содержание с позиций исторического материализма. При этом особое внимание уделяется характеристике социально-экономических явлений, отраженных в грамоте. В работах М. К. Рожковой, Б. Б. Кафенгауза, Л. В. Черепнина, И. И. Полосина [Рожкова М. К. К вопросу о происхождении и составе Псковской Судной грамоты. Л.-М., 1927; Кафенгауз Б. Б. Псковские «изорники».– Ученые записки МГПИ им. К. Либкнехта. Т. 4. Серия историческая, вып. II. М., 1939; он же. К вопросу о происхождении и составе Псковской Судной грамоты. – Историч. записки, т. 18. М., 1948; Черепнин Л. В., Яковлев А. И. Псковская Судная грамота. Новый перевод и комментарий. – Исторические записки, т. 6, М., 1940; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. п. I. М.-Л., 1948] ставятся вопросы истории текста и структуры памятника, делаются попытки определить его последовательные редакции. И. И. Полосин [Псковская Судная грамота. Перевод и комментарий проф. И. И. Полосина. – Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина, 1952, т. LXV] и А. А. Зимин [Псковская Судная грамота. Перевод, историко-правовой обзор и текстологический комментарий Зимина А. А. – Памятники русского права. Вып. второй. М., 1953] предпринимают издания грамоты с постатейным комментарием. И. Д. Мартысевич посвящает грамоте специальное историко-юридическое исследовани [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота. Историко-юридическое исследование. М., 1951]. Вопросы уголовного права грамоты изучены М. М. Исаевым [Исаев М. М. Уголовное право Новгорода и Пскова XIII-XV вв. – 1-6 июля 1946. М., 1948]. В работе Ю. Г. Алексеева сделана попытка монографического изучения грамоты как источника по истории феодальных отношений XIV – XV вв. [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV-XV вв. Л., 1980].

В современной историографии Псковской Судной грамоты можно выделить несколько основных проблем. Одной из них является проблема датировки дошедшего до нас текста.

Непосредственные указания на время составления грамоты, а также на ее источники содержатся в заголовке памятника по Воронцовскому списку. Однако можно без преувеличения сказать, что заголовок грамоты принадлежит к числу ее самых загадочных мест. Основное противоречие в тексте заголовка – противоречие между ясным и точным указанием на пять соборов, существующих в Пскове, и таким же ясным и точным указанием на дату составления грамоты. Согласно первому указанию, грамота могла возникнуть не раньше 1462 г. (когда был создан пятый псковский собор), согласно второму – она списана в 1397 г. (6905). Противоречия заголовка по существу своему неразрешимы. Какое из указаний заголовка правильнее и почему в нем возникли такие противоречия, об этом в настоящее время сказать трудно.

Наиболее простым и естественным казалось с самого начала предположение об описке писца, пропустившего в написании года (6975=1467) предпоследнюю букву. Тогда все становится очень понятным: грамота утверждена на вече в 1467 г., когда существовали уже все пять соборов. По этому пути пошел первый издатель грамоты Н. Н. Мурзакевич, а за ним – большинство дореволюционных исследователей. Из советских историков такой точки зрения придерживалась М. К. Рожкова.

Однако предположение об ошибке писца далеко не всем казалось убедительным. Ряд дореволюционных исследователей (Н. В. Калачов, М. Ф. Владимирский-Буданов, М. А. Дьяконов) и большинство советских историков отвергают такое объяснение как искусственное и произвольное. Они считают дату 1397 г. реальной и отражающей один из этапов создания грамоты. Упоминание же пяти соборов эти исследователи рассматривают как указание на время окончательного редактирования дошедшего до нас текста. В настоящее время наиболее вероятным представляется мнение И. Д. Мартысевича о том, что последняя переработка псковского законодательства была произведена между 1462 и 1471 г., т. е. в период существования в Пскове пяти соборов.

К числу нерешенных относится и вопрос об источниках Псковской Судной грамоты. Заголовок называет три из них: Александрову грамоту, Константинову грамоту и псковские пошлины (т. е. местные обычаи). Спорным является вопрос о личности того великого князя Александра, которому заголовок приписывает составление соответствующей грамоты. Большинство дореволюционных исследователей, начиная с Н. Н. Мурзакевича, а из советских ученых – М. К. Рожкова, И. Д. Мартысевич и А. А. Зимин, принимают упомянутого Александра за тверского князя Александра Михайловича, занимавшего псковский стол с 1327 по t337 г. (с перерывом в полтора года). Н. В. Калачов, И. Е. Энгельман, М. Ф. Владимирский-Буданов, В. И. Сергеевич, Б. Б. Кафенгауз, Л. В. Черепнин считают автором Александровской грамоты Александра Невского. По нашему мнению последнее предположение является более вероятным.

Весьма важным и не до конца ясным является вопрос о редакциях грамоты, т. е. о последовательных этапах составления дошедшего до нас текста. С этим связан и вопрос о структуре текста грамоты.

В дореволюционной историографии преобладало мнение, что памятник образовался путем постепенной приписки новых статей к старым и что существующий порядок статей отражает историю составления текста грамоты. Наиболее последовательно эта мысль проведена в исследованиях И. Е. Энгельмана и П. Н. Мрочек-Дроздовского. Однако еще Н. Н. Мурзакевич высказал мысль (развитую впоследствии П. Е. Михайловым) [Михайлов П. Е. Новые данные для комментария Псковской Судной грамоты. – Известия ОРЯС Академии наук. т. XVIII, кн. 2, 1913] о возможности перемещения листов грамоты при ее переписке: после ст. 76 (по наиболее распространенному делению) первоначально следовали ст. ст. 84–87.

Вопрос о редакциях и составных частях грамоты по-новому поставлен в советской историографии. М. К. Рожкова считает древнейшими последние двенадцать статей памятника. Весь остальной текст грамоты она делит на две части (ст. ст. 1–57 и ст. ст. 58–107), выделив ст. ст. 77–83 как вставку более позднего происхождения.

По мнению Л. В. Черепнина, «Правда» Александра Невского (ст. ст. 1, 109–120), Судебный Устав князя Александра Михайловича (ст. ст. 7–13, 20–27, 34–37, 46–50), торговый устав (ст. ст. 14–19, 28–33, 38–41, 45), а также ст. ст. 21 и 36 составили первую редакцию грамоты (1397 г.). Ко второй редакции (1417 г.) Л. В. Черепнин отнес ст. ст. 53–71, 101 – 107. Третья редакции (1435–1440 гг.) включала ст. ст. 72-74, 88–92, 94–100. Статьи 3–5 и 77–83 – результат переработки старого текста, сделанной в 1480-х гг.; ст. ст. 42–44, 51, 63, 75, 84–87 – отрывки какого-то цельного устава, к которому, по мнению Л. В. Черепнина, относились и статьи о смердах, изъятые в 1480-х гг.

Б. Б. Кафенгауз считает теперешний порядок статей результатом ряда позднейших редакций грамоты, а также ошибок переписчиков, имевших дело с весьма ветхим оригиналом. Решив добиться восстановления первоначального порядка статей, он предпринял полную реконструкцию существующего текста, исходя из логических и палеографических соображений. Согласно этой реконструкции, статьи грамоты располагаются в следующем порядке: 1–5, 77–83, 64–71, 6–19, 28–33, 45–50, 20–27, 34–44, 51–63, 72–76, 84–108, 109–120. В противоположность этому И. И. Полосин поставил задачей «не переставлять с места на место… отдельные статьи, не ломать памятника», а рассматривать грамоту как юридический сборник, построенный в принципе в прямом хронологическом порядке, хотя этот порядок зачастую нарушается «вставками» и «выписками», по которым и можно судить о последовательных редакциях памятника. По таким признакам И. И. Полосин выделил двенадцать редакций, датируя некоторые из них с точностью до одного года.

По нашему мнению, первой редакцией грамоты был Свод 1397 г., в который вошли выписки из грамоты Александра Невского и приписки псковских пошлин. Этот Свод в дальнейшем подвергался переделкам путем включения новых статей, исключения старых и систематизации текста, ввиду чего реконструкция первоначального содержания Свода едва ли возможна. Трудно также сказать, сколько раз редактировался Свод 1397 г.: содержание грамоты и другие источники не дают убедительного ответа на этот вопрос. Можно только предполагать, что одна из редакций (условно – вторая) была связана с включением в закон выписок из грамоты князя Константина, княжившего в Пскове дважды – в 1407 и 1414 г. Эта редакция может быть датирована по ст. 107 – единственной, время записи которой можно установить довольно точно: в ней идет оечь о пенязях – денежной единице, существовавшей в Пскове (по летописным данным) с 1409 по 1424 г. Можно думать, что после 1424 г. полного редактирования Свода не предпринималось: ст. 107 осталась со старым денежным счетом.

Дошедший до нас памятник можно условно назвать третьей редакцией грамоты. Она включила второй свод по ст. 108 с дополнениями, сделанными позже и еще не успевшими подвергнуться редакторской переработке и систематизированию [Алексеев Ю. Г. Вопросы истории текста Псковской Судной грамоты. – Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. XI. Л., 1979, с. 66-67].

К числу источников грамоты (кроме грамот Александра и Константина, конкретное содержание которых установить трудно) относятся записи действовавших в Пскове обычаев. Надо полагать, что подавляющее большинство статей грамоты относится именно к этому основному источнику. Составители грамоты проявили знакомство и с другими памятниками права.

Не говоря о Русской Правде, представляющей основу средневекового русского феодального права, им, вероятно, были известны распространенные на Руси юридические сборники – Кормчая Книга и Мерило Праведное. Знали они, по-видимому, и византийскую Эклогу, причем не в том переводе, в котором она имела хождение на Руси в составе Мерила Праведного (об этом можно судить по ст. 8 грамоты, близкой к греческому, а не к древнерусскому тексту). Используя известные им памятники права, составители грамоты не слепо копируют их нормы, а перерабатывают в соответствии с реальными условиями Псковской земли и с содержанием псковской пошлины.

Несмотря на отдельные неувязки, отражающие длительную и сложную историю памятника, грамота в целом представляет собой лишенный логических противоречий цельный свод средневекового русского феодального права, свидетельствующий о внимательной и квалифицированной редакторской работе и о достаточно высоком уровне юридического мышления ее составителей.

 

КОММЕНТАРИЙ

 

Заголовок

В заголовке дается перечень источников, на основании которых составлена Псковская Судная грамота. Прежде всего называются грамоты, данные великими князьями Александром и Константином. В литературе имеются различные мнения о том, какой из трех Александров, княживших в Пскове в разное время, явился автором грамоты, которая легла в основу Псковской Судной грамоты: Александр Невский, Александр Тверской или Александр Ростовский. Князь Александр Невский, строго говоря, в Пскове не княжил, он освобождал его. Князь Александр Тверской княжил в Пскове в 1327–1330 и 1332–1337 гг. Александр Ростовский княжил в Пскове несколько раз на протяжении 1410–1434 гг. Но признанию его автором Псковской Судной грамоты мешает послание митрополита Киприана от 12 мая 1395 г. в Псков, в котором упоминается грамота великого князя Александра. Кого из князей имел в виду Киприан, ответить трудно, так как, с одной стороны, титул великого мог быть присвоен только Александру Невскому (по мнению Н. Калачова), а с другой – летописи именуют великим и Александра Невского, и Александра Тверского. В пользу признания последнего говорит тот факт, что Иван III отверг Псковскую Судную грамоту на том основании, что она составлена не великими князьями, чего он не мог бы сказать об Александре Невском (С. В. Юшков, И. Д. Мартысевич, А. А. Зимин).

Князь Константин (Константин Дмитриевич Белозерский) – брат Василия I, княжил в Пскове в 1407 и 1412 г.

Помимо грамот князей и их последующих дополнений в Псковскую Судную грамоту вошли и нормы обычного права (псковские пошлины). По мнению некоторых авторов (например, Б. Б. Кафенгауэа, Ю. Г. Алексеева), грамота являлась правовым памятником, нормы которого постоянно развивались. Б. Б. Кафенгауз видит в Псковской Судной грамоте, во-первых, древнейшую псковскую грамоту, судебный устав, грамоту князя Александра (ст. ст. 1, 7–13, 20–27, 34–37, 46-50), во-вторых, специальный устав (подобный уставу о резах Владимира Мономаха – ст. ст. 14–19, 28–33, 38–41, 45).

Вместе же первые 50 статей составляли первую редакцию Псковской Судной грамоты, принятую на вече в 1397 г. Ю. Г. Алексеев также считает первой редакцией Свод 1397 г., в который в переработанном виде вошла грамота Александра Невского, вторую редакцию относит ко времени княжения Константина (1409–1424 гг.), и, наконец, дошедшую до нас последнюю редакцию ко времени после 1462 г.

Заголовок дает некоторое представление о законодательном процессе в Пскове: после одобрения духовенством закон принимался на вече.

Статья 1

Соотношение денежных единиц в XV в.:

1 рубль=220 денег;

1 гривна кун=7 1/3 денги,

т. е. 1 рубль=30 гривен=220 денег.

В статье говорится о княжеской юрисдикции. Выделены кража, разбой, наход, грабеж. В последующих статьях говорится о суде князя по делам о бое, об убийстве, о земле и др. Таким образом, можно согласиться с мнением А. А. Зимина и Ю. Г. Алексеева о широких судебных полномочиях князя. Князь судил в составе коллегии – господы, в которую входили посадники и сотские.

Закон не говорит о размере ущерба, нанесенного кражей, внимание обращено лишь на характер хищения: по существу, как отмечает Ю. Г. Алексеев, это разные случаи кражи из закрытого помещения.

Вторая часть статьи говорит о преступлениях, представляющих значительно большую опасность: разбой, наход, грабеж. Разбой – наиболее опасное преступление. Он упоминается в Русской Правде, наказание за разбой самое суровое – поток и разграбление, или вира, в которую не вкладывается община.

В памятниках XV в. термин разбой сохранил значение неспровоцированного убийства с целью грабежа, вооруженной засады на дорогах с той же целью. По-видимому, в данном значении употребляется термин разбой и в Псковской Судной грамоте.

На тяжесть перечисленных преступлений указывает размер штрафа, определенного законом, – 70 гривен. Вряд ли можно согласиться с мнением В. О. Ключевского и А. А. Зимина о том, что 70 гривен – это описка, а правильно надо читать 9 гривен. Сама тяжесть деяния предполагает суровость наказания.

Если учесть, что преступления, предусмотренные этой частью ст. 1, могли сопровождаться убийством или угрозой убийства, то вряд ли наказание за них могло быть равное наказанию за кражу сена из стога. Поэтому штраф в 70 гривен (или 2,3 рубля) представляется вполне допустимым (ср.: 2 рубля за оскорбление, выразившееся в вырывании бороды; 1 рубль за убийство).

Спорным является вопрос о характере 70-гривенного вознаграждения: компенсация ли это потерпевшему (Ю. Г. Алексеев) или штраф в пользу Пскова (А.А.Зимин)? Последняя точка зрения представляется верной. Несмотря на важную роль, какую играл в Пскове князь, он все же выполнял, пользуясь современным языком, функции чиновника. В отличие от Киевской Руси, где великокняжеская казна составляла единое целое с личным имуществом князя, в Псковской феодальной республике такого единства быть не могло. Поэтому в Русской Правде мы видим, как правило, два вида денежных взысканий за преступление: штраф в пользу князя (вира, продажа) и компенсация потерпевшему (головничество, урок); иногда определялись отчисления в пользу людей князя (вирника, емца). В Псковской Судной грамоте другая картина: продажа распределяется между князем, посадниками и Псковом (государством, казной). Денежная компенсация потерпевшему определяется в грамоте не всегда.

Полсть (пълсть) – войлок, войлочный ковер.

Титяга – кожаное покрывало на возу.

Палуба – палуба, крыша на лодке для сохранения клади.

Или вь яме – имеется в виду хлеб, жито в яме.

Грабеж – хищение имущества с применением насилия (с боем).

Наход – нападение, вторжение; скорее всего, вооруженное вторжение с целью захвата чужого владения.

Статья 2

В статье речь идет о разграничении суда светского и духовного (владычню наместнику дела, подсудные светскому суду, не судить). Особо оговаривается княжеский суд: дела, подсудные княжескому суду, не могут рассматриваться и пересматриваться ни местным судом, ни судом духовным.

Статья дает представление о том, кем осуществлялся суд в Пскове.

Помимо княжеского суда, речь о котором шла в ст. 1, существовал особый суд наместника новгородского архиепископа (см. Новгородскую Судную грамоту), кроме этого, имелись судьи, вершившие суд на местах.

Комментирование статьи во многом зависит от того, относятся ли слова князю и посаднику к окончанию ст. 1 (как в настоящем издании, а также в изданиях Археографической комиссии 1914 г., И. Д. Мартысевича 1950 г., Л. В. Черепнина и А.И.Яковлева 1940 г.) или к ее началу ст. 2 (как у А. А. Зимина в Памятниках русского права). В интерпретации А. А. Зимина речь в статье идет о невозможности пересмотра князем, посадником и владычным наместником дел, уже решенных местными судьями. Ю. Г. Алексеев предпочитает видеть в первых двух статьях грамоты одну статью, мотивируя это палеографическими особенностями текста, однако внутри статьи вторую ее часть выделяет в смысловом отношении так жe, как А. А. Зимин.

Статья 3

Статья содержит текст присяги, которая давалась посадником при вступлении в должность. Эта присяга является древнейшей из дошедших до нас. Так, в Новгородской Судной грамоте имеется только упоминание об обязанности судей судить по крестному целованию. Князь приносил присягу при вступлении на стол.

Конец статьи трактуется по-разному. И. И. Полосин считает, что текст не содержит пропуска и поэтому речь идет о суде на вече (на суде на вечи). И. Е. Энгельман, а за ним Л. В. Черепнин и А. И. Яковлев при переводе этого фрагмента допускают возможность чтения ни на суду, ни на вече, а А. А. Зимин предлагает именно так и читать текст статьи, поскольку трактовка статьи И. И. Полосиным противоречит ст. 4 Псковской Судной грамоты, запрещающей князю и посаднику судить на вече.

В. О. Ключевский, считая, что общеуголовные дела рассматривались на суде князя на сенях, а политические – на вече, понимает слова погубити на суду как ложное обвинение в общеуголовном преступлении, а погубить на вече – ложно обвинить в политическом преступлении.

Употребление в статье термина куны говорит о раннем ее происхождении. Этим многие исследователи объясняют ее видимое противоречие со ст. 4, появившейся позднее.

Городские куны – пошлины, идущие в пользу Пскова.

Отчитись (отъчитися) – ублажать, потакать, считаясь родством.

Исправа – расследование.

Статья 4

В ст. 4 говорится уже вполне определенно о том, что на вече ни князь, ни посадник суд не осуществляют. Упоминаний о суде веча, за исключением данной статьи и ст. 3, в Псковской Судной грамоте нет, хотя во многих статьях говорится о суде князя, посадников, сотских (т. е. господы), владычного наместника, наместников князя. Поэтому можно признать справедливой точку зрения М. Ф. Владимирского-Буданова и Ю. Г. Алексеева об ограничении в XV в. функций псковского веча в области судопроизводства. Посадник не может судить на вече (а ведь именно он ведет народное собрание). Правда, летописи содержат примеры суда на вече в Пскове, относящиеся даже к 1509 г., а также вечевого суда в Опочке в 1477 г. (жители Опочки были наказаны за это).

Суд происходит в княжеском доме, но судят князь и посадник вместе, коллегиально. Судят по крестному целованию, по законам, по справедливости. Однако реальных гарантий от неправого суда грамота не дает, указывая лишь на наказание на втором пришествии.

Статья осуждает также и взяточничество – тайный посул. Представляется неверной точка зрения В. О. Ключев-

ского и А. А. Зимина, согласно которой законодатель обращает внимание на слово тайный, в то время как явный, «законный» гонорар чиновнику допускался. Посул – слово, имевшее в русском языке несколько значений. Это и обещанная плата, и выкуп, и пошлина, и взятка. Причем в нормативных актах и в сходном контексте посул употребляется в значении «взятка» (см., например, послание Белозерского игумена Кирилла князю Андрею 1408–1413 гг., договорную грамоту Новгорода 1426–1461 гг. и, наконец, Судебник 1497 г.). Сочетание тайный посул в данной статье имеет, таким образом, цель усилить смысл запрета, а не противопоставить тайный, запрещенный законом посул явному, вполне дозволенному.

У князя на сенех – в палатах князя.

Взираа в правду – на основе права.

Статья 5

Статья не завершена. Первая ее часть говорит о присяге при вступлении в должность наместника – должностного лица, осуществлявшего управление и суд в пригороде. Вполне справедлив, вероятно, вывод Л. В. Черепнина, А. И. Яковлева и Б. Б. Кафенгауза о том, что вслед за этой статьей должны были идти ст. ст. 77–83, говорящие о суде и о присяге местных судей, о межевщиках, судейских приставах и т. п.

В состав Псковской феодальной республики входили 12 пригородов, т. е. городов и волостей, признававших власть Пскова. Несмотря на то что пригороды были вечевыми городами и самостоятельно избирали администрацию, наместников в пригороды присылали из Пскова. Причем а первые годы существования республики наместники эти назначались Псковом, но постепенно право назначать наместников получили и князья. До XV в. князь посылал своих наместников только в два пригорода – в пограничные, важные в стратегическом отношении города Изборск и Остров; но постепенно это право распространилось и на другие пригороды. С 1414–1428 гг. число пригородов, куда князь посылал своих наместников, увеличилось до 7, а с 1467 г. князь посылал своих наместников во все 12 пригородов. Но, как видно из статьи, наместник должен был принести присягу верности Пскову и его законам, подобную той, какая содержится в ст. 3 Псковской Судной грамоты (присяга посадника).

Степень – трибуна, помост, на котором сидели в Пскове представители власти.

Орудиа – дело, судебное дело.

Статья 6

В статье говорится о порядке рассмотрения дел в случае переизбрания посадника. Согласно сложившемуся правилу, дело должен был рассматривать и выносить по нему решение тот посадник, который начал его слушать (ср. Новгородская Судная грамота, ст. 20). Такой порядок достаточно справедлив и логичен. Дело не прерывается и не начинает рассматриваться вновь новым посадником, иначе открывалась возможность произвола и волокиты. Невозможность пересмотра уже решенного судебного дела вполне соответствует положениям ст. 2.

Судовое – 1) судебное дело; 2) дела административные (В. О. Ключевский).

Насед (насадити) – утвердить.

Пересужать – пересмотреть дело.

Статья 7

Статья вводит новый вид наказания, не знакомый Русской Правде, – смертную казнь. Нельзя, однако, согласиться с И. Д. Мартысевичем в том, что с этого времени денежный штраф – продажа – хотя и применялся еще широко как наказание, однако уже отошел на второй план. Известны только две статьи (ст. ст. 7 и 8), предусматривающие смертную казнь; в подавляющем большинстве случаев по-прежнему применялась продажа. Сомнительно также утверждение А. А. Зимина, что введение смертной казни для изменников, поджигателей и воров (в случае совершения квалифицированной кражи) доказывает ярко выраженный классовый характер этого установления, использовавшегося против попыток открытых выступлений народных масс. Конечно, право любого государства, особенно уголовное право, всегда классово. В первую очередь оно защищает интересы господствующего класса, и особенно ярко это видно на примере феодального права – права привилегии, памятником которого является Псковская Судная грамота. Однако в ряде случаев можно говорить и об интересах общества в целом, которые защищаются правом. В ст. 7 перечислены преступления, представлявшиеся во времена грамоты наиболее опасными: измена, поджог, кримская кража, конокрадство. О случаях совершения этих преступлений доносит до нас летопись. И хотя летописание находилось в руках господствующего класса, мы не встречаем упоминаний о перевете в смысле выступлений народных масс.

В статье содержится перечень наиболее опасных преступлений. Уровень развития уголовного права в то время не был достаточно высок для того, чтобы законодатель отграничивал преступления по объекту посягательства на государственные и общеуголовные. Поэтому деяния, которые с точки зрения современного уровня развития уголовного права относятся к категории особо опасных государственных преступлений (измена), стоят рядом с имущественными преступлениями (конокрадство). С точки зрения законодателя конокрадство было так же опасно, как и измена.

Много споров велось по вопросу о том, какое воровство называли кримским. Н. Н. Мурзакевич и Ф. Н. Устрялов считали, что это воровство из помещения, клети (храмины), М. Ф. Владимирский-Буданов и вслед за ним С. В. Юшков доказывали, что речь идет о краже церковного имущества, М. М. Исаев видит в этом преступлении кражу имущества из Церкви, т. е. не только непосредственно церковного имущества, но и нецерковного, хранившегося в церкви (чаще всего в подклети). А. И. Яковлев, Л. В. Черепнин, И. Д. Мартысевич, А. А. Зимин, Ю. Г. Алексеев рассматривают кримскую татьбу как кражу из Кремля (Крома).

Такое разнообразие мнений было вызвано опиской при переписке грамоты. Уже в XVII в. неизвестный читатель Псковской Судной грамоты приписал на полях у трудно понимаемого слова крымской слово храмскои, т. е. увидел здесь кражу церковную. Толкование кримской татьбы как Кромской, т. е. кражи из Кремля, обосновывают значением Кремля как места хранения казны, припасов, документов и отсюда выводят особенную опасность такой кражи. Ссылаются также на указание ст. 8 о том, что вор-рецидивист наказывается так же, как кромскый вор. Тем не менее представляется все же более верной точка зрения М. М. Исаева, поскольку значение кончанских церквей для конца было такое же, как Кремля, для всего Пскова: в них хранились и запасы пороха, и продукты, и товары. Поэтому они также нуждались в усиленной охране.

Конокрадство на Руси издревле рассматривалось как наитягчайшее преступление. Ю. Г. Алексеев считает, что есть закономерность в том, что преступления, караемые по Русской Правде потоком и разграблением (т. е. наиболее суровой мерой наказания), наказываются по Псковской Судной грамоте смертной казнью. К этим преступлениям относятся конокрадство и поджог. В грамоте к ним добавляются измена и кримская татьба, но нет упоминания об убийстве в разбое. Появление этих новых составов преступлений действительно было вызвано новыми условиями XIV – XV вв., пограничным положением Пскова. Однако объяснение отсутствия в грамоте статьи об убийстве в разбое действием норм Русской Правды в данном случае вызывает сомнение. Отношение к тем или иным видам преступлений со временем менялось, и то, что признавалось особо опасным в одно время, в другую эпоху таковым уже не считалось. Поэтому если во времена Русской Правды разбойников выдавали князю на поток и разграбление, то отсюда вовсе не следует, что во времена Псковской Судной грамоты их надо было казнить смертной казнью. В грамоте имеются ст. ст. 1 и 96, которых вполне достаточно для наказания разбойника-убийцы. Кроме того, в настоящее время трудно определить, что было опаснее с точки зрения древнего псковича: убийство в разбое или конокрадство? Во всяком случае, известно, что вплоть до XX в. конокрады в деревнях подвергались самосуду, а что касается разбойников, то их поимкой больше интересовались государственные органы.

Живота не дати – казнить смертной казнью.

Перевет – измена, переход на сторону врага. Примером может служить измена бояр в 1241 г. и сдача Пскова крестоносцам.

Изличив – уличив.

Ряд – раз.

…е пожаловати – вероятно, описка. Большинство ученых соглашается с И. Е. Энгельманом – е(го) пожалов.

Крам – вероятно, описка: 1) как (Н. Мурзакевич); 2) кроме (М. Ф. Владимирский-Буданов); 3) прям, прямо, соответственно (В. О. Ключевский).

Статья 8

Несмотря на то, что текст статьи в значительной степени испорчен описками переписчика, смысл ее вполне ясен. Статья определяет наказание за кражу на посаде. В ней дается определение рецидива, которое характеризуется как троекратное совершение преступного деяния. Троекратность совершения преступления показывает особую опасность преступника, на которого не действуют меры, применяемые по отношению к ворам обычным. Это позволило приравнять вора-рецидивиста к кромскому татю. Санкция статьи относительно неопределенная, как и в ст. 7: нет конкретного вида смертной казни. Летописи говорят о том, что Псков знал смертную казнь через повешение, сожжение, утопление.

Статья 9

Статья определяет порядок приобретения права собственности по давности владения. Разрешение подобных споров основывается на показаниях свидетелей. Ю. Г. Алексеев считает, что такой порядок связан с пережитками общинного строя и касается спора между общинниками. Но можно предложить и иное решение вопроса. Спор о земле разрешается на основании показаний свидетелей не потому, что на землю нет никаких документов, а потому, что документы эти, независимо от того, есть они или их нет, – не имеют значения. Суть заключается в том, что владение и пользование пахотной землей в течение 4–5 лет уже сами по себе предполагают возникновение права собственности. Возникновение права собственности на недвижимость по давности нельзя рассматривать как пережиток общинных отношений и связывать только с внутриобщинными отношениями. Напротив, наличие этого института свидетельствует о развитии права собственности, а не о том, что мы имеем здесь дело с «общинным правом». А поскольку ст.9 говорит об оспаривании возникновения права собственности, то нет никакого противоречия между этой статьей и ст. 78, определяющей порядок разрешения споров на землю между собственниками. То же самое можно сказать и о ст. 106, которая приводится Ю. Г. Алексеевым в защиту аргумента об архаичности нормы, содержащейся в ст. 9. Статья 106 опять-таки говорит о случае, когда на землю претендуют два собственника, а ст. 9 неприменима, так как не прошло тех 4–5 лет, когда владелец пахотной земли мог бы приобрести на нее право собственности по давности.

Дело решается господой, как и в случае, предусмотренном ст. 10. Вполне справедливо замечание Ю. Г. Алексеева о том, что число свидетелей в статье названо не случайно: 4–5 свидетелей, причем свидетелей особых – соседей, называют и другие статьи Псковской Судной грамоты (27, 55, 56).

О земли полней (ополняя земля) – 1) наемная, договоренная, если непахотная (Н. Мурзакевич); 2) пахотная земля (Ф. Н. Устрялов); 3) бесспорная земля, подобно полному холопу (Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев).

Розстрадни – обработанные.

Стражет – пашет.

Истец – зд.: ответчик. Грамота не проводит различия между истцом и ответчиком в процессе: обе стороны – истцы.

Супротивень – зд.: истец, противная тяжущаяся сторона.

Целованиа – целование креста, клятва.

Лешея земля – 1) излишняя земля (Н. Мурзакевич); 2) лесная земля (И. Е. Энгельман); 3) земля, очищенная от леса отдельным общинником (Ю. Г. Алексеев).

Межники – лица, производящие размежевание.

Статья 10

Статья говорит о порядке разрешения споров о праве собственности на лесные участки. В отличие от предшествующей статьи ст. 10 предлагает разрешать спор на основании изучения грамот на землю, представленных спорящими сторонами, а в случае недостижения решения – определить правую сторону при помощи поединка. Встает вопрос, почему по ст. 9 спор разрешается показаниями свидетелей, а по данной статье решающим доказательством являются грамоты и поединок. И. И. Полосин и вслед за ним Ю. Г. Алексеев усматривают в ст. 9 пережитки общинного суда; статья же 10 свидетельствует уже о новой стадии в развитии феодального права. Представляется верной, однако, иная точка зрения, предложенная И. Д. Мартысевичем. Он видит в ст. 9 способ возникновения права собственности по давности владения. Но этот порядок возможен лишь по отношению к пахотной земле: легко можно доказать пользование пашней на основании показаний соседей-свидетелей: Что же касается владения, участками леса, то показания свидетелей здесь не могут быть применены. Поэтому не может возникнуть и право собственности по давности, а отсюда – и иной порядок разрешения спора: только на основании грамот, подтверждающих право собственности и поля.

Статья 11

Статья не завершена. В тексте имеется пропуск. И. Е. Энгельман предлагает читать конец статьи так: перемож(ет на поли, ино тому присужать землю по его грамотам). А. А. Зимин дает более краткий вариант: перемож(ет, ино того человека повинити).

Если предположить, что статья является непосредственным продолжением предшествующей, то можно принять реконструкцию А. А. Зимина, т. е. побеждает сторона, выигравшая поединок. Правда, это было слишком уж очевидно для законодателя, чтобы специально оговаривать.

Переможет – победит.

Статья 12

…грамоты его посудить – 1) по его грамотам производить судебное разбирательство (Ф. Н. Устрялов); 2) не принимать грамоты во внимание (Н. Н. Мурзакевич); 3) грамоты его признать недействительными (Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев).

В статье имеется пробел, где уместилось бы примерно 15 знаков. И. Е. Энгельман в своем варианте реконструкции текста предлагает читать: истец (а будет побит с своими грамотами). А. А. Зимин несколько меняет текст: будет побит по грамотам.

Из текста статьи ясно, что земельный спор решается господой (князь, посадник, сотские); установлен размер судебной пошлины, вероятно, общий для всех случаев рассмотрения господой земельных споров, поскольку в предшествующих статьях ее размер не определен. Решающим доказательством в деле является результат судебного поединка. В зависимости от его исхода и определяется действительность грамот. В ст. 12 определена завершающая стадия судебного разбирательства: судебный поединок выявил выигравшую сторону, выносится решение, в котором одна из предъявленных грамот на участок земли признается недействительной.

Повинити – обвинить.

Судница – 1) протокол судебного разбирательства; 2) письменное решение суда.

Статья 13

Статья регламентирует порядок разрешения споров, возникающих из права выкупа земли. Право «родового выкупа» земли представляет древнейший институт феодального права (этот институт в России просуществовал практически до 1917 г.). Однако более интенсивное по сравнению с другими областями Русского государства развитие в Псковской земле товарно-денежных отношений наложило отпечаток и на право родового выкупа. Право выкупа ограничивалось, во-первых, сроками давности и, во-вторых, самим порядком разрешения спора. Лицо, владеющее землей на основании каких-либо сделок, удостоверенных грамотами, само решает, избрать для разрешения спора судебный поединок или присягу истца.

Отъимати выкупком – 1) запись на выкуп проданной или заложенной земли (Ф.Н. Устрялов); 2) выкуп без определенного срока давности (И. Е. Энгельман); 3) отнимать землю, ссылаясь на право выкупа (А. А. Зимин).

Покуду отнимет – 1) срок для выкупа (И. Е. Энгельман); 2) основание для срока давности (А. А. Зимин).

Статья 14

В Псковской Судной грамоте значительное место уделено регулированию гражданско-правовых отношений. Статья расчленяется некоторыми авторами на несколько небольших статей (например, Ю. Г. Алексеев полагает, что в ст. 14 содержатся три статьи).

Статья регулирует широкий круг отношений. Прежде всего она содержит положение о наследовании по завещанию – рукописанию. К завещанию предъявляются определенные формальные требования: оно подлежит хранению в архиве Кремля; в нем должны указываться все долги завещателя, а также, по-видимому, должны оговариваться все сделки, участником которых являлся наследодатель, и, в частности, должен содержаться перечень имущества, взятого или сданного наследодателем на хранение. Наследовать по завещанию, как показывают грамоты, найденные при раскопках Новгорода, могли не только члены семьи завещателя, но и иные лица. Часто в роли наследников по завещанию выступали монастыри. Тот факт, что письменно оформленные завещания были найдены и в Новгороде, говорит об их широком распространении. В завещаниях подробно указывалась судьба имущества завещателя.

Статья позволяет также установить порядок заключения ряда гражданско-правовых договоров, и прежде всего договора хранения. Если в Русской Правде это скорее товарищеская услуга, то в Пскове, крупном торговом центре Руси, договор поклажи в силу его распространенности, а также из-за того, что на хранение стали отдаваться значительные ценности (деньги, одежда, украшения), изменил свою сущность. Для того чтобы получить защиту закона в случае нарушения условий договора, необходимо было его юридически оформить, причем оформить письменно (документом, копия которого хранилась в архиве Троицкого собора). Точно такой же порядок существовал и при оформлении договора ссуды (за некоторыми исключениями). И. Д. Мартысевич считает, что речь в ст. 14 идет исключительно о ссуде, П. Н. Мрочек-Дроздовский видит здесь возможность понимать ссуду и как заем. Последнее вполне вероятно. Хотя Псковская Судная грамота и знает особый термин заим, все же из контекста ст. 14 можно заключить, что обязательства из договора займа также регулируются подобным образом. Договор ссуды мог гарантироваться не только записью, но и закладом. В. О. Ключевский считал, что запись должна была сочетаться с закладом.

В статье среди различных видов договоров упоминается и торговля. По-видимому, можно согласиться с А. А. Зиминым, что здесь имеется в виду договор «купеческого займа» (как в Русской Правде).

В случае если договор поклажи или ссуды был оформлен надлежащим образом, то обязательства из договора распространялись и на наследников по завещанию – в любом случае и в полном объеме.

Доска (дъска) – письменный акт, примитивный юридический документ.

Сблюдение (зблюдение) – хранение.

Приказчик – 1) душеприказчик

(Ф.Н. Устрялов); 2) наследник по завещанию (И. Е. Энгельман).

Крута – украшение, драгоценности.

Рукописание – завещательное распоряжение, завещание.

Ларь – архив и вечевая канцелярия, располагались в Троицком соборе Пскова.

Ближняго племени – близкие родственники.

А а животом владеет – И. Е. Энгельман читает этот фрагмент так: а кто животом владеет.

Статья 15

Ст. 15 тесно связана со ст. 14: делается исключение для близких родственников наследодателя. При переходе к ним наследства не требуется соблюдения всех формальностей, обязательных для сторонних людей. Родственники могли искать и отвечать по договорам наследодателя и без записи или залога.

Возможно, что применение статьи ограничивалось случаями, когда дела по искам возникали между родственниками. Логически это подтверждается тем, что среди членов семьи сделки вряд ли заключались с соблюдением необходимых формальностей. Именно это обстоятельство и могло учитываться законодателем. Однако текст статьи не исключает возможности применения ее в случае, если наследником является близкий родственник, а противной стороной – чужие люди.

Стороннии люди – чужие люди.

Статья 16

В первой части статьи имеется пропуск, который восстанавливается рядом исследователей Псковской Судной грамоты по смыслу ст. ст. 16–17. И. Е. Энгельман: кому (искать, а он из чужой земли приехав, или) в пожару…; М. Ф. Владимирский-Буданов: кому (даст из чюжой земли приехав, или) в пожару…; А. А. Зимин: кому (што даст, из чюжой земли приехав, а у него любо изгибнет в грабежу или) в пожару. Таким образом, все ученые практически сходятся на том, что речь в статье идет о разновидности договора поклажи, который заключен между псковитянином и лицом, приехавшим из чужой земли. Далее, однако, взгляды расходятся. А. А. Зимин считает, что статья говорит о случае, когда имущество пропало у поклажепринимателя во время пожара, грабежа. И. Е. Энгельман, М. Ф. Владимирский-Буданов видят особые условия в момент заключения договора: пожар, восстание народа, т. е. именно эти обстоятельства и побудили собственника передать вещь на хранение. Н. Л. Дювернуа характеризует этот договор как depositum miserabile.

Последняя точка зрения представляется более соответствующей грамоте. Только в том случае, если договор поклажи заключается в условиях бедствия, к нему нельзя предъявлять требований, установленных ст. 14, о необходимости сделать запись. При наличии записи, копия которой хранится в архиве Троицкого собора, вряд ли возможно «запирательство» поклажепринимателя, а при отсутствии записи нельзя предъявить иск.

Многие ученые объединяют ст. 16 со следующей статьей, рассматривая их как одну.

Запрется – запираться, отказываться.

Род ополчится – 1) междоусобица вследствие раздора на вече (Н. Мурзакевич); 2) восстание народа (М. Ф. Владимирский-Буданов).

Запрется у него взем – начнет отказываться, что взял у истца поклажу.

Явити ему – предъявить свои требования.

Статья 17

Начало статьи дефектно. Н. Н. Мурзакевич восстанавливает ее так: (А кто с) чюжой земли… И. Е. Энгельман объединяет ст. 16 со ст. 17: …ино кому искать, явити ему (господе, что дал на зблюдение из) чужой земли. Пропуск в середине статьи И. Е. Энгельман восстанавливает: на ком сочат. Статьи 16 и 17 близки, и многие современные исследователи их также объединяют (А. А. Зимин, Ю. Г. Алексеев).

Необычный порядок заключения договора хранения вызывает и необычные способы доказательства своей правоты. Суд принимает в качестве доказательства присягу ответчика, поединок, присягу истца.

И. Д. Мартысевич видит в статье указание на срок давности; по его мнению, иск в таком случае может быть подан только в течение недели после возвращения собственнику вещи, сданной на хранение, или спустя неделю после пожара. Л. В. Черепнин, наоборот, рассматривает выражение «за неделю» как предоставление истцу права требования лишь неделю спустя после происшествия.

За неделю – 1) в течение недели (И. Д. Мартысевич); 2) через, спустя неделю (Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев).

Верши (вершь) – хлеб, жито.

Обыскать правда – выяснить.

Закупен – 1) закуп Русской Правды, наймит (Н. Мурзакевич, Ф. Н. Устрялов, И. И. Полосин и др.); 2) закупщик (И. Е. Энгельман).

Скотник – 1) работник на скотном дворе (А. А. Зимин, И. И. Полосин); 2) торговец скотом (И. Е. Энгельман); 3) заимодавец (Ф. Н. Устрялов).

Старине – с пропуском сроков исковой давности (М. Ф. Владимирский-Буданов); 2) по старым правилам (Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев).

Статья 18

В тексте статьи имеется, видимо, описка: вместо господне надо читать господе,

Статья 18 содержит, скорее всего, норму, регулирующую особый случай договора хранения (некоторые авторы, например А. А. Зимин, считают, что здесь зблюдение можно понимать и как ссуду деньгами). Договор заключается с лицом, не имеющим постоянного места жительства и живущим в сельской местности (по волости ходит). Видимо, это лицо, принадлежащее социальным низам, выполняющее работы на пашне или скотном дворе. Такое обстоятельство, а также сложность оформления записи в сельской местности приводили к тому, что разрешалось заключение договора без соблюдения общеустановленных правил.

Статья 19

Статья завершает раздел, посвященный договору хранения (ст. ст. 14–19). Здесь излагается общий порядок заключения договора поклажи. М. Ф. Владимирский-Буданов считает, что иск из договора поклажи не подлежит удовлетворению, если Договор: а) оформлен доской, б) нет поименного обозначения вещей, в) пропущен срок. М. М. Богословский, напротив, считает, что иск по доскам и без поименного обозначения вещей не удовлетворяется лишь в случае истечения срока давности.

Статья 20

Статьи 20–24 посвящены процессу. Центральное место в процессе по делам о бое и грабеже отведено послуху. Послух в процессе играет активную роль: свои показания он должен защищать в поединке, причем заменить себя наймитом не вправе. Статья 20 определяет порядок допроса истца и его послуха. Прежде всего суд должен удостовериться, что послух действительно находился вместе с истцом. Затем допрашивается истец, выясняется, показывал ли он кому свои побои и говорил ли о грабеже. Люди, которым он предъявлял бой и грабеж, также допрашиваются. Они должны подтвердить показания истца. Но самым важным свидетельством правоты истца должно быть совпадение его показаний с показаниями послуха. Само дело решает поединок послуха с ответчиком или присяга.

Сачит – возбудить дело.

Бою – нанесение побоев.

Бою и грабежу – злостное избиение, но без убийства, сопровождаемое насильственным отнятием имущества (Ю. Г. Алексеев).

Позовници – повестка о вызове ответчика в суд.

Обыскати – допросить.

Иночай – 1) соночлежник (И. Е. Энгельман); 2) единственный товарищ (В. О. Ключевский).

Изведется – окажется.

Явил кому – А. А. Зимин предлагает читать: явил ли кому.

Наимянуют – назовут.

Статья 21

Пропуск в статье реконструирован И. Е. Энгельманом: А против послуха (истец будет)…; а также А. А. Зиминым: (будет).

В статье определен круг лиц, имеющих право поставить за себя наймита в случае обвинения в бое и грабеже (см. ст. 36 грамоты).

Статья 22

По статье можно определить значение показаний послуха. Неявка послуха в суд и противоречивость его показаний автоматически ведут к проигрышу дела истцом.

Статья 23

В статье имеются два небольших пропуска. В первом случае Н. Н. Мурзакевич предлагает восстановить текст следующим образом: пошлется (в бою) на послуха. И. Е. Энгельман читает этот фрагмент: пошлется (в чем) на послуха. Второй пропуск оба ученых реконструируют: на котором сочат (станет слатся на своего послуха); А. А. Зимин предлагает иной вариант: на котором сочат (не почнет слаться на него).

Статья излагает казус. Такой характер изложения (наличие прямой речи) свидетельствует о неразвитости юридической техники.

Статья очень тесно связана с предшествующей и особенно последующей статьями. Вряд ли можно согласиться с А. А. Зиминым в том, что в статье говорится об отводе послуха истца на основании показаний ответчика. Закон разрешает ответчику уже во время судопроизводства выдвигать послуха в свою защиту.

Статья 24

Статья интересна тем, что подчеркивает активную роль судей в процессе, что не свойственно состязательному процессу. Суд ведет следствие, посылает своих людей на место для выяснения обстоятельств дела.

Статья 25

Статьи 25–26 определяют порядок извещения ответчика и доставки его в суд. Интересно, что вызов ответчика в суд производился публично, на церковной площади, являвшейся центром территориальной общины. Однако закон делает упор именно на то, что это церковная площадь и что позывница читается в присутствии священника. Если бы смысл статьи состоял в информировании в первую очередь общины, как полагает Ю. Г. Алексеев, то в качестве лица, которому зачитывается позывница, статья назвала бы старосту.

Видимо, нередки были случаи, когда ответчик пытался уклониться от суда; если в течение пяти дней он не являлся на суд, господа давала разрешение на его принудительную доставку.

Без дива – 1) нет дела (Н. Мурзакевич, И. Е. Энгельман); 2) не должно обращать внимания (Ф. Н. Устрялов, М. Ф. Владимирскнй-Буданов); 3) не должно удивляться (этому новому правилу, установленному вечем, – Б. Б. Кафенгауз, А. А. Зимин).

Статья 26

Статья продолжает предшествующую и говорит о принудительной доставке ответчика в суд. Грамота на принудительную доставку выдавалась господой истцу, который мог сам доставить в суд своего противника, а мог предоставить это приставу. Согласно ст. 64 грамоты, последним мог быть как княжий человек, так и псковский чиновник; мог им быть и простой псковитянин. Статья 26 особое внимание обращает на предотвращение самосуда в случае доставки ответчика самим истцом. Однако вряд ли можно понимать положение о головщине буквально, как убийство истцом ответчика. Если истец убивает ответчика, он и так должен ответить за убийство. Здесь, представляется, законодатель устанавливает ответственность за любой случай попытки истца самостоятельно расправиться с ответчиком.

Наказанием за головщину по Псковской Судной грамоте был штраф (ст. 96), поэтому мнение Ф. Н. Устрялова о том, что виновного предают смертной казни, неверно.

Позовник — 1 ) приказный служитель, вызывающий на следствие или в суд; 2) истец.

Грамота на виноватаго – 1) бессудная грамота (М. Ф. Владимирский-Буданов); 2) грамота о доставке ответчика силой (И. И. Полосин, И. Д. Мартысевич).

Статья 27

И. Е. Энгельман считает, что слова пред нами должны были первоначально находиться в ином месте: пред нами того бих.

В. О. Ключевский полагал, что слова пред нами находятся на месте, и делал вывод, что законодательные акты в Пскове принимались тем же органом, который осуществлял и суд, т. е. господой.

Пропуск в 5 знаков И. Е. Энгельман реконструирует: выдати (в рубли), а В. О. Ключевский – выдати (головою).

Статья может быть условно разделена на две части. В первой говорится о бое, учиненном в публичном месте. Ю. Г. Алексеев рассматривает бой на торгу как самостоятельный новый состав преступления, появление которого свидетельствует о росте значения государственной власти. Однако такое мнение представляется недостаточно обоснованным. Бой, избиение – эти термины мы встречаем и в других статьях. Публичность боя не доказывает здесь того обстоятельства, что преступление преследуется по инициативе государства: суд начинается только по жалобе потерпевшего.

Особое внимание законодателя к месту совершения преступления объясняется особенностями процессуального рассмотрения дела. Дела подобного рода не требуют наличия послухов, так как правонарушение видело много людей, и свидетельств 4–5 из них вполне достаточно.

Вторая часть статьи говорит о случае, когда потерпевший обвинит своего обидчика еще и в грабеже. В этом случае судопроизводство идет обычным порядком, и потерпевшему необходимо выставить послуха, так как такое обвинение, как грабеж, влечет за собой возможность поединка послуха с ответчиком.

Душа – совесть.

Клепать – обвинять.

Ходит – 1) обвинять, уличать (И. Е. Энгельман); 2) ходить, вызывать повесткой (В. О. Ключевский).

Ино быти ему самому в головщине – 1) предать его смертной казни (Ф. Н. Устрялов); 2) подвергнуть наказанию, как за убийство (М. Ф. Владимирский-Буданов).

Статья 28

Статья начинает раздел, посвященный договору займа. Договор займа – более распространенный вид договора, чем договор поклажи. Способы его заключения различны. В. О. Ключевский отмечает три способа, влекущие за собой защиту в суде: 1) заем под обеспечение заклада с оформлением записи; 2) заклад с оформлением закладной доски; 3) заклад. Договор займа, заключенный без необходимых формальностей, судебной защите не подлежал. Тем не менее закон говорит в некоторых случаях и об охране займа по доскам (см. ст. 38).

Первый способ – оформление договора займа закладом и записью – явление, во времена Псковской Судной грамоты, видимо, еще не очень распространенное. Записью пользуются в особо важных случаях, и ее нельзя оспорить в судебном порядке.

Со вторым способом оформления договора займа мы встречаемся в данной статье. Так как доска не рассматривается в качестве документа, безусловно свидетельствующего о заключении договора займа, то возможно возникновение споров. Исследователи грамоты по-разному определяют причину конфликта, легшего в основу ст. 28. И. Е. Энгельман, а вслед за ним и А. А. Зимин считают, что в данном случае истцом является кредитор, а должник-ответчик отрицает факт заключения договора займа, заложенную же вещь признает своей и считает отданной на хранение. М. Ф. Владимирский-Буданов видит в истце должника, отдавшего долг, а в ответчике – кредитора, не вернувшего залог. Первая точка зрения представляется более вероятной. Она, по крайней мере, соответствует тексту статьи, согласно которому истец и залогодержатель должны быть одним лицом.

Законодатель явно стоит на стороне залогодержателя, кредитора, предоставляя ему, хотя он и является истцом, право выбора судебного доказательства, причем среди доказательств отсутствует поле.

О третьем способе заключения договора займа говорит следующая статья.

Съсудное серебро – деньги, отданные в долг.

Статья 29

Статья показывает, какую большую роль играл заклад при заключении договора займа. Наличие заклада ставило закладодержателя в выгодное положение в случае возникновения спора. Ему было предоставлено право выбора доказательства: личная присяга или требование присяги другой стороны.

Статью трактуют по-разному. М. Ф. Владимирский-Буданов и другие видят здесь отрицание должником (пользующимся тем, что кредитор не успел еще получить закладную доску) самого договора займа. Залог же, находящийся у кредитора, должник объявляет своей вещью, отданной на хранение. В. О. Ключевский определяет в лице истца должника, который пытается выдать свой заклад за вещь, отданную на хранение.

Статья 30

Пропуск трех знаков в тексте рукописи М. Ф. Владимирский-Буданов восполняет как (сочи)ти, а И. Е. Энгельман – (иска)ти. Ссуда – 1) ссуда серебра (Энгельман И. Е.); 2) иногда читают как с суда, т. е. посредством суда (Н. Мурзакевич).

Статья устанавливает общий порядок заключения договора займа: суммы свыше 1 рубля даются в долг только под заклад или оформляются записью.

По подсчетам Ю. Г. Алексеева, 1 рубль по Псковской Судной грамоте равен 3 гривнам Русской Правды. Таким образом, сумма, начиная с которой требуется особый порядок при заключении сделки, остается прежней. Замечание А. А. Зимина о том, что такой порядок был выгоден залогодержателям – представителям псковской городской верхушки, мало что объясняет. Здесь справедливо высказывание Ю. Г. Алексеева о том, что разница в оформлении ссуды отражает разницу в социальном масштабе сделки. Сделки свыше рубля заключались зажиточными жителями Пскова.

Грамоты – 1) крепостные акты, удостоверяющие факт займа (В. О. Ключевский); 2) земельные акты, отданные под заклад; они удостоверяют факт займа (И. Е. Энгельман).

Изневести – неожиданно.

Изгодит – 1) просрочит (Н. М. Мурзакевич); 2) улучив время (И. Е. Энгельман); 3) начнет тяжбу (А. А. Зимин).

Нять – брать, взять.

Нять вера – верить, доверять.

Платной – 1) заклад, данный в обеспечение платежа, взятых в заем денег (Ф. Н. Устрялов); 2) состоящий из платья, одежды (Н. Н. Мурзакевич, И. Е. Энгельман).

Статья 31

В статье показана роль залога как способа обеспечения исполнения обязательства. Должник, отказываясь от уплаты долга, терял свой залог. Речь здесь в первую очередь идет о договоре займа, так как ссуду серебра иначе, как заем, понять нельзя.

 

 

Статьи 32, 33

Статья знакомит с еще одной формой обеспечения исполнения обязательств – поручительством. Поручительство может применяться в тех случаях, когда сумма долга или иного денежного обязательства не превышает 1 рубля. Закон не определяет, каким образом оформляется поручительство, но, оговаривая сугубо формальный порядок возвращения долга должником в случае наличия поручительства, дает сведения о формальном способе заключения поруки. При возвращении денег должнику необходимо сделать соответствующие записи не только в документе, имеющемся у него на руках, но и на копии, хранящейся в архиве Троицкого собора. Отсутствие соответствующей отметки в архивной копии вело к признанию невыполнения должником своего обязательства.

На основании ст. 30 договор займа на сумму меньше 1 рубля не нуждается в оформлении записью. Поручительство допускается в сумме, не превышающей 1 рубль. Значит, не сумма долга, а поручительство заставляет оформлять договор специальным документом, составлявшимся в нескольких экземплярах, один из которых хранился в архиве Троицкого собора. По-видимому, мы встречаемся здесь с разновидностью записи.

Назрячее – 1) то, что можно зреть, вообще вещь (И. Е. Энгельман); 2) нечто такое, стоимость чего очевидна (В. О. Ключевский); 3) очевидное, явное, т. е. имеющее явную ценность, превосходящую величину ссудного серебра (А. А. Зимин).

Того серебра не судит – 1) не стоит того серебра, имеет ценность меньше искомой (И. Е. Энгельман); 2) имеет ценность, превышающую величину долга (А. А. Зимин).

Рука (порука) – поручительство.

Статьи 34–35

Два пропуска в статье были реконструированы следующим образом И. Е. Энгельманом: государю пировому (целования) нет, а псковитину (всех суседов из села на) волости. Во втором случае А. А. Зимин предлагает читать: (человека из) волости, а Л. В. Черепнин – ответчика из волости, так как предложенный И. Е. Энгельманом вариант явно не умещается в 9 знаков.

Большинство исследователей объединяют данную статью со следующей – 35-й. В. О. Ключевский и М. М. Богословский, а вслед за ними Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев и другие читают начало ст. 35 не кто из.., а к той, предполагая здесь описку, что весьма вероятно, так как весь текст изобилует описками, из которых одни явные, а другие вызывают споры. Например, слово на тору Чечулин предлагает читать как на роту, а Зигельман и Владимирский-Буданов – на торгу.

Статья регламентирует первый этап производства по краже: от момента обнаружения до приведения подозреваемого к присяге.

Прежде всего обращает на себя внимание состязательный характер процесса. Пострадавший, объявив о краже, сам разыскивает вора и ведет его к присяге.

Исследователи Псковской Судной грамоты особое внимание обращают на то, что в законе изменяется старый способ принесения присяги. Вместо вольной роты всех жителей села или пирового старосты к присяге приводится один подозреваемый (Ф. Н. Устрялов, И. Е. Энгельман, Ю. Г. Алексеев). Присяга приносится на месте совершения преступления, в том приходе, где совершена кража: где татба учинилась.

Рядница (порядня) – письменный документ, свидетельствующий об уплате.

Повинить – признать недействительной.

Староста – представитель местной администрации.

Околные суседи – ближайшие соседи.

Пировой староста – руководитель пиршества, ответственное лицо на пире.

Пивцы – гости; сообщники (Ю. Г. Алексеев).

Государь пировой – хозяин помещения, где происходит пир.

Волная рота – 1) добровольная присяга (И. Д. Мартысевич, А. А. Зимин); 2) очистительная присяга (И. Е. Энгельман) 3) добровольная присяга группы лиц, напоминающая послушество 7 послухов ст. 18 Пространной Правды (Ю. Г. Алексеев).

Рота – присяга.

Статья 36

Статья говорит о случае, когда истец может выставить вместо себя наймита. Но интерес представляет тот факт, что основанием для судебного поединка послужило взыскание долга по доскам. Специально о досках как форме заключения договора займа в грамоте не говорится; напротив, имеются данные, позволяющие считать, что иски по доскам не принимались. Тем не менее прав и Ю. Г. Алексеев, утверждающий, что на практике доски применялись. Статья 36, вероятно, содержит норму, конкретизирующую норму ст. 38, частным случаем которой она является.

Поединок в гражданско-правовом споре постепенно перестает сохранять даже видимость божьего суда: в случае, если ответчик выставлял наймита, истцу также предоставлялось право взять наймита.

Статья 37

Слова на трупу кун не имати вызывают споры. Текст здесь дефектен. М. Ф. Владимирский-Буданов предлагает читать на трупу кун не имати, т. е. с убитого на поединке денег не брать. Такого же мнения придерживаются большинство исследователей. Но подобное прочтение вызывало сомнения у Чечулина, так как здесь нарушаются грамматические правила: «оу» не встречается в конце слов (трупоу), с «оу» может начинаться слово.

Статья говорит о завершающей стадии процесса – поединке – и рассматривает три возможных случая его завершения: поединок кончается гибелью одного из сражавшихся, примирением или победой одного из них. Только в последнем случае на побежденного возлагается обязанность в полном объеме уплатить судебные пошлины. В случае смерти участника поединка взыскания на наследников погибшего не распространяются, истец ограничивается доспехами погибшего, княжеская же пошлина не уплачивается вовсе. В случае мировой пошлины сделки уплачиваются в половинном размере. Интересно, что процесс может быть по желанию тяжущихся прекращен на любой стадии, даже перед полем.

Поможет – победит.

Приставное – судебная пошлина в пользу пристава.

Двема приставом – княжескому и городскому.

Прощение возмут – помирятся.

Оже истец чего не возможет – чего истец не возьмет.

Статья 38

Кредитные операции в торговой среде предполагают некоторые особенности. Если в период Русской Правды это были неформальные сделки, заключаемые без свидетелей, то теперь они оформляются письменно. Ю. Г. Алексеев особо подчеркивает тот факт, что доски еще довольно широко распространены. Однако существенным является то, что доски отходят в прошлое и взамен появляются рядницы, копии которых хранятся в архиве Троицкого собора. Рост товарооборота, увеличение численности купцов исключали и «домашние» способы заключения сделки. В связи с расширением круга лиц, ведущих торговые операции, уменьшается возможность неофициальных отношений между контрагентами. На первое место выступает рядница, но рядница, надлежащим способом оформленная. В противном случае это будет такой же неофициальный документ, как и доска, а законодатель по традищии отдает предпочтение в этом случае доске.

Торговые деньги – торговые ссуды.

Статья 39

В тексте статьи имеются два пропуска. И. Е. Энгельман восстанавливает фрагмент следующим образом: наймит (пойдет прочь от государя) свое дело отделает (ино ему найму взяти потому ж) на государех. М. Ф. Владимирский-Буданов предлагает второй пропуск читать так: ино им волно.

Статьи 39–41 посвящены регулированию отношений, вытекающих из договора найма.

Договор заключается, как правило, устно, без формальностей. Как об исключении упоминает ст. 41 о записи. Сторонами в договоре являлись государь и мастер плотник или наймит. Исследователи считают, что государь в памятниках того времени употребляется в различных смыслах: и как «феодал», и как «хозяин». Однако трактовка И. И. Полосина господина как «феодала» вряд ли применима к данной статье. Безотносительно, является ли господин в действительности феодалом, купцом, ремесленником, т. е. безотносительно к его социальной принадлежности, в данной статье государь выступает как наниматель, хозяин. Второй стороной в сделке является мастер плотник или наймит. Некоторые авторы, например Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев, А. А. Зимин, считают, что мастер-плотник – это одно лицо, т. е. самостоятельный ремесленник, а не ученик. Ю. Г. Алексеев полагает, что мастер – это подрядчик, плотник – ремесленник, наймит – общее название для вступающего в договор. Наймит – свободный. Он может расторгнуть договор и уйти (ст. 40), может искать на государе.

Договор заключается на время (отстоит свой урок) или для выполнения определенной работы (свое дело отделает).

Устный порядок заключения договора сказался и на порядке судопроизводства. Процесс начинается закличем, т. е. объявлением наймитом своих претензий к господину на торгу или в ином общественном месте. Ю. Г. Алексеев видит здесь сугубо межобщинные отношения. Однако представляется, что заклич необходим для выявления свидетелей – «окольных» соседей, сторонних людей, которым были известны условия договора и то, что он был выполнен истцом. Это не послухи, а именно сторонние люди, подобные тем, кто свидетельствуют о давности пользования полевой землей (ст. 9), о драке на торгу (ст. 27), т. е. свидетельствуют очевидное, а наличие таких свидетельств, естественно, должно упрощать процесс.

Взакличь сочить – 1) искать, требовать свой долг с кого-либо публично, перед народом (П. Е. Михайлов) 2) оглашение своей претензии перед вервью, общиной, на торгу, своеобразная явка, делающая излишними все другие формальности (П. А. Аргунов, И. И. Полосин); иск без представления письменных доказательств (М. М. Богословский, Ю. Г. Алексеев).

Статья 40

Статья является частным случаем ст. 39, когда договор заключается на срок.

И. Е. Энгельман предложил двоякое толкование статьи. Первое: в случае ухода дворного наймита до срока он может требовать плату только за год. К этому пониманию статьи присоединились М. Ф. Владимирский-Буданов, Н. Н. Масленникова, И. И. Полосин. Второе: срок исковой давности равен году. Этот взгляд поддерживают М. М. Богословский, Н. Дювернуа, Л. В. Черепнин, А. И. Яковлев, И. Д. Мартысевич, А. А. Зимин, Ю. Г. Алексеев. Представляется, что статья дает больше оснований, чтобы признать справедливой вторую точку зрения.

Заставляет обратить на себя внимание статус наймита дворного, определяемый, с одной стороны, личной свободой, а с другой – утратой или сокращением хозяйственной самостоятельности (наймит годами живет у своего господина).

Наймит дворной – наймит, работающий на дворе господина.

Статья 41

В статье говорится о договоре найма плотника на работу. Договор должен был быть оформлен путем записи. В случае, если договор не получил указанного оформления, запись не была составлена и возник судебный спор, то ответчик оказывался в сложном положении. Именно такой случай предусматривает ст. 41. Наймит – плотник, не выполнивший весь объем работы, мог претендовать на всю оплату: ино государю у креста положытъ чего сочить (т. е. заплатить все, что требует наймит, относительно чего он сочить – предъявляет иск). Но ответчик (государь) может попытаться и защитить свои интересы, оспаривая в суде притязания наймита (или государь сам поцелует), принеся присягу и доказывая тем самым свою правоту.

Статья 42

Статья свидетельствует о процессе закрепощения крестьян в Псковской феодальной республике. Государь имел право отпускать (дать отрок) изорника, огородника, кочетника только в Филиппов день (т. е. 14 ноября по старому стилю). Это положение можно сравнить с Юрьевым днем (ст. 57) по Судебнику 1497 г. В случае отказа (если изорник, огородник, кочетник запрется, т. е. откажется уходить, оспорит отрок и при этом присягнет в своей правоте – правда дать), государь лишался четверти урожая, части огородной продукции или части рыболовного улова (ысады рыбной части). Изорник, кочетник, огородник – представители феодально-зависимого крестьянства, отличавшиеся по профессиональному признаку (изорник, видимо, пахарь; кочетник – рыболов; огородник – обрабатывавший огород). Статья их объединяет в одну группу, так как они занимают одинаковое положение относительно феодала – государя (как справедливо отмечают Б. Д. Греков¹⁰⁹ [См. Крестьяне на Руси.., кн. 1. М, 1952, с. 452] и Д. В. Черепнин¹¹⁰ [Черепнин Л. В. Из истории русского крестьянства XV в. – Доклады и сообщения института истории. М., 1954, вып. 3, с. 118]).

Вопрос о природе изорничества в Пскове – один из самых спорных в литературе. Многие из дореволюционных историков (например, В. О. Ключевский, М. Ф. Владимирский-Буданов) видели в изорнике арендатора земли по договору. С. В. Юшков, Б. Д. Греков, Б. Б. Кафенгауз, Л. В. Черепнин (на наш взгляд, совершенно обоснованно) определяют положение изорника как феодально-зависимого крестьянина. Подробный анализ положения псковских крестьян-изорников дан в работе Б. Б. Кафенгауза «Древний Псков» (М., 1969), в главе «Псковские крестьяне» и в книге Ю. Г. Алексеева «Псковская Судная грамота» (Л., 1980) в главе «Изорник и его государь». Там же дана и историография вопроса. Статья 42 говорит об изорнике (огороднике, кочетнике) как о феодально-зависимом человеке, который мог уходить от государя в определенные дни в году, уплатив при этом четверть урожая.

Статья 43

В статье говорится о возможности кочетника (в тексте – котечника) заложить ту часть дохода, которая будет получена на весеннем промысле (заложи весну). Статья содержит рекомендацию для определения размера отдаваемого в залог. За исходное следовало взять доход, полученный другим рыбаком (другоичате) на том же участке (исаде – в тексте саде). Есть и другие толкования этой статьи. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов считает, что в статье речь идет о весняке – жителе веси, который не заплатил весну, т. е. плату с поля¹¹¹ [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 145]. А. А. Зимин полагает, что кочетник обязан был регулярно выплачивать возложенную на него часть улова, если бы даже он пропустил весну (заложил весну) и не производил лова рыбы в исаде¹¹² [Памятники русского права. Вып. второй. М, 1953, с. 354]. Словарь русского языка XI–XVII вв. (1978, т. 5), определяя различные значения слова заложи, заложити, не указывает на возможность понимать его в смысле «пропустить», «не заплатить»¹¹³ [См. указанное издание, с. 234].

Статья 43 упоминает также исполовника, т. е. человека, зависимого от господина-государя и отдававшего ему половину своего урожая в уплату феодальной повинности. Статья 43, таким образом, говорит о том, что возможность залога неполученного урожая имелась не только у рыбаков-кочетников, но и у других феодально-зависимых крестьян Пскова.

Статья 44

Статья определяет процедуру взыскания покруты (подмоги) – возвратной ссуды, взятие которой приводило к установлению большей зависимости крестьянина – изорника, огородника, кочетника – от господина (государя). Для понимания этой статьи следует обратиться к ст. 30 Псковской Судной грамоты, установившей порядок письменного оформления путем записи договора займа на сумму больше рубля (болши рубли не давати без заклада и без записи). Не допускалось даже простое письменное оформление договора путем доски. Для взыскания же покруты государь не должен был представлять письменное доказательство заключения договора. Для взыскания покруты он мог прибегнуть к закличу, указав точно, сколько серебра, другого имущества (верши по имени¹¹⁴ [«Верша» – термин, имевший различное значение: так называли невод (см. Словарь русского языка XI-XVII вв., т. 2, с. 106); хлеб, зерно (там же, С. 110)]), пшеницы яровой или озимой ему должен крестьянин. Закличь – объявление на торгу, в публичном месте претензий к ответчику – был известен еще Русской Правде. По Русской Правде он применялся чаще всего при краже. Псковская Судная грамота говорит о закличе в двух статьях – в ст. 39 (см. комментарий) и ст. 44. По ст. 44 государь прибегал к закличу в случае отрока крестьянина – изорника, огородника, кочетника – по его собственной инициативе или по инициативе крестьянина.

Содержание ст. 44 прямо связано со ст. 51 (см. комментарий). Закличь мог быть началом свода (см. ст. ст. 46, 54, 56).

Статья 45

В статье говорится о порядке предъявления иска о возврате денег, данных в ссуду для торговли, или взыскания долга с поручителя (поруки), или требования вещей, отданных на сохранение (зблюдениа), или взыскания ссуды, долга или имущества после умерших родственников (выморшини) – имущества, оставшегося без владельца и без наследников. Иск должен быть составлен точно (имянно) с указанием цены иска. Если это требование не соблюдено, то истец проигрывает дело. Статья интересна тем, что указывает на поручительство (поруки), а также на понятие «выморочного имущества».

Торговли – денежные ссуды, связанные с совместным ведением торговли.

Имянно – точно, с указанием названий, деталей, конкретно. См. Словарь русского языка, т. 6, с. 233.

Статья 46

Статья устанавливает порядок так называемого свода (ср. с соответствующими положениями Русской Правды). О своде говорят также ст. ст. 34, 39, 44, 46, 47, 54, 56. Статья интересна тем, что в ней придается большое значение присяге как судебному доказательству (что вообще является характерным для Псковской Судной грамоты). Человек, у которого нашли краденую вещь, должен был правду дать, т. е. присягнуть, что он купил на торгу, а с татем-вором не поделился. Человек, у которого нашли краденую вещь, не должен был искать вора (или человека, у которого он купил краденую вещь) и доставлять его в суд (а не поставит его). Статья указывает также и на следующее важное обстоятельство – ответчик ранее не был замечен в воровстве и не вызывал подозрений (ни пословицы не было будеть).

Статья 47

Статья устанавливает тот же порядок, что и ст. 46, в случаях, если кто-то купил вещь в чужой земле, или в городе (не на торгу), или нашел ее где-либо, а другой признает ее своей. Обе статьи защищают добросовестного приобретателя вещи.

Статья 48

В статье говорится о случаях, когда сторона в судебном процессе дала посула – взятку должностному лицу – волостелю. При этом волостель, видимо, вымогал взятку и отнял у человека одежду или коня. В случае обращения в суд с иском волостель отвечал за свои действия как за грабеж. Но возможно и другое толкование статьи. По мнению И. Д. Мартысевича¹¹⁶ [См.: Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота. М., 1951, с. 159], в ней говорится не о взятке, а о вознаграждении должностному лицу. Также переводит термин посул и А. А. Зимин¹¹⁷ [См. Памятники русского права. Вып. второй, с. 357]. Правильнее, как нам представляется, рассматривать посул как взятку. Именно в таком смысле говорится о посулах в ст. 4 Псковской Судной грамоты (а тайных посулов не имати) и ст. 26 Новгородской Судной грамоты (а докладчикам от доклада посула не взять, а у доклада не дружить никоею хитростью…).

Статья 49

Статья устанавливает оплату прогонов для княжих людей и подвойских – судебных должностных лиц (ср. Новгородскую Судную грамоту, ст. 23) – за 10 верст денга. В случае если должностное лицо ехать отказывается, можно послать любое другое, оплатив его услуги по установленной таксе (ис того). Статья рекомендует ездит дворит (т. е. исполнять обязанности, исполнять службу) вдвоем или втроем, но при этом езд – оплату – брать одному.

Статья 50

Статья определяет порядок оплаты судебных пошлин и оформления различных судебных документов: позовницы – повестки в суд (ср. ст. 20 Псковской Судной грамоты); бессудной грамоты – судебного решения, вынесенного без судебного разбирательства в связи с неявкой стороны в суд; приставной – документа, доставлявшегося судебным приставом (например, о вызове в суд). Перечисленные документы могли быть исполнены княжим писцом, который мог взять за это с человека по силе, т. е. по таксе (ср. ст. 82 Псковской Судной грамоты). В случае если сторона не обращалась к княжему писцу, а составляла документы у другого лица (ино волно инде написати), то устанавливался обязательный порядок обращения либо к князю, либо в архив Троицкого собора (ср. ст. 14 Псковской Судной грамоты) для приложения печати. Статья указывает, что при обращении к Троицкому собору за приложением печати к частным документам нет измены князю, нет, видимо, и оскорбления его власти, нарушения обычая (ср. ст. 82 Псковской Судной грамоты).

Статья 51

Статья возвращается к вопросу об изорниках и покруте, как бы продолжая ст. 44. В случае если изорник станет отрицать получение подмоги (покруты) от господина и будет утверждать, что он жил в его селе, но покруты не получал, государь должен представить свидетелей – 4 или 5 сторонних людей, которые могут подтвердить факт предоставления покруты изорнику. Государь в этом же приносит присягу, но может допустить к присяге и изорника (то воля государева). В случае отсутствия свидетелей покрута не возвращается (покруты своей не доискался).

Статья свидетельствует о том, что Псковская Судная грамота придает большое значение свидетельским показаниям (см. ст. ст. 9, 27, 55, 56, 57).

Статья 52

Статья относится к нормам, регулирующим вопросы уголовного права (ср. ст. ст. 1, 96, 97, 111, 112, 117). Кроме продажи – штрафа за совершение преступления, поступавшей в пользу князя, виновный должен был уплатить денежное вознаграждение потерпевшему или его родственникам. Если суд не устанавливал последнее, то и продажа князю не уплачивалась. Речь идет, видимо, о случаях, когда суд не мог определить виновного в совершении кражи или разбоя, т. е. не мог удовлетворить поданный в суд иск. Есть и другое толкование статьи. И. Д. Мартысевич полагает, что в ст. 52 речь идет о случае отказа истца от иска¹¹⁸ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 163]. Таким образом, продажа соизмерялась с требованием истца, доказанным в суде.

Статья 53

Статья лишает сына права на наследство, если тот отделился от отца и матери и отказал им в помощи (не скормит до смерти).

Статья 54

Статья продолжает рассматривать отношения, возникавшие в связи со сводом. Если человек, у которого обнаружили пропавшую вещь, представлял на суд или к присяге (у креста поставить) того, у кого он купил вещь, то судебный спор происходил между истцом и этим последним человеком. А добросовестный приобретатель, снявший с себя подозрение, становился поручителем в том, что новый ответчик явится в суд (а тот порука, кто извод поставил – в тексте ошибочно стоит прорка).

Статья 55

Это одна из многих статей, регулировавших нормы наследственного права. Статья говорит об отморшине – наследовании по закону и о приказном – наследовании по завещанию. В случае спора право на наследство могло быть доказано свидетельскими показаниями 4 или 5 соседей или сторонних людей. Конец статьи непонятен. М. Ф. Владимирский-Буданов считает, что «конец статьи дефектен, пропущено «не» перед словами «будет человек 4 или 5 скажут». Если это так, то смысл второй части статьи: в случае, если свидетелей нет, должна быть принесена присяга (правда дать) для доказательства прав на наследство¹¹⁹ [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 149].

Статья 56

Статья продолжает рассмотрение случаев, связанных с добросовестным приобретением вещи, ранее украденной. Если у добросовестного приобретателя были свидетели 4 или 5 человек, то других доказательств не требовалось. Если же свидетелей не было, то следовало прибегнуть к присяге как доказательству (правда дати).

Исправа – доказательства.

Статья 57

В статье говорится о таком следственном действии, как обыск в случае совершения кражи. Лицо, подозреваемое в краже, обязано было допустить в свой двор приставов для обыска. В противном случае оно обвинялось в краже. Обычно статьи Псковской Судной грамоты требуют представить суду 4–5 свидетелей. Судебным приставам достаточно было 2–3 свидетелей для доказательства того, что их не пустили обыскивать двор. Если же приставы сами не выполнили порученное им дело, они отстранялись от выполнения обязанностей, а истец проигрывал дело (ино тии пристави не в пристави).

Статья 58

Статья определяет порядок рассмотрения дел в суде. В судебное помещение (судебницу) допускались только тяжущиеся стороны (двема сутяжникома). Судебное представительство допускалось только для защиты интересов женщин, малолетних, монахов и монахинь, стариков и глухих (увечных). Статья близка по содержанию ст. 5 Новгородской Судной грамоты, запрещавшей вмешиваться (збивати) толпе в суд посадника и других судей. Закон предусматривает ответственность за самовольное и насильственное вторжение в судебное помещение, за нанесение ударов подвернику – специальному должностному лицу, следившему за порядком в помещении суда. Устанавливалось наказание: заключение в колодки (всадити его в дыбу), штраф в пользу князя в размере 1 рубля и подвернику – 10 денег.

Статья 59

Статья специально посвящена подверникам, которых при суде было двое: один являлся представителем Пскова, другой – князя. Перед вступлением в должность они приносили присягу в том, што правого не погубит, а виноватого не оправить. Им полагалась пошлина, уплачиваемая стороной, проигравшей дело (а со всякого суда имати им денга одна обема, на виноватом человеки). Статья 65 называет эту пошлину дверское.

Статья 60

Показаниям вора Псковская Судная грамота предлагает не доверять. Но, тем не менее, обыск у человека, на которого тать возклеплет, производился. В случае обнаружения у него краденой вещи (полишного) человек признавался вором, если же ничего не находили, то его объявляли свободным от подозрения.

Статья 61

В статье говорится о стабильности решений, принятых судебными органами. Правые грамоты, т. е. судебные решения, не могли быть отменены князем и посадником (а князю и посаднику грамот правых не посужати…). Другое дело – подложные судебные решения и документы (лживые грамоты и доски). Последние после разбора дела могут быть признаны недействительными. Интересно, что речь идет в статье только о досках, но не о записях – специально оформленных документах. Есть и другое толкование статьи: А. А. Зимин полагает, что князь и посадник не могли признать недействительными подлинные, надлежащим образом оформленные документы¹²⁰ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 362].

Статья 62

Статья предусматривает возможность для истца и ответчика договориться (о молве) уже во время судебного процесса. При этом истец не платил пени (штрафа).

Статья 63

Статья определяет условие ухода изорника от своего господина. Половину своего изорника исследователи обычно понимают как половину урожая за последний год¹²¹ [См. там же, с. 362; Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 152]. Статья является продолжением ст. 42 Псковской Судной грамоты.

Статья 64

Статья определяет плату за проезд (прогоны), которая полагалась приставам, княжьим людям или подвойским – судебным агентам, должностным лицам (см. также ст. 23 Новгородской Судной грамоты). Статья 64 является дополнением к ст. 49. Она содержит указание на право не просто позвать на суд, а сковати или расковать подозреваемое лицо. Оплата труда пристава не зависит от цели его посылки.

Статья 65

Статья продолжает ст. 64 и устанавливает двойную плату приставу, осуществлявшему поездку в связи с татьбой. Эта плата вносится вором, виновным в совершении преступления. Если же вор не найден, пошлины (приставные и дверские – шедшие придверникам) платились истцом.

Статья 66

Статья устанавливает порядок выемки приставом коня или иного имущества во время выполнения им своих служебных обязанностей. Имущество следовало передать на поруки сторонним людям. Взять это имущество с собой пристав мог только в случае, если некому было его поручить. Статья еще раз повторяет, что езд (прогоны) оплачивает тот, кто проиграет процесс, кто окажется виноватым.

Статья 67

Статья запрещает самоуправство истца, приехавшего вместе с приставом и пожелавшего взять силой что-либо из имущества ответчика за долги. В случае, если истец проиграет дело (не утяжет своего истца), то он обвиняется в грабеже и несет соответствующее наказание (ино быти ему у грабежу, а грабеж судить рублем).

Статьи 68–71

Статьи устанавливают правила относительно судебного представительства. Посадник не мог быть представителем в суде. Он имел право выступать в суде как сторона в случае спора о его собственных делах или имуществе (опрочь своего орудиа) или в том случае, если он – староста церкви (или где церковное старощение дръжит).

Статья 69 устанавливает более общую норму: всякое лицо, облеченное властью (властель), не может быть представителем в суде. Оно может быть стороной в процессе только в случае спора по его делу.

Статья 70 определяет порядок представительства по делам о церковной земле. Представителями по этим делам могли быть только старосты (и на суд помочю суседи не ходят). Судебному представителю (пособнику) в один день не разрешалось вести 2 дела.

Статья 72

Содержание статьи находит продолжение в ст. ст. 88 и 89 Псковской Судной грамоты. Кормля устанавливалась, видимо, чаще всего для пережившего супруга (до его смерти или заключения нового брака).

Статья 72 запрещает продавать землю, рыболовный участок и другое имущество, полученное как кормля по завещанию (рукописанию). В случае продажи кормли человек обязан был ее выкупить. В наказание закон лишал его этого имущества (а свою кръмлю покрал). А. А. Зимин рассматривает кормлю в ст. 72 как условное феодальное держание земли и рыболовных угодий во Пскове и отличает ее от кормли по ст. ст. 88, 89. Как нам представляется, ст. ст. 72, 88, 89 говорят об одном институте вещного права – права прижизненного пользования вещью. В статье 72 говорится о кормле, данной по завещанию (рукописанию), а ст. ст. 88 и 89 определяют право на кормлю пережившего супруга без завещания, т. е. по закону.

Такого же мнения относительно указанных статей придерживались М. Ф. Владимирский-Буданов¹²² [Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, с. 153] и И. Д. Мартысевич¹²³ [Псковская Судная грамота, с. 71]. Как нам представляется, кормля – не владение, а именно пользование вещью, т. е. извлечение из вещи выгод, получение доходов и плодов. Именно в таком смысле употребляют этот термин документы и материалы Пскова, которые подробно рассмотрены в монографии Ю. Г. Алексеева «Псковская Судная грамота»¹²⁴ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота. Л., 1980, с. 102-105]. Словарь русского языка XI – XVII вв. определяет слово кормля как содержание, обеспечение¹²⁵ [Словарь русского языка XI-XVII вв., т. 7, с. 324].

Кормля – пользование вещью, имуществом.

Статьи 73, 74

В статьях говорится о ссуде под проценты. Из содержания статей можно сделать вывод о том, что Псковская Судная грамота в отличие от Русской Правды не устанавливала максимального размера процентов. Вопрос о размере процентов определяется соглашением сторон путем оформления в записи. Кредитор имел право обратить свое требование, долговое обязательство (имание) в обозначенный соглашением срок уплаты (в зарок). Если кредитор заявляет в срок свое требование перед судом, то он получает проценты. Если же он это сделает не в срок (не явит зарок господе), пропустит срок уплаты ссуды, то проценты не получит. О господе как судебном органе Псковская Судная грамота упоминает во многих статьях (ст. ст. 10, 18, 24, 25, 29, 57, 73, 106, 111).

Статья 74 устанавливает права кредитора, пожелавшего получить свои деньги (сребре) до срока. Кредитор при этом теряет право на проценты. Если же должник начнет возвращать долг досрочно, то он должен заплатить проценты, но не все, а по расчету времени (по счету ему взять).

Статья 75

Статья объявляет недействительными претензии изорника к господину, основанные на доске – письменном документе без специального оформления. Доска не может быть принята во внимание (доска посудит). Вторая часть статьи (некоторые исследователи делят эту статью на две самостоятельные¹²⁶ [См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права.., с. 154; Зимин А. А. Памятники русского права. Вып. второй, с. 296]) говорит о дополнительной повинности, возлагаемой на изорника-старожила – вози вести на государя. Есть и другие толкования этой статьи¹²⁷ [См. об этом подробно: Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 168-172].

Статья 76

Здесь определяется положение изорника и права государя на взыскание покруты в случае бегства изорника за рубеж, т. е. за границу псковской земли или куда-нибудь еще настолько далеко (инде где), что место пребывания его невозможно установить. Государь имеет право получить покруту, обратив взыскание на имущество изорника, но при этом он должен обратиться за помощью к государственным органам (князю и посадникам) и вместе с приставом, губскими старостами и свидетелями (сторонними людьми) продать имущество изорника и получить компенсацию за покруту. Если этого имущества не доставало, а изорник тем временем возвращался, государь мог добровольно искать остатка своей покруты, т. е. обратиться в суд. Закон этого не запрещал (а государю пени нет). Изорник же в отношении государя таким правом не обладал. Если он считал, что допущена ошибка, он мог обратиться с иском (или с жалобой?) к властям (а сочит псковским). Продолжением этой статьи являются ст. ст. 84–87.

Губьские старосты – должностные лица в губе – административной единице Пскова.

Статьи 77 и 78

Статьи устанавливают порядок принесения присяги всеми должностными лицами (судьям псковским и посадником погородским и старостам приго(ро)цским) в том, что они будут судить право, т. е. по закону. Статья 78 подчеркивает, что и представитель князя обязан приносить присягу.

Эти статьи можно сравнить со ст. 5 Новгородской Судной грамоты, содержащей требования к судьям судить право, т. е. в соответствии с законом. Видимо, имелась специальная процедура принесения присяги (крестное целование) должностными лицами и в Новгороде, и в Пскове.

Статья 78 могла появиться в период, когда князья пытались усилить свое влияние в Псковской феодальной республике.

Статья 79

Статья также отражает стремление ограничить власть князя в судопроизводстве. В случае судебной тяжбы о земле или воде (рыболовном участке) грамоты (документы, представленные в суд) должны были читаться и княжеским дьяком, и дьяком городским (т. е. представителем городской администрации). Грамоты, присланные из пригородов, должен был обязательно читать представитель городской администрации.

В ст. ст. 78 и 79 речь идет о спорах о земле и воде, т. е. о важнейших делах. Именно по этим делам Псковская Судная грамота пытается ограничить влияние князя.

Статья 80

Статья предусматривает возможность решить дело миром (а промеж себе прощенье возмут) в случае драки. В этом случае наказание не устанавливалось (ино ту князю продажи нет). Статья близка по содержанию к ст. 3 Уставной Двинской грамоты 1397–1398 гг. и ст. 53 Судебника 1497 г.

Статья 81

И. Д. Мартысевич определяет слово приставное как «пошлину в пользу пристава»¹²⁸ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота. Историко-юридическое исследование. М., 1951, с. 199]. В то же время при переводе конкретной ст. 81 он говорит о «производстве обыска». И действительно, Псковская Судная грамота дает основания для обоих толкований. Выбирая второе из них, следует, пожалуй, толковать данное понятие расширительно, т. е. включать в него все процессуальные действия, входившие в обязанности пристава как следственные действия (производство обыска, опрос свидетелей и т. д.), так и действия по исполнению судебных решений.

А. А. Зимин понимает слово ссылка как проверку показаний сторон или свидетелей¹²⁹ [Памятники русского права. Вып. второй. М., 1953, с. 428] или вызов в суд свидетелей, на которых ссылаются стороны, как переводит И. Д. Мартысевич¹³⁰ [Мартысевич И. Д. Указ. работа, с. 175]. Оба перевода близки друг к другу.

По мнению И. Д. Мартысевича, слово подвойский обозначало судебного исполнителя, пристава¹³¹ [Мартысевич И. Д. Указ. работа, с 175, 199].

Данная статья регулирует процессуальные вопросы и предусматривает участие в процессуальных действиях людей князя на паритетных началах с представителями псковской судебной администрации, вероятно, выборными. Ю. Г. Алексеев справедливо видит в этом определенный надзор за княжеской администрацией: «Княжеская администрация отдельно не существует – она всюду смыкается с независимой администрацией вечевого города – земли»¹³² [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV-XV вв. Л., 1980, с. 20] .

Искать бою и грабежу – обвинять кого-либо в нанесении побоев и в грабеже и предъявлять иск о похищении имущества.

Статья 82

В соответствии с общей нормой ст. 50 данная статья определяет размер судебных пошлин и повторяет общее правило ст. 50. В названных статьях четко оговаривается, что выписка судебных документов и приложение к ним печати не являлись исключительной прерогативой князя и его писцов. Сторонам разрешалось оформить судебные документы и помимо князя и его писцов.

Статья 83

Статья определяет размер пошлин, взимаемых княжеским писцом, за оформление выездной грамоты за границу. Следует обратить внимание на то, что выездные грамоты выдавались вместе – князем и посадником. А. А. Зимин неверно заменил при переводе текста союз «и» на разделительный союз «или»¹³³ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 317]. В действительности князь не имел права единолично выдавать выездные грамоты. Ю. Г. Алексеев подметил важную особенность в положении князя в Псковской республике: «Являясь формально главой господы, князь – судья и правитель – по рукам и ногам (был) связан вечевыми органами во главе с посадником»¹³⁴ [Алексеев Ю. Г. Указ. соч., с. 20].

Статьи 84–86

Статьи регулируют вопрос о взыскании государем данной изорнику покруты после смерти изорника.

Статья 84

Тако ж – большинство исследователей рассматривает эти слова как ссылку на ст. 76, продолжением которой являлась ст. 84. Только И. И. Полосин относит эти статьи к разным редакциям, расценивая ст. 84 как более позднюю разработку законодательных идей ст. 76¹³⁵ [Псковская Судная грамота. Перевод и комментарий проф. И. И. Полосина.– Учен. записки МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1952, т. 65, вып. 3].

Статья предусматривает порядок взыскания хозяином данной изорнику подмоги. В случае если после смерти изорника не оставалось наследников, хозяину предоставлялось право продать имущество изорника с соблюдением определенных в ст. 76 процессуальных форм, т. е. в присутствии приставов и посторонних людей. Соблюдение этих формальностей должно было служить гарантией того, что хозяин не возьмет из вырученных денег больше, чем ему причитается. Объявившимся впоследствии родственникам запрещалось требовать от хозяина имущество изорника. По смыслу статьи, хозяину предоставлялось право продажи имущества изорника в счет подмоги лишь в случае, если ему не было известно о наличии родственников у изорника или они действительно отсутствовали. Случаи же взыскания подмоги при наличии родственников определялись нижеследующими статьями.

Статья 85

Данная статья указывает на переход к жене и детям долговых обязательств умершего изорника. Законодатель устанавливает, что не имеет никакого значения тот факт, что в письменном документе, которым оформлялся договор изорника с хозяином о покруте, такой переход специально не оговаривался. В случае же, если договор между изорником и государем не был письменно оформлен, вопрос о взыскании долгов изорника с его жены и детей решался по исконным обычаям Пскова. Вероятно, законодательное закрепление псковских обычно-правовых норм мы видим в ст. ст. 9, 51, 55 и др. Поэтому под указанием на псковскую пошлину следует понимать судебный процесс с приглашением 4–5 свидетелей, как это определяется, в частности, в ст. 51.

Судити судом (по) псковской пошлине – вести судебное разбирательство в соответствии с псковскими обычаями.

Откличи нет от государеве покруты – нельзя отказываться от уплаты хозяину долгов умершего изорника.

Статья 86

Государя не татбит ни лукошки, ни кадки – эта фраза очень трудна для понимания. Еще в 20-х годах нашего века ее толкование вызывало спор между П. А. Аргуновым¹³⁶ [Аргунов П. А. Крестьянин и земледелец в эпоху Псковской Судной грамоты. К истории сеньерьяльных отношений на Руси. – Ученые записки Саратовского гос. университета за 1925 г. Т. IV, вып. 4, с. 38] и М. М. Богословским¹³⁷ [Богословский М. М. Крестьянская аренда в Псковской Судной грамоте. Историч. известия, изд. Ист. об-вом при Моск. ун-те. 1917, № 2]. По-разному понимают ее И. Д. Мартысевич и А. А. Зимин. И. Д. Мартысевич рассматривает эти слова как запрет родственникам изорника утаивать от землевладельца лукошки или кадки с зерном. Из такого толкования вытекает предположение, что родственники изорника уже вступили в права наследников и фактически владеют имуществом умершего. Однако дальнейший перевод плохо согласуется с этим предположением: «если (после умершего) останутся конь или корова, то они (родственники) могут в свою очередь требовать их по суду от хозяина»¹³⁸ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота…, с. 179]. Получается, что фактическим владельцем имущества после смерти изорника стал государь. Вряд ли здесь мы сталкиваемся с противоречием закона. Более последовательным представляется перевод А. А. Зимина: «ни брату изорника, ни его (другому) родственнику не (следует) предъявлять к господину (изорника) претензий, обвиняя его в присвоении (изорничьего) зерна в кадках и лукошках»¹³⁹ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 318].

Действительно, скорее всего, в ст. 86 имеется в виду случай, когда умирает одинокий изорник и государь завладевает его имуществом в счет выданной покруты. Если бы у изорника вообще не было родственников, то государь обязан был бы поступить в соответствии со ст. 84. Но в ст. 86 говорится о ситуации, когда до продажи имущества государем объявятся родственники изорника, желающие принять наследство. Законодатель возлагает на них долговые обязательства изорника перед государем и запрещает им предъявлять государю претензии по поводу мелких, к тому же индивидуально не определенных вещей. Закон допускает предъявление исков лишь по поводу коня или коровы. Ю. Г. Алексеев удачно подметил, что «в статьях ПСГ изорник предстает не нищим на грани холопства и челядинства, а хозяином, собственником своего живота»¹⁴⁰ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время…, с. 182].

За жывот поймается – захотят вступить в права наследников и станут предъявлять иски об имуществе умершего изорника.

Статья 87

Представляется возможным понимать глагол изведется как производный от слова извод или свод, знакомого по Русской Правде (см. ст. ст. 14–15 Краткой Правды, в которых употребляется и то и другое понятие). Понятие извод фигурирует и в Псковской Судной грамоте (в ст. 54).

В статье изложен, по-видимому, реальный казус, когда иэорник предъявил иск к господину по поводу имущества. В статье регулируется порядок рассмотрения данного спора. Государь должен был привести того, у кого приобретена спорная вещь, а стороннее люди и околные суседи – подтвердить право собственности государя. В этом случае он признавался правым, а иск изорника отклонялся. Удивительно, почему А. А. Зимин, точно передав смысл статьи в переводе, в комментарии все же говорит об отвержении претензий изорника на «свое» имущество и делает вывод о том, что «закон последовательно защищал интересы псковских феодалов»¹⁴¹ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 368].

Но от кого? Как это видно из данного казуса, от не вполне добросовестного изорника, который оказался не прочь, если называть вещи своими именами, прихватить лишнее.

Статьи 88–89

Статьи регулируют порядок наследования движимого и недвижимого имущества после смерти супруга. Данные нормы охраняют порядок перехода родовой отчины по наследству. В случае вступления в новый брак супруг лишается права пользования имуществом умершего супруга. Так обеспечивается сохранение имущества в пределах одного рода. Свобода брачных отношений связывается с вопросами сохранения или упущения имущественных выгод.

Без рукописаниа – без письменного завещания.

До своего жывота – зд.: до конца своей жизни.

О борти – о пчелином улье в дупле дерева.

Грамоты старые – документы, подтверждающие право собственности на землю или борть по давности владения.

Клеплеть, клепати – возводить несправедливые обвинения.

Статья 90

Статья предусматривает право ближайших родственников предъявить иск к пережившему супругу по поводу одежды умершего родственника. Закон, обязывая пережившего супруга отдать «по совести» искомые одежды, не подкрепляет это процессуально, поскольку запрещает приводить к присяге для выяснения вопроса об одежде умершего супруга.

Статья 91

Данная норма говорит о порядке разрешения имущественных споров между невесткой и свекром или деверем. Ситуация, описанная в этой статье, свидетельствует о намерении невестки отделить собственное имущество от имущества свойственников после смерти мужа. Закон признавал за ней право собственности на платья и на драгоценности. Имущественные споры невестки со свойственниками разрешались крестоцелованьем. Вопрос о том, кто должен целовать крест, определялся ответчиком.

Статья 92

Статья регулирует вопрос о решении споров между сотоварищами. Правота той или иной стороны устанавливалась или присягой, или поединком. Выбор формы доказывания предоставлялся ответчику. Ю. Г. Алексеев верно обратил внимание на противопоставление в ст. 92 порядка рассмотрения споров между товарищами и купцами. Договоры между купцами регулировались еще Русской Правдой (ст. ст. 48, 54, 55 Пространной Правды). Псковская Судная грамота уже проникает во внутренний мир общинников – сябров¹⁴² [Алексеев Ю. Г. Указ. соч., с. 85]. Но это вторжение осуществлялось лишь при явных признаках распада товарищества, раз уже появились споры о серебре: присяга или Даже поединок – вполне достойные способы выявления правоты в этом случае.

Искать сябренаго серебра – предъявлять иск к сотоварищам.

Доску положит – предъявит в качестве письменный документ.

Статья 93

Слово железное имеет два значения. Одно из них обозначает испытание железом – форму ордалий. Здесь же, в данной статье, имеется в виду пошлина за наложение оков (желез) на пойманного ответчика.

.Статья предусматривает обязанность должника не только уплатить долг, но и погасить издержки, связанные с его розыском и поимкой, если он скрывался от кредитора.

Стулится, тулится – скроется

Проторы – расходы, издержки.

Статья 94

Статья предусматривает переход долговых обязательств отца к его сыновьям. Сыновья обязывались уплатить долг отца из общего имущества, а остаток разрешалось разделить.

Статья 95

Данная статья предусматривает раздел имущества, если в отношения вместе живущих братьев закрадывалась тень подозрений против одного из них в своекорыстном использовании общего имущества.

Вятший – старший.

Живучи в одном хлебе – ведут совместное хозяйство.

Искористуются – используются (от слова корысть).

Братань – И. Д. Мартысевич переводит это слово как «племянник», А. А. Зимин – как «двоюродный брат». Согласно словарю Даля, допустим и тот и другой перевод. Скорее всего, в статье имеется в виду двоюродный брат, который, разумеется, является племянником по отношению к умершему хозяину дома. Далее слово «братань» заменяется на слово «брат».

Статьи 96–98

Статьи посвящены вопросам о преступном и непреступном убийстве.

Статья 96

Ю. Г. Алексеев обратил внимание на то, что Псковская Судная грамота упоминает головшину лишь в двух местах: в ст. 26 и в ст. ст. 96–98. Он высказал предположение о том, что эти статьи Псковской Судной грамоты представляли лишь надстройку над соответствующими нормами Русской Правды, которые продолжали действовать в Псковской республике. Но в отличие от Русской Правды Псковская Судная грамота не устанавливает никакой дифференциации вир в зависимости от социальной принадлежности убитого. Псковская Судная грамота упоминает лишь о рублевой продаже в пользу князя. А. А. Зимин справедливо предположил, что кроме продажи в пользу князя убийца должен был выплатить и материальную компенсацию семье убитого. Однако при сравнении виры Русской Правды и продажи за убийство, упоминаемой в Псковской Судной грамоте, А. А. Зимин, произведя расчеты, подсчитал, что продажа за убийство в Пскове равнялась 94 гривнам кун. Если вспомнить Русскую Правду, то вира равнялась 40 гривнам. Отсюда А. А. Зимин сделал вывод о «росте княжеской продажи», свидетельствующем о «дальнейшем усилении уголовных репрессий княжеской власти»¹⁴³ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 371]. Имеется и прямо противоположная точка зрения. Ю. Г. Алексеев произвел следующие расчеты. Он взял в качестве эталона стоимость овцы. Согласно ст. 45 Русской Правды Пространной редакции, за овцу уплачивался урок в размере 5 кун. В гривне серебра Ю. Г. Алексеев насчитывает 50 кун (следует оговорить, что в разное время в гривне серебра содержалось разное количество кун: 50-кунное содержание гривны сложилось к концу XIII – началу XIII вв., в то время как раньше в гривне содержалось 25 кун)¹⁴⁴ [Ключевский В. О. Курс русской истории, т. I, с. 216-219]. Таким образом, 40-гривенная вира должна равняться стоимости 400 овец. Согласно ст. 112 Псковской Судной грамоты, за овцу уплачивалось хозяину возмещение ущерба в размере 10 денег. В рубле, по мнению Ю. Г. Алексеева, насчитывалось 300 денег¹⁴⁵ [Такое соотношение рубля и деньги указывает Ю. Г. Алексеев со ссылкой на А. А. Зимина, однако у А. А. Зимина этого обнаружить не удалось (см. Алексеев Ю. Г. Указ. работа, с. 43; ПРП. вып. 2, 371)] (большинство специалистов считают, что псковский рубль равен 220 деньгам). Значит, говорит Ю. Г. Алексеев, продажа за убийство равнялась стоимости лишь 30 овец. Очевидно, что реальный размер штрафа за убийство в Пскове понизился по сравнению с Русской Правдой более чем в 10 раз¹⁴⁶ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время…, с. 42-43]. Ю. Г. Алексеев высказал резонное предположение о том, что продажа в пользу князя могла умышленно назначаться низкой, поскольку псковские власти не были заинтересованы в обогащении князя¹⁴⁷ [Там же, с. 65].

Статья 97

Статья предусматривает взыскание продажи в пользу князя в случаях отцеубийства и братоубийства. Появление этой статьи в светском сборнике норм права, каковым является Псковская Судная грамота, заставляет выяснить вопрос о соотношении светской и церковной юрисдикции во Пскове. Русское обычное право предоставляло право кровной мести роду убитого. В Русской Правде (Пространной редакции) уже зафиксировано вмешательство княжеской власти в этот вопрос и отмена кровной мести. В Уставах кн. Владимира и кн. Ярослава о церковных судах вопросы регулирования семейных отношений закрепляются за церковью. В ст. 9 Устава кн. Владимира (Синодальной редакции) именно к церковным судам относятся случаи, когда сын отца бьеть (а в некоторых списках даже сказано убьет). В Уставе кн. Ярослава (в ст. 32 Краткой редакции) наряду с церковным упоминается и светское наказание в виде волостельской казни. Правда, в церковных уставах речь идет непосредственно об избиении, а не об убийстве, но вполне можно предположить, что церковь тем более не оставалась в стороне в случаях убийства сыном отца или братом брата. По-видимому, и в Псковской республике указанные в этой статье дела подлежали церковному суду. Псковская Судная грамота оговаривает участие князя в суде над отце- и братоубийцами и предусматривает «продажу» (по-видимому, в размере рубля, как это можно предположить на основании предшествующей статьи) в пользу князя. В Псковской Судной грамоте ничего не говорится о церковном наказании, но таких сведений и не следует искать в светском законе.

Правда дать, как за ним не будет – заставить присягнуть в том, что не пользовался в своекорыстных целях общим имуществом.

Головщина – убийство (см. ст. 26).

Статья 98

В данной статье описывается очень интересный казус, в котором следует видеть непреступное причинение вреда. Законодатель не ставит в вину истцу, который приехал с приставом татя … или длъжника имать, случившийся у жены татя выкидыш. Ю. Г. Алексеев видит в этой статье защиту истца и пристава, которые, на его взгляд, «силой ворвались на двор», учинили «скандал, возможно, потасовку с хозяином и членами его семьи, что и привело к драматическому исходу»¹⁴⁸ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время…, с. 71]. Закон, однако, дает мало оснований для такого понимания этой статьи.

Детя выверже – см. комментарий к ст. 9 Устава кн. Владимира о церковных судах (Синодальной редакции).

Статья 99

На судней роте не станет – откажется принести присягу на суде. В отличие от вольной роты (очистительной присяги коллектива), судная рота индивидуальна¹⁴⁹ [Там же, с. 69], и отказ от нее ведет к безоговорочному признанию себя проигравшей стороной. Данная статья обязывает сторону, отказавшуюся от присяги, уплатить цену иска и без присяги.

Статья 100

На основании ст. 100 можно сделать вывод о том, что племянник не являлся наследником по закону. Чтобы передать ему движимое или недвижимое имущество по наследству, требовалось соблюдение определенных формальностей. Если племянник не был указан в завещании, то доказательством законности владения имуществом умершего могли служить лишь письменные грамоты, подтверждавшие акт дарения или договор купли-продажи, причем эта сделка должна была быть удостоверена попом или сторонными людми.

Статья 101

В данной статье предусматриваются процессуальные формы решения споров о торговых ссудах, о поручительских обязательствах или о взыскании именного чего. В зависимости от воли ответчика мог быть выбран поединок или присяга как форма доказывания. В отличие от ст. 45, в которой говорится о неудовлетворении безымянных исков, в настоящей статье говорится о приеме судом иска к рассмотрению, поскольку он именной, т. е. конкретно, индивидуально обозначенный.

Статья 102

Данная статья, как и предшествующая, указывает на процессуальные формы, но упоминает лишь одну из форм – присягу. В отличие от обычного порядка, установленного в ст. ст. 92, 101, выбор того, кто будет присягать, предоставляется по вполне понятным причинам истцу – мастеру.

Истец – зд.: ответчик.

При своем животе – при жизни.

Платно или иное – платно или в дар.

Воля государева – воля мастера

Торговли искать, или порукы, или именно чего – предъявлять иски о торговой ссуде, об исполнении обязательств по поручительству или о чем-нибудь еще, конкретно обозначенном.

Учебного – платы за обучение, а возможно и данных ученику материалов.

Статья 103

Д. А. Зимин верно усматривает по исковой пошлине указание на псковские обычаи, закрепленные в ст. 101, предусматривающей решение споров поединком или присягой¹⁵⁰ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 373].

Данная статья предусматривает право подсуседника предъявлять иск к хозяину. Тот факт, что между подсуседником и государем был заключен письменный договор или долговое обязательство, обеспеченное залогом, еще не является препятствием для подсуседника предъявлять иски к государю по поводу ссуды или имущества, отданного на хранение, даже если доказательством служат лишь простые письменные документы (доски). Такие споры решались по псковским обычаям. Ю. Г. Алексеев справедливо замечает, что из норм Псковской Судной грамоты видно, что «социальное и имущественное расслоение зашло достаточно далеко, должника в записи можно уже «имать» с приставом как простого татя, врываясь к нему на двор. Однако этот должник еще не вовсе беззащитен перед лицом кредитора, он еще имеет возможность (по крайней мере в теории) ответить иском на иск и постоять за себя по старым законам – «по псковской пошлине»¹⁵¹ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время…, с. 82].

Подсуседник – зависимый наниматель дома или части дома, живший в усадьбе хозяина.

Статья 104

А. А. Зимин полагает, что в данном случае под словом заклад имеются в виду грамоты¹⁵² [Памятники русского права. Вып. второй, с. 373]. Думается, однако, что это понятие не меняет здесь своего обычного смысла – залога в виде перечисленных в статье объектов собственности: земли, воды, двора, клети.

В этой статье разбирается случай, когда после смерти должника объявляются истцы с грамотами, удостоверяющими их право собственности на заложенный должником один и тот же участок земли, воду и т. д. Истцы должны были присягнуть и поделить заложенное имущество пропорционально предоставленному умершему займу. Если же среди истцов были такие, которые обладали кроме грамот еще и записями, То их иски подлежали удовлетворению и без присяги. Ближнему племени предоставлялось право выкупить заложенное имущество и выплатить долги умершего. Так можно было избежать раздела имущества кредиторами. Данная статья развивает вопросы, затронутые в ст. ст. 14–15.

удьи – ссуды.

Суплетка – договор.

Статья 105

Судя по ст. 105, дела между гражданами Пскова и иностранцами решались по упрощенной процедуре (ср. ст. 20). Гражданин Псковской республики мог присягнуть в том, что не бил иностранца и не грабил, и тем самым отвести от себя обвинения. Следует заметить, что процедура, предусмотренная Псковской Судной грамотой, выглядит проще и выгоднее для соотечественников, чем процедура, установленная Русской Правдой. Согласно ст. 31 Пространной редакции, варяг или колбяг мог представить свидетелей драки, которые могли подтвердить факты под присягой.

Статья 106

В данной статье рассматривается спор о земле или о пчелиных ульях между сябрами и лицом, купившим участок земли или леса с пчелиными ульями. Законодатель предписывает решать такие споры в присутствии всех сябров и перед господою. Межники должны были разграничить участки сябров и купленный участок и после присяги покупателя ему выдавалось судебное решение о праве собственности на купленный участок. Так разрешался спор, и решение суда доводилось до сведения каждого заинтересованного лица. Ю. Г. Алексеев расценивает ст. 106 как новый этап в развитии судопроизводства о земле в целом: проникновение грамотчика в круг общинников-сябров с необходимостью должно было привести к перестройке внутриобщинных отношений. Статья 106, на взгляд Ю. Г. Алексеева, «фактически отрицает нормы ст. 9. Последняя перестает действовать тогда и постольку, когда и поскольку в спор «о земли или о борти» вступают грамоты. С этого момента грамоты становятся основными аргументами тяжущихся сторон со всеми вытекающими отсюда последствиями – последствиями, заведомо благоприятными для обладателя грамоты, в ущерб страждущим владельцам и их соседям»¹⁵³ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время…, с. 116].

Стариков – старожилов.

Статья 107

В данной статье обрисована ситуация, прямо противоположная той, которой посвящена ст. 31. В ст. 31 говорилось о случае, когда должник, взявший ссуду под залог, отказывался вернуть долг и забрать свой залог обратно. В данной же статье описывается ситуация, в которой должник и кредитор меняются местами: теперь кредитор (залогодержатель) отрицает факт получения залога, данного в обеспечение договора займа. В этом случае залогодатель предоставлял кредитору, к которому предъявлялся иск о возвращении залога в обмен на данные кредитором в ссуду деньги, выбрать подходящий для него вариант: или присягнуть в том, что не брал залога, или положить у креста цену иска и предоставить возможность присягнуть истцу, или состязаться с истцом в поединке. Иск о возвращении залога приравнивался по форме к искам о возвращении отданных на хранение вещей. Очевидно, что и в ст. 31, и в ст. 108 говорится о таких договорах займа, которые не были оформлены записью. В этом отношении Псковская Судная грамота похожа на Русскую Правду, не упоминавшую о каких-либо письменных документах: ведь в основном споры решались в зависимости от показаний послухов. Но в отличие от Русской Правды Псковская Судная грамота предпочитает послухам поединок или присягу.

Как зблюдению – как при рассмотрении дел о хранении (см. комментарий к ст. ст. 14, 16, 18).

В пенезех – за деньги, полученные в ссуду (пенязи – деньги).

Статья 108

А которой строке пошлинной грамоты нет – в этой фразе следует видеть указание на отсутствие той или иной статьи в Псковской Судной грамоте. Древние тексты правовых памятников не были разбиты на статьи. Классификация строк по статьям принадлежит исследователям. Поэтому под «строкой» понималась статья закона в современном смысле.

Данная статья имеет важнейшее значение для выяснения роли посадников и веча в законотворчестве в Псковской республике и для понимания всего закона. Право законодательной инициативы предоставлялось посадникам, которые должны были докладывать на вече о пробелах в законе. А вече предоставлялась роль законодательного собрания: от его воли зависела ликвидация пробелов и отмена устаревших, потерявших значение норм права. В этой связи представляется очень важным вопрос о социальном составе веча. По этому вопросу единой точки зрения нет. Четкую позицию занял В. Л. Янин, писавший, правда, о Новгородской, а не Псковской республике. На его взгляд, вече нельзя рассматривать как народное собрание, поскольку главную роль на вече играли представители привилегированных сословий¹⁵⁴ [Янин В. Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики.– История СССР, 1970, № 1,с. 50-51; подробный историографический обзор взглядов см.: Алексеев Ю. Г. Указ. работа, с. 21-26]. Менее четко аналогичная точка зрения была высказана в ранней работе И. Д. Мартысевича. Показав разнородный состав веча («вече состояло из бояр, духовенства, купцов, житьих людей и черных, или молодших, людей»), он все же пришел к выводу, что «такой состав веча обеспечивал господствующему классу руководящую роль при решении вопросов, стоявших на повестке дня веча»¹⁵⁵ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 58-59]. Иначе расценивает роль народа на вече И. Я. Фроянов: «нет досаднее заблуждения, чем то, согласно которому народ на вече является чем-то вроде послушной овечки в руках знати»¹⁵⁶ [Фроянов И. Я. Вечевые собрания 1146-1147 гг. в Киеве. Вестник Ленинградского ун-та. Серия – История. Язык. Литература. 1977, № 2, с. 35-36]. «Громкий голос» простых горожан, влияющий на принятие тех или иных государственных решений, отмечал и Л. В. Черепнин¹⁵⁷ [Черепнин Л. В. Пути и формы политического развития русских земель XII-XIII вв.– В кн.: Польша и Русь. М., 1974, с. 23-47]. Б. Б. Кафенгауз, специально исследовавший историю псковского веча, показал, что на «вечевых собраниях вместе с феодалами участвовали и «се-редние», «молодые», «мелкие люди» и даже «препростая чадь»¹⁵⁸ [Кафенгауз Б. Б. Вече в Древнем Пскове. – История СССР. 1966, № 6, с. 123]. По-видимому, все же нельзя отрицать роль народа в республиканском законотворчестве. Правовые нормы Псковской Судной грамоты не могли приобрести силы закона без одобрения веча. С одной стороны, участие народа в вечевых собраниях создавало возможность для народа влиять на внутреннюю и внешнюю политику. С другой стороны, непосредственные творцы политики могли, используя массовую психологию и рычаги влияния на массы, прикрывать законодательное закрепление собственных интересов ссылкой на «голос народа».

Статья 109

Статья содержит положения, аналогичные нормам ст. ст. 16–18 Устава кн. Владимира (Синодальной редакции). Смысл их заключается в оговаривании неподсудности церковных людей суду князя, а в Псковской республике – суду князя и посадника. Церковные люди подлежали суду владыки или его наместника. Лишь когда одной из сторон являлся церковный человек, а другой – мирянин, составлялся общий суд наместника владыки и князя с посадником. По такому же принципу должны были действовать и местные суды.

Статья 110

Данная статья предоставляет ответчику, к которому предъявляется иск о домашних животных, отвести претензии истца путем присяги. Если ответчик присягал в том, что спорные животные были выращены в его хозяйстве, претензии истца отклонялись. На взгляд И. Д. Мартысевича, «такой порядок защиты права собственности соответствовал интересам только господствующего класса»¹⁵⁹ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 70]. Однако, как справедливо заметил Ю. Г. Алексеев, те же объекты собственности имелись и у крестьян. Простота выяснения вопроса, обычно-правовой характер судебного процесса и просто мелочность предметов иска указывают на то, что эта норма права защищала скорее мелких собственников, «патриархальных владельцев»¹⁶⁰ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 89].

Инутся – станут отчуждать, предъявят иск;

Рощеное – доморощенное.

Статья 111

Статья предусматривает санкции за нанесение побоев истцу на суде. Денежный штраф шел в пользу князя, и, кроме того, истец обязывался возместить моральный ущерб оскорбленному ответчику в материальной форме. Сумма этого взыскания равнялась, по-видимому, одному рублю.

Статья 112

Статья устанавливает ставки возмещения хозяину украденных у него домашних животных, а также размер судебных пошлин.

Кокощь – петух.

А боран – зд. имеется в виду кража барана;

Статья 113

Слово братъщина И. Д. Мартысевич понимал как группу «соседей, объединявшихся между собою с целью организации в складчину общественных пирушек»¹⁶¹ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 117], которая могла рассматривать мелкие дела, вроде оскорблений и драк во время пира¹⁶² [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 118]. Однако Ю. Г. Алексеев подвергает сомнению мнение И. Д. Мартысевича. На взгляд Ю. Г. Алексеева, бои в пиру были не подсудны братьщине, а относились к юрисдикции князя, как это вытекает из ст. 27. То же относится и к татьбе в пиру (ст. 34)¹⁶³ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 61-62]. Соглашаясь с возражениями Ю. Г. Алексеева по поводу отнесения к юрисдикции братьщины дел о боях, следует заметить, что кражи на пиру, как это видно из ст. 34, вполне могли подлежать суду братьщины.

Статья 114

Статья признает недействительным договор мены или купли-продажи, заключенный в пьяном виде, если, протрезвев, одна из сторон пожелает его расторгнуть. Законодатель предписывает произвести обмен без всяких затруднительных условий – без присяги.

Статья 115

Данная статья запрещала людям князя открывать в Псковской республике питейные заведения и торговать хмельными напитками в розницу. Вероятно, этот запрет преследовал цель ограничения доходов князя и ограждения республиканской монополии на мед. Как подметил А. А. Зимин, аналогичные запреты налагались и на немецких гостей¹⁶⁴ [Памятники русского права. Вып. второй, с. 377].

Корец – ковш, мера жидкости.

Статья 116

По мнению И. Д. Мартысевича, вольная рота означала присягу в невиновности, которую должен был принести подозреваемый в случае недостаточности улик¹⁶⁵ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 128]. Ю. Г. Алексеев рассматривает волную роту как очистительную присягу коллектива, готового поручиться за подозреваемого¹⁶⁶ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 63]. Однако следует оговорить, что четких доказательств для этой гипотезы закон все же не дает (см. также комментарий к ст. 34).

В отличие от ст. 7, в ст. 116 говорится о недоказанном поджоге.

Зажоги на ком учнет сочит – станет обвинять в поджоге.

Долики – улики.

Статья 117

Слово послух фигурирует еще в Русской Правде. Во времена Русской Правды оно заключало в себе по крайней мере два значения: свидетеля доброй славы и очевидца. В данном казусе послуху отводится, на взгляд Ю. Г. Алексеева, «роль стоятеля за правое дело»¹⁶⁷ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 56], что, по-видимому, не исключает роли очевидца происшествия.

Данная статья очень сложна для понимания. Вызывает недоумение предписание закона битися на поли послуху, а не потерпевшему. Удивляет непомерно высокая ставка денежного взыскания в пользу потерпевшего. Два рубля – это самая крупная денежная санкция, названная в Псковской Судной грамоте. Следует заметить, что вырывание бороды каралось и по Русской Правде самой высокой продажей – 12 гривен (ст. 67 Пространной редакции). Если памятники светского права предусматривают случаи насильственного лишения бороды, то в церковном Уставе кн. Ярослава содержится запрет брить собственную бороду. Попытка объяснения смысла этого запрета, а также логики столь высоких санкций за вырывание бороды дается в комментарии к ст. 26 Устава кн. Ярослава о Церковных судах (Краткой редакции).

Изможет – победит.

За слюблено — полюбовно, по обоюдному согласию.

Статья 118

Ю. Г. Алексеев полагает, что в данной статье речь идет о продаже коровы без телят, о которых просто забыли во время заключения сделки. На его взгляд, иск предъявляется к продавцу, интересы которого защищает закон¹⁶⁸ [Алексеев Ю. Г. Псковская Судная грамота и ее время, с. 89]. Такое представление о данной статье кажется неверным. Прав И. Д. Мартысевич, толкующий статью иначе: «Лицо, продавшее стельную корову, не могло требовать возвращения телят, родившихся после продажи коровы»¹⁶⁹ [Мартысевич И. Д. Псковская Судная грамота, с. 70]. Такое понимание вполне согласуется с логикой правового решения вопроса о приплоде, сформулированного римскими юристами в афоризме «Принадлежность следует судьбе главной вещи».

Иное дело, когда продавалась вещь со скрытыми дефектами. Тогда такая сделка должна быть признана, согласно ст. 118, недействительной: корова возвращалась продавцу, а деньги – покупателю.

По торговли – после заключения договора купли-продажи.

Кровью поманивается имеет – будет кровоточить. Вероятно, речь идет о больной корове.

Статья 119

Статья предписывает решать споры между двумя женщинами поединком. Причем в отличие от ст. ст. 21 и 36 ст. 119 запрещает сторонам выставлять вместо себя наймитов для поединка. Очевидно, граждане Пскова не желали лишать себя столь любопытного зрелища, как поединок двух женщин.

Статья 120

В данной статье устанавливается единая ставка денежных взысканий в пользу потерпевших, а также единая продажа в пользу князя независимо от количества обвиняемых и потерпевших по делам о побоях.

 

Тема 3: Судебник 1497 года

1. Общая характеристика Судебника. Его значение в истории русского права.

2. Правовое положение зависимого населения (крестьяне, холопы).

3. Преступление и наказание:

общее понятие преступления, формы вины, рецидив;

система преступлений;

виды и цели наказаний;

4. Процессуальное право:

органы, осуществляющие правосудие;

формы процесса;

доказательства.

Методические рекомендации

Судебник 1497 г. знаменует этап образования единого централизованного государства. Судебник почти полностью содержит новые нормы, призванные не отражать существующие, а строить новые общественные отношения. Лишь небольшое их число заимствовано из Псковской судной грамоты, Русской правды.

При характеристике суда и управления в конце XV в. следует четко понимать, что такие функции государственной власти, как судебная и административная, все еще не были институционально отделены одна от другой. Необходимо понимать, что Судебник 1497 г. знаменует начало становления приказной системы управления, и уметь объяснить это, руководствуясь материалом лекции, учебника и соответствующими упоминаниями в тексте документа (ст. 1, 2). Обращаясь к местному уровню, особенно внимательно нужно изучить систему кормлений, стараясь уяснить, в чем заключалось значение этой системы для развития централизованного государства и каковы оказались ее отрицательные стороны.

При анализе права необходимо начать с характеристики источников. В этот период основным источником права становится нормативный акт. Прежде ограниченный в своем действии определенными землями, в едином Московском государстве закон постепенно приобретает общенациональный характер. Особую роль в становлении общерусского законодательства играет Судебник 1497 г. Тем не менее, обычай (пошлина) по-прежнему допускается для применения в судах.

Необходимо обратить внимание на нормы Судебника, посвященные ограничению свободы передвижения крестьян (ст.57) и изменениям правового положения холопов (ст. 23, 43, 41 и др.). Особенно важно отметить, что при общей выраженной тенденции отпускать холопов на волю, закон требует четкого оформления отпускных грамот с соблюдением предписанных процедур и с участием уполномоченных на то государственных служащих (ст. 20). Следует обратить внимание на то, что Судебник сокращает и уточняет привычный перечень категорий холопов и источников полного холопства (ст. 66) и вводит понятие о законном основании освобождения холопа, независимом от воли его господина (ст. 56).

Текст Судебника хорошо показывает, как в сфере уголовного права начинается первоначальное оформление критериев, позволяющих объединять отдельные виды преступлений в однородные группы и в последующем выстраивать их систему (ст. 8, 9, 39). Появление нового термина универсального характера («лихое дело») способствовало выработке в дальнейшем общего определения понятия преступления (ст. 9 и др.). Студенту необходимо проследить в тексте документа, как развиваются в Судебнике ранее известные понятия уголовного права (ст. 10, 12, 13, 67 и др.), как понимают в это время преступное деяние (ст. 10). Следует также обратить внимание на изменение в Судебнике целей наказаний и их системы (ст. 13, 55, 62, 64 и др.).

Судебник впервые устанавливает достаточно четкую двухуровневую судебную систему, фактически вводит понятие подсудности, которая определялась, исходя из предмета рассмотрения (ст. 20, 38) или социальных характеристик спорящих субъектов (ст. 59). Особый интерес представляют статьи, определяющие порядок обжалования решений местных судов, надзора за их действиями со стороны центрального суда (ст. 31, 37 и др.).

Судебник зафиксировал важный этап развития процессуального права: начало становления розыскного (инквизиционного) процесса. Данная форма процесса начинает существовать наряду с состязательным (ст. 2, 25, 59 и др.), и со временем займет ведущее место в судебном процессе. Студент должен уяснить область применения розыскного процесса (ст. 14), уметь объяснить, в чем заключается его отличие от состязательного. Важно отметить изменения, происходящие в системе доказательств, используемых в суде (ст. 4, 12, 13, 48, 47 и др.).

Судебник 1497 года

КОММЕНТАРИЙ

Заголовок

Заголовок свидетельствует о том, что Судебник был принят в сентябре 1497 года Иваном III совместно с Боярской Думой. По мнению Л. В. Черепнина, эта дата — сентябрь 1497 года — указывает лишь на начало разработки Судебника, которая завершилась в феврале 1498 года.

Такая точка зрения была высказана раньше П. Н. Мрочек-Дроздовским, именовавшим Судебник Ивана III Судебником 1498 года. Представляется более вероятным, однако, что закон был принят именно в сентябре 1497 года. Это подтверждается термином уложил, содержащимся в заголовке и означающим “учредил”, “узаконил”. Спорно также в лючение Л. В. Черепниным слов как судити суд бояром и околничим в качестве заголовка лишь для первых трех статей.

Статья 1

определяет состав боярского суда и пределы его компетенции. Суд осуществляется членами Боярской Думы, занимавшими высшие придворные должности и исполнявшими фактически обязанности судей. В целях ограничения судебных прав бояр и необходимости ведения судопроизводства, к боярскому суду допускаются представители иных сословий — дьяки. Первоначально дьяки появились в штате князя и, как правило, занимались оформлением его духовных и иных грамот. Иногда они даже были холопами, на что указывают документы времен Ивана Калиты. Первые официальные упоминания о великокняжеском казенном дьяке встречаются в 1447—1453 гг., а в 1493 году появляется упоминание о “Казне”. Она понимается как Казенный приказ с дьяками и делопроизводством, ведавший личным имуществом великого князя, его казной, а также архивом.

Избираемые князем не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичов, или от простого всена родства, дьяки являлись его надежной опорой. Не из бояр, а из дьяков, повествует Псковская летопись, выбрал Иван III истолкователя своей воли перед псковским вечем. Роль дьяков усиливается с возрастанием письменного делопроизводства. Они могли возглавлять приказы и являлись компетентными людьми в политических, административных, финансовых и иных вопросах. Не случайно с XVI в. в состав Боярской Думы были включены думные дьяки, заведовавшие четырьмя главными приказами: Разрядным, Посольским, Поместным и приказом Казанского Дворца.

Боярская Дума в качестве суда первой инстанции судила своих собственных членов, должностных лиц приказов и местных судей, разбирала споры о местничестве и иски служилых людей, не пользовавшихся привилегией великокняжеского суда. Боярская Дума была высшей инстанцией по отношению к местному суду. В нее передавались по докладу дела, изъятые из самостоятельного ведения местного суда, а также дела от приказных судей, когда между ними не было согласия, или порядок их решения не предусматривался законом. Помимо этого Боярская Дума была, наряду с великим князем, апелляционной инстанцией.

За производство суда или иного печалованиа запрещалось брать посулы. Термин посул, как отмечают исследователи, имеет два значения. Первоначально посул — не столько взятка в буквальном смысле этого слова, сколько плата за проявление судьей прилежания в разборе дела. О посулах, как плате за суд, свидетельствует и ст. 4 Записи о душегубстве 1456—1462гг.: А тиуну великого князя что посулят. Посулы, как вознаграждение, мзда от тяжущихся были обычным явлением и в последующее время.

Централизация государственного аппарата и недовольство масс злоупотреблениями должностных лиц на местах требовали упорядочения и ограничения прав должностных лиц. Гак, в послании известного церковного деятеля Кирилла Белозерского князю Андрею (от 1413 г.) предлагалось, чтобы судьи … посулов не имали, доволны бы были уроки своими. Запрещение тайных посулов, т. е. взяток отразили Новгородская и Псковская Судные грамоты. Статья 4 последней гласит: А тайных посулов не имати ни князю, ни посаднику. С этого времени слово посульник понималось уже как взяточник. В таком же смысле посул понимается и в ст. 6 Двинской уставной грамоты, устанавливавшей ответственность наместника, отпустившего вора за взятку: Кто … татя да отпустит, а собе посул возмет. Запрещение посула как взятки получило законодательное подтверждение в статьях Судебника, отразившего ряд мер по ограничению прав кормленщиков (ст. ст. 1, 33, 38, 43, 65, 67).

Статья 2

Статья указывает на наличие у судей различной компетенции. Если к судье попадает дело, ему не подсудное,он должен обратиться за указанием к великому князю или сам передать дело по подсудности.

Статья впервые упоминает о зарождении приказной системы. Высказанное Л. В. Черепниным и поддержанное А. К. Леонтьевым мнение о том, что в статьях 1—2 нет еще данных, указывающих на оформление приказной системы, и что судьи для разбора того или иного дела назначались каждый раз по решению великого князя, вызывает возражение. Уже в XIV — XV вв. наряду с дворцово-вотчинной системой отдельные дела поручались, приказывались какому-нибудь боярину или дьяку, которые разрешали их самостоятельно. Поэтому приказы часто носили имя дьяка, которому поручалось выполнение того или иного дела (например, Приказ дьяка Варфоломея). Должности дьяков переходили ких преемникам, образуя постепенно постоянные учреждения.

Полемизируя с А. А. Зиминым, выдвинувшим трехзвенную схему формирования приказной системы: приказ — “поручение”, что и было, по его мнению, в Судебнике 1497 года, приказ-изба (50-е годы XVI в.) и приказ-учреждение (со времени опричнины), И. И. Смирнов отмечает, что принцип суда по приказам намечается еще в Судебнике 1497 года. Но здесь он выступает еще в виде своего рода дополнения к старому боярскому суду. Суд по приказам применяется лишь в тех случаях, когда дело не может быть разрешено обычным, старым путем. В Судебнике 1550 года суд по приказам превращается уже в основную форму центрального суда. Действительно, ст. 2 Судебника 1497 года предусматривает обязанность судьи принимать к производству дело в пределах его компетенции. Если дело выходит за эти пределы, то судья, а не великий князь, отсылает истца к надлежащему судье. Статья 7 Судебника 1550 года, аналогичная ст. 2, свидетельствует о закреплении судей за определенными приказами: А кто х которому боярину… придет жалобник его приказу.

Что касается предписания давать всем обращающимся в суд управу, то советские исследователи справедливо опровергли утверждение дворянско-буржуазных историков о якобы равном для всех классов феодального общества суде. Вместе с тем вряд ли правильно рассматривать норму данной статьи лишь применительно к оформлению документации на землю. Во-первых, нет никаких оснований показывать классовый характер суда только на примере земельных тяжб, тем более, что порядок рассмотрения этих споров особо оговаривается Судебником, специально устанавливающим сроки исковой давности по земельным тяжбам с целью их ограничения. Во-вторых, врядли можно предположить, что Судебник устанавливал обязанность управы только для того, чтобы иметь возможность отказать эксплуатируемому в его иске, не разбирая дело по существу. Даже разбор дела по существу не гарантировал эксплуатируемому получения в суде управы, удовлетворения его иска. Требование Судебника давати всем жалобником управа основывается на стремлении господствующего класса сосредоточить решение всех дел именно в государственных органах, стоящих на страже интересов господствующего класса, и не допустить разбора дела по старинным обычаям или путем передачи его выборному третейскому суду. Это положение указывает на то, что, в отличие от Русской Правды, лишавшей некоторые категории населения (холопов, частично — закупов) права обращения в государственный суд, Судебник 1497 года признает всех, в том числе и холопов, субъектами права, могущими искать и отвечать по суду. Помимо этого заинтересованность суда в разборе разного рода дел объясняется и тем обстоятельством, что судебные пошлины увеличивали великокняжеский доход.

Статья 3

Статья 3 и следующие статьи развивают и конкретизируют ст. 9 Белозерской уставной грамоты, определяя размер и порядок взимания пошлин за рассмотрение дел боярским судом. Статья 3 направлена против посулов и заменяетихстрого регламентированными судебными пошлинами, которые взыскивались на виноватом, т. е. со стороны, проигравшей дело. Размер пошлины зависел от суммы иска и лица, ее получающего. За основу бралась цена иска в один рубль. При этом боярин получал два алтына (12 денег), а дьяк восемь денег. С увеличением или уменьшением суммы иска пропорционально изменялся и размер пошлины.

Статья 4

Судебник конкретизирует порядок взимания пошлин за организацию судебного поединка — поля. Поединку предшествовало крестное целование, даже если бились не сами истцы и ответчики, а наймиты — полевщики, представляющие интересы той или иной стороны. Это уже институт судебного представительства (подробнее о нем см. комментарии к ст. ст. 49 и 52). Отказ от поля расценивался как признание своей вины. По свидетельству Герберштейна, на судебный поединок стороны “могут выставить вместо себя… какое угодно другое лицо, точно так же … могут запастись каким-угодно оружием, за исключением пищали и лука. Обыкновенно они имеют продолговатые латы, иногда двойные, кольчугу, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке наподобие кинжала, однако заостренное с того и другого краю; они держат его одной рукой и употребляют так ловко, что при каком угодно столкновении оно не препятствует и не выпадает из руки. Но по большей части его употребляют в пешем бою”.

Судебный поединок как вид доказательства существовал еще в Древнерусском государстве, но законодательно впервые закреплен в Псковской Судной грамоте (см. ст. ст. 10, 13, 17, 18, 21, 36, 37, 101, 117, 119). Поле назначалось только по делам, не затрагивающим интересов государства, и могло быть заменено свидетельскими показаниями. Организацией поля ведали окольничий, дьяк и неделыцик.

Недельщик — должностное лицо, в обязанность которого входили вызов в суд сторон, арест и пытка обвиняемых и передача в суд дел о воровстве, организация судебного поединка и исполнение решения суда. По определению Герберштейна, “неделыцик есть до известной степени общая должность для тех, кто зовет людей на суд, хватает злодеев и держит их в тюрьмах; недельщики принадлежат к числу благородных”. Наименование свое недельщики получили потому, что они сменялись по неделям. Недельщики могли назначаться судом по просьбе истца для помощи ему в отыскании ответчика и обеспечения его явки в суд. Герберштейн писал: “Всякий желающий обвинить другого в воровстве, грабеже или убийстве, отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему дается неделыцик, который назначает срок виновному и привозит его в Москву”. Эти сведения подтверждаются историческими документами. Так, правая грамота 1528 года митрополичьей кафедре упоминает недельщика Данилу Трофимова, который доставлял на суд ответчиков и правил на них истцов иск. За отправление этих обязанностей недельщик получал вознаграждение от заинтересованной стороны.

Если стороны приходили к примирению в ходе судебного разбирательства до начала поединка, то пошлина взыскивалась в пользу лиц, ведущих судебное разбирательство, т. е. боярина и дьяка, а полевая пошлина в пользу лиц, организующих поле, не взыскивалась.

Статья 5

При примирении сторон во время судебного поединка, наряду с пошлиной боярину и дьяку, взыскивалась пошлина в пользу должностных лиц, наблюдающих за полем. При этом в пользу недельщика, помимо полевой пошлины, взыскивалась вязчее.

Вязчее или вязебное — одна из наиболее ранних пошлин, предусмотренных еще в ст. 114 Русской Правды, за связывание беглого холопа. В XV — XVI вв. под вязчим, вямсщим, вязьбой понималась пошлина за связывание подсудимого, наложение оков на него или за подтверждение заключенного сторонами соглашения о судебном поединке и за его организацию. Насколько можно судить, размер этой пошлины, восходящей еще ко временам Русской Правды, в XV — XVI вв. составлял примерно 20—24 деньги.

Статья 6

В данном случае поле состоялось, а значит, есть и побежденный, с которого взыскивают пошлины. В ст. 6 предусматриваются сравнительно небольшие дела — по спорам о займе и об ответственности за побои. Установление единого порядка судопроизводства для дел об оскорблениях действием и обязательств из договоров подтверждало, по мнению С. Г. Струмилина, отсутствие в тот период резкой грани между сферой уголовных и гражданских дел. Более правильным, однако, представляется объяснение М. Ф. Владимирского-Буданова, относившего дела об оскорблениях действием и обязательствах из договоров к категории дел, нарушавших интересы частных лиц в отличие от деяний, приносящих вред всему господствующему классу в целом, что и обусловило впоследствии разницу между судом и розыском.

Статья 7

Здесь поле применяется только по уголовным и притом преимущественно тяжким делам — об убийстве, разбое, воровстве, поджоге. Побежденный уплачивал полевые пошлины в том же размере, что и по ст. 6, но, кроме того, отдавал окольничему доспехи, в которых участвовал в судебном поединке. Проигравший дело подвергался наказанию, предусмотренному законом за соответствующее преступление.

Однако на практике поле как доказательство, не способное охранять интересы господствующего класса, допускалось только в исключительных случаях, когда не было возможности разобрать дело при помощи других доказательств. Стремление господствующих классов ограничить применение поля проявляется еще до Судебника 1497 года. Так, в 1410 году митрополит Фотнй писал новгородскому духовенству, чтобы священники не причащали идущих на поле и не хоронили убитых. Убивший своего противника рассматривался как душегубец; священник, причастивший или отпевший участника поля, лишался сана.

Статья 8

В статье наряду с процессуальными появляются нормы материального уголовного права. В ст. ст. 8 и 9 вводятся некоторые новые составы преступлений. Так, наряду с татьбой и разбоем, известными еще Русской Правде, впервые появляется понятие ябедничества, т. е. ложного доноса, злостной клеветы, имевшего своей целью обвинить невиновного. Наиболее существенным новшеством является введение в статью такой категории преступного деяния, как лихое дело. Новый состав давал господствующему классу неограниченные возможности. В борьбе со своими противниками под это понятие теперь можно было подвести любое деяние, которое приносило вред всему господствующему классу в целом, нарушая его интересы или посягая на установленный в государстве порядок.

В этих же целях статья вводит понятие ведомого лихого человека. Уже по ст. 10 Белозерской уставной грамоты совершившие татьбу, разбой или душегубство подлежали, помимо возмещения материального ущерба истцу, наказанию по усмотрению судьи. С усилением борьбы феодально-зависимого и закрепощаемого населения, принявшей массовый характер, совершение преступлений ведомым лихим человеком, безусловно, влекло для него смертную казнь. Определяя порядок распоряжения его имуществом, часть которого шла в возмещение иска, а остальная — в пользу судей, ст. 8 специально подчеркивает невозможность отмены смертной казни и передачи обвиненного, при отсутствии у него имущества, истцу для отработки долга. Здесь, подчеркивает М. Ф. Владимирский-Буданов, в первый раз требования истца уступают требованиям уголовного закона.

Судебные функции по поручению великого князя или наместников и волостелей осуществляли тиуны. В соответствии с этим тиуны подразделялись на государевых и боярских. Боярские подчинялись наместникуили волостелю, в пользу которых они собирали доходы. Тиуны государевы или великокняжеские были лишь в Москве и московских волостях, являвшихся великокняжескими вотчинами. Доходы с них поступали в пользу великокняжеской казны. Московский тиун подчинялся не наместнику, а непосредственно великокняжескому казначею. Таким же правом пользовался новгородский тиун.

Лихим человеком мог быть признан любой, хотя бы и не совершивший никакого конкретного деяния, но сочувствовавшийтребованиям народа, поддерживавший их и в силу этого являющийся лицом опасным для господствующего класса. Он отнюдь не является рецидивистом, как трактует это Е. И. Колычева. Виновность оговоренного подтверждалась не представлением доказательств, а крестным целованием (присягой) оговаривающих (см. ст. ст. 12—13), что свидетельствовало о применении следственной формы процесса при расследовании наиболее опасных деяний. Дела начинались, как явствует из статьи, не только по иску частного лица, но главным образом вследствие довода, то есть обвинения, производимого специальными должностными лицами — доводчиками. Они находились в штате наместников и выполняли, по мнению С. Б. Веселовского, обязанности судебных следователей. Вероятно, во избежание лишних поборов, вызывавших недовольство населения, доводчикам предписывалось ездити в стану без паропка (помощника) и без простые (в данном случае — без лишней) лошади… А где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обедаеть, туто ему не ночевати. Доводчикам поручался также вызов в суд, а иногда и выполнение судейских обязанностей.

Применение смертной казни в зависимости от личности преступника, а не от состава преступления явилось ярким отражением усиления классового террора в период создания Судебника и феодально-сословного характера права.

Статья 9

Имея в своей основе ст. 7 Псковской Судной грамоты, ст. 9 перечисляет особо опасные преступления против государства и церкви, а также деяния, совершаемые феодально-зависимым населением против своих господ. На первом месте упоминается государский убойца, т. е. убийца своего господина. Именно так переводит это выражение Герберштейн¹¹². Введение специального понятия государский убойца и установление смертной казни для лиц, совершивших это деяние, обусловливалось учащением случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей господствующего класса.

Крамола упоминается, например, в докончании (договоре) князя Семена Ивановича (сына Калиты) с братьями в начале 50-х годов XIV в. по отношению к боярину Олексию Хвосту, который вшел в коромолу к великому князю. Первоначально крамола выражалась главным образом в отъездах князей и бояр, пытавшихся сохранить свою самостоятельность. Крамольник и его дети лишались боярского чина и права на имущество, но не подлежали еще уголовному наказанию. По мере усиления борьбы с великокняжеской властью крупные бояре стали прибегать к прямой измене, заговорам, восстаниям и иным действиям, направленным против власти и жизни самого великого князя.

Можно предположить, что крамольник, покушавшийся на государственный строй или особу государя, наказывался даже за голый умысел. Так, в 1456 году за прежние деяния и по подозрению в умыслах крамолы был пойман на Москве и сослан в Углич серпуховской князь Василий Ярославич. Несомненно, что крамола инкриминировалась и всем тем представителям низов феодального общества, которые вступали в открытую борьбу против господствующего класса. Интересно, что В. Н. Татищев называет крамольника возмутителем народа.

Под церковным татем, по мнению большинства исследователей Судебника, понимается лицо, совершившее святотатство, т. е. деяние, так или иначе нарушающее права и интересы церкви, являющейся оплотом феодального государства. Однако ни Судебник 1497 года, ни Судебник 1550 года не определяют еще специальных составов святотатства.

Относительно понятия головной татьбы нет единого мнения. По словам В. И. Татищева, “головной тать на многих местех разумеет смертноубийцу, да и всякий тать, по словам христовым, из того не выключен”, т. е. тать включал и понятие убийцы. Л. В. Черепнин считал, что под головной татъбой следует рассматривать воровство, сопровождавшееся убийством. Оспаривая это положение, Е. И. Колычева присоединяется к сложившейся в историко-правовой литературе позиции, согласно которой головная татьба — это похищение людеи, преимущественно холопов.

Квалификация головной татьбы, как кражи холопов наиболее ценного для господствующего класса имущества, — не лишена основания. Тем более что ст. 10, открывающая цикл статей о порядке ответственности за разного рода кражи, включает в их число головную татьбу. К толкованию термина головная татьба, как кражи людей (для продажи в холопство), присоединяется и А. А. Зимин, считая нелогичным с точки зрения древнерусского права понимать головную татьбу как татьбу с убийством. Однако, как показывает Л. В. Черепнин, укрывательство людей, похищение холопов или переправка их за рубеж влекли не смертную казнь, а похолопление виновных.

Ярко выраженный классовый характер Судебника 1497 года, защищавшего феодальную собственность и личность феодала, не исключает установления высшей меры наказания за такое квалифицированное преступление, как кража, сопровождавшееся убийством собственника, что могло быть одновременно и средством расправы с тем или иным представителем господствующего класса, но не группой лиц, а в одиночку. Исходя из вышесказанного, точка зрения Л. В. Черепнина представляется убедительнее.

Еще более спорным является определение преступных деяний, инкриминируемых подымщикам и зажигалникам. Подымщик. досоветской историографией трактовался преимущественно как поджигатель дома, двора, жилого помещения (дыма), в отличие от поджигателя укреплении, города — зажигалника. Справедливо отмечая, что данная трактовка не объясняет, почему понадобилось такое подразделение, если оба вида поджога относятся к числу наиболее опасных преступлений и влекут высшую меру наказания, Л. В. Черепнин заменяет термин ст. 9 подымщик другим, содержащимся в ст. 61 Судебника 1550 года, термином — подметчик. А затем высказывает предположение, воспринятое советской историографией, что подмел — это шпионаж или разглашение секретных сведений¹²¹. Впервые на неточность такой трактовки ст. 9 обратил внимание О. И. Чистяков. Он отметил не только неправомерность проведенной замены и отождествления термина подымщик с подметчиком, но и не согласился с тем, что подмет означает шпионаж. Подмет — это подбрасывание кому-либо не только похищенного имущества с целью обвинения его в разбое или татьбе, но и подметных писем. Аналогичную трактовку давал и В. Н. Татищев: “Подметчик двояков: 1) которой поличное кому подкинет, хотя оного невинно ополичить..; 2) пасквилянт, которой поносительные или возмутительные письма, сочиня, подкладывает…” . Подметное письмо, по мнению О. И. Чистякова, не шпионаж, а скорее какая-то прокламация, которую подбрасывают (подметывают) для возбуждения народа против власти или ее представителей, поэтому подымщика можно рассматривать как человека, поднимающего бунт, возмущение. Это предположение находит подтверждение в раскрытии значения слова подымщик. По Далю, оно отождествляется не с “дымом”, а с характеристикой человека — подъименный, подъименщик, принявший чужое имя, живущий не под своим, а под именем другого. Более чем вероятно, что человек, занимавшийся противоправной деятельностью, “промышляющий не по праву” … “не платя торговых податей”, вынужден скрываться, жить под чужим именем, быть подъименным. Представляется, что подымщик — лицо, нарушившее существующие, господствующие нормы поведения, скрывающееся от властей и бесспорно относящееся к разряду лихих людей. Еще более важны некоторые значения глагола подымати, приводимые И. И. Срезневским (поднимать, вооружать, возбуждать) с примерами из летописных известий, относящихся к XV в. (подъемша всю … область, идоша на немецкую землю; присла … посла псковичь подъимать на Новгород). То есть подымщик, по ст. 9 Судебника 1497 года, — лицо, поднимающее, возбуждающее кого-то, население или какую-то его часть против основ существующего правопорядка (о том, что это — серьезное покушение на правопорядок, свидетельствует сама тяжесть наказания), может быть на восстание.

Зажигалник — человек, совершивший поджог, что расценивалось как тягчайшее преступление еще во времена Русской Правды. Поэтому вполне справедливо замечание О. И. Чистякова о том, что норму ст. 9 нельзя рассматривать только как поджог города с целью сдачи его врагу. Однако наказание за поджог зависело, вероятно, от того, принадлежал ли преступник к категории лихих людей. Так, из судного списка от 1503 г. явствует, что виновный в поджоге монастырской деревни Михалка Жук, приговорен к возмещению нанесенного монастырю ущерба в размере 5 рублей. За отсутствием денег и поручительства в уплате их виновный был передан монастырю до искупа, т. е. до отработки долга. Из судного списка видно, что Жук совершил поджог рнясь, т. е. злясь за взятое монастырем с него пожилое. Налицо злая воля. Но представляется неправильным относить, как это делает А. Г. Поляк, человека, совершившего деяние умышленно, по злой воле, к числу ведомых лихих людей. Подразумевается, что первоначально, когда понятия случайного и неосторожного деяния еще не были выделены, виновный действовал умышленно. Но это еще не означало, что он был лихим человеком, да еще ведомым. Смертная казнь по ст. 9 имеет в виду, как справедливо подчеркивает Л. В. Черепнин, особую опасность поджога, совершенного либо ведомым лихим человеком, либо как акт классовой борьбы. Так, когда в 1547 году начались пожары в Москве, то сразу же возникли слухи, что виной пожара были зажигалники. Многих поджигателей имали и пытали, а затем казнили смертною казнью: глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те же пожары метали. Зажигалники, т.е. те, кто пожар учиняли нарочным делом, подлежали смертной казни и по нормам последующего законодательства.

Статьи 10—14

По мнению Л. В. Черепнина, статьи являются фрагментом самостоятельного устава, направленного на организацию борьбы с татями и охрану феодальной собственности. В них устанавливается наказание за кражу, а также порядок изобличения преступников. Наказание зависело от того, простой или квалифицированной была кража. Деление кражи на простую и квалифицированную известно еще со времен Русской Правды. Так, в ст. 38 Краткой и ст. 40 Пространней редакции потерпевшему предоставлялось право убить вора без суда и следствия при совершении кражи из закрытого помещения и ночью, тогда как простая кража влекла лишь денежный штраф. Развивая это положение, ст. 5 Двинской уставной грамоты впервые упоминает о рецидиве, а также предусматривает смертную казнь (ино повесити) за третью кражу. Эти нормы повторяются затем в ст. 8 Псковской Судной грамоты. Судебник устанавливает виды кражи, квалифицированные по объекту — церковная и головная татьба (ст. ст. 9, 10), по повторяемости — рецидив, повторная кража (ст. 11), по субъекту—кража, совершенная ведомым лихим человеком (ст. 13). Всякая квалифицированная кража каралась смертной казнью. При этом, аналогично ст. 8, требования частного лица уступали уголовным требованиям государства а не будет у того татя статка с ысцеву гыбель, ино его исцу в гибели не выдати, казнити его смертною казнью (ст. 11).

В ст. 10 предусматривается наказание за простую кражу. Кража, совершенная впервые, кроме церковной и головной, и кража с поличным со стороны ведомого лихого человека, влекли за собой торговую казнь, а также возмещение убытков по терпевшему. В случае несостоятельности осужденного можно было выдать головой. С. Г. Струмилин интерпретировал это положение лишь как продажу имущества, но никак не личности истца. Выдача неимущих истцам головою в работу до искупа получила, по его мнению, законодательное закрепление лишь в Уложении 1649 года. Однако общепринятым в науке является мнение о том, что несостоятельный должник отдавался истцу или кредитору в холопство до отработки долга. Это защищало интересы феодальных собственников.

Торговая казнь означала битье кнутом, которое производилось палачом на торгах, площадях или в иных местах скопления народа, с целью устрашения последнего. Торговая казнь часто являлась замаскированным видом смертной казни, особенно в случаях, когда предписывалась торговая казнь без пощады. Число ударов в законодательстве не определялось. В XVIII —XIX вв. число ударов доходило до 400, в XVII в. для пытки устанавливалось 300 ударов. Но уже 50 ударов считалось битьем нещадным: Тех воров… бить кнутом… нещадно, давать бы ударов по 50. Этот вид наказания применялсядосередины XIX в.

Статья 11, относя рецидив к числу отягчающих признаков, рассматривает повторную кражу как квалифицированную. При отсутствии у виновного имущества он не выдается истцу для возмещения убытков, а подвергается смертной казни.

Статьи 12—13 определяют порядок оценки показаний, изобличающих преступников. По ст. 12 оговор в воровстве со стороны 5—6 добрых людей, даже при отсутствии доказательств в виновности (а довода на него в прежнем деле не будет), влек для оговоренного обязанность удовлетворить требования истца без разбора дела по существу (ст. 12). Институт оговора —обвинения (а на кого взмолвят…пятъ или шесть… добрых христиан) трактовался по-разному. Б. И. Сыромятников видел в этом обыскное начало в виде язычной молки, т. е. свидетельства целой общины, которая добрила или лиховала человека, давая общую оценку его личности. Признавая, что институт оговора является остатком суда общины, М. Ф. Владимирский-Буданов рассматривает его, однако, как переходный момент к началу повального обыска. Это более соответствует действительности, ибо оговор со стороны добрых, т. е. благонадежных с точки зрения господствующего класса, людей приобретал в глазах законодателя безусловную доказательственную силу. К добрым людям обычно относились дети боярские, составлявшие разряд свободных служилых людей, занимавшие низшие и средние должности в армии и системе управления и получавшие за свою службу земельные пожалования, или волостные крестьяне, сидевшие на черных землях, находившихся под управлением общей администрации, и целовавшие крест, т. е. присягавшие при избрании их населением для выполнения различных должностей в органах местного управления. Таким образом, добрые люди являлись представителями господствующего класса или зажиточной части крестьянского населения.

Согласно ст. 13, признание добрыми людьми вора ведомым лихим человеком, хотя бы и совершившего первую кражу (а довода на него в прежнем деле не будет), но пойманного с поличным, влекло для него смертную казнь. М. Ф. Владимирский-Буданов подчеркивает, что более строгое наказание вора, захваченного с поличным, характерно для древнего права всех народов. Поличное — непосредственная улика в виде украденных вещей, найденных у похитителя под замком. А поличное то, что выимут из клети из-за замка; а найдут что во дворе, или в пустой хоромине, а не за замком, ино то не поличное.

По ст. 14 оговор со стороны татя подлежал проверке. Если оговоренный татем был прирочный (известный как уже раз совершивший противозаконное деяние) человек с доводом, он подвергался пытке. В противном случае оговоренный отдается на поруки до производства обыска. Обыск, по мнению большинства ученых, означал опрос добрых людей с целью определения репутации подсудимого. Представляется, однако, заслуживающим внимания мнение Г. Сокольского о том, что в данном случае разумеется не повальный обыск, а аналогично ст. 60 Псковской Судной грамоты — осмотр дома. А татю веры не ять; а на кого возклеплет, ино дом его обыскати; и энайдуть в дому его что полишное, и он тот же тать, а не найдут в дому его, и он свободен.

Статьи 15—19

В ст. ст. 15—19 определяется порядок выдачи судебных актов. Все они должны были оплачиваться судебными пошлинами, скрепляться подписью дьяка и печатью великого князя, что свидетельствовало о придании большего значения формальной стороне дела.

В ст. 15 говорится о выдаче правой грамоты — судебного решения. Правая грамота состояла из протокола судебного разбирательства и решения суда. Она выдавалась обычно по просьбе стороны, выигравшей дело, и облагалась пошлиной в пользу должностных лиц судебного аппарата, а именно — подьячего, которой грамоту напишет, дьяка, подписывавшего грамоту, и боярина, скреплявшего грамоту печатью.

Статья 16 определяет размер пошлин с докладного списка. Докладной список представлял собой протокол заседания (судный список) суда первой инстанции, передававшийся на рассмотрение (доклад) вышестоящей инстанции, которая давала указание, как решить дело. Решение" вышестоящей инстанции писалось на оборотной стороне судного списка и являлось основанием для выдачи правой грамоты судом первой инстанции. Основанием для доклада являлись сомнения судьи, возникающие из трудности дела или неясности права, ограниченная компетенция судьи и разногласия судей при сместном суде. Институт доклада, встречающийся и в Новгородской Судной грамоте (ст. ст. 6, 20, 26, 28, 42), представлял своеобразную форму контроля вышестоящего суда над нижестоящим, содействуя централизации и укреплению княжеского и боярского суда. Установление доклада обеспечивало передачу особо опасных для господствующего класса дел в руки центрального суда, а именно обязательное обращение по докладу устанавливалось при разборе дел о холопах, татях, разбойниках, лихих людях (см. ст. 43). Порядок доклада довольно подробно определен в Новгородской Судной грамоте: А докладу быти во владычне комнате; а у докладу быть ис онца по боярину да по житъему, да кои люди в суде сидели, да и приставом; а иному никому же у доклада не быть. А докладшиком садиться на неделю по трижды, в понедельник, в середу и в пяток. А кои докладшик не сядет на тот день, ино взять на боярине два рубля, а на житьем рубль. А докладшиком от доклада посула не взять, а у доклада не дружить никоею хитростью, по крестному целованью. А кому сести на докладе, ино ему крест целовать на сей на крестной грамоте одновй. Решение вышестоящей инстанции по докладу выносилось на основе фактического пересмотра всех материалов дела. Таким образом, институт доклада являлся зародышем апелляционного производства в России.

Учитывая изменения экономического положения холопов, Судебник 1497 года, развивая ст. ст. 66 и 85 Русской Правды Пространной редакции о допущении к свидетельским показаниям холопов, предоставляет им право отвечать и искать на суде, т. е. признает их субъектами права. Кроме этого, Судебник законодательно подтверждает практикуемый отпуск холопов на волю. Это видно в ст. 17, которая предусматривает выдачу правой и отпустной грамот, т. е. судебного решения по искам холопов и документа об отпуске холопов на волю. По наблюдениям Е. И. Колычевой, такой отпуск распространялся прежде всего на верхушку административно-хозяйственного аппарата, военную дружину и одиноких женщин. Он осуществлялся преимущественно в случае выморочности владений феодала и первоначально не требовал определенной регламентации. Факт освобождения того или иного полного человека фиксировался обычно в духовных грамотах (завещаниях). Как правило, отпусгные грамоты давались в спорных случаях, и лишь Судебник 1497 года не только узаконил необходимость выдачи отпустных грамот при всех случаях отпуска холопов, но и определил порядок выдачи их (см. ст. ст. 17, 18, 20, 40—43). Статья 17 устанавливает одинаковую пошлину при выдаче правой и отпустной грамот, размер которой определяется не из расчета пошлин с рубля, а с головы, т. е. с человека. Законодательно подтверждая право на отпуск холопов. Судебник, однако, строго регламентирует порядок его осуществления.

Статья 18 относит решение вопроса об отпуске холопов к компетенции наместника, державшего кормление с боярским судом. В волостях (т. е. в частях уезда) функции управления и суда осуществляли волостели. Судебные функции осуществляли также дворецкие, слободчики, приказчики, посольские и т. д. Все они находились на содержании населения, которое предоставлялоим так называемый корм. А кто будет волостель на Кривондине волости, … корму … имели на Рождество Христово со шти деревень десятеро хлебов, да полоть мяса, да мех овса, да воз сена; а тиуну его… пятеро хлебов, да полоть мяса, да острамок (полвоза. —Авт.) сена, да полмеха овса; а доводчику … с деревни хлеб, да часть мяса, да эобня (кошель, лукошко) овса¹⁴⁴. Кормление давалось, на срок, обычно на год.

Стремясь централизовать судебный аппарат. Судебник установил два вида кормлений: кормление с боярским и кормление без боярского суда. Кормленщик с судом боярским имел право выносить окончательное решение по ряду наиболее важных дел (о холопах, татях, разбойниках). Должности кормленщика с боярским судом получали обычно лица, занимавшие привилегированное положение в системе аппарата управления Русского феодального государства, а также наместники и волостели наиболее отдаленных от центра областей. Кормленщик без боярского суда был обязан вносить решения по этим делам на доклад в вышестоящую инстанцию. Ею была Боярская Дума, для государевых тиунов — великий князь, а для тиунов боярских — соответствующий наместник с боярским судом. Тиуны, а также дьяки, городовые приказчики и другие приказные лица заведовали доходами в пользу самого государя — государев тиун, либо своего господина — тиуны боярские. Отпускная грамота, выданная без боярского доклада и без дьячей подписи, а в городах без доклада наместнику, державшему кормление с боярским судом, являлась недействительной. Исключение допускалось лишь в том случае, если отпускная была написана собственноручно владельцем холопа, что предполагало подтверждение его согласия на отпуск холопа.

Статья 19 предусматривает отмену неправильного решения судьи (та грамота не в грамоту) и предоставляет истцу право повторного рассмотрения дела. Поскольку дело начиналось заново, перед нами институт апелляционного судопроизводства, которое, по всей вероятности, осуществлял сам князь. Это способствовало усилению авторитета суда и защите прав господствующего класса. Законодательство не отличает еще неправый суд от судебной ошибки и не устанавливает ответственности судей за вынесение ими неправильного решения.

Статья 20

Статья 20 является не столько иллюстрацией ст. 19, сколько дополнением, уточнением, усилением ст. 18, регистрирующей отпуск холопов на волю. В ней вновь подчеркивается, что наместники и волостели, державшие кормление без боярского суда, неправомочны без обращения в вышестоящую инстанцию решать никакие дела, связанные с правовым положением холопов. Они не могут выдавать не только отпускные, но также грамоты беглые и государя грамоты правые, т. е. решения суда по спорному делу между холоповладельцами о выдаче холопа или робы одной из сторон или о несостоятельности притязаний феодала, когда холопу удавалось доказать свое свободное состояние. Контроль за выдачей этих документов в условиях отпуска холопов и наряду с этим массового бегства и переманивания холопов землевладельцами был особенно необходим для охраны интересов господствующего класса.

Статьи 21—24

Данные статьи, могущие, по мнению Л. В. Черепнина, представлять собой самостоятельный правовой памятник, посвященный великокняжескому суду, определяют размер пошлин за разбор дел этим судом. Под княжеским судом понимался как суд самого великого князя, так и его детей. Сохранились правые грамоты XV в. — сына и внука Ивана III. Великокняжеский суд в тот период рассматривал дела в качестве суда первой инстанции по отношению к жителям своего домена, а также особо важные дела или дела, совершенные лицами, имеющими привилегию на суд князя. К ним обычно относились обладатели (духовные и светские) тарханных грамот, и служилые люди, начиная с чина стольника. Помимо этого, князь рассматривал дела, поданные лично на его имя, направленные по докладу из нижестоящего суда для утверждения или отмены принятого судом решения, а также являлся высшей апелляционной инстанцией по делам, решенным нижестоящими судами, осуществляя так называемый пересуд. Воспроизводя текст ст. ст. 3,15—17 о размерах пошлин за выдачу правых грамот, отпускных и докладного списка, статьи подтверждают, что пошлины в великокняжеском суде взыскиваются те же, что и в боярском суде.

Статья 25

В статье определяются пошлины за выдачу бессудной грамоты. Дело в этом случае решалось в пользу явившейся стороны. Поскольку бессудная грамота упоминается только в связи с производством дела в княжеском суде и в статье говорится о пошлинах печатнику, можно согласиться с А, Г. Поляком, что “решение вопроса о возможности удовлетворить иск без предварительного судебного разбирательства входило исключительно в компетенцию великокняжеской власти”. Отнесение вопроса о выдаче бессудной грамоты к великокняжеской компетенции позволяло брать под защиту дворян, которые, будучина государственной службе, могли пропустить срок явки в суд.

Статья 26

В статье устанавливается пошлина за выдачу срочной грамоты, а также за изменение срока явки в суд. Если срок отписати, т. е. изменить срок явки хотели обе стороны, пошлины, в том числе хожоное недельщику (см. комментарий к ст. ст. 4—7, 29), распределялись между ними поровну; если же срок отписывался по просьбе одной из сторон, то уплата всех пошлин возлагалась на нее. В данном случае хожоное — плата недельщику за извещение истца или ответчика о явке в суд к сроку, указанному в срочной грамоте, или за посылку в суд для оформления (по поручению одной из сторон) отсрочки. Срочные грамоты оформлялись при участии официального лица — пристава, хранились обычно у дьяков и служили основанием для выдачи бессудных грамот.

Статья 27

В статье предписывается (при неявке ответчика в суд в назначенный срок, что устанавливалось дьяками) выдавать истцу на восьмой день после срока, указанного в срочной грамоте, бессудную грамоту. Это делать мог только дьяк, а не подьячий, что усиливало значение центрального суда.

Статья 28

В статье регламентируется порядок выдачи приставных грамот, т. е. грамот, выдававшихся приставу и разрешавших ему брать на поруки ответчика при вызове его в суд, производить обыски или иные действия, необходимые для расследования по делу или приведения в исполнение приговора. Пошлина за выдачу приставной грамоты взыскивалась из суммы езда, получаемого недельщиком. Под ездом понималась пошлина за поездку пристава, недельщика за пределы города. В целях предупреждения злоупотреблений со стороны должностных лиц сумма езда оставалась неизменной независимо от числа истцов, участвующих в оплате езда, и устанавливалась в зависимости от расстояния до пункта, куда направлялся недельщик (см. комментарий к ст. 30). Приставная грамота выдавалась только в том случае, если цена иска превышала затраты, необходимые для отправки пристава за ответчиком. Таким образом, малоимущее население, чаще всего обращавшееся в суд с исками небольших размеров, фактически лишалось возможности прибегнуть к помощи пристава.

Статьи 29—36

По мнению С. В. Юшкова и Л. В. Черепнина, в этих статьях содержатся ранее изданные правительством Ивана III указы “О езду” и “О недельщиках”, целиком вошедшие в Судебник.

В ст. 29 говорится о пошлине недельщику за выполнение обязанностей в пределах города, так называемом хожомом. Упоминание в статье площадной пошлины указывает, по мнению Л.В. Черепнина, на постоянный штат московских площадных неделыциков, подобных позднейшим подьячим Ивановской площади. Статья предусматривает различные пошлины в зависимости от обязанностей неделыциков. За вызов ответчика суд в пределах Москвы с него взыскивалась пошлина в размере 10 денег. Если же недельщик производил и расследование по делу, она, как в пределах одного города, так и при еаде, увеличивалась вдвое. Наряду с установлением пошлин за производство расследования статья запрещает неделыцикам брать поминки — вознаграждение за передачу ответчиков на поруки.

Статья 30 устанавливает размер вознаграждения недельщика за проезд от Москвы до других пунктов Русского государства. Сумма езда зависела от расстояния и колебалась от 8 рублей до 10 алтын.

Статья 31 предписывает неделыцикам выполнять свои обязанности лично или с помощью своих племянников и людей. Под племянниками понимались родственники. Являясь, как правило, представителем мелких или средних землевладельцев, недельщик имел в своем хозяйстве зависимых от него людей, т. е. холопов, за действия которых он отвечал как господин. Должностные функции феодала могли выполняться всеми членами его “фамилии”. Вместе с тем неделыцикам запрещалось перепоручать свои обязанности урочникам, т. е. посторонним, нанятым для выполнения определенного дела, урока, людям, за действия которых недельщик не мог нести полной ответственности.

Одновременно в статье определяется порядок осуществления недельщиком своих обязанностей. Ему запрещается брать вознаграждение за назначение поручителей при выезде на расследование и еэдити с приставными в своем городе. Высказанное Л. В. Черепниным предположение, что эта фраза может означать запрещение повышенного вознаграждения (еэд вместо хожоного, не согласуется с положением статьи о запрещении недельщику осуществлять расследование в месте своего жительства. Именно этим, по мнению В. Н. Татищева, достигалось пресечение злоупотреблений и предупреждение пристрастных действий со стороны недельщика. Представляется, что такое объяснение является более правильным и вытекает из самого текста статьи.

Статья 32 относит взыскание убытков и расходов, причиненных волокитой, т. е. затяжкой, проволочкой дела (большей частью в целях вымогательства) со стороны, проигравшей дело, оставляя безнаказанным виновное в этом должностное лицо, в частности пристава.

Статья 33 (как и ст. 1 Судебника) запрещает неделыцикам брать посулы (взятки) как в свою пользу, так и в пользу судей, хотя и не устанавливает еще ответственности за такой вид преступления.

Статья 34 предписывает пытати татя бесхитростно, т. е. добросовестно, справедливо, без предвзятого мнения и злого умысла, запрещая ему клеветать на кого-либо. О результатах допроса недельщик обязан был доносить великому князю или судье, по чьему поручению он рассматривает дело. Как видно из статьи, в обязанности недельщика входил не только допрос данного ему судьей татя, но и розыск преступника. К этим случаям, надо полагать, и относится характеристика недельщика как лица, которое “хватает злодеев и держит их в тюрьмах”. Возможно, что неделыцики специально посылались для вылавливания татей, лихих людей, разбойников в наиболее неспокойные местности. При розыске татей также предписывалось не попустительствоватьим. Запрещалось отпускать найденных татей за взятку и, злоупотребляя правами недельщика, арестовывать невинных, не причастных к преступлению людей. Как видно из ст. 35, в обязанность недельщика входило также содержание татей под стражей до передачи их дела в суд. Находящихся под арестом татей запрещалось без обращения в вышестоящую инстанцию ни отдавать на поруки, ни продавати, т. е. выдавать истцу в холопы до отработки долга.

Статья 36 устанавливает обязанность недельщикане задерживать передачу дела в суд, особо запрещая волокиту при выдаче бессудных грамот или перенесения срока явки в суд.

Отражая стремление правительства ограничить произвол должностных лиц, статья содержит запрет недельщику получать двойное вознаграждение за одно и то же действие, а именно при перенесении срока явки в суд обелю исцем вместе, т. е. одновременно, на один срок, недельщику взяты одно хожоное с обеих сторон, а опроче того ему не взяти ничего. Также при отписании срока кем-либо по поручению стороны пошлина взыскивалась только одна. Уточняются и условия взимания езда, который взыскивается по окончании дела с виноватого. Если пристав получил вознаграждение со стороны, которая была признана победившей, последняя приобретала право регрессного иска к проигравшему дело. Однако закон не доводит дело до конца, ибо не устанавливает конкретных санкций за нарушение предписаний. На практике подобные нарушения карались, очевидно, чаще всего отстранением от должности.

Статья 37

начинает раздел судебника, в котором регламентируется порядок действий местных судебных органов — наместников и волостелей (ст. ст. 37—45, 64, 67). По мнению С. В. Юшкова и Л. В. Черепнина, этот текст был составлен ранее и вошел подобно “Указу о езду” в Судебник.

Наместники и волостели обычно чинили суд и расправу над населением не лично, а через тиуна, являющегося, как правило, их холопом. Приезжавшии в город или волость с приставной грамотой недельщик обязан был предъявить грамоту наместнику, волостелю или их тиунам, и в случае, когда оба истца, как именуются здесь истец и ответчик, подсудны суду одного города или волости, т. е. имеют одну подсудность, обоих исцов поставити пред наместником или пред волостелем или пред их тиуны. Действовать самостоятельно на территории наместничества без санкции наместника недельщик не имел права.

Вместе с тем Судебник, отражавший политику Ивана III, направленную на укрепление позиций дворянства и ограничение своеволия боярства, распространяет нормы, регулирующие деятельность центрального суда на местный суд и берет под контроль деятельность органов наместничьего управления.

Статья 38

В этой статье предписывается обязательное участие в суде кормленщиков с боярским судом (см. комментарий к ст. ст. 17—18) представителей местной администрации, а также верхушки посадских людей и черных крестьян. Дворский следил за землеустройством, выполнением феодальных повинностей, делил землю на выти между тяглыми крестьянами, был обязательным участником разъездов земли.

Лучшие или добрые люди представляли население не по выбору, а по своему положению в местном обществе. Обычай, когда в судебном разбирательстве принимали участие представители общины, был закреплен ст. 19 Белозерской уставной грамоты — наместником и тиуном без добрых людей не судити суд, а затем в настоящей статье судебника. Присутствовавшие на суде лучшие люди, число и функции которых еще не определялись, контролировали суд кормленщиков, ограничивалиих произвол, что способствовало укреплению единой централизованной системы судебного аппарата. Симптоматично то, что участие лучших людей было обязательно в судах наместников, державших кормление с боярским судом, рассматривавшим наиболее важные и опасные для государства дела.

Остальное содержание статьи определяет порядок взимания пошлин при рассмотрении дела в местном суде и повторяет фактически ст. ст. 1—7 Судебника в отношении центрального суда с той лишь разницей, что для местного суда размер пошлин определяется по уставным грамотам наместничьего управления, среди которых были Двинская (1397г.) и Белозерская (1488г.) уставные грамоты.

Статья 39

Статья 39 повторяет ст. 8 Судебника, за исключением упоминания о боярине и дьяке, которые заменяются здесь наместником и тиуном.

Статьи 40—42

В статьях (на основе ст. ст. 15, 17, 18, 23) содержится решение вопросов о порядке “отпуска” холопов органами наместничьего управления. Во главе их стояли не только бояре, получавшие от князей города и волости, кормление с судом и данью, но и дети боярские — представители низшего разряда служилых по отечеству, т. е. по происхождению. Они отправляли суд через своих холопов, одним из которых был тиун.

Согласно ст. 40, тиун от имени государя своего творил суд и расправу над местным населением, взыскивал пошлины. Вместе с тем тиун находился в личной зависимости от кормленщика, который отвечал за его действия.

Поэтому ст. 41 специально подчеркивает, что тиун без санкции кормленщика не имел права выдавать правую и отпускную грамоты на холопа.

Необходимость доклада в вышестоящую инстанцию при выдаче отпускной грамоты зафиксирована в ст. 42, повторяющей эту норму, но уже в отношении сына боярского.

Статья 43

Здесь не просто повторяется ст. 20 о порядке выдачи граиот по холопьим делам, а значительно ограничивается право должностных лиц наместничьего управления в решении наиболее важных дел. В отличие от ст. 20, запрещавшей выдачу правых и беглых грамот кормленщиками без боярского суда, ст. 43 запрещает решать дела о холопах, а также об отпуске их на свободу, отдаче “головой” до искупа и других мерах в отношении татей и душегубцев и всякого лихого человека тиунам великого князя и тиунам боярина, у которого кормление с боярским судом.

Статья 44

В ст. 44 определяется порядок вознаграждения приставов. Пошлины им, как видно из ст. 22 Белозерской уставной грамоты, регулируются уставными грамотами наместничьего управления. При отсутствии таковых хоясоное берется в размере 4 денег, а пошлина за еэд взыскивается так же, как и в ст. 29, определяющей вознаграждение недельщиков, т. е. в зависимости от расстояния. При расследовании дела пошлина увеличивалась вдвое. Распространение норм, относящихся к центральному суду, на местный суд, имело своей целью устранение произвола на местах и установление единообразия в порядке судопроизводства.

Статья 45

имея в основе ст. 13 Двинской уставной грамоты н ст. 23 Белозерской уставной грамоты о праве обжалования действий должностных лиц наместничьего управления, устанавливает обязанность кормленщика являться на суд в центральные органы в срок, указанный срочной грамотой. Последняя давалась ответчику на основе приставной. Приставная грамота, подписанная недельщиком, давалась приставу и содержала указание “дать ему на поруки такого-то, от имени такого-то, в таком-то иске”. Приехав на место, пристав должен был накинуть на ответчика срочную, т. е. сообщить ему срок явки в суд и потребовать от него поручительства о явке в суд в указанный срок. Срок назначался по усмотрению суда, с учетом имеющегося по этому поводу законодательства. Так, наместников можно было вызывать к суду лишь по окончании срока их кормления. Срок вызова крестьян обычно падал на период с 1 октября по 1 апреля, т. е. не на деловую пору. При невозможности кормленщика приехать самому ему разрешалось послать кого-либо вместо себя.

Статьи 46—47

В этих статьях определяется порядок доказывания добросовестного приобретения вещи.

Статья 46 несколько перерабатывает и уточняет нормы ст. 56 и частично ст. 46 Псковской Судной грамоты. Не дифференцируя еще порядок заключения договора купли-продажи в зависимости от объекта, Судебник оговаривает, что речь идет о покупке новых вещей опроче лошади. Это свидетельствует о том, что сделка купли-продажи лошадей — в то время основной тягловой силы — требовала иного оформления. Действительность сделки купли-продажи, совершенной на торгу в отношении новых вещей, подтверждалась показаниями двух-трех людей добрых. По Псковской Судной грамоте требовалось 4—5 человек, которые здесь впервые в русском законодательстве именовались свидетелями. Статья 46 также понимает под добрыми людьми свидетелей, которые подтверждали, что пред ними купил в торгу. Показания свидетелей являлись бесспорным видом доказательств, не требующим принесения покупателем присяги.

Статья 47 распространяет этот порядок доказательства правомерности владения и распоряжения вещью и на случай купли-продажи на чюжой земли. Вслед за Псковской Судной грамотой Судебник воспринимает термин свидетели. Но если по ст. 47 Псковской Судной грамоты для освобождения покупателя от ответственности достаточно было принесения им присяги в том, что имущество приобретено законным путем, то, по Судебнику, дело решается на основе показаний свидетелей, в присутствии которых совершена покупка, и лишь при отсутствии их допускалась присяга (а не будет у него свидетелей, ино ему правда дати). Ограничение применения присяги объяснялось недоверием к этому виду доказательства со стороны господствующего класса. Эта линия неуклонно проводилась судебной практикой. Так, например, если ответчик не имел свидетелей или письменных доказательств для подтверждения своего права, суд отказывал в применении целованиа в качестве доказательства даже в том случае, если обе стороны были согласны на него.

Статьи 48—52

В статьях регламентируется порядок свидетельских показаний. В Судебнике 1497 года, в отличие от Русской Правды, свидетели не разделяются на послухов и видоков. Аналогично ст. 20 Псковской Судной грамоты, послух является в XV в. свидетелем факта, очевидцем, о чем ясно говорится в ст. 67 Судебника: А послухом не видев не послушествовати. Послухами могли быть все, в том числе и холопы. Необходимым условием свидетельских показаний была личная непричастность к делу и совершеннолетие. Однако показания свидетелей расценивались по-разному в зависимости от их социальной принадлежности. Согласно ст. 22 Новгородской Судной грамоты, холопы могли послушествовать только на холопа. “Свидетельство одного человека из благородного сословия, — отмечал Герберштейн, — значит более, чем свидетельства многих людей низкого состояния”. Наиболее часто послухами, особенно по земельным спорам, являлись старожильцы, именуемые также знахарями. Это были старые люди, имеющие репутацию добрых, т. е. благонадежных, людей, помнившие все подробности данной земельной тяжбы. Они могли сказать судье: Яз, господине, помню за тридцать, пятьдесят или семьдесят лет. Послухами могли быть также прежние владельцы спорного имущества, составители письменных документов на него, дьяки и должностные лица — разъездные мужи, отводчики (лица, участвовавшие в отводе земель) и даже сами судьи. Свидетель должен был явиться на суд в определенный ему должностными лицами (доводчиками, праветчиками, ездоками, приставами, недельщиками) срок. От явки его освобождали лишь болезнь или служба. Однако и в этом случае он должен был прислать свое письменное свидетельство. Поскольку послушество признавалось бесспорным видом доказательства, судебная практика знала случаи отвода послухов ввиду их заинтересованности в разрешении тяжбы. Так, по спорному делу о половине села Гравороново свидетели были отведены противной стороной, потому что с одним из послухов ответчик был в неприязненных отношениях и судился, а два других являлись родствениками истца.

В ст. 48 на основе ст. ст. 20, 28, 29, 107 Псковской Судной грамоты определяется порядок проверки свидетельских показаний в делах о побоях, грабеже или по обязательствам из договоров займа. Порядок решения спора, как свидетельствует Р. Ченслер, зависел от ответчика, который мог доказывать свою правоту путем судебного поединка с послухом или через принесение присяги. Указывая на возможность замены полем свидетельских показаний, Герберштейн сообщает: “Если истец приводит свидетелей, то спрашивают обе стороны, желают ли они положиться на их слова. На это обычно отвечают: “Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю”. Если они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый немедленно вступается и возражает против свидетельств и самих лиц, говоря: “Требую назначить мне присягу, вручаю себя правосудию божию и требую поля и поединка”. И, таким образом, им, по отечественному обычаю, назначается поединок”. Если ответчик, стае у поля, у креста положит, т. е. присягая во время судебного поединка, признает требования истца, истец освобождается от принесения присяги (бес йелованыа свое возмет), а ответчик уплачивает пошлиныза судебный поединок и освобождается от дополнительных наказаний, назначаемых судьей для лиц, побежденных в судебном поединке (а вины ему убитые нет). Если ответчик признавал требования истца до начала судебного поединка, он оплачивал пошлину судьям, а полевых ему пошлин нет.

Статья 49 развивает установленный еще Псковской Судной грамотой (ст. ст. 21, 36, 119) институт представительства на поле. Судебник 1497 года расширяет круг лиц, могущих участвовать в процессе не лично, а через наймитов. Если эти лица прибегали к помощи наймитов, выступая в качестве ответчиков, то послух истца не мог выставить своего наймита против наймита ответчика (а послуху наймита нет). Следует отметить, что в отличие от Псковской Судной грамоты, именовавшей стороны в процессе единым словом истец, судебник, уточняя юридическую терминологию, вводит понятие истца и ответчика.

Статья 50 устанавливает материальную ответственность свидетеля за неявку в суд (в размере суммы иска, убытков и пошлин) независимо от того, мог ли свидетель дать показания по делу или нет. Если неявка свидетеля вызывалась неверным указанием срока явки, то свидетелю предоставлялось право оспаривать перед судом правильность срока, определенного ему праветчиком. Установление ответственности за неявку свидетелей обусловливалось усилением роли этого вида доказательств за счет вытеснения таких их видов, как поле, присяга, ордалии. Свидетельские показания являлись решающими при возбуждении дела.

Статья 51, аналогично ст. 22 Псковской Судной грамоты, устанавливает, что неподтверждение послухом обстоятельств, приведенных истцом, лишало истца права на удовлетворение иска. А послух не говорит перед судиями в ысцевы речи, и истець тем и виноват.

Статья 52, аналогичная ст. 36 Псковской Судной грамоты, уточняет отдельные аспекты института представительства по сравнению со ст. 49. Так, если в ст. 49 определяется порядок представительства в отношении ответчиков, то в ст. 52 говорится об учинении иска с их стороны (А на котором чего взыщет жонка, или детина мал, или кто стар). В этом случае ответчик и послухи также могли выставить своих наймитов. Привлечение наймита влекло за собой изменение в порядке процесса; если истец и послухи могли очистить себя присягой, в отличие от Псковской Судной грамоты, где присягу приносил только истец, то для наймитов было обязательно биться на поле (а исцем или послуху целовати, а наймитом битися). Этим и объясняется тот факт, что в качестве наймитов часто выступали холопы своих господ.

Статья 53

В отличиеот ст. 3 Двинской уставной грамоты и ст. ст. 37 и 80 Псковской Судной грамоты, предусматривающих примирение сторон до обращения в суд, данная статья фиксирует возможность мирного решения конфликта и после начала судебного разбирательства: А кто кого поймает приставом. Примирение допускалось по делам, непосредственно не затрагивающим интересы государства: при обвинении в бою, в лае или в займах. В случае прекращения дела стороны уплачивали судебному приставу хоженое и езд, т. е. пошлины, связанные с началом дела (см. комментарий к ст. ст. 29—30). Вместе с тем в целях контроля за всеми делами со стороны государственной власти мировое соглашение считалось действительным только после утверждения его судьей.

Статья 54

Статья определяет условие договора личного найма, получившего в середине XV в. значительное распространение в связи с развитием товарного производства, городов и ростом числа людей, лишенных средств производства и продающих свою рабочую силу. Эти люди, поступавшие к феодалу для работы по найму, наймиты, положение которых регулировалось уже Псковской Судной грамотой, обязывались работать на своего хозяина в течение определенного срока, или до выполнения всего дела своего (см. ст. 40 Псковской Судной грамоты). Но если по Псковской Судной грамоте ушедший самовольно наймит имел право на получение платы за последний год работы, независимо от проработанного времени, то, по Судебнику, наймит, ушедший до окончания срока договора, терял право на получение какого бы то ни было вознаграждения: А наймит не дослужит своего урока, а пойдет прочь, и он найму лишен.

Статья 55

Статья детализирует ст. 54 Русской Правды Пространной редакции с учетом экономического развития Руси и ростом товарно-денежных отношений. Судебник уточняет права и обязанности купца, который, идучи в торговлю (вместо шед кде любо как было записано в Русской Правде), использует в своих торговых оборотах не только чужие деньги, но и чужой товар. В случае растраты, потери взятого имущества несостоятельный должник отвечает в зависимости от наличия или отсутствия злой воли. Неуплата долга вследствие несчастного случая, происшедшего с виновным (утеряется товар безхитростно, истонет, или эгорить, или рать возметь), не сопровождалась выдачей кредитору, а влекла лишь обязанность возвратить исцеву истину. Судебник дополняет положение Русской Правды о взыскании причитающейся истцу суммы от лета — погодно, указанием на то, что сумма иска взыскивается без росту, без процентов. Вместе с тем Судебник, отражая развитие русской правовой мысли, опускает имевшееся в Русской Правде религиозное обоснование несостоятельности (за не же пагуба от бога есть).

Если невозвращение долга или потеря имущества произошли по вине ответчика (пропыет, или иным какым безумием погубит товар свой без напраэдньства), то, в отличие от Русской Правды, где наказание передавалось на усмотрение кредиторов (ждут ли ему, продадят ли, а своя им воля), Судебник предписывает выдачу виновного истцу головою на продажу. По мнению Л. В. Черепнина, это означало выдачу виновного истцу в холопство.

Усиливая роль государственного аппарата в пресечении разного рода злоупотреблений и охране интересов кредиторов, Судебник устанавливает не известный Русской Правде порядок, согласно которому полетная грамота выдается только после того, как боярин, расследовав все обстоятельства дела, установит, что несостоятельность возникла в силу независящих от займополучателя причин. Обязательность расследования боярином, т. е. должностным лицом центрального суда, причин несостоятельности и скрепление полетной грамоты великокняжеской печатью гарантировало защиту интересов заимодавцев, в первую очередь купцов и духовных феодалов, являвшихся основными кредиторами.

Статья 56

В этой статье устанавливается, что холопы, бежавшие из татарского плена, освобождаются от холопства и не подлежат отдаче старому государю, т. е. своему прежнему владельцу. Это способствовало пополнению рядов великокняжеских тяглых, городских, а иногда и служилых людей, что соответствовало политике централизованного государства. Возвращение пленных было одной из важнейших забот Русского государства: в XVI в. существовал даже специальный налог — полоняничные деньги — для выкупа пленных. Помимо того освобождение бежавшего из татарского плена холопа могло рассматриваться как награда за участие в борьбе с татарами.

Статья 57

Судебника, озаглавленная О христианском отказе, отразила крупнейший этап в оформлении крестьянской зависимости. В предшествующий период феодального строя, несмотря на зависимость крестьян от землевладельца, крестьяне пользовались еще правом выхода, т. е. свободного перехода от одного владельца к другому. Усиленное развитие феодального землевладения в XIV — XV вв., происходившее за счет захвата или раздачи издавна населенных крестьянством земель в собственность феодалам, дальнейшее развитие производительных сил вызывали невиданную ранее потребность землевладельцев в рабочих руках. Землевладельцы стали ограничивать выход крестьян, устанавливая невыгодные для них сроки выхода и обязанность уплаты всех долгов. Первоначально это относилось к наиболее зависимым от землевладельца категориям — старожильцам, серебренникам, половникам. Возник вопрос о закреплении крестьянского населения за землевладельцами. Переход крестьян в другое княжество затрагивал не только интересы мелкого феодального собственника, но и князя, который в лице ушедших терял плательщиков дани.

Поэтому в XIV в. князья вносили в договоры между собой обязательство не переманивать друг у друга чернотяглых крестьян, т. е. людей, составлявших основную массу тяглецов. Так, жалованная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты о привилегиях людям новгородского Юрьева монастыря, живущим на Волоке, относящаяся к первой половине XIV в., гласит: А архимариту тяглых людей волоцких не приимати; такоже и из очины князя великого из Москвы людии не приимати. А кто детий моих, или братьи моее мое данье порушит, а то судит ему бог и святым Геворгий в страшное свое пришествие, а князю великому дастъ сто рубля…

Различные грамоты отчетливо показывают, что пополнение вотчин и поместий рабочими руками могло происходить за счет покупки или переманивания крестьян одними феодалами у других. Заинтересованные в росте хозяйств своих феодалов великие князья оказывали льготы феодальным хозяйствам, пополняемым новопорядчиками при условии, если эти новопорядчики взяты не из владения самого князя-жалователя — великого или удельного. Тутошних людей волостных в ту дереню отцю моему митрополиту не прииматъ. А кого отец мой митрополит перезовет в ту деревню людей из ыных княженей, а не из моево великого княжениа, и тем людем пришлым на десять лет ненадобеть им моя дань.., гласит жалованная грамота великого князя Василия Дмитриевича митрополиту Фотию от 1420—1421 гг.¹⁶⁸. Так началось ограничение свободного передвижения крестьян. С середины XV в. появляется ряд грамот великого князя, выдававшихся по просьбе отдельных крупнейших феодалов (особенно церковных). Просьбы эти сводились, во-первых, к установлению единого для всех феодалов срока отпуска и приема крестьян, а именно: к узаконению установившегося на практике Юрьева дня. О том, что Юрьев день был уже общепринятым сроком (по Судебнику две недели: одна—до 26 ноября, другая—после этой даты) перехода крестьян, свидетельствуют жалобы великому князю на землевладельцев, продолжавших отказывать (принимать) крестьян … не о Юрьеве дни, иных о Рожестве Христове, а иных о Петрове дни¹⁶⁹ . Во-вторых, наряду с установлением общего срока перехода, грамоты закрепляли и другое требуемое феодалами условие — обязательство уходящего крестьянина вернуть имеющуюся за ним задолженность, серебро (а оказати серебреника и половника о Юрьеве дни, да и серебро заплатит…).

Еще более стремились землевладельцы к закреплению за собой основной рабочей силы — старожильцев. Именно эта категория крестьян, как более связанная с землей, данным хозяйственным комплексом, в первую очередь подверглась такому закрепощению. Отдельные феодалы добивались от великого князя грамот, запрещающих вовсе отпуск крестьян-старожильцев. Так, уже в жалованной грамоте великого князя Василия II Васильевича от 1455—1462 гг. Троице-Сергиеву монастырю говорится: … которово их хрестьянина ис того села и из деревень кто к собе откажет, а их старожилца, и яз князь велики, тех крестьян из Присек и из деревень не велел выпущати ни х кому. Жалованная грамота предоставляла монастырю право вернуть на свои земли людей, ушедших … из их сел в мои села, великого князя, или в села в моее великое княгыни и в боярские села…. Одновременно грамота закрепляла за монастырем всех живущих в его угличских селах крестьян (… а которые люди живут в их селех нынеча, и яз, князь великый, тех людей не велел пущати прочь…) . Аналогичные ограничения крестьянского перехода были подтверждены Иваном III и позднейшими грамотами (1488—1490 гг.). Издание княжеских грамот способствовало установлению единых условий и времени крестьянского перехода, без соблюдения которых отказ не в отказ. Для розыска крестьян, ушедших с нарушением правил перехода, и возвращения их на старые места землевладельцы пользовались услугами приставов. Так, в ответ на жалобу игумена Троице-Сергиева монастыря об уходе крестьян из монастырских сел несвоевременно сее зимы о Зборе (примерно в феврале) великий князь выделил монастырю пристава для розыска ушедших крестьян и возвращения их на прежние места жительства (… и где пристав мои их наедет в моих селех или в слободах, или в боярских селех и в слободках, и пристав мои тех их хрестыан монастырьских опять выведет в их села в Шухобалские, да посадит их по старым местом, где хто жил, до Юрьева дни до осеннего).

Судебник 1497 года удовлетворил требование господствующего класса, законодательно оформив повсеместное ограничение крестьянского выхода. Возможность такого выхода ограничивалась также тем, что каждый уходящий крестьянин обязан был внести пожилое, т. е. определенную условную сумму. Выплата пожилого являлась обязательной для всех крестьян, независимо от наличия или отсутствия у них задолженности по отношению к землевладельцу. Размер пожилого зависел от того, находился ли двор в степной или лесной полосе. Это различие, по мнению А. Л. Шапиро, обусловливалось тем, что в лесной местности легче было поставить двор, постройки, а потому уход крестьянина от землевладельца наносил последнему меньший ущерб. Правомерен и его вывод, что пожилое не компенсировало землевладельцу ущерб от переходов. Но это, как представляется, есть лишнее подтверждение тому, что помещики предпочитали иметь заселенные крестьянами земли, нежели получение пожилого. Вместе с тем именно выплата пожилого, которое было весьма обременительно для крестьянина, ограничивало возможности его перехода. Таким образом. Судебник 1497 года в сравнении с грамотами XIV — XV вв. сделал новый шаг по пути закрепощения крестьянства. Особенно ясно это выражено во второй части статьи, которая направлена на ограничение выхода наиболее подвижной и многочисленной массы сельского населения, так называемых новопо рядчиков или новоприходцев, т. е. Крестьян похожих, переходящих с земли одного землевладельца на землю другого по истечении годичного или иного небольшого срока. Установление размера пожилого в одну четверть двора для крестьян, проживших за землевладельцами лишь один год, почти исключало возможность выхода для крестьян новопорядчиков, а обязанность уплаты размера всего пожилого для крестьян, проживших четыре года, фактически стирала разницу между старожильцем и новопо рядчиком. Таким образом, ранее свободные разряды сельского населения прикреплялись к земле.

Статья 58

В ст. 58 определяется порядок разрешения споров между чюжоземцами — иностранцами. Укрепление торговых связей в конце XV в. и приток в связи с этим иностранных купцов, между которыми возникали тяжбы, потребовали специального постановления Судебника о порядке рассмотрения всех возникающих между иностранцами споров (а который чюжоземец на чюжоземце чего взыщет). Основным видом доказательств в этих случаях устанавливалась присяга — крестное целование, что объясняется, вероятно, своеобразием правовых и религиозных воззрений иностранцев и тем, чтоим трудно было найти свидетелей.

Статья 59

Здесь Судебник основывается на ст. 109 Псковской Судной грамоты, определявшей юрисдикцию церковного суда. Являясь одним из крупнейших феодалов, церковь обладала судебной властью, которую осуществляла через суды епископов, где судьей был епископ или назначенные им наместники, и монастырские суды, в которых судьей был игумен или назначенные им прикашики. Так же, как и кормленщики, епископы и игумены получали вознаграждение с подсудного им населения. Ведению церковных судов подлежали духовенство, а также патронируемые церковью люди (которые питаются от церкви божиа). Отражая политику централизации судебной власти и ограничения пределов компетенции круга людей, подсудных церковному суду. Судебник изымает из церковного суда дела, совершенные лицами разной подсудности. Например, когда одна сторона подсудна светскому, а другая — церковному суду (а будет простой человек с церковным), тогда назначается суд вопчей. Вопчей или сместной суд состоял из представителей обоих судов, которым подсудны спорящие. Например, в разборе споров между крестьянами духовных и светских феодалов участвовали представители от духовного и светского суда. Не подлежали святительскому, т. е. церковному суду, и вдовы, живущие своим хозяйством. Помимо ограничения компетенции церковных судов по субъектам церковные суды ограничивались еще и по категориям дел. К ведению церковных судов относились преимущественно дела по личным искам — разбор брачных и семейных дел, отношения между родителями и детьми,дела о наследстве. Наиболее важные уголовные дела — душегубство и разбой с поличным, хотя бы и совершенные лицами, подсудными церковному суду, подлежали рассмотрению исключительно государственными органами. Так, в жалованной грамоте Звенигородского князя Юрия Дмитриевича Савво-Сторожевскому монастырю от 1404 года говорится: А ведает игумен Сава сам свои люди во всех делех и судит сам во всем, или кому игумен прикажет, оприче душегубства… . Даже менее опасные уголовные дела, совершаемые духовными лицами (например, кража), подлежали рассмотрению в государственных судебных органах.

Статья 60

В статье определяется порядок наследования в случае отсутствия духовной грамоты — завещания. Сохраняя характерное для русской феодальной собственности положение — сестра при братьях не наследница, — Судебник, в отличие от ст. ст. 92—93 Русской Правды Пространной редакции, предусматривавших выморочность имущества, законодательно подтверждает бытовавший на практике порядок передачи наследования по женской линии и расширяет круг наследников привлечением ближнего от его рода, т. е. боковых родственников, аналогично ст. 15 Псковской Судной грамоты. Отражая начавшийся с XIV в. рост феодального землевладения и дальнейшее укрепление феодализма. Судебник значительно усиливает защиту феодальной собственности и ее основы — земли. Таким образом, в законодательстве наряду с нормами о движимом имуществе — статком — формулируются нормы и относительно недвижимого имущества — земли: порядок наследования и распоряжения ею в условиях борьбы великокняжеской власти с удельно-княжеской оппозицией шел по пути расширения поместной системы, связанной со службой великому князю, государству.

Статьи 61—63

В статьях регулируются вопросы феодально-поземельных отношений.

В ст. 61, отражающей борьбу феодалов с пережитками общинных сервитутов, говорится о необходимости установления изгородей между граничившими землями во избежание потравы скотом посева. Раскладывая расходы по установлению изгородей по половинам, т. е. поровну между смежными владельцами, статья возлагает расходы за причинение потравы не на владельца скота, а на того, чья огорода, т. е. на того, чья изгородь оказалась неисправной. В статье устанавливается, что обязанность ставить изгородь возлагается на владельца той пахотной земли, которая смежна с покосами.

В ст. 62 предусматривается ответственностьза повреждение или уничтожение межевых знаков и запашку чужой земли.

Воспроизводя в основном ст. 18 Белозерской и ст. 4 Двинской уставных грамот о наказании за нарушение межевых знаков, ст. 62 усиливает охрану земельной собственности феодалов. Охране подлежат не только земли великого князя, но также боярина и монастыря. Статьей вводится новый для данного преступления вид наказания. Если раньше нарушители подлежали разного рода штрафам, то по данной статье виновного в повреждении межевых знаков или перепашке земли собственника-феодала предписывалось бити кнутием, да исцу взяты на нем рубль. Это же преступление, но совершенное крестьянами промежу себя, влекло за собой денежный штраф (за борон по два алтына) и возмещение убытков пострадавшему, размер которых устанавливался посольским по принципу посмотря по человеку и по ране и по рассуждению. Встречающееся в статье выражение за борам по 2 алтына является особой формулой денежной оплаты, возникшей в результате замены натуральных поборов денежными. С XV в. натуральный оброк в ряде мест вытесняется денежным, и всякого рода поборы часто исчисляются параллельно в натуральном и денежном счете. Так, в жалованной грамоте 1462 года великий князь указывает монастырским крестьянам: А на Петров день дают моему наместнику или волостелю борам да десятеро хлебов, а нелюб борам, ымо десять денег; а нелюбы хлебы, ино по дензе за ковригу. Постепенно слово борам стало означать поборы, взыскание, налоги, штрафы (кто у кого межу переорет, межевой борам два алтына; кто у кого пустош или пожню перекосит, перекосной борон по восьми денег). Боран означал также пошлину и административный сбор: А кто перейдет из села в село или из деревни в деревню, перехожий бором взять с обе стороны…¹⁸¹. В связи с тем, что слово борам означало разного рода поборы, возникла и пословица На мир бором прибыл.

В ст. 63 срок давности по земельным искам определяется как основа для закрепления права на земельные участки. Вопрос об источниках этой статьи является спорным, ибо сроки исковой давности на Руси, особенно Северо-Восточной, были различными. Первое упоминание о давности связывают с постановлением великого князя Василия Дмитриевича (1389—1425), на которое ссылается в жалованной грамоте от 1483 года его внук Иван III: Как дед мой учинил, князь великий, в своей вотчине в великом княжении суд тогды о землях и о водах за пятнадцать лет, так и мне, князю великому. послати своего боярина. А хто будет отец наш митрополит в нашей вотчине и отцу нашему послать своего боярина и они, ехав в слободку, также учинят исправу в пятнадцать лет землям. Псковская Судная грамота, различавшая давности исковую и приобретательскую, устанавливает единый срок в 4—5 лет (ст. 9), и, наконец, в Правосудии Митрополичьем говорится о трехлетнем сроке. Как справедливо замечает С. В. Юшков, необходимо учитывать само понятие давности и ее сроки. В первом случае статья Судебника не является нововведением, поскольку давность была известна еще Правосудию Митрополичью (памятнику, относившемуся еще к XIII в.). Что же касается сроков давности, — а это основное, — в ст. 63 устанавливаются два срока, чего не знал ни один прежний закон. Основываясь на практике митрополичьего суда, статья вводит трехлетнюю давность по искам частных лиц. Этот срок обусловливается тем, что “использование земли в севообороте (трехлетнем) является фактом, в достаточной степени свидетельствующим о полном хозяйственном овладении участка”.

Вместе с тем, отражая стремление великокняжеской власти ограничить общинные сервитуты и сосредоточить распоряжение земельной собственностью в своих руках, Судебник увеличивал срок исковой давности по земельным спорам до 6 лет, если иск был направлен на изъятие у неправомочного владельца великокняжеской земли. Увеличение срока исковой •давности в этом случае объясняется, по мнению Л. В. Черепнина, тем, что “основная масса неразрешенных судебных тяжб касалась, как показывают правые грамоты, именно земель великокняжеских крестьян, захваченных крупными феодалами — боярами и монастырями. Именно по этой линии шла главным образом борьба за землю. Отсюда — несколько повышенный срок давности в отношении именно этой категории дел”. В случае подачи иска срок исковой давности приостанавливался, а земли до разрешения спорного вопроса судом передавались под наблюдение пристава. Последний должен был их досуживати, т. е. следить за тем, чтобы эти земли не подвергались незаконным захватам и наездам со стороны кого-либо из тяжущихся. Это означало, что спорные земли находились временно в распоряжении великого князя и часто отдавались для обработки их той или иной стороне до разбора дела.

Статья 64

Статья определяет порядок пересмотра дел по жалобе сторон, так называемый пересуд, упоминаемый ст. 3 Новгородской Судной грамоты и договорной грамотой Новгорода 1470—1471 гг. с польским королем Казимиром. В отличие от доклада, когда дело поступало на рассмотрение вышестоящей инстанции независимо от желания сторон, пересуд наступал лишь по .жалобе стороны и мог быть прекращен, если во время доклада обе стороны признают правильность судного списка. Пересуд допускался не по любому делу, а лишь в тех случаях, когда одна из сторон оболживит, т. е. подвергнет сомнению, судный список (протокол судебного заседания), а также при решении дела полем (а с поля со всякого пересуд). По делам менши рубля, а также по искам о холопах и земле пересуд не назначался. За пересуд с лица, признанного виновным, взыскивалась пошлина. Она именовалась правой десяток и поступала в пользу Подвойского. Пересуд часто трактуется лишь как судебная пошлина, а не вторичный пересмотр дела. Неправильность такого ограничения отмечена последними исследованиями Судебника.

Статья 65

Статья (примыкая непосредственнок ст. ст. 18, 20 Судебника) уточняет порядок взимания пошлин при наличии в одном городе (или волости) нескольких наместников или волостелей. Такое положение являлось, с одной стороны, пережитком периода феодальной раздробленности, когда один город принадлежал нескольким князьям, каждый из которых мог держать особого наместника. Отсюда название третчик, т. е. наместник городской трети. С другой стороны, назначение в один город двух или более наместников вызывалось трудностью исполнять обязанности одному лицу в большом уезде, а также стремлением правительства дать кормление большему числу лиц, особенно по мере увеличения численности служилых людей, которые в челобитных государю просили пустить покормиться. Если доходов, получаемых с города, было недостаточно для двух наместников, то одного сводили, т. е. переводили в другое место, возлагая управление на одного (Здеся мне бил челом Яков Захарьичь, что вам обелю на Костроме сытым быти не с чего; и яа … тебя если пожаловал — придал другую половину Костромы, с правдою). Ограничивая произвол должностных лиц. Судебник в развитие ст. 4 Уставной грамоты о душегубстве 1456—1462 гг., где порядок взимания наместниками, третчиками и другими должностными лицами пошлин определялся еще по добровольному соглашению сторон в виде посула, предписывает брать пошлины в одинарном размере, т. е. из расчета на одного наместника, с тем чтобы они потом были поделены пополам в том случае, если в городе сидели два наместника.

Статья 66

В данной статье (имеющей в своей основе ст. 110 Русской Правды) определяются источники полного холопства. Упоминания о полном холопстве находятся в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича 1358 года и в договоре Дмитрия Донского с Михаилом Александровичем 1375 года. Оно имеет сходство с обелем Русской Правды, челядью дерноватой и людьми неотхожими Новгородской земли. В отличие от установившегося мнения, что Судебник 1497 года, отражая стремление феодалов к ограничению полного холопства и замене его зависимым крестьянством, ограничивает источники холопства, Е. И. Колычева дает иную интерпретацию этой статьи. Она считает, что Судебник в вопросе источников холопства является более консервативным, чем Русская Правда. Это утверждение автор основывает включением в Судебник нового источника холопства — по холопе роба. Однако, как справедливо отмечает сама Е. И. Колычева, вряд ли можно считать этот источник полностью новым. И раньше вольная жена холопа находилась в фактической зависимости от холоповладельца, ее свобода, так же как и оговоренная свобода холопа, через несколько лет попросту забывалась. Установление нормы по холопе роба является, по всей вероятности, не столько расширением источников холопства, сколько отражением норм уже существующего семейного феодального права. В остальном же нельзя не отметить, что Судебник не просто повторяет известные Русской Правде источники холопства, но устанавливает обстоятельства, ограждающие от него. Так, в Судебнике сохраняется холопство в случае продажи по полной грамоте, но при поступлении на должность тиуна или ключника холопство возникает лишь для вступившего в эту должность в сельской местности. При этом оно распространялось не на всю его семью, а лишь на жену и тех детей, которые будут жить с отцом у одного господина. Кроме того, холопство сельских ключников к XV — XVI вв. становится по сути службой по какой-либо из специальностей. На основании анализа новгородских писцовых книг Б. Д. Греков сближает их положение не с холопами в узком смысле, а с крепостными крестьянами. Об особом положении верхушки холопов, занимавших административно-хозяйственные должности, являвшиеся одним из путей формирования служилого класса помещиков и тем самым перестающим быть источником пополнения института холопства, говорит и Е. И. Колычева, признавая тем самым постепенное изживание полного холопства.

Статья 67

В этой статье предписывается публичное объявление (прокликать по торгам) о запрещении взяток и лжесвидетельства. Данное установление сходно с положением ст. 1 Судебника, в котором судьям запрещается брать посулы и решать дела, исходя из своих выгод.

Статья 68

В ст. 68 определяется порядок проведения судебного поединка — поля. Наряду с уточнением обязанностей окольничьего и дьяка — должностных лиц, организующих поле, — в статье упоминается о стряпчих и наручниках, т. е. лицах, сопровождавших стороны и охраняющих их во время участия в судебном поединке. Участие этих лиц было необходимо потому, что “поединок проходил в присутствии доброжелателей и друзей обеих сторон, которые смотрят на поединок, не имея при себе никакого оружия, кроме дубин, которыми они время от времени и пользуются. Ибо если доброжелатели одного из бойцов увидят, что ему делается какая-нибудь обида, то тотчас бегут для отражения этой обиды, то же делает и другая сторона, — и, таким образом, между ними происходит схватка, интересная для зрителей, потому что дерутся в потасовку, кулаками, батогами и дубинами с обозженным концом”. Стряпчие и поручники должны были находиться у места проведения поединка. Однако доспехи, дубины и ослопы, т. е. орудия боя, стряпчим и поручникам держать у себя запрещалось. Для обеспечения порядка при решении спора полем нельзя было присутствовать опришным. За отказ опришных покинуть поле с них взыскивалась сумма иска и пошлины, а сами они передавались на поруки и подлежали преданию великокняжескому суду как злоумышленники — соучастники.

Тема 5: Артикул воинский и Краткое изображение процессов и судебных тяжб 1715 г.

1. Общая характеристика петровского военно-уголовного законодательства. Его значение в истории русского права.

2. Преступление и наказание:

понятие преступления, формы вины, виды соучастия, стадии совершения преступления, необходимая оборона и ее пределы, крайняя необходимость, иные обстоятельства, устраняющие , смягчающие или отягчающие ответственность;

система и виды преступлений;

виды и цели наказаний;

3. Процессуальное право:

судебная система;

формы процесса, его стадии;

система доказательств, теория формальной оценки доказательств.

Методические рекомендации

Артикул Воинский представляет собой важный этап в развитии российского уголовного права: совершен рывок в юридической технике, развивается специальная терминология, ряд общих положений и принципов содержится в толкованиях к отдельным артикулам, упорядочивается и систематизируется нормативный материал, во многом известный учащимся еще по Соборному уложению. Помимо институтов материального уголовного права, Артикул формулирует некоторые положения, имеющие отношение к определению существа самодержавной власти (толкование к арт. 20), обязанностей военнослужащих (Преамбула с повелением царя и самодержца), обязанностей подданных-христиан (арт.1).

Артикул развивает уголовно-правовую терминологию, подходя к современному пониманию понятия преступления (толк. к арт. 6, 19). Развиваются представления, относящиеся к разным элементам состава преступления. Субъект преступления (понятие малолетства и душевной болезни как обстоятельств, умаляющих наказание, институт соучастия) – толк. к арт. 2, 195, арт. 19 и др. Субъективная сторона (следует иметь в виду, что форма вины далеко не всегда влияет на тяжесть наказания, т.е. некоторые тяжкие преступления караются одинаково сурово, независимо от того, совершены умышленно или по неосторожности; случайные, т.е. невиновные, деяния в некоторых случаях не наказываются) — арт. 3, 87, 154, 158, 159 и др. Объективная сторона (получает развитие представление о стадиях преступления, вслед за Соборным Уложением выделяется «голый умысел» по некоторым видам преступлений; определяются принципы применения наказания в зависимости от стадии преступления и далеко не всегда покушение или приготовление караются мягче, чем оконченное преступление; разъясняется принцип определения состояния необходимой обороны) – арт. 96, 99, 127, 156, 157, толк. к арт. 157). Система приоритетов в оценке опасности преступлений мало отличается от предложенной Соборным Уложением, разве что несколько детализируются отдельные виды: на первом месте по-прежнему стоят преступления против православной веры (гл. 1), против церкви (гл. 2). На втором месте — жизнь, здоровье и честь Государя (арт. 18-20). Однако система изложения нормативного материала отличается от предложенной Соборным Уложением – ведь Артикул воинский предназначен для военных и в изобилии содержит главы о воинских преступлениях (гл. 4, 5, 8 и др.). Поэтому государственные преступления, даже такие тяжкие, как измена и бунт, оказываются изложенными уже после ряда воинских преступлений (гл. 16, 17). Тем не менее, в Артикуле находится достаточно места и для подробного изложения составов общеуголовных преступлений (главы 18-22).

При анализе системы наказаний необходимо обратиться также к заключительному фрагменту Краткого изображения процессов или судебных тяжеб (О оглавлении приговоров в наказаниях и казнех).

Не следует забывать, что Краткое изображение, так же, как и Артикул Воинский, представляет собой часть воинского устава. Студент должен ориентироваться в системе военных судов, закрепленной в Кратком изображении, знать предметы подсудности Генерального и полкового кригсрехта (глава первая вступительная ).

Необходимо различать процесс публичный и частный, уметь охарактеризовать особенности каждой формы, их стадии (глава вторая вступительная), участников и стороны процесса (Первая часть процесса, гл.3, 4, 5), важнейшие документы процесса (Первая часть, гл.1, 2, 6). Следует также проследить соответствующие нормы по двум дополнительным документам.

Особое внимание следует уделить формальной системе доказательств (Вторая часть процесса), в том числе регламентации пытки, правилам оценки показаний свидетелей.

Артикул воинский

КОММЕНТАРИЙ

Преамбула

Вводная часть содержит некоторые важные положения. Интересно требование применять Артикул ко всем военнослужащим, как подданным России, так и иностранцам, находя­щимся на службе у правительства. Таким образом, формули­руется территориальный принцип действия законодательства, связанный с принципами суверенитета, верховенства государ­ственной власти

В тексте присяги содержатся положения, которые уже позволяют сделать вывод о понятии преступления. Это не толь­ко нарушение закона, но и нарушение интересов государства, а также все то. что может быть рассмотрено как вражеское и предосудительное против персоны ею величества.

Несмотря на ликвидацию патриаршества и подчинение церкви государству, размещение законодательного материала дано в первых главах Артикула воинского по тон же систе­ме, что и в Уложении 1649 года.

Главы первая и вторая

Главы посвящены преступлениям против веры. Их со­держание не охватывает всех известных в то время соста­вов преступлений против веры, являясь как бы дополнени­ем соответствующих статей Соборного уложения.

Арт. 1 —17 устанавливают ответственность лишь воин­ских людей за идолопоклонство (т. е. отступление от христи­анской веры), чернокнижие (колдовство), богохуление, нарушение порядка отправления церковной службы в войсках. Наказание определяется светское, но в некоторых артикулах в качестве дополнительного предусмотрено и церковное по­каяние (арт. 1,6).

Арт. 14 и 15 подтверждают существовавшее ранее положе­ние о подсудности священников духовному суду, но свиде­тельствуют об известном вмешательстве в компетенцию по­следнего, так как требуют применения установленного арти­кулами наказания.

В главах закреплен целый ряд интересных юридических институтов. Так, толкование к арт. 1 содержит редкую для законодательства того времени общую норму о подстрека­тельстве, требуя равного наказания и для исполнителя, и для подстрекателя. Состояние опьянения не влияет на наказание (арт. 3). Имеются положения о рецидиве (арт. 6,15), об умысле — нарочно (арт. 8). Арт. 10.11,12 интересны тем, что определяют различные наказания за одинаковые преступле­ния для офицеров и солдат, и носят, таким образом, открыто сословный, классовый характер.

Глава третья

Глава содержит прежде всего составы государственных преступлений. В первых артикулах говорится о посягатель­ствах на государя, на его положение как монарха, главы государства. Арт. 18—20 можно сравнить, сопоставить со ста­тьями гл. II Соборного уложения 1649 года. Но Соборное уложение значительно менее определенно формулирует составы преступлений, связанных с посягательством на жизнь, здоровье государя, на территориальную целостность государ­ства

Арт. 18. 19. 20 определяют суть абсолютной власти монар­ха. В толковании к арт. 20 дано настолько четкое определе­ние самодержавной абсолютной власти монарха, что оно со­хранилось на все последующее время существования абсолю­тизма в России.

Указанные артикулы устанавливают ответственность за те преступления, которые назывались государевым словом и делом— т. е. политические.

Арт. 19 говорит о государственной измене, о вооруженном выступлении против царя, о преступных действиях, напра­вленных лично против монарха. Различаются главные винов­ники и соучастники преступления: те, кто помогал, давал со­вет. Все они наказывались одинаково. В толковании к арти­кулу дано четкое определение «голого умысла». Наказание устанавливалось и для тех, чье преступление хотя к действу и не произведено, но токмо ею воля и хотение к тому было. Устанавливалось наказание и за недоносительство (что харак­терно и для Соборного уложения).

В толковании к арт. 19 впервые употреблен термин престу­пление (до этого в толковании к арт. 6 был употреблен тер­мин преступление). В данном случае он означал нарушение закона, нарушение норм, определенных Артикулом воинским. Арт. 20 продолжает перечень политических преступлений: оскорбление царя, осуждение его действий или намерений. Толкование существенно дополняет содержание артикула, устанавливая наказание за те же действия, совершенные про­тив супруги и детей царя.

Артикулы 21—35 существенно отличаются от предыдущих и связаны с военной реформой, введением Устава воинского Петра I, требовавшего неукоснительного исполнения приказов начальников, запрещавшего их обсуждение. Устав определял четкую субординацию воинских чинов, положение различных служащих в армии невоенных — судей, комиссаров, снабжаю­щих провиантом, и т. п.

Устанавливалось наказание за различные нарушения вве­денных в армии порядков, оскорбление высших воинских на­чальников, выступления против их власти.

Так, в арт. 24 и 25 говорится об ответственности за высту­пление с оружием или без него против власти высших или других офицеров. Большое внимание обращено на обстановку совершения указанного преступления: совершенное во время похода против неприятеля или в лагере, где караулы расста­влены, оно наказывалось строже.

Артикулы этой главы интересны также тем, что дают суду возможность учесть при определении наказания состояние особы, совершившей преступные действия, форму вины (арт. 27 и 28): умышленную или неумышленную (без упрям­ства, злости и умыслу).

Интересен состав преступления, предусмотренный в арт. 32, 33. Его можно определить как превышение власти. Офицер должен требовать исполнения приказа, но при этом не имеет права прибегать к слонам и действиям (побоям), посягаю­щим на честь и достоинство подчиненных. Артикулы дают широкие возможности судебным органам устанавливать меры наказания по благоразсуждению.

Не все артикулы главы содержат нормы уголовно-правово­го характера. Так, арт. 30, дополняя соответствующие поло­жения Воинского устава, устанавливает порядок сообщения мнения, отличного от указания высших офицеров (в целях его величества интересу более вспмощи, или опасаемое какое нещастие и вред отвратить).

Толкование к арт. 23 раскрывает содержание специальных охранных грамот и порядок их объявления. Выдача этих гра­мот означала, что определенные лица, здания или другие объекты находятся под особой охраной правительственных властей или армии. Толкование к арт. 23 является дополне­нием соответствующего раздела Воинского устава (главы «О салвогвардиях, и что при том примечать»),

Арт. 34 направлен на охрану достоинства различных слу­жащих — не офицеров: судей, комиссаров, провиантских слу­жителей и т. п. Последние не обладали военной властью и, видимо, нуждались в специальной охране. Закон требовал воздавать им почтение и не чинить прпятствий исполнению ими обязанностей.

Арт. 35 связан по содержанию с арт. 27 и 28. Он повторя­ет требования неукоснительного выполнения всех воинских указов (т. е. приказов).

Главы четвертая— четырнадцатая

Главы посвящены преимущественно сугубо воинским преступлениям, нарушениям правил караульной службы, по­рядков, введенных в армии военной реформой Петра I, во­инской дисциплины, порядка прохождения службы в ар­мии, правил, установленных для армии при взятии горо­дов и крепостей, для пользования добычей и обращения с пленными.

Глава четвертая охватывает в основном воинские преступления, направленные на нарушение правил несения караульной службы. Артикулы главы теснейшим образом связаны с положениями Воинского устава Петра 1.

Арт. 36 составляет в определенной мере исключение из об­щего содержания главы, так как в нем речь идет о тяжком нарушении воинской дисциплины в присутствии высшего во­енного начальства (фельдмаршала, генерала), или во время похода и сражения, или во время отправления религиозной службы или воинского суда, или во время развода караула. Преступление заключается только и обнажении шпаги (без причинения вреда), но, несмотря на это, карается смертной казнью. Тяжесть преступления определяется обстановкой его совершения. Этот артикул можно сравнить с арт. 144, кото­рый устанавливает наказание отсечением руки за аналогич­ные действия, но совершенные в другой обстановке. Apт 36 важно сопоставлять с арт. 24—26, устанавливавшими наказания за нападение на войсковое начальство или сопротивление ему.

В арт 37 предусмотрено наказание за неосновательную тревогу, поднятую после развода караула и отбоя (боя тапты ) Наказание самое жестокое — смертная казнь. Но толко­вание требует определения характера вины и причин совер­шения преступления. В полной мере артикул применяется в случае умышленного совершения указанных в нем действий, если есть изменнический умысел. Если же умысла не было, то наказание могло быть изменено: офицер наказывался кон­фискацией оружия и вычетом жалованья, а рядовой — шпиц-рутенами.

Арт .38—41 говорят о наказании за различные нарушения правил несения караульной службы: опоздание для выполне­ния обязанностей караульной службы, оставление караула, непринятие всех тех мер, которые входят в обязанности кара­ульной службы. Артикулы требуют должного уважения к ка­раульной службе. Сопротивление караулу наказывалось вплоть до смертной казни (арт. 46).

Некоторые артикулы комментируемой главы содержат как бы дополнения к статьям Воинского устава, раскрывая поря­док несения караульной службы (арт. 39), ее значение (тол­кование к арт. 40), право часового применять оружие в опре­деленных случаях (арт. 44), важность четкого запоминания паролей и лозунгов.

Арт. 43 содержит важную общую норму о пьяном состоя­нии как об отягчающем вину обстоятельстве. Это положение сформулировано вне связи с каким-либо конкретным соста­вом преступления.

Глава пятая устанавливает порядок отношения офицеров к солдатам во время выполнения последними различных работ, прямо с военной службой не связанных, и личного обслужи­вания офицеров.

Эта глава вытекает из новых порядков в армии, которые были введены военной реформой и Уставом воинским Пе­тра I. В России создавалась армия, которая комплектовалась на основе регулярных наборов, содержалась государством, имела четкое устройство и управление. Реформа проводилась после ликвидации стрелецкого войска и тех порядков, кото­рые в нем господствовали. Как указывают исследователи это­го вопроса, стрелецкие начальники заставляли работать на себя стрельцов, их жен и детей’. Попытки более четкого определения взаимоотношений солдат и начальников, пред­принимавшиеся неоднократно, положительных результатов не дали. В определенной мере это и было сделано Воинским уставом Петра 1 и главой пятой Артикула воинского.

Так, арт. 50 требует от солдат выполнения всякой работы в войсках, крепостях, лагерях, на кораблях и других местах, если эта работа связана с нуждами вооруженных сил, служ­бой государю. Отказ влечет тяжкое наказание — смертную казнь. Офицеры были обязаны исправно следить за тем. что­бы солдаты выполняли указанную выше работу (арт. j1). Нерадивость офицеров наказывалась (но санкция не была определена). Очень своеобразно содержание арт. 52, дающего солдату право обратиться с жалобой на нарушение существо­вавших в армии порядков, на определение его на работу, не совместимую с солдатской службой. Арт. 53 и 54 запрещают офицерам заставлять солдат делать то, что к его величества службе не касается. Солдат, получивший такой приказ, имел право отказаться его выполнять и обратиться в военный суд. В арт. 54 разъясняется содержание арт. 53: указывается, что офицер не может заставлять солдат работать на себя. Нака­зание — лишение чести, чина и имения. В арт. 52—54 гово­рится, таким образом, о пределах офицерской власти. Доста­точно четкого определения последней они не дают, но отражают важную тенденцию — защитить солдат от чрезмерного произвола офицеров.

Арт. 55 содержит норму, не являющуюся уголовно_—правовой и дополняющую Воинский устав. Он предусматривает случаи, когда на добровольной основе солдаты могут выпол­нять работу для своего офицера. Но офицер обязан сооб­щить об этом вышестоящему начальству.

Глава шестая определяет наказание за нарушение правил, установленных Воинским уставом, правил обращения военно­служащих с различным военным имуществом и оружием. До военной реформы Петра I многое из обмундирования и даже вооружения составляло собственность ратных людей. После ее проведения армия была поставлена на государствен­ное содержание. Необходимость иметь крепкую, дисциплини­рованную и боеспособную армию требовала содержания ору­жия и всего военного имущества в определенном порядке.

В арт. 56—59 речь идет об ответственности за небрежное отношение к обмундированию, оружию. Арт. 57—59 устана­вливают телесное наказание — шпицрутены и возмещение стоимости утраченного. В случае рецидива (арт. 59) применя­ется более суровое наказание. Продажа обмундирования или оружия в третий раз наказывалась смертной казнью. Арт. 59 говорит и о наказании тех лиц, которые купили или получи­ли в заклад военное имущество. Они должны были вернуть вещи, заплатить штраф, втрое превышающий их стоимость, и быть наказаны шпицрутенами (последнее наказание определе­но с оговоркой — с учетом особы, т. с. социального положе­ния виновного).

Глава седьмая определяет преимущественно наказания за нарушение порядков, установленных Воинским уставом для приведения смотров в армии. Смотр позволял выявить бо­еспособность армии, степень ее оснащенности, укомплектован­ности Введение в заблуждение относительно этих моментов было чревато серьезными последствиями. Арт 60 рассматривает не явку офицера на смотр и непредставление на смотр ( ноги части как государственное преступление (см. арт. 137). Арт. 62 запрещает под страхом наказания шпицрутенами или иного наказания участвовать в смотре с чужим ружьем.

Apт. 63 не связан по содержанию с предыдущими. Он устанавливает наказание — вырывание ноздрей и каторгу — за членовредительство с целью уклонения от военной служ­бы. Подобный состав преступления впервые определен в рос­сийском законодательстве. Такое же наказание следует и то­му, кто умышленно испортит свою лошадь для того, чтобы получить освобождение от военной службы.

Арт. 61 не содержит уголовно-правовую норму и устана­вливает порядок освобождения от смотра больных.

Глава восьмая говорит о злоупотреблениях в связи со снабжением армии продовольствием, обмундированием и вы­платы жалованья. Артикул воинский, так же как и Воинский устав, придавал большое значение регулярности выплаты жа­лованья и снабжения армии необходимым провиантом. В тол­ковании к арт. 66 подчеркивается, что нарушения в снабже­нии армии могли привести к нежелательным и опасным вол­нениям. При перебоях в выплате жалованья ни офицеры, ни солдаты не имели права без ведома и разрешения своего ко­мандира отлучаться из части для получения денег (арт. 64).

Арт. 68 (следует сравнить с арт. 133) запрещает собрания военнослужащих в связи с требованием выплаты денег и устанавливает наказание для офицеров и солдат, которые из-за неуплаты им жалованья отказывались выполнять свои обязанности. Указанные действия квалифицируются как госу­дарственные преступления.

Арт. 65—66 наказывали за злоупотребления офицеров, ли­бо получавших деньги, провиант, обмундирование на излиш­нее число солдат, либо присваивавших полагавшееся солдатам довольствие. Это новые составы воинских должностных пре­ступлений, ранее российскому законодательству не известные.

Арт. 67 не содержит уголовно-правовой нормы, а лишь ре­комендует порядок расчета в связи с дачей денег в долг. Законодатель заботится о том, чтобы в армии не было при­чин для возмущения, для скудости и голоду солдат.

Глава девятая говорит о преступлениях, направленных на нарушение порядка увольнения и предоставления отпуска из армии. Артикулы главы тесно связаны с соответствующими положениями Воинского устава и направлены на укрепление дисциплины в армии. Они устанавливают наказания за неза­конное освобождение от военной службы, отпуск солдат из военного лагеря без разрешения высшего начальства, за нарушение правил получения отпуска с военной службы. Гак, во время военной кампании отпуск не разрешался и даже просьба его получить наказывалась.

Арт. 70, как и арт. 67, не является уголовно-правовой нор­мой, а определяет порядок освобождения от службы по бо­лезни, дополняя тем самым содержание артикулов комменти­руемой главы.

Арт. 73—75 не связаны с предыдущими. В них говорится об условиях службы лиц, договорившихся выполнять при офицерах различные обязанности.

Глава десятая предусматривает воинские Преступления, со­вершенные во время военных кампаний, когда армия находи­лась в походе. Артикулы главы самым тесным образом свя­заны с соответствующими разделами Воинского устава. Они устанавливают наказания за преступные действия, совершен­ные при отягчающих вину обстоятельствах в период военной кампании. Некоторые артикулы и этой главы не содержат уголовно-правовых норм, а как бы дополняют статьи Устава воинского. Гак, в арт. 79 формулируется право офицера при­нять необходимые меры, вплоть до применения физического воздействия (уязвить) к солдату, сопротивляющемуся выпол­нению приказа. Арт. 81 требует от офицеров предотвращения грабежей мирного населения солдатами. За все подобные действия солдат должны были нести ответственность офи­церы.

Глава одиннадцатая устанавливает наказания за нарушения правил размещения армии по квартирам, обязанности и пра­ва военнослужащих относительно хозяев квартир, ответствен­ность за нарушение порядков в лагерях, крепостях, гарнизо­нах, за самовольную отлучку из места размещения воинской части.

Артикулы главы и толкования к ним закрепляют многие юридические институты. Так, арт. 87 и толкование к нему различают умышленную и неосторожную вину. Последняя влечет лишь возмещение убытков и возможное наказание по рассмотрению. А умышленный поджог наказывается смерт­ной казнью (см. арт. 178). Толкование интересно также тем, что формулирует положение о случае, который не наказыва­ется.

Арт. 88 запрещает солдатам под страхом жестокого наказа­ния выходить из квартир, где они размещены, после отбоя. Исключение делалось в случае крайней необходимости или служебной надобности.

В арт. 91 предусматривается наказание (вплоть до смерт­ной казни) за нарушение правил входа и выхода из лагеря, крепости и т. п. Толкование требует от суда выяснения всех обстоятельств дела и прежде всего наличия умысла (изменническова) и определения наказания в зависимости от кон­кретного поведения преступника, обстановки совершения пре­ступления (во время войны или мира то учинится).

Глава двенадцатая посвящена главным образом ответственности за дезертирство — преступление, которое, по свидетельству историков, получило широкое распространение в начале XVIII и (о чем свидетельствуют многие указы Петра 1, направленные на борьбу с ним). Военная реформа Петра I, создавая постоянную, регулярную армию, вводила новые, непривычные, порядки военной службы, которые не могли не вызывать протеста. Длительная Северная война легла тяжелым бременем па армию и население страны. Дезертирство было одной из форм протеста, одной из форм классовой борьбы, получившей значительное развитие в петровское время. Петр I уделял большое внимание формулированию ответ­ственности за дезертирство. I

В арт. 94 устанавливается наказание за бегство с поля боя или из части непосредственно перед боем (стоя пред неприятелем). Виновные, если они не пойманы, подвергались шель­мованию, а после поимки — смертной казни (в порядке непо­средственной репрессии, без следствия и суда—без процессу на первом древе, которое прилунится, повешены быть). Сол­дат, симулировавший болезнь и потому не участвовавший в сражении, приравнивался к беглецам.

Толкование требует выяснения конкретных обстоятельств совершения преступления и определяет возможность умень­шения тяжести наказания при наличии смягчающих вину об­стоятельств.

Арт. 95 говорит о дезертирстве, понимая под ним бег­ство из армии или переход на службу в другую воинскую часть без соответствующего разрешения (без паса). Закон при этом не уточняет обстановку совершения преступления (в условиях военных действий или вне таковых). Виновным угрожала смертная казнь через повешение. Артикул интере­сен тем, что в нем содержится прямая ссылка на иностранное законодательство как источник стать. В 1717 году ар­тикул был дополнен новыми важными положениями начиная со слов и сие взято с прикладу иных государств, где люди наемные служат, а не указом берут, тою ради оный пункт переменяется по сему.

В новой редакции артикула установлены разные наказания за дезертирство:

1) дезертирство, совершенное солдатом, не прослужившим в армии и года, наказывалось шпицрутенами (через полк по разу в течение 3 дней);

2) дезертирство, совершенное во второй раз или солдатом, прослужившим более года (т. е. опытным, хорошо знающим воинский устав и порядки), наказывалось кнутом, вырезани­ем ноздрей и ссылкой на вечную каторгу на галеры.

Толкование требует жестоко наказывать укрывателей де­зертиров.

Арт. 96 предусматривает случай добровольной явки дезер­тира. Последний все равно наказывался по усмотрению суда либо шпицрутенами, либо другим наказанием. Как верно от­мечают исследователи, артикул не стимулировал возвращения беглых солдат. В отличие от Артикула воинского специ­альными указами и манифестами объявлялось о полном осво­бождении от наказания дезертиров в случае добровольной их явки.

Арт. 97 говорит о бегстве с поля боя целой воинской ча­сти. Закон квалифицирует действия командиров-офицеров как государственную измену. Они подвергаются шельмова­нию, а затем смертной казни через повешение. А если были виновны и рядовые, то к ним применялась децимация (каж­дый десятый по жребию подлежал повешению), а к дру­гим — шпицрутены. Кроме того, вся часть подвергалась позо­рящему наказанию — должна была стоять вне лагеря без знамен (пока они храбрыми своими делами паки заслужат). Артикул давал возможность офицерам и солдатам доказать свою невиновность или привести смягчающие вину обстоя­тельства, что могло повлечь либо неприменение наказания, либо его изменение (или как по изобретению дела положено будет).

Арт. 98, дополняя предыдущий, устанавливает процедуру вызова в Генеральный воинский суд дезертировавшей воин­ской части. Последняя получает охранную грамоту (салвус кондуктус ) и может явиться в суд и доказывать свою не­виновность. Те, кто этого сделать не смогут, будут наказаны в соответствии с законом. Артикул содержит ссылку на «Краткое изображение процесов».

Перебежка к неприятелю в арт. 99 квалифицировалась как измена. При этом (см. толкование к арт.) наказывается даже умысел совершить это преступление (точнее, сговор многих людей). Виновные объявлялись шельмами и изменни­ками. В случае поимки к ним применялась непосредственная репрессия — без всякой милости и процесса повесить… надле­жит. К перебежчикам приравнивались и лица, попавшие в плен, получившие возможность освободиться, но не вернув­шиеся в свою часть.

В толковании указывается на то, что виновные в некоторых местах живота лишены бывают. Представляется, что статья содержит ссылку на иностранное законодательство, ис­пользованное при составлении Артикула воинского.
Арт. 100 отличает неявку в часть в определенные сроки от дезертирства и устанавливает в качестве наказания вычет из жалованья (за 7 дней опоздания — месячное жалованье). Артикул предполагает возможность наличия таких обстоя­тельств, которые могли оправдать опоздание: болезнь, арест, смерть родителей и др.

Глава тринадцатая является как бы продолжением преды­дущей и рассматривает случаи сдачи крепости (арт. 101) или укрепленных позиций (арт. 102) без разрешения высшего. И офицеры и солдаты наказываются в соответствии арт. 97. При этом закон требует более жестоко наказывать лиц высокого чина.

Арт. 103 устанавливает наказание как за дезертирство за отказ воинской части вступить в бой с неприятелем (или за побег с поля боя). Артикул как бы дополняет содержание арт. 97.

Глава четырнадцатая трактует о воинских преступлениях, связанных с нарушением установленных правил обращения с имуществом и населением неприятельских городов и крепостей, взятых в результате штурма, военной победы, а также правил обращения с пленными.

Арт. 104 охраняет от грабежа и разрушения церкви, шко­лы, духовные учреждения, госпитали взятых у неприятеля городов (если на то не будет специального указа и разреше­ния). Исключение делалось в случае, если гарнизон враже­ской крепости-города или население будут здачею медлить, и великий вред чинить будут.

Арт. 105, являясь продолжением предыдущего, запрещает убивать при взятии города, крепости штурмом женщин, мла­денцев, священников и стариков. Толкование поясняет, что оные или невозможности своей или чина своего ради, ника­кого ружья не имеют при себе, и тако через сие чести полу­чить не можно, оных убить, которые оборонятися не могут. Артикул, правда делает оговорку, закрепляя указанное гу­манное правило,—оно действует, если инако от фельтьмаршала приказано не будет.

Арт. 106 запрещает грабежи и пьянство при взятии штур­мом городов до объявления разрешения на грабеж. Разреше­ние давалось лишь после того, как прекращалось сопротивле­ние неприятеля, сдавшего оружие, а солдаты российской ар­мии размещались по квартирам (последнее, видимо, обеспе­чивало определенный порядок в армии и контроль за поведе­нием солдат — см. арт. 84, 88). Арт. 106 свидетельствует так же, как и арт. 107—112, о сохранении права на грабеж мир­ного населения во время войны.

Арт. 107—110 говорят о порядках, установленных для при­обретения и дележа военной добычи.

Арт. 111 и 112 не содержат уголовно-правовых норм. Они определяют, что может считаться военной добычей и как по­следняя распределяется. Оружие, порох, аммуниция, деньги передаются государственной казне.

Арт. 113 определяет порядок передачи захваченных знамен и штандартов государю или верховному военному начальству. За нарушение этого порядка офицер лишался своего чина без обычных привилегий, положенных при отставке, а рядо­вой наказывался шпицрутенами.

Арт. 114—116 посвящены вопросу о пленных. Все пленные должны были быть переданы военному командованию. Нару­шивший это положение и оставивший пленных себе офицер наказывался лишением чина, а рядовой — шпицрутенами. Толкование к артикулу разъясняет смысл указанного в арт. 114 положения — пленные могут дать ценные показания. Арт. 115 запрещает убивать пленных, которым обещана и да­на пощада, lie разрешается также освобождать их без разре­шении высшего военного начальства. Арт. 116 запрещает под страхом жестокого наказания отнимать пленного у другого.

Глава пятнадцатая

Глава устанавливает наказания за изменнические дей­ствия, совершенные во время войны. Российское законода­тельство и ранее квалифицировало их как наиболее тяжкие и устанавливало за них суровые наказания. Гак. Соборное уло­жение в гл. II, ст. ст. 3—4, говорит об измене (кто… недругу юрод сдаст изменой, кто умышлением город зажжет), а в гл. VII, ст. 20 — об измене ратных людей.

По Артикул воинский значительно четче формулирует со­ставы подобных преступлений, определяя умышленную вину, ответственность коменданта крепости, офицеров, условия крайней необходимости, освобождающие от уголовной ответ­ственности.

Многие артикулы главы устанавливают наивысшую меру наказания — лишение чести, пожитков и живота для офице­ров и децимацию для солдат (арт. 117,119, 120). Предусмо­трено и наказание без следствия и суда (арт. 121). В некото­рых же случаях рядовые подвергаются лишь своеобразному позорящему наказанию — быть поставленным вне обоза, вне лагеря, без знамен.

Арт. 122не связан с содержанием главы. В нем сформули­ровано общее требование повиноваться в боевой обстановке и исполнять то, что повелено будет.

Толкование к арт. 123 тоже имеет общее значение: оно устанавливает порядок осуществления такого наказания как лишение чести, пожитков и живота.

Определяются различные обстоятельства измены. Так, арт. 117говорит о заключении договора с неприятелем или объявлении капитуляции целой воинской части. Цель измен­нических действий — сдача города, крепости без ведома и указа высших воинских властей и государя. Артикул требует выяснения обстоятельств дела и освобождает от ответственно­сти тех, кто сможет доказать либо свою непричастность, либо несогласие с действиями офицеров. В соответствии с теорией формальной оценки доказательств бремя доказывания неви­новности лежало на подозреваемом. Толкование к арт. 117 разъясняет его содержание и требует подробного выяснения обстоятельств дела. При определенных условиях, в состоянии крайней нужды, и надлежащим образом крепость могла быть сдана неприятелю. Арт. 123 подробно излагает эти усло­вия.

Если в арт. 117 говорится о преступлении, совершенном целой воинской частью, то, в отличие от него, в арт. 118 устанавливается ответственность офицеров, оставивших, сдав­ших крепость без крайней необходимости. Рядовые, выпол­нившие приказ командира в соответствии с требованием Устава воинского, несмотря на это наказываются (но наказа­ние значительно легче по сравнению с арт. 117: стоять вне обзора — лагеря и без знамен).

Арт. 119 продолжает перечень составов преступлений, свя­занных со сдачей крепости. Офицеры и солдаты, принудив­шие коменданта сдать крепость, наказываются так же, как предусмотрено арт. 117. Офицеры подвергаются лишению че­сти, пожитков и смертной казни. Относительно рядовых при­меняются децимация и наказания, установленные за дезер­тирство.

В арт. 120 устанавливается ответственность за своеобразное соучастие в сдаче крепости. Решение о сдаче принимается ко­мендантом, офицеры же и рядовые отвечают за то, что допу­стили эту сдачу, не воспрепятствовали ей. В толковании ра­зъясняется, какие меры могут быть приняты относительно коменданта, принявшего решение сдать крепость без крайней нужды, т. е. без крайней необходимости. Комендант может быть арестован и заменен другим, избранным гарнизоном. Артикул предусматривает меру чрезвычайного характера, противоречащую содержанию и духу Воин, кого устава, тре­бовавшего безусловного подчинения вышестоящим воинским начальникам. Офицеры и солдаты, не сумевшие предотвра­тить сдачу крепости, наказываются так же жестоко, как и за сдачу крепости по арт. 117.

Арт. 121устанавливает ответственность паникеров. Винов­ные в возбуждении паники в осажденной крепости и призы­вающие ее сдать должны быть повешены без далного отлага­тельства, т. е. без следствия и суда по делу.

Арт. 123 разъясняет возможные случаи сдачи крепости в условиях крайней необходимости, устраняющие наступление уголовной ответственности. Содержание артикула дополняет арт. 117 и 118и объясняет положение о крайней нужде, содержащееся в этих артикулах. Российское законодательство до Артикула воинского почти не знало института крайней необходимости. В петровском же законе о нем говорится не только в арт. 117,118, 123, но и в толковании к арт. 195. Условия крайней необходимости либо устраняли уголовную ответственность (арт. 118, 123), либо смягчали наказание. Арт. 123 устанавливает пределы крайней необходимости. Приказ высшего начальства оборонять крепость до последне­го человека не может быть нарушен ни при каких обстоя­тельствах. Содержанию этого артикула большое значение придавал Петр I. Он подверг артикул весьма существенной редакции, дополнив первоначальный текст.

Глава шестнадцатая

Глава посвящена другим опасным государственным, поли­тическим преступлениям: измене, выражающейся в содейст­вии неприятелю и разглашении военной тайны, В главе гово­рится о воинской измене, которая может выражаться в пере­даче шпионских сведений неприятелю (арт. 124);в сообще­нии пароля или лозунга неприятелю, о подаче последнему знака стрельбою, пением, криком, огнем и т. п. (арт. 125); в распространении листовок или манифестов неприятеля (арт. 130); в распространении фальшивых и изменнических документов (ведомостей), возбуждающих панику среди сол­дат (арт. 131). Четкого определения этих составов государ­ственных преступлений в Уложении не было (см. гл. II, ст. 2; гл. VII, ст. 20).

Арт. 127 наказывает обнаружение умысла на совершение измены. Арт. 129 определяет наказание за недоносительство о состоявшейся или готовящейся измене, о случаях шпиона­жа, о подозрительных людях.

Арт. 128 отличает измену от неумышленного сообщения неприятелю каких-либо сведений об армии и воинских делах.

Арт. 125 различает передачу пароля в изменнических це­лях или без них. В последнем случае применялся арт. 49.

В главе кроме уголовно-правовых норм содержатся нормы административного права. Так, арт. 124 запрещает переписку с любым лицом, находящимся у неприятеля (даже сына с отцом); определяет порядок отсылки писем пленными (по­следние не имели права запечатывать письма без проверки их содержания комендантом).

В толковании к арт. 124 упоминается принадлежащее ме­сто, под которым, видимо, подразумевается генерал-квартирмейстерская служба, учрежденная в армии Петром I. На эту службу возлагались обязанности сбора сведений о неприятеле и борьба с неприятельскими лазутчиками. При этом могли быть использованы сведения тайных осведомителей (см. арт. 129, и толкование к нему). Генерал-квартирмейстерская служба ведала в основном расквартированием и постановкой армии лагерем, а также решала вопросы оперативного по­рядка.

Арт. 126 устанавливает требование осмотрительности при сообщении пароля. Арт. 132 требует сохранения в тайне све­дений, полученных о неприятеле.

В толковании к арт. 129 содержится интересная рекоменда­ция относительно проверки содержания доносов: ибо часто всякий честный человек от злоумышленного и мстительного человека невинным образом оклеветан бывает.

Глава семнадцатая

Глава объединяет совершенно разные по значимости преступления. Вначале идут артикулы, устанавливающие ответственность за тяжкое государственное преступление — возму­щение и бунт, организованные многими людьми. Закон достаточно четко формулирует и опасность этих действий, кото­рые могут привести к более широкому выступлению, и воз­можность, а в ряде случаев необходимость применения непо­средственной репрессии (см. толкование к арт. 137). Уложе­ние также говорит об ответственности за скоп, заговор про­гни царя или его представителей (см. гл. II, ст. ст. 20—21), имея в виду и прямые выступления и, видимо, формы кол­лективного протеста или принесения коллективной жалобы.

В главе устанавливаются наказания за различные по свое­му характеру противоправные действия, включая и действия военнослужащих, и массовые выступления вообще. Так, арт. 133 разъясняет, что все схотбища и собрания воинских людей, даже собравшихся для написания челобитной, должны рассматриваться как тяжкие противоправные действия. Это вполне совпадает с содержанием Указа Петра 1706 года, в котором запрещалось коллективно обращаться с жалобами. Запрещались сходки и совещания солдат, коллективные вы­ступления в чью-либо защиту. Арт. 133 устанавливает для зачинщиков смертную казнь через повешение, для других — наказание, предусмотренное арт. 95.

Арт. 134 требует от офицеров всячески препятствовать схотбищам, указанным в предыдущем артикуле. Офицеров, давших повод для схотбища, позволивших его, допустивших его созыв, наказывали лишением чести, имения и живота.

Арт. 135 продолжает перечень преступлений, связанных с бунтом и возмущением. В нем сказано об ответственности за провоцирование подобных выступлений словом, или делом, или писмами. Ответственность наступала и при непосред­ственном совершении преступления и подстрекательстве к не­му (и через других).

В арт. 136 устанавливается наказание за недоносительство о случаях провокации бунта и возмущения. Недоносительство наказывается (это характерно для Артикулов воинских) так же, как совершение самого преступления.

Арт. 137 в отличие от арт. 133—136 четко формулирует сам состав государственного преступления — бунт, возмуще­ние и упрямство. Артикул устанавливает не только смертную казнь как наказание, но и непосредственные репрессии без следствия и суда — винных на месте и в деле самом наказать и умертвить. Цель — устранение и локализация бунтовщических выступлений.

В арт. 138 вновь речь идет о провокации бунта, возмуще­ния, которая может возникнуть во время ссоры, драки, брани между солдатами. Наказание — смертная казнь — предусма­тривается и для главных виновников и для соучастников (вспомогателей).

Последующие артикулы главы (арт. 139—148) устанавли­вают ответственность не за государственные преступления, а за поединки, драку, причинение телесных повреждений, оскорбление действием. Так, арт. 139 запрещает поединки (дуэли). Ответственность за дуэли устанавливалась как для российских подданных, так и для иностранцев. Наказанию подлежали оба дуэлянта. Если кто-то из них (или оба) были убиты, трупы подвергались позорящей процедуре — их веша­ли за ноги. Дуэли, видимо, существенно нарушали дисципли­ну и порядок в армии. В Уставе воинском имелась гл. 49 «Патент о поединках и начинании ссор», содержавшая более подробные нормы о запрещении дуэлей. Исследователи ука­зывают на имевшееся сходство в решении вопроса о поедин­ках в российском законодательстве и современном ему запад­ноевропейском.

Арт. 140 является продолжением арт. 139 и устанавливает наказание как для дуэлянтов, так и для секундантов. При этом речь идет не о состоявшейся, а только о готовящейся дуэли (ежели пойдут, и захотят на поединке вития). Таким образом, артикул определяет ответственность за покушение.

Арт. 141 —142 устанавливают ответственность за драку (не поединок). Важны последствия драки. Если в результате не будет ни раненых, ни смертного исхода, то наказание для солдат — шпицрутены, а для офицера — позорящее (жесто­кий караул у профоса). Кроме того, офицер должен просить у обиженного прощение перед судом. Очень интересно толко­вание к этому артикулу. Оно говорит об ответственности только зачинщиков драки и освобождает от наказания тех, кто действовал, себя обороняя.

Арт. 142требует, чтобы свидетели ссоры принимали меры для примирения сторон или вызова караула. Не выполнив­ший этого требования наказывался так же, как зачинщик драки. Таким образом, артикул устанавливает наказание за бездействие, нарушающее закон.

Арт. 143 устанавливает наказание за причинение телесного повреждения. Статья интересна тем, что применяет в опреде­ленной мере принцип талиона.

Арт. 147 и 148 устанавливают порядок принесения жалобы с изложением характера обиды, оскорбления. В случае при­несения ложной жалобы жалобщика ждало наказание.

Итак, в главе содержатся многие интересные уголовно-пра­вовые институты: ответственность за покушение, необходимая оборона, преступное бездействие, применение принципа та­лиона.

Глава восемнадцатая

Глава тесно связана с предыдущей и с «Патентом о пое­динках и начинании ссор». Комментируемая глава устанавли­вает наказания за распространение клеветнических измышле­ний в письменной или устной форме, за оскорбление словом.

Так, арт. 149 возлагает ответственность за написание и распространение анонимных писем, содержащих обвинение какого-то лица в совершении преступления. Пасквилянт наказывался за то преступление, которое он вменял в вину обви­ненному им человеку. Кроме того, требовалось сожжение палачом анонимного письма под виселицей. Содержание ано­нимного письма подлежало расследованию. В случае под­тверждения правильности содержащегося в нем обвинения пасквилянт все равно нес наказание, но более легкое. Нака­пывались не только клевета, но и нарушение правил сообще­ния сведений о совершенных преступлениях (может быть, и присяги, требовавшей извещать о всем ставшем известным вражеском и предосудительном против персоны ею величе­ства, или его войск, такожде его государства, людей или ин­тересу государственною). Наказание было установлено и для соучастников пасквилянта.

Арт. 151 точно определял такой состав преступления, как оскорбление словом. Речь идет о преступлении, совершен­ном офицером и об оскорблении словом офицера. Наказа­ние — публичное принесение извинения и непродолжительное заключение (на 6 месяцев). В случае отказа принести изви­нения наказание ужесточалось.

Арт. 152 предусматривает ответственность за те же дей­ствия, что содержатся и в предыдущих артикулах, но совер­шенные в состоянии аффекта. В этом случае наказание смяг­чалось.

Глава девятнадцатая

Глава посвящена ответственности за убийство. Ее арти­кулы, как правило, не связывают составы преступлений с во­енной службой. В этой главе определены многие важные ин­ституты уголовного права: умысел, неосторожность, случай, необходимая оборона и ее пределы, покушение, соучастие. Артикулы этой главы существенно отличаются своей юриди­ческой четкостью от соответствующих статей Уложения 1649 года.

Умышленное убийство отграничено от правомерного причи­нения смерти в состоянии необходимой обороны. Для вы­явления причинной связи между действиями преступника и наступлением преступного результата артикул рекомендует провести судебно-медицинскую экспертизу. Предусмотрен по­рядок проведения экспертизы и ее оформления (результатом должно быть письменное свидетельство, подтвержденное при­сягой). Убийство каралось смертной казнью — отсечением го­ловы. Если смерть наступила не в результате побоев, ран, нанесенных лицом, подозреваемым в убийстве, то последний отвечал лишь за побои, причинение телесных повреждений и т. п. Убийство, совершенное особо жестоким способом, должно было наказываться более сурово, нежели обыкновен­ное убийство.

Артикул предусматривает смягчение наказания за насту­пление смертельного исхода при применении наказания к подчиненному.

Арт. 155, как и другие артикулы, касающиеся соучастия, устанавливает равное наказание как для главного виновника, так и для соучастников.

Арт. 156 и 157 посвящены институту необходимой обороны и ее пределам. Убийство, совершенное при защите от нападе­ния, угрожавшего жизни, не наказывается (арт. 156). В арт. 157 (и толковании к нему) перечислены условия (преде­лы) необходимой обороны, при которых она считается право­мерным действием и освобождает от уголовной ответственно­сти. Эти условия определены четко и точно. Во-первых, за­щита должна соответствовать характеру и опасности нападе­ния (оборонение с обижением равно есть). При этом в тол­ковании сделано важное уточнение — при решении вопроса о наличии указанного соответствия следовало учитывать, был ли смертной страх угрожен. Ежели смертной страх есть, то надлежит оборонятися как возможно, говорит закон. Во-вто­рых, необходимая оборона должна осуществляться во время нападения. Действия, совершенные после нападения, счита­лись неправомерными. В-третьих, оборона считается необхо­димой, если нападение уже началось или угрожает непосред­ственно начаться. Толкование содержит важное уточнение этого положения: обороняющийся не должен есть от соперни­ка себе первою удара ожидать, ибо чрез такой первый удар может тако учинится, что и противится весьма забудет.

Нарушивший пределы необходимой обороны наказывался, но не смертной казнью, а тюремным заключением или штра­фом денежным или телесным наказанием (по рассуждению судейскому). Кроме того, на него возлагалось церковное по­каяние.

Толкование к арт. 157 интересно также четким определени­ем термина преступитель, преступил. Он употребляется для обозначения нарушителя закона, нарушения закона.

Арт. 158 предусматривает ответственность за неосторожное убийство. Институт неосторожной вины наиболее четко опре­делен в толковании к артикулу путем приведения примера. Убийство должно быть признано совершенным по неосторож­ности, когда солдат, стреляя, не предвидел возможности на­ступления преступного результата, но должен был и мог его предвидеть. Видимо, для уточнения смысла неосторожной ви­ны сказано и об умышленном убийстве (абзац второй толко­вания). Рассмотрен еще один случай — убийство во время драки. При невозможности установить виновного в убийстве, все участники драки подлежат равной ответственности, но не смертной казни.

Арт. 159 отличает умышленное и неосторожное убийство от случайного, определенного довольно точно — у которого никакой вины не находица. Это вполне совпадает и с современ­ным понятием случая — действия, имеющего внешние призна­ки преступления, но лишенного элемента вины. В толковании к артикулу приводится пример, хорошо раскрывающий содер­жание самого артикула. Но точной терминологии форм вины артикул не приводит. Случайное убийство называется неумышленным и ненарочным.

Арт 160 возвращается (см. арт. 155) к вопросу о соучастии и совершении убийства. Речь идет о подстрекательстве особого вида — отдача приказа совершить убийство. Подстрекатель наказывается так же, как и сам убийца.

Последующие артикулы определяют квалифицированные виды убийства. Так, арт. 161 устанавливает наказание за убийство в корыстных целях. И убийца, и тот, кто его под­купил, наказывались квалифицированной смертной казнью — колесованием. В толковании сказано об ответственности за покушение на убийство. Видимо, речь идет об оконченном покушении, так как виновные совершили на потерпевшего на­падение, били его и ранили. Закон учитывает характер пре­ступного результата (смерть потерпевшего не наступила) и смягчает наказание (вместо колесования отсечение головы мечом).

Арт. 162 говорит об особом случае убийства — отравлении, которое рассматривается как квалифицированное убийство, совершенное мучительным способом, и наказывается квалифи­цированной же смертной казнью — колесованием.

Арт. 163 продолжает перечень наиболее тяжких видов убийства — убийства отца, матери, малолетнего ребенка и офицера. Указанные преступления караются колесованием (тогда как другие случаи убийства — отсечением головы ме­чом). В самом артикуле ничего не сказано об убийстве же­ны. В толковании же дано разъяснение о случаях неумы­шленного убийства жены или ребенка в результате их нака­зания. Это убийство должно рассматриваться судом как со­вершенное при смягчающих вину обстоятельствах.

Артикул воинский причисляет к убийству самоубийство. Арт. 164 предписывает совершение позорящей процедуры от­носительно самоубийц: палач должен был волочить тело са­моубийцы по улицам или лагерю и закопать в бесчестном месте. До Петра I к самоубийцам и покушавшимся на само­убийство применялись лишь церковные наказания: первые ли­шались церковного погребения, вторые — временно отлучались от церкви.

Толкование интересно тем, что ставит вопрос о душевном состоянии человека, решившегося на самоубийство: а ежели мо учинил в безпамятстве, болезни и меланхолии. Оно должно быть учтено при решении вопроса о порядке захоро­нения самоубийцы и при определении наказания при покуше­нии на самоубийство.

Г лава двадцатая

Глава посвящена половым преступлениям, рассмотрение ко­торых ранее почти целиком относилось к компетенции цер­кви. Уложение 1649 года знает лишь 2 статьи (ст. ст. 25 и 26 гл. XXII), посвященные сводничеству для блуда.

Арт. 165—177 устанавливают наказания за скотоложство, мужеложство, изнасилование, прелюбодеяние, двоебрачие, за­ключение брака в близких степенях родства, кровосмешение.

Исследователи уголовного законодательства России и за­падноевропейских государств указывают на относительную мягкость наказания за половые преступления по Артикулу воинскому в сравнении с западноевропейским законодатель­ством. Последнее предусматривало, как правило, за них смертную казнь, осуществляемую наиболее мучительным спо­собом.

В главе содержатся интересные уголовно-правовые институ­ты. Так, арт. 167, карающий изнасилование женщины, уста­навливает равное наказание независимо от того, на своей или на неприятельской земле было совершено преступление, про­тив честной женщины или блудницы. Установление наказа­ния за изнасилование женщины на неприятельской земле со­ставляет особенность Артикула воинского, отличающую его от западноевропейского законодательства. В арт. 167 есть еще одно интересное положение: покушение на изнасилование наказывается по судейскому решению. Причины, обстоятель­ства, помешавшие доведению преступления до конца, должен был выяснять суд. В качестве отягчающих вину обстоя­тельств арт. 166 упоминает насилие, арт. 168 — похищение женщины и последующее ее изнасилование.

В арт. 175 содержится не уголовно-правовая норма, а нор­ма, запрещающая пребывание в воинских частях женщин лег­кого поведения — блудниц.

Арт. 176 предусматривает ответственность холостого чело­века за рождение внебрачного ребенка. Он должен был дать денег на содержание матери и ребенка. Кроме того, закон устанавливал наказание тюремным заключением и церковным покаянием. Толкование рассматривает случай, когда мужчина обещал жениться на забеременевшей девице. Но речь идет не об уголовно-правовой норме.

Арт. 177 содержит меру административно-полицейского ха­рактера — запрещает непристойные разговоры и песни.

Глава двадцать первая

Глава касается главным образом имущественных престу­плений: повреждения и истребления чужого имущества, раз­ных видов похищения, присвоения находки, присвоения имущества, данного на хранение. Кроме этого, устанавливает­ся наказание за казнокрадство (арт. 191), растрату (арт. 194), предусматриваются особые виды вымогательства и взяточничества (арт. 183-184). Артикул воинский содержит больше составов имущественных преступлений, чем Соборное уложение. Последнему известны только кража — татьба, грабеж и разбой, повреждение чужих вещей, их истребление. Для артикулов комментируемой главы характерны интересные уголовные правовые институты. Так, очень четко использован термин преступитель (см. арт.178) в смысле нарушителя закона, уложения. Ссылка на уложение в этом артикуле понимается по-разному: |

1) артикул имеет в виду Уложение 1649 г.

2) артикул имеет в виду уложение как закон запрещающий определенные действия. Термин уложение применялся в то время в собрания законов, указов.

Достаточно четко различается умышленная вина (арт. 178, 181) и неосторожная — небрежением и неосторожностью (арт. 179). Важно место совершения преступления — неприятельская земля или своя (арт. 180—181). Совершение преступления на неприятельской земле рассматривается как отягчающее вину обстоятельство. При определении меры наказания имеют значение объект посягательства, размер причиненного ущерба. В Артикуле воинском впервые в российском законодательстве размер причиненного ущерба при краже оказывал влияние на степень ответственности и меру наказания. Артикул различает кражу до 20 руб. и кражу свыше 20 руб. (последняя рассматривалась как квалифицированная и каралась смертной казнью): Исследователи полагают, что введение Артикулом воинским дифференцированной ответственности за кражу в зависимости от стоимости похищенного пре­допределило применение этого положения общими судами. В арт.180 упомянут институт крайней необходимости («по
необходимой нужде»), устранявший наступление уголовной
ответственности. Грабеж, совершенный с оружием, квалифи­цировался иначе, нежели совершенный без оружия (арт. 182 и 185). Артикул 182 был изменен после издания Устава Воинского в 1716 г. После слов «и деревнях» шел новый текст: не точию своей союзничей или нейтральной землях, но и в неприятельской, таком контрибуцей, скота и протчаго без указа, какого б имяни ни было, брать не должен ни под каким видом. Также строение всякое и огороды ломать, портить да не дерзает под смертным наказанием (или на теле, ежеле ведо малое преступление) и лишением всею. Ибо может от грабителетва войско без прокормления быть, а от ломания строения квартир лишитца. и от холоду исчезать, от чего может войско разорено быть, и вред всеми государству причинится.. Толкование к арт. 185 рассматривает убийство
вора, ворвавшегося в дом ночью, как совершенное в условиях необходимой обороны. А. Ф. Бернер полагает, что арт. 185 косвенным образом определяет институт необходимой обороны в случае обороны имущества (при нападении вора в ночное время) С этим вряд ли можно согласиться. Речь идет, видимо, о самообороне {ибо надлежит разсудить, что вор не для единой кражи, но чтоб и умертвить, в дом ночью врыва­етид). В толковании говорится и о покушении на кражу (без применения этого термина).

Артикулы определяют квалифицированные виды кражи (арт. 186, 187, 188 и др.). Специально оговаривается ответ­ственность за мелкие кражи (арт. 189): кражу дров, кур, гу­сей. Суд, видимо, мог изменить наказание, уменьшив его по своему усмотрению. Четко сформулировано положение о ре­цидиве (арт. 189, 191), о соучастии — совершении воровства несколькими лицами (арт. 189), скупке и продаже краденно­го, укрывательстве вора или краденного (арт. 190).

Кроме кражи Артикул воинский знает следующие составы имущественных преступлений: утайка вещей, взятых на со­хранение (арт. 193), присвоение находки (арт. 195), растрату казенных денег (арт. 191). Растрата отличается от казнокрад­ства. Первый состав предусматривает присвоение денег, полу­ченных правомерным путем.

При определении наказания за присвоение чужого имуще­ства (арт. 193), отданного на сохранение, имела значение, как и при наказании за воровство, стоимость присвоенного имущества.

Очень четко формулируются составы растраты, присвоения и использования в своих интересах денег государственных и государевых с совершением подлога в отчетности.

Арт. 194 устанавливает ответственность и за недоноси­тельство. Определенный арт. 194 состав преступления по­мещен среди других имущественных преступлений. Но он может быть квалифицирован и в качестве должност­ного преступления, поскольку содержит такие неправомер­ные действия, как подлог, неправильные записи в рас­ходных книгах. Субъект преступления не обозначен. Видимо, речь идет не только о военнослужащих, но и любых должностных лицах. Борьбе с этими преступле­ниями Петр I уделял большое внимание. Указом 1715 года повелевалось доносить самому государю не только о политических преступлениях, но и хищениях из казны.

Очень интересно толкование к арт. 195. Оно определяет три важных момента: условия крайней необходимости (край­ней голодной нужды), которые должны быть учтены, если кража была малозначительной (съестное или питейное или иное, что невеликой иены украдет); совершение преступления в лишении ума; совершение преступления малолетними (воз­раст не указывался). Все три указанных обстоятельств; могли повлечь либо смягчение наказания либо полное его исключение.

Следует также отмстить точную юридическую характеристику термина «воровство». Соборное Уложение 1649 года «воровством» называло всякое преступление, а «вором» — преступника.

Арт. 179, 181, 182 можно сопоставить с артикулами 104 и 106 гл.14 «О взятии городов, крепостей, добычей и плен­ных», они повторяли запрет без указу поджигать города, села, деревни, грабить и т. п. Арт. 182 был заново отредактирован Петром I после издания Устава воинского 1716 года. Окончание новой редакции арт. 182 со слов ибо может от грабительства взято почти без изменения из Устава воинского (окончание гл. X «О генерале фелтмаршале и всяком аншефте). Новая редакция уточняет место совершения преступления — не только своя территория, но и земля союзного или нейтрального государства, территория неприятеля. Гово­рится о причинах введения строгого наказания за перечисленные в артикуле преступления: войско может остаться без необходимых продуктов питания, без квартир и т. п.

 

Глава двадцать вторая

Глава посвящена в основном преступлениям против порядка управления и суда.

Apт. 196—198 устанавливают ответственность за лживую присягу и лжесвидетельство. За лживую присягу полага­лись отсечение двух пальцев и каторга. Толкование к арт. 196 и арт. 197 требуют от суда выяснить все обстоя­тельства, как смягчающие, так и отягчающие вину. Если лживая присяга дана не омыслясь, т. е. в беспамятстве, то в этом случае наказание отменялось; если же лживая присяга причиняла кому-то большой вред, наказание могло быть и более суровым — смертная казнь.

Арт. 199 говорит о фальшивомонетчестве, за которое уста­навливалась смертная казнь, иногда и сожжение. Очень инте­ресно толкование, четко определившее состав указанного пре­ступления. Фальшивомонетчество могло заключаться в из­готовлении монеты не государственным чеканом (при этом употреблен термин воровски в том смысле, как он использовался в Соборном уложении, т. е. в смысле «преступно»), в изготовлении монеты с примесью из неблагородных метал­лов, в изготовлении монеты меньшего веса. Это последнее могло наказываться не смертной казнью, но лишением иму­щества и чести.

Арт. 200 карал обмер и обвешивание. Виновный должен был втрое возместить причиненный убыток, заплатить денеж­ный штраф и подвергнуться телесному наказанию.

Изготовление фальшивых печатей, документов арт. 201 рас­сматривал как тяжкое преступление против порядка упра­вления.

Арт. 202 наказывает умышленное присвоение другого име­ни или прозвища. Если это причинит вред, то виновный объявляется бесчестным и наказывается по усмотрению суда.

В случае отсутствия умысла причинить вред изменением име­ни наказание не устанавливалось.

Арт. 203 говорит еще об одном очень важном преступле­нии против порядка управления—срывании, порче правительственных указов и распоряжений. Этот артикул, как и многие другие, правил непосредственно Петр I. За престу­пление, совершенное умышленно, полагались каторга и жесто­кое наказание (видимо, телесное) или смертная казнь.

Преступление, совершенное по небрежности, наказывалось значительно мягче — денежным штрафом, тюрьмой, шпицрутенами. Суд мог наказать и по своему усмотрению (и про­чим по великости преступления).

В составе этого преступления был очень важен умысел (нарочно и нагло), так как он означал сопротивление госу­дарственной власти нарушение существовавшего политическо­го режима.

Суровое наказание вполне совпадало с общей тенденцией того времени жестоко карать всех государственных преступ­ников (преступников и повредителей интересов государствен­ных) Интересен специальный указ Петра 24 апреля 1713 г. о беспощадной казни за эти преступления («Сказать во всем государстве, дабы неведением нихто не отговаривался, что все преступники и повредители интересов государственных с вы­мыслу… без всякия пощады казнит смертью…»).

 

Глава двадцать третья

Глава продолжает перечень преступлений против порядка управления и суда. Речь в ней идет о сопротивлении различ­ным судейским служителям, палачам и профосам при испол­нении ими служебных обязанностей.

Толкование к арт. 204 разъясняет, что они слуги начальст­ва (государства) и сопротивление им должно рассматривать­ся как выступление против существующего порядка.

Арт. 205, дополняя содержание арт. 204. говорит о кон­кретном случае сопротивления представителям власти — со­противлении осужденного конвою. Конвой при этом мог убить осужденного, но только в том случае, когда последний не являлся государственным преступником (бунтовщиком или изменником). Государственные преступники должны быть со­хранены для следствия и пыток (их убийством могут многие товарыщи покрыты быть). Арт. 205 употребляет термин «вор» в смысле преступника вообще.

Интересно толкование к арт. 204, содержащее рекоменда­цию осуществлять смертную казнь до наступления конечного результата, т. е. до наступления смерти осужденного. Существовавший ранее порядок освобождения осужденного, сорвавшегося, например, с виселицы, Артикул воинский oтменил.

Глава двадцать четвертая

Глава говорит о нарушении установленного порядка обращения с преступниками.

Арт.206 определял наказание смертной казнью за сокрытие преступника или стремление его освободить. Наказывали также соучастника. Артикул устанавливал обязанность задержать преступника и передать его соответствующим должност­ным лицам.

Арт.207 говорит о наказании судейских должностных лиц, которые по небрежности или в нарушение указа отпустил переданного им преступника.

Арт.208 закрепляет обязанность офицеров принимать определенные меры (арестовать) относительно солдата, совершившего преступление. Офицер, не выполнивший этого требования, в первый раз наказывался разжалованием в солдаты на 6 месяцев, а второй раз — отставкой.

Последний артикул имеет толкование, к нему не относящееся. Оно содержит важную рекомендацию относительно солдат и офицеров, подвергнутых пытке, но признанных невиновными. Для восстановления их чести полагалось осуществить процедуру возложения над ними знамени.

Краткое изображение процессов. Март 1715 г.

КОММЕНТАРИЙ

Глава первая

О суде и судиах

Глава посвящена прежде всего вопросам судоустройства. Закрепляется система судебных органов: суд невоенный и суд военный. Последний, в свою очередь, делится на генеральный и полковой кригсрехт.

В названии военных судов мы видим как раз применение французско-нижегородского или, вернее, немецко-нижегородского диалекта. В переводе с немецкого кригсрехт — это военное право, а не военный суд. Военный суд должен был бы звучать как кригсгерихт.

В главе устанавливаются состав суда и должностных лиц, находящихся при суде. В состав суда входят президент и асессоры. К суду приставлен аудитор. Имеется технический персонал: секретарь, или протоколист, адъютант. Рассматри­ваются в главе и процессуальные вопросы: решается проблема подсудности, регламентируется подготовительная часть судеб­ного заседания.

Статья 1

Статья носит вводный характер и определяет в общих чер­тах содержание всего документа: вопросы судоустройства и процесса.

Статья 2

С этой статьи начинается рассмотрение вопросов судо­устройства. Здесь даются общие принципы организации суда. Суд является коллегиальным. Он должен состоять из честных особ, т. е. лиц, не опороченных в глазах феодального общества и государства. Суд получает свои полномочия от вы­сокого начальства, т. е. от соответствующего органа государства, притом именно административного органа.

Характерен стиль статьи. Подобно тому, как мы это виде­ли в Артикуле воинском, здесь, как будто, имеет место не I императивная норма, а описание порядков, существующих где-то, может быть, в других странах.

Статья 3

Закон четко делит судебные органы на две системы: суд гражданский и суд военный. Под гражданским судом понимается не суд по гражданским делам, а просто невоенный суд.

Термин «гражданский» впервые появляется в русском зако­нодательстве при Петре I.

Гражданский суд призван разрешать дела, возникающие между гражданскими лицами, военный — между военнослу­жащими. Военный суд существовал еще в XVII в., но такого четкого деления на две системы Соборное уложение не знало. Правда, Ф. И. Калинычев считал, что и в XVII в. военные су­ды составляли достаточно стройную систему. Однако эта система сложилась, скорее, на практике, чем была оформлена законодательно. К тому же, военный суд по Уложению имел более узкую компетенцию (ст. 149 гл. X).

«Краткое изображение» не решает вопроса о подсудности дела, когда одна сторона — гражданское лицо, а другая — во­еннослужащий. Однако этот вопрос можно решить на основа­нии ст. 2 главы «О челобитчике».

Статья 4

Военный суд делится на полковой и генеральный кригсрехт. Оба они являются судами первой инстанции, но отли­чаются компетенцией в зависимости от характера дела и слу­жебного положения сторон. Эти принципы разграничения компетенции были известны Соборному уложению, хотя и в другой интерпретации (см. ст. 3 гл. XIII). Генеральному кригсрехту подсудны государственные преступления и дела о деяниях, совершенных целыми частями и подразделениями, а также гражданские и уголовные дела, касающиеся высокого офицерства. Остальные дела подсудны полковому кригсрехту. Такого деления Соборное уложение не знало, там речь шла о разграничении подсудности в зависимости от цены иска.

Органом судебного управления для военных судов в начале XVIII в. было Аудиторское повытье Военной коллегии.

Статья 5

Здесь уточняется принцип определения подсудности, про­возглашенный в ст.3 данной главы. Военному суду подлежат не только военнослужащие в прямом смысле этого слова, но и лица, прикосновенные к армии, обслуживающие ее. Соборное уложение не предусматривало подсудности последней категории лиц военному суду (ст. 149 гл. X). Впрочем, Уложение вообще очень мало и лишь вскользь упоминает о таком

Статья 6

Статья определяет конструкцию судов. Суды могут быть только коллегиальными. В Соборном же уложении допускалось осуществление правосудия судьей единолично (ст. 26 гл. VII и ст. 149 гл. X). Ввиду затруднительности созыва полного состава суда (13 человек) допускается сокращенный состав генерального и полкового кригерехтов (семь членов). Суьями являются не специальные должностные лица, а обычные строевые офицеры различных, но твердо установлен­ных законом рангов. В XVII в. в полках судьями были их командиры ex officio, в воеводских полках (в соединениях полков) назначались специальные судьи, бывшие помощниками воеводы и т. д..

Закон прямо не говорит, является ли состав суда постоян­ным или назначается для каждого случая. Анализ последую­щих статей подтверждает вторую точку зрения. Характерно, что солдаты и даже унтер-офицеры не включались в состав суда.

Статьи 7—8

Поскольку судьи — не специалисты в юриспруденции, возникает необходимость в помощи суду со стороны компе­тентного лица — аудитора. Аудитор не является членом суда, что специально подчеркивается в законе. Он имеет главным образом надзорные функции, должен наблюдать за правиль­ным ведением судопроизводства. В этих целях аудитор дол­жен, очевидно, вмешиваться в разбирательство дела, чтобы восстановить законный порядок в случае его нарушения.

Подчеркивается особая обязанность аудитора следить за беспристрастностью суда. Аудитор отвечает за неправомерный приговор, если вынесению такого приговора он сам потвор­ствовал (похлебствовал). В отличие от судей аудитор — штат­ное должностное лицо. Такого рода должность впервые по­является в российском суде.

Впервые в русском языке при Петре I появляются и новые термины «юрист», «юридический» (юристический).

Статья 9

Из статьи виден порядок формирования суда. Члены его назначаются или президентом суда, или вышестоящим на­чальством. В прежних военных судах штатные судьи назнача­лись воеводами или даже Москвой.

Явка судей на заседание обязательна под страхом денежно­го штрафа. Порядок извещения их о месте и времени заседа­ния специально регламентируется статьей.

Статья 10

С этой статьи начинаются собственно процессуальные нор­мы. В статье закрепляется один из важнейших принципов феодально-абсолютистского процесса — тайность. Характерно, что при открытии заседания отсутствуют стороны.

Предшествующее законодательство даже по розыскным де­лам такого порядка не предусматривало (см., например, гл. XXI Соборного уложения).

Статья 11

Разбирательству дела предшествует выслушивание предва­рительных заявлений и ходатайств сторон.

Статья упоминает о специальном вспомогательном должно­стном лице при суде — адъютанте, выполняющем функции судебного пристава.

Статья 12

Закон регламентирует институт отвода судьи, известный еще Соборному уложению. Отвод обставляется такими ус­ловиями, при которых не каждый человек осмелится зая­вить его. Эти условия — нововведение, их не было в Со­борном уложении (см. ст. ст. 3—4 гл. X). Вопрос об отводе решается судом. Отводимый судья отсутствует при решении этого вопроса. При удовлетворении отвода выбывший член суда заменяется равным по чину офицером. Соборное уло­жение допускало отвод судей только «до суда», прямо за­прещая отводы «после суда». Этот принцип был проведен и уточнен в указах 23 февраля 1686 г. и 31 августа 1688 г., разрешавших заявления об отводах только до начала судо­говорения. «Краткое изображение процесов» прямо не гово­рит о дозволенном моменте отвода. Но, поскольку теперь рассмотрению этого вопроса отводится специальное место в начале судебного заседания, можно полагать, что в иной момент отводы невозможны, т. е. сохраняется старый принцип.

Соборное уложение допускало отвод не только судей, но и вспомогательных лиц в процессе — подьячих (ст. 13 гл. X). «Краткое изображение процесов» не предусматривает отвода секретарей, протоколистов и даже аудиторов.

Статьи 13—14

Здесь перечисляются основания для отвода. Перечень не является исчерпывающим. Среди указанных оснований боль­шинство вполне понятны. Но пункт 4 своеобразен. Очевидно, законодатель имеет здесь в виду предотвратить возможность трафаретного, предвзятого решения дела. По пункту 3-му имеется разночтение между первыми изданиями «Краткого изображения» (1715 и 1719 годов) и его публикацией в ПСЗ. Разница в одну букву заметно меняет смысл (слугою или услугою). Кажется, однако, что в ПСЗ воля законодателя отражена правильней, в первых изданиях «Краткого изо­бражения» имеет место простая опечатка.

Закон требует от судей принесения присяги, текст которой приводится. Присяга должна приноситься, как правило, перед каждым делом, но могут быть и исключения, когда текст ее лишь напоминается аудитором.

Процессуальные действия, предусмотренные ст. ст. 10—14 данной главы, составляют, по существу, подготовительную часть судебного заседания. Однако закон рассматривает их не в связи с процессом, а как часть вопроса о формировании су­да. Систематическое изложение хода процесса дается в сле­дующем разделе закона — «Первая часть процесу», причем там рассмотрение вопроса начинается с более ранней ста­дии — с досудебной подготовки дела.

 

Глава вторая

О процесе или тяжбе

Эта краткая глава является как бы общей частью к сле­дующим разделам закона. Здесь дается общее определение судебного процесса, квалифицируются его виды, определяют­ся его стадии.

Статья 1

Эта статья содержит определение процесса, из которого видно, что закон по-прежнему не различает гражданский и уголовный процесс.

В. Н. Латкин, ссылаясь на данную статью, говорит: «Таким образом процесс распадается на две части: на следствие (фергер) и на самый суд (кригсрехт), т. е. обсуждение добытых следствием данных и постановление на основании их пригово­ра». Это положение почти текстуально повторяет и С. В. Юшков.

С некоторой натяжкой можно еще согласиться, что в дан­ной статье имеются в виду две части судебного заседания — судебное следствие и вынесение приговора, хотя в следующих статьях дается другое подразделение процесса. Но ни в коем случае здесь нельзя видеть указаний на предварительное следствие. И совсем, очевидно, основана на недоразумении ссылка на терминологию (фергер, кригсрехт), которой в дан­ной статье вообще нет.

Статья 2

Речь идет здесь о делах частного и публичного обвине­ния и соответственно о двух способах возбуждения дела. За­кон тут же оговаривает, что порядок производства дела в обоих случаях одинаков.

В предшествующем законодательстве такой четкой регла­ментации возбуждения дела не существовало.

Статья 3

Здесь дается деление процесса на три основные части, в со­ответствии с которыми строится и дальнейшая структура ком­ментируемого закона.

Первая часть процесу

Нормы этого раздела относятся к первой части процесса до особого формального этапа, именуемого утверждением ответа. Если схематично изобразить первую часть процесса, она будет выглядеть так: принесение челобитной судье, принятие чело­битной, возбуждение дела, извещение ответчика об этом и вы­зов его в суд, открытие судебного заседания, подготовительная часть его, изложение челобитчиком своих претензий, ответ от­ветчика, возражение челобитчика на ответ, новое возражение ответчика, утверждение ответа. Однако некоторые из назван­ных процессуальных действий совсем не упоминаются в законе (первые три), а некоторые регламентируются в предыдущих главах (подготовительные действия).

В разделе дается определение сторон в процессе, рассматривается вопрос о судебном представительстве. Регламентируются требования, предъявляемые к определенным процессуальным документам и действиям. Трактуется вопрос о некоторых специфических институтах процесса того времени (салф кондукт, утверждение ответа).

Глава первая

О повещании

Статья 1

Статья содержит определение понятия повещания. С точ­ки зрения закона это — первое процессуальное действие су­да: извещение ответчика или обвиняемого о возбужденном про­тив него деле. Сам акт принятия челобитной судом и возбужде­ния дела в законе не рассматриваются.

Соборное уложение много внимания уделяло процессуаль­ным срокам (ст. 108 и др. гл. X), стремясь уменьшить волоки­ту в судах. Но это все относилось к состязательному процессу, «суду». В розыскном процессе вопрос о сроках не поднимался (гл. XXI Соборного уложения), поскольку здесь начало про­цесса зависело от государственного органа, возбуждавшего дело по своей инициативе или по инициативе людей, поймавших раз­бойника, татя. Аналогично рассматривается вопрос и в Ново­указных статьях о татебных, разбойных и убийственных делах 1669 года . В данной статье «Краткого изображения» вопрос о сроке явки в суд ставится в общей форме.

В статье провозглашается право обвиняемого на защиту, во­обще-то не свойственное розыскному процессу.

Статья 2

Здесь регламентируются требования, предъявляемые к со­держанию извещения. Оно дается ответчику или обвиняемому на основании поступившей на него челобитной — жалобы или некого заявления. Обязанность эта возлагается на судью, который очевидно, должен вызвать ответчика, ибо извещение может быть и устным. Мы видим, что порядок вызова сторон в суд теперь значительно проще, чем это было по Соборному уложению (см. ст. ст. 100—104, 108—123, 137—143 гл. X). Длинной процедуры вручения зазывной грамоты или приставной памяти уже нет. Вместе с тем увеличивается роль суда в организации процесса. Соборное уложение допускало до­говоренность сторон о явке в суд (ст. 108 гл. X). Теперь об этом уже не говорится. Повышение активности суда в процессе характерно для абсолютизма и свойственного ему следственного процесса.

 

Глава вторая

О салфе кондукте

Или о свободном отпуске

Статьи 1—2

Надеяться на справедливость феодального суда с его розыскным процессом было весьма трудно. Поэтому человек, узнавший о возбуждении против него уголовного дела, ча­стенько предпочитал бежать, даже если не был виноват. Однако у беглеца сохраняется естественное желание добиться оправдательного или по крайней мере не очень сурового при­говора. Отношениям, возникающим в таких случаях, и посвя­щены статьи и вся глава вторая. Конкретный пример, когда может возникнуть необходимость в салф кондукте, дает арт. 98 Артикула воинского.

Само слово салф кондукт происходит от сильно испорчен­ного латинского термина salvus conductus (обнадеживание обвиняемого) и означает особый вид охранной грамоты. На основании ее обвиняемый, скрывшийся от преследования, мо­жет свободно являться в суд и свободно отлучаться от него. Грамота дается на определенный срок.

Институт салф кондукта до этого в России не существовал. Он введен Петром I в подражание немецкой судебной практи­ке и остался без практического применения40, как утвержда­ет В. Линовский.

Салф кондукт может выдать лишь вышнее начальство зем­ли. Значение этого термина остается неясным. В немецком тексте «Краткого изображения», приведенном в Полном со­брании законов параллельно с русским, этим словам соответ­ствует: «von der hohen Landes-Obrigkeit», т. е. «от высокой (высшей) власти (данной) земли». Земля (das Land) в Гер­мании — это вполне определенная территориальная единица, возглавляемая соответствующим носителем государственной власти. В российских условиях XVIII в. понятие вышняго началства земли не имело смысла.

В. М. Грибовский толкует это понятие как «высшая в государстве и в крае власть». Но «краевая» власть исключается, ибо согласно ст. 2 даже губернатор не имел права давать салф кондукт. Следовательно, речь может идти только о самом царе или Сенате.

Впрочем, возможно, что Петр I и не имел здесь в виду Россию, рассматривая данные статьи в качестве общетеоретических, характерных для европейского права вообще.

Статья 3

Здесь делается исключение из правила, установленного I предыдущей статьей. Воинское начальство, но тоже весьма высокое, может выдавать охранные грамоты без согласования с высшей властью.

Статья 4

Очевидно, имеется в виду, что если обвиняемый находится в досягаемом для суда месте, то никаких безопасных грамот ему давать не следует, а нужно его просто схватить со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Статьи 5—6

Закон определяет необходимые элементы содержания охранной грамоты и гарантирует неприкосновенность ее обла­дателя весьма строгими санкциями.

Обеспечивая неприкосновенность обладателя салф кондукта, закон в то же время предъявляет к нему определенные требо­вания. Он не может иметь при себе заряженное оружие, не может ездить проселочными дорогами. В то же время даже при совершении нового преступления такого человека нельзя арестовать.

Безопасные грамоты выдавались, очевидно, лишь знатным лицам, ибо к простым людям феодальное государство не ста­ло бы относиться столь внимательно.

 

Глава третья

О челобитчике

Статья 1

Здесь дается определение челобитчика, в котором объеди­няются два понятия — истца и частного обвинителя. Это яв­ляется следствием того, что закон не различает еще граждан­ского и уголовного процесса. В силу того же обстоятельства под приговором здесь и далее понимается не только постано­вление суда по уголовному делу, но и решение по граждан­скому делу, как это было и в Соборном уложении.

Статья 2

Здесь развивается положение о подсудности, установленное в ст. 3 главы «О суде и судиах». Подсудность дела определя­ется но челобитчику.

Статья 3

Эта статья регламентирует в общих чертах обязанности че­пчика при разбирательстве дела по существу. Челобитчик повторяет устно свою жалобу, содержание которой уже известно судье и ответчику по заявлению, поданному до суда. Как видим, элементы устности не совсем изгнаны из процесса

 

Глава четвертая

О ответчике

Статья 1

Здесь дается определение понятия ответчика. Под ответчи­ком понимается не только сторона в гражданском процессе, но и подсудимый, как это было и в Соборном уложении. В этом также проявляется неотделенность уголовного процесса от гражданского.

Статья 2

Следующее после изложения жалобы челобитчиком процес­суальное действие — ответ противной стороны. В статье отражается усиление письменного процесса. И челобитье, и ответ могут излагаться письменно, а не устно, что является особенностью «Краткого изображения». Переход на письменную форму судебного разбирательства зависит от желания сторон, притом обоюдного. Основанием для этого может служить большой объем дела. В таком случае ответчику для письменного ответа дается определенное время. На этот документ челобитчик может вновь написать свои возражения, а ответчик должен еще раз ответить на них. Однако более чем дважды обмениваться процессуальными документами сторонам не разрешается. В статье видны еще следы состязательного про­цесса.

Глава пятая

О адвокатах и полномочных

Статья 1

Институт судебного представительства, известный и ранее (см. ст. ст. 115, 117 гл. X Соборного уложения), здесь рас­сматривается в специальной главе. «Краткое изображение» вводит новый термин — «адвокат». Однако правовое положе­ние адвоката не отличается от положения представителя сто­роны по Уложению. Как и прежде, адвокат выступает не на­ряду со стороной, а вместо нее. Он не является помощником челобитчика, ответчика и суда, а лишь заместителем стороны. При этом представительство допускается лишь при наличии важных обстоятельств, делающих невозможной явку стороны в суд лично.

Как и в XVII в., закон различает дела, рассматриваемые в порядке состязательного и следственного (инквизиционного) процесса. Это одно из свидетельств того, что ни указу 1697 года, ни «Краткому изображению» не удалось полностью ли­квидировать состязательные формы.

В розыскном процессе участие адвокатов, естественно, исключается. Ведь при розыске ответчик, по существу, пере­стает быть субъектом процесса, а становится его объектом.

 

Глава шестая

О ответе

Глава посвящена специальной стадии процесса — утверждению ответа. Этот институт характеризует поворот законода­тельства к введению все большего формализма в процесс.

Статьи 1—2

Утверждение ответа — это, по существу, определение объема претензий челобитчика, объема возражений ответчика и I основных доводов, приводимых сторонами. Статьи указывают I на три возможных варианта поведения ответчика: 1) полное признание иска или обвинения; 2) полное отрицание их; 1 3) частичное или с оговорками признание претензий челобит­чика. В первом случае суд немедленно переходит к вынесе­нию приговора, не занимаясь выяснением вопроса, соответ­ствует ли признание ответчика истине. В отличие от Соборно­го уложения (ст. 101 гл. X) теперь недостаточно лишь молча­ливого признания претензий. В остальных случаях судебное следствие продолжается дальше.

Статья 3

После утверждения ответа сторона не вправе больше изме­нять объем своих требований или возражений, а также приводить новые доводы в их подтверждение или опровержение. Такое правило устанавливается впервые. Соборное уложение разрешало свободно изменять исковые требования (ст. 103 гл. X).

Утвердив ответ, суд должен заниматься лишь исследованием полученного материала. Эти действия суда и составляют основу второй части процесса.

Вторая часть процесу

Главы, входящие в этот раздел, призваны осветить основ­ную часть судебного следствия — исследование доказательств. Однако в главе больше говорится о самих доказательствах и методах их оценки, чем об определенных процессуальных действиях. Именно в этом плане и построен раздел. Первая гла­ва представляет собой как бы общую часть учения о доказа­тельствах, затем следуют четыре главы, посвященные отдельным видам доказательств, и кончается раздел главой о пытке как средстве получения доказательств.

Система доказательств построена в отличие от Соборного уложения весьма стройно. Их круг определен исчерпывающе, расположены они в разделе по степени их ценности от наилучшего (на взгляд законодателя) к наихудшему. Наиболее ценным доказательством в соответствии с теорией формальных доказательств считалось собственное признание, наименее ценным — присяга.

Система свидетельских показаний, с одной стороны, теперь упростилась: отпали такие сложные формы, как общая ссылка и ссылка из виноватых. С другой стороны, она стала еще более формалистичной. Расширился круг отводимых свидетелей ценность показаний оценивается в зависимости от личности свидетеля. Показания одного свидетеля, даже самые исчерывающие, не считаются совершенным доказательством.

Присяга теперь отходит как доказательство на последнее место. Ее применение весьма ограничено, а ценность невелика. О таких доказательствах, как «обыск», специально не говорится. Имеются лишь косвенные упоминания, хотя обыск продолжает применяться и после издания «Краткого изображения процесов».

Четко систематизированы в разделе нормы о пытке, о принципах ее назначения, условиях применения и последствиях.

Глава первая

О доказании

Статья 1

Как видно из содержания статьи, доказывание выдвинутых челобитчиком оснований для претензий и опровержение их ответчиком также путем представления доказательств составляют особый этап процесса.

Статья 2

Бремя доказывания ложится в первую очередь на челобитчика. Он должен доказать основательность своей жалобы под страхом проигрыша дела и даже наказания, если обвинение было особенно тяжелым.

Несмотря на то, что петровское законодательство существенно изменило российскую систему права, в том числе внесло большие изменения в уголовное право, статья все же ссылается на Соборное уложение как действующий закон. Здесь, очевидно, имеется в виду ст. 14 гл. X Уложения.

Статья 3

Законодатель, однако, не ограничивается требованием, что­бы челобитчик доказал свои претензии. Ответчик также должен активно доказывать безосновательность жалобы на него, т. е. презумпция невиновности здесь не применяется.

Статья 4

Присяга тоже считается доказательством, хотя применение ее ограничивается. Если присягают обе стороны, сомнение истолковывается в пользу ответчика.

Предшествующее законодательство не допускало одновременной присяги обеих сторон, но решало вопрос о том, какая сторона должна присягать. Так, Псковская судная грамота отдавала приоритет ответчику, он мог присягнуть сам или потребовать присяги истца (ст. 17).

Статья 5

Данная статья связана со ст. 3 той же главы. Как видно, на ответчика возлагается обязанность опровергать не голословное утверждение челобитчика, а уже более или менее доказанные факты. Таким образом, в статье виден некоторый элемент состязательности.

Статья 6

Перечисляются виды доказательств, которые затем подобно рассматриваются в следующих главах. Такого четкого перечисления предшествующее законодательство не знает.

 

Глава вторая

О признании

Статья 1

В соответствии с феодальной процессуальной концепцией собственное признание считается лучшим доказательством, не требующим более каких-либо других действий для выяснения истины.

Статья 2

Однако закон устанавливает, что суд не должен слепо доверять признанию. В ст. 2 перечисляются условия, при соблю­дении которых признание может быть положено в основу приговора.

Первое условие — полнота и безоговорочность признания. Практика XVII —XVIII вв. знала также полупризнание, например, если подсудимый говорил, что он не помнит тот или иной факт. Полупризнания недостаточно было для осуждения человека.

Второе условие — добровольность. Это требование не вяжется, однако, с системой пытки, устанавливаемой следующими главами закона. Очевидно, пытку Петр I не считал за принуждение.

Третье условие — признание должно быть сделано перед судом.

Четвертое условие — ответчик должен не только признать факты, но и в какой-то мере доказать признаваемые положе­ния. Здесь очевиден определенный прогресс по сравнению с Соборным уложением. Статья 101 гл. X Уложения считала даже молчание ответчика за признание иска. Правда, по ха­рактеру самих статей можно понять, что Уложение имело в виду преимущественно гражданские дела, а «Краткое изображение процесов» в данном случае предполагало уголовные дела.

В.М. Грибовский толкует последнее условие более ограничительно полагает, что закон здесь требует лишь того, чтобы признание ответчика «… не противоречило возможности и действительности». Нам кажется, что для такого толкования нет достаточных оснований.

Статья 3

Считая, что при соблюдении указанных условий будет достигнута истина, закон допускает прекращение на этом судебного следствия и переход к вынесению приговора. Главный порок статьи и всей главы заключается в том, что судья связан формальными признаками, в которые не всегда могут уложиться обстоятельства, не говоря уже о том, что ценность нация, добытого пыткой, весьма сомнительна.

 

Глава третья

О свидетелех

Свидетельские показания являются вторым видом доказательств. В этом вопросе закон исходит из последовательно Проводимой теории формальных доказательств, которая нашла отражение еще в Соборном уложении, но здесь применя­ется особенно широко. В. Н. Латкин утверждал, что «Воин­ский устав впервые внес в наше право теорию формальных Доказательств, сложившуюся в это время на Западе». Вряд ли с этим можно согласиться. Применение формальных доказательств имело место и в Соборном уложении (ссылка из виноватых, общая ссылка, крестное целование и пр.) и да­же в Русской Правде (испытание водой, железом, «рота»). Теория формальных доказательств (в ее практическом пре­творении) свойственна, очевидно, процессу всех феодальных государств, притом с самых ранних этапов их развития.

Парадоксальную оценку этого принципа дает М. Ф. Владимирский-Буданов: «Важнейшим недостатком Петровского про­цесса обыкновенно считают введенное им учение о формаль­ном значении доказательств (т. е. заранее установленной оценки их законом, а не судьею). Но при исключительном господстве следственных начал в процессе, это скорее досто­инство, чем недостаток: ибо произвол, данный судье, был столь велик, что без ограничения его теориею формальной си­лы доказательств само понятие о суде утрачивалось бы: при­говор являлся бы простым распоряжением судьи по его усмо­трению». Автор исходил, очевидно, из того, что все судьи в XVIII в. были недобросовестны. Но недобросовестного су­дью не удержи: от злоупотреблений никакой закон. Основ­ной же недостаток системы формальных доказательств состо­ит именно в том. что самый добросовестный судья так связан ею, что иногда вынужден принимать решение вопреки здраво­му смыслу и своей совести.

Статья 1

Закон допускает к свидетельству людей обоего пола, но сразу делает оговорку о том, что не все могут быть свидете­лями. Провозглашается принцип, по которому определяется возможность привлечения человека к свидетельству. Свидетелем может быть лишь добрый и безпорочный человек. Ни в коем случае не может свидетельствовать лицо, лишенное чести.

Соборное уложение не знало отвода свидетелей по мотиву их недобропорядочности, делая исключения лишь для клятвопреступников (ст. 27 гл. XI). Указ от 21 февраля 1697 г. (ст. 9) ввел для последних смертную казнь и тем устранил их как возможных свидетелей на будущее. Теперь закон вво­дит критерий добропорядочности, трактуемый достаточно широко.

Статья 2

Здесь дается длинный список лиц, которые не могут быть свидетелями, так как не являются добрыми и безпорочными. Одни из них (клятвопреступники, отлученные от церкви, разбойники и пр.) безоговорочно и навсегда лишены права быть свидетелями.

Указ 1697 года, как уже отмечалось, введя смертную казнь за лжеприсягу, устранил клятвопреступников как категорию возможных свидетелей. Однако Артикул воинский смягчил наказание за это преступление, предусмотрев смертную казнь лишь за квалифицированную лжеприсягу и то не во всех случаях (арт. 196—197).

Другие лица не могут свидетельствовать только в данном деле. Сюда относятся люди, находящиеся во враждебных от­ношениях с одной из сторон, родственники и свойственники сторон, иждивенцы и служащие челобитчика или ответчика (последние, правда, могут быть призваны при отсутствии других свидетелей), сами стороны. Особую группу негодных свидетелей составляют лица, не принявшие еще причастия, и несовершеннолетние до 15 лет. Наконец, не могут быть сви­детелями люди, которые не были очевидцами интересующих суд фактов, а знают о них с чужих слов (по доношею дру­гих). Послух Русской Правды теперь бы не мог быть свиде­телем. Очевидно, что все признаки, установленные в статье, являются сугубо формальными и их применение ни в коей мере не способствует выяснению истины судом, не дает ему возможности самому установить, можно ли и насколько ве­рить показаниям того ил;- иного лица.

«Краткое изображение процесов», таким образом, расширя­ет круг отводимых свидетелей, по сравнению с указом 21 фе­враля 1697 г. Вместе с тем теперь могут отводиться свидетели не только со стороны челобитчика, но и со стороны ответ­чика.

В ст.2 есть одна норма, не относящаяся к вопросу о негодности свидетелей. Пункт 13 устанавливает необходимость оплачивать расходы (протори) свидетелю, приехавшему в суд на место своего проживания, отдаленного от суда. Очевидно, что эта обязанность падала на сторону, ссылающуюся на свидетеля. Под оплатой издержек мог скрываться подкуп. Данная норма потому и помещена в пункт, отводящий от свидетельства подкупленных лиц.

Статьи 3—4

Вопрос об отводе свидетеля решается судом, однако ини­циатива возлагается на заинтересованную сторону. Отвод должен заявлен своевременно, т. е. до принесения присяги. свидетелем. Отвод, заявленный позже, не принимается во Внимание, за исключением случаев, когда сторона подтвердит Присягой, что порочащие свидетеля обстоятельства не были известны ей. Указ 1697 года, говоря об основаниях для отво­да свидетелей, умалчивал о возможном моменте их отвода.

Негодность свидетеля отводящая сторона обязана доказать, для чего ей дается необходимое время. Однако такого спорно­го свидетеля все же допрашивают. Поскольку принесение присяги считается юридическим фактом, говорящим о призна­нии лица свидетелем, то в данном случае спорное лицо дает показания без присяги.

Статья 5

Дача свидетельских показаний является обязанностью. От­каз от нее наказуем.

Статьи 6—8

Статьи регламентируют процедуру принесения присяги сви­детелем. Устанавливается момент принесения присяги (до да­чи показаний) и теоретически обосновывается это положения.

Присяга свидетеля — институт не новый. Однако раньше свидетель подтверждал присягой свои показания (см., напри­мер, ст. 20 Псковской судной грамоты), а не обязывался на­перед говорить только правду.

Присяга приносится в присутствии сторон. Ст. 6 допускает в виде исключения присягу и после дачи показаний, однако не позже, чем в тот же день.

Присягать обязан любой свидетель вне зависимости от его общественного положения. Однако стороны могут с обоюдно­го согласия освободить (отрешить) свидетеля от присяги. Суд по своей воле этого сделать не может. Но стороны должны получить на это освобождение санкцию суда. Здесь также видно увеличение роли суда в процессе.

Акт принесения присяги свидетелями является определен­ной ступенью в развитии процесса. Свидетели присягают все подряд. Текста присяги закон не дает.

Статья 9

Свидетелей может допрашивать только судья. Под судьей понимается президент суда. Даже асессоры, как правило, не участвуют в допросе. Тем более не могут допрашивать свиде­телей стороны. Здесь ярко проявляется бесправное положение челобитчика и ответчика, характерное для следственного про­цесса.

В статье отражены и классовая дифференциация участни­ков процесса, привилегированное положение дворянства. Сви­детелей из высокопоставленных лиц не вызывают в суд, а до­прашивают на дому. В этом случае допрос ведет не президент суда, а асессоры, притом коллегиально, несколько человек сразу.

Статья 10

Как уже говорилось, стороны связаны материалом, приве­денным в жалобе и ответе. Поэтому-то их не допускают к до­просу свидетелей. Закон исходит из того, что стороны уже сказали все, что хотели сказать, а теперь уже сам суд прове­ряет достоверность жалобы и ответа, допрашивая свидетелей. По той же причине нельзя допрашивать свидетелей до ут­верждения ответа, ибо круг вопросов к свидетелю еще не оп­ределен. Формализм такого порядка очевиден.

«Краткому изображению процесов» уже известен институт обеспечения доказательств применительно к свидетельским показаниям. Основанием для обеспечения доказательств слу­жит выбытие или угроза смерти свидетеля. Возбуждение ходатайства об этом может иметь место как до, так и после воз­буждения дела (разумеется, до утверждения ответа). В этом и другом случае необходимые действия производит суд. За­кон по-прежнему не проводит здесь различия между граж­данским и уголовным процессом.

Статья 11

Инициатива сторон в представлении доказательств, свой­ственная состязательному процессу, еще не совсем ликвидиро­вана законом. Стороны могут ходатайствовать о привлечении дополнительных свидетелей, если находят это необходимым. Но суд уже не смотрит на это дело равнодушно. От него за­висит, допустить дополнительных свидетелей или нет. Статья не указывает, в какой момент можно возбуждать такое хода­тайство. Исходя из общего смысла данной и предыдущих глав, надо полагать, что это возможно лишь до утверждения ответа.

Статьи 12—13

Стороны имеют равные права в привлечении свидетелей. Однако в соответствии с теорией формальных доказательств дело решается в зависимости не от того, насколько достовер­ны, по мнению суда, показания свидетелей, а от того, сколько этих свидетелей и кто они. Для закона существуют не только негодные свидетели, но и лучшие и худшие. Критерий для определенного «качества» свидетеля является, разумеется, формальным и притом классовым.

Статьи 14—15

Порядок допроса свидетелей и вообще приведения доказательств зависит от суда, так же как и организация очной ставки. Суд все больше вмешивается в техническую сторону судебного следствия.

Указ 1697 года отменил очные ставки в качестве особой формы процесса. Здесь очная ставка допускается как вид доказательства.

Статья 16

В. Линовский указывает, что допросные пункты посыла­лись к местному начальству, которое проводило допрос свидетеля по всем правилам, скрепляло протокол допроса подпи­сью и печатью и присылало его в суд. Таким образом, «Краткому изображению процесов» уже известен институт отдельного требования, хотя и с определенными особенно­стями.

Статья 17

Здесь, как и в Соборном уложении, материальная норма вклинивается в процессуальные. Правда, теперь это уже исключение.

Под фальшивой присягой имеется в виду лжесвидетель­ство. Как видим, наказание за него весьма строго.

Статья дополняет, развивает и конкретизирует нормы арт. 196—197 Артикула воинского.

Статья 18

Эта статья — вводная к следующей главе, трактующей о письменных доказательствах. Здесь также имеется формаль­ный момент. Истинность документа определяется не из него самого, а по определенному формальному признаку — при­сяге.

Письменные доказательства появились у нас еще во време­на Псковской судной грамоты, однако подтверждение их при­сягой — дело новое.

Глава четвертая

О писмянном свидетельстве

Или о доказах

Статьи 1—2

Здесь содержится нечто вроде определения письменного «доказательства, весьма несовершенное по формулировке» и по содержанию. Если исходить из буквального содержания текста ст. 1. то под письменными доказательствами нужно понимать лишь документы, в которых записаны обязательст­ва одной стороны в отношении другой, а не всякий текст, со­держащий подтверждение или опровержение того или иного факта, важного для дела. Но ст. 2 как раз показывает, что I законодатель понимал письменные доказательства более ши­роко. Дается примерный перечень письменных доказательств, причем они делятся на две основные категории: документы, которые так или иначе зарегистрированы в государственных органах, и всякого рода частная переписка или записки.

Деление документов на две группы знала еще Псковская судная грамота. Грамоты, положенные в ларь Святой Трои­цы, обладали высшей доказательственной силой, другие доку­менты (доски) имели ограниченное значение.

Статья 3

Здесь опять формальный момент, аналогичный признанию челобитной в начале процесса. Если документ решает вопрос об основном предмете спора, достаточно, чтобы сторона, про­тив которой направлено содержание этого документа, призна­ла достоверность письменного доказательства. Суд может, не исследуя других доказательств, переходить к вынесению при­говора.

Статья 4

Если документ не содержит достаточного материала, но связан с другими, нужно представить и эти бумаги. Можно обойтись и без этого, если документы, имеющиеся в суде, в своей совокупности достаточно полно освещают дело.

Статья 5

В соответствии с теорией формальных доказательств торго­вые книги купцов рассматривались как половина доказатель­ства. Сомнение в доказательственной ценности торговых книг довольно оправданно. Торговые книги ведутся самим куп­цом, его контрагенты обычно не контролируют записи, госу­дарственные органы не регистрируют их. Однако закон не позволяет суду самому разобраться и оценить доказательную силу этого документа, а навязывает ему свою обязатель­ственную оценку. Впрочем эта статья допускает повышение доказательственной ценности торговой книги при соблюдении определенных формальных условий. Купец должен подтвер­дить истинность записей в книге присягой, которой дается вера лишь при неопороченности купца и наличии некоторых внешних показателей правдивости торговой книги. Законода­тель предполагает, что если в книге имеются не только кре­диторские, но и дебиторские записи, то ей можно верить. Требование записи в каждый почтовый день (т. е. в день, когда приходит почта и поступает деловая корреспонденция) имеет в виду невозможность вписывания чего-либо задним числом.

Торговые книги как особый вид доказательства не извест­ны предшествующему законодательству.

Статья 6

Подпись контрагента под счетом делает документ двусто­ронним, поэтому такой документ считается полным доказа­тельством в отличие от торговых книг, которые обычно односторонни, почему и вера им наполовину.

 

 

Глава пятая

О присяге

Статья 1

Четвертый и последний вид доказательств — присяга. За­кон подчеркивает ее очистительный характер, т. е. освобож­дающий от обвинения, поскольку присягу давали, как прави­ло, ответчик или подсудимый (ст. 4). Присягу такого рода знала еще Русская Правда (см., например, ст. 49 Пр. Пр.)49

Статьи 2—4

Присяга — наименее ценный вид доказательства. Теперь ей не придается такого значения, как, скажем, в Псковской суд­ной грамоте, по которой чуть ли не каждый спор можно бы­ло решить крестным целованием. В Уложении 1649 года в гл. XIV «О крестном целовании» устанавливалось единообра­зие применения крестного целования, а также его конкретные формы в каждом отдельном случае. Теперь присяга выступа­ет уже как дополнительное доказательство в тех случаях, когда сторона находится в подозрении, т. е. когда по системе формальных доказательств она наполовину обвинена или на­половину очистилась от обвинения. Сходный случай мы уже видели в ст. 5 предыдущей главы. В ней присяга тоже вы­ступает как дополнение к другому, письменному, доказатель­ству. Но там речь идет о присяге не очистительной, а, наобо­рот, если можно так выразиться, обвинительной.

Точный смысл ст. ст. 2—3 не вполне ясен. В. М. Грибовский считает, что слова ответчик в явных собраниях таким же образом обнесет нужно понимать как обвинение (в дан­ном случае — встречное обвинение челобитчика со стороны ответчика) со ссылкой на людскую молву. В. М. Грибовский справедливо отмечает, что здесь речь идет о повальном обы­ске. Повальный обыск широко применялся в XVII в. и поро­дил много злоупотреблений. Петр I недоверчиво относился к этому институту, почему и считал необходимым подтвердить данные обыска дополнительными доказательствами под страхом наказания для ссылающегося на эти данные.

Статья 5

Статья имеет двусмысленную формулировку. На первый взгляд, кажется, что закон запрещает принуждать к присяге ответчика (обвиняемого). Однако е действительности смысл здесь представляется иным. Для человека, совершившего пре­ступление, присяга могла стать легким способом освободиться от обвинения. Вряд ли в таких случаях потребовалось бы принуждать его к присяге. Здесь имеется в виду другое. За­кон разрешает допускать к присяге лицо только тогда, когда оно очистилось от обвинения хотя бы наполовину или обви­нение доказано лишь наполовину. Если же обвинение доста­точно обоснованно, а ответчик еще ничего не смог доказать в свое оправдание, то одной присяги недостаточно. Ведь прися­га, как уже говорилось, носит дополнительный характер.

Статья 6

Статья дает примерный перечень обстоятельств, которые делают человека подозрительным, хотя и не доказывают еще его вины полностью. В этом случае и требуется очиститель­ная присяга. Большинство из таких обстоятельств изложено понятно. Что же касается п. 7, то здесь имеется в виду, что одного, даже достоверного, свидетеля недостаточно для обви­нения. В этом случае возникает лишь подозрение.

В. Линовский указывал, что «Краткое изображение процессов» впервые дает деление на доказательства и улики (т. е., говоря современным языком, на прямые и косвенные доказательства), причем улики перечислены в данной ста­тье. С этим можно согласиться, но необходимо подчеркнуть, что последний пункт статьи, т. е. показания одного достовер­ного свидетеля, может расцениваться как косвенное доказа­тельство лишь с точки зрения «Краткого изображения процесов».

Статьи 7—8

Статья 7 подтверждает вышеприведенное толкование ст. 5 и еще раз подчеркивает второстепенную роль присяги как доказательства. Суд должен стремиться обойтись без нее, вы­яснить виновность или невиновность лица иными способами, оставляя клятву лишь на последний случай.

Если суд все-таки допускает очистительную присягу, то ее вполне достаточно для вынесения оправдательного приговора.

Статья 9

Здесь опять двусмысленная формулировка. Все же есть ос­нования предполагать, что слова ответчик оной присяги учи­нить не может нужно понимать не в смысле отказа самого подсудимого от присяги, а в том смысле, что суд не допуска­ет его до очищения присягой. Очевидно, это тот случай, ког­да обвинение доказано больше чем наполовину, но все же не­достаточно (такая арифметика вполне обычна для системы формальных доказательств). Любопытен конечный вывод за­конодателя. Провозглашается как будто гуманный принцип: лучше освободить десять виновных, чем наказать одного невиновного. Однако если вина ответчика до конца не доказа­на, а очиститься присягой он не может, то его все равно признают виновным, хотя и не приговаривают к смертной казни, заменяя ее другим наказанием.

Статья 10

Судья не вправе, однако, без оснований отказать ответчику и присяге, даже если он не верит ему. Если же у суда есть ос­нования для отказа в присяге, а доказательств для обвинения недостаточно, то можно эти доказательства изыскать путем пытки. Основанием отказа в присяге и перехода к пытке явля­ется, в частности, тяжесть преступления.

Глава шестая

О роспросе с пристрастием и о пытке

Статья 1

Здесь дается весьма общее определение допроса с пристра­стием. Институт этот сравнительно новый. Он не известен Со­борному уложению и впервые вводится Новоуказными статья­м. «Роспрос с пристрастием» — это допрос с угрозой при­менения пытки, предшествующий ее применению.

Статья 2

Условием для применения пытки является наличие важных причин (очевидно, важности дела) и достаточных оснований для подозрения, а также нежелание ответчика признаться в приписываемых ему действиях. Достаточность оснований опре­деляется формальным путем. Одного свидетеля — очевидца преступления — недостаточно, как уже говорилось, для обви­нения подсудимого, но достаточно для применения пытки. Одного свидетеля, дающего косвенные показания против под­судимого, недостаточно и для применения пытки. Нужно не менее двух свидетелей, чтобы подозрение было признано со­вершенным и вело к пытке.

Математический подсчет голосов как критерий для примене­ния пытки был известен и Соборному уложению. Ст. 163 гл. X допускала пытку, но не при равенстве голосов участни­ков обыска, а как раз когда меньшинство настаивало на своей правоте. Пытка в этом случае применялась не по инициативе суда, а по предложению спорящих.

Статья 3

Пытка применяется, как и раньше, (см., например, ст. 22 гл. XI Соборного уложения) не только в уголовных, но и в гражданских делах. Пытке можно подвергать и ответчика, и свидетеля, если правдивость его показаний вызывает сомнения.

Статья 4

Суду, вернее судье, дается свобода регулировать тяжесть пытки по своему усмотрению, хотя и здесь законом устанавли ваются определенные критерии. Пытка проводилась не при всем составе суда, а лишь под руководством президента. Он же несет ответственность как за умышленное, так и неосто­рожное (без вымыслу) нарушение правил пытки. Ответствен­ность в первом случае серьезна, во втором — весьма мала. Поскольку на практике было трудно разграничивать здесь умысел и неосторожность, то судьи, в общем, не очень опаса­лись ответственности за чрезмерное усердие в пытках. На­пример, по делу об астраханском восстании из 365 подсудимых умерло от пыток 45 человек.

Порядок проведения пытки регламентировался указом 1673 года, предусматривавшим троекратную пытку огнем и кнутом (на дыбе). Указ устанавливал норму ударов — последова­тельно 80, 120 и 150 при каждой пытке. Таких «изыскан­ных» форм пытки, которые применялись на Западе, вроде «испанского сапога», на Руси не знали. Здесь пытаемый, если он не умирал на пытке или не приговаривался к смертной казни, обычно через некоторое время восстанавливал трудо­способность.

 

Статья 5

Статьей устанавливаются критерии, которыми должен был руководствоваться судья при определении очередности пытки соучастников.

Статья 6

Пытка по одному делу для каждого лица в соответствии с данной статьей однократна. Однако если в ходе следствия возникают новые вопросы, подлежащие исследованию, пытка может быть повторена.

До «Краткого изображения процессов» известны случаи ше­стикратной пытки в Преображенском приказе, ведавшем политическими делами.

Статья 7

Здесь зафиксирован институт оставления в подозрении. Оно было бессрочным, но условным. Закон предусматривает только один выход из этого состояния: появление новых по­дозрений и новая пытка. Возможность освобождения от по­дозрений не предусматривается.

В статье упоминается поручительство. Теперь этот инсти­тут, весьма широко применявшийся Соборным уложением, становится редким. Это связано с расширением следственного процесса и усилением уголовной репрессии.

Статья 8

Доказательством считаются показания, данные не на пыт­ке, а повторенные после нее непосредственно перед судом. Пытка, таким образом, рассматривается как своего рода дей­ствие в порядке предварительного следствия. Признание, вызванное пыткой, но даваемое перед судом, рассматривается как добровольное, ибо добровольность на основании ст. 2 главы «О признании» является необходимым условием его действительности. Как видим, добровольность здесь понимается довольно своеобразно. Соборное уложение таких тонкостей еще не знало.

Статья 9

Оговор пытаемым другого лица может служить основанием для возложения подозрений на него. Однако такого оговора недостаточно для назначения пытки, нужны и другие обстоя­тельства, усиливающие подозрения и доводящие их до необ­ходимой степени достоверности (ст. 2 данной главы).

Подобный принцип, но в менее четкой форме был отражен и в Соборном уложении (см., например, ст. 35, гл. XXI).

Статья 10

Здесь ярко выступает классовость феодального процесса. Однако по делам о государственных преступлениях и об убийстве закон допускает применение пытки к привилегиро­ванным сословиям. Так, по обвинению в заговоре, имеющем целью посадить на престол после смерти Екатерины I доче­рей Петра I Анну или Елизавету, а не его внука Петра Алексеевича, был подвергнут пытке даже генерал-полицмей­стер граф А. М. Девиер. До «Краткого изображения» от пытки не освобождался никто.

Артикул 142 Устава морского предусмотрел также, что пытке могут быть подвергнуты не только солдаты, но и офи­церы, оговорив, однако, что она применяется только при «ве­ликих преступлениях». Устав морской дополняет нормы «Краткого изображения» нормами о статусе лица, подвергнутого пытке, но оправданного или прощенного. Такой моряк вправе занять свою прежнюю должность. Предусматривается особая процедура восстановления чести пытаного: ему выда­ется особый документ об этом, на него торжественно возлага­ется флаг.

Третия часть процесу

Этот раздел посвящен последней части процесса, как ее понимает законодатель. В отличие от Соборного уложения стадии процесса в «Кратком изображении» разграничены не так резко. Во всяком случае, вершение дела здесь не отделе­но столь решительно от предыдущей стадии. Орган, ведущий судебное следствие и выносящий приговор, тоже один и тот же: теперь уже нет разделения на органы, которые засужи­вают суд и которые вершат дело.

В этой части «Краткого изображения» рассматривается по­рядок составления и оглашения приговора, а также вопросы обжалования приговоров: поводы для этого, органы, являю­щиеся второй инстанцией, порядок обжалования.

К разделу примыкает глава, носящая не процессуальный, а уголовно-правовой характер. В ней перечисляются виды наказаний, которые вообще могут быть применены.

Глава первая

О приговорах

Статья 1

В силу того, что гражданский процесс не отделен от уголовного, под приговором, как и в Соборном уложении, понимается всякое постановление, венчающее судебное разбирательство, в котором высказывается решающая воля суда по всему данному делу, т. е. и уголовный приговор, и гражданское дело.

К вынесению приговора суд переходит непосредственно пос­ле окончания судебного следствия. Прений сторон и заключительного слова подсудимого закон не предусматривает.

Под обретающимися в суде понимаются члены суда, т. е. президент и асессоры. При отсутствии единогласия дело решается путем голосования (поименного). В случае равенства голосов решающим считается голос президента.

Статья 2

Любопытная норма, допускающая колебания судей. Очевид­но, частенько волеизъявление их было далеко не свободным.

Статьи 3—4

Хотя аудиторы и не были членами суда, но они в силу их юридической подготовленности оформляли приговор. Впрочем это был вправе сделать и секретарь. Аудитор же иногда и подписывает вместе с президентом приговор. Оче­видно, это делалось в тех случаях, когда было равенство голо­сов и президенту приходилось использовать свою власть для решения дела.

Приговор оглашается сторонам в присутствии состава суда, но секретарем.

Закон требует обоснованности приговора. В приговоре должны быть отражены все обстоятельства дела.

Статья 5

Как видно из текста статьи, генеральный кригсрехт высту­пает в качестве суда второй инстанции только по граждан­ским делам. Решение суда второй инстанции является оконча­тельным, хотя иногда требует утверждения вышестоящим на­чальством. Это одно из проявлений неотделенности суда от администрации.

Пересмотр дела в суде второй инстанции происходит в апелляционном порядке.

Статья 6

Правом пересмотра уголовных дел пользуется фельдмар­шал. Он рассматривает жалобы на приговоры полковых кригсгрехтов (на решения генерального кригсрехта ему жаловаться II бессмысленно, ибо фельдмаршал обычно является президентом этого суда). Возможность апелляции на приговоры гене­рального кригсрехта, выступающего в качестве суда первой инстанции, не предусмотрена.

Апелляция к фельдмаршалу рассматривается не просто как прошение о пересмотре дела, а как жалоба на судью, в силу чего ее отклонение влечет за собой для жалобщика дополни­тельное и крепкое наказание.

Обжалование дела как жалобу на судью предусматривало и Соборное уложение 1649 года. Статья 9 гл. X Уложения в качестве основания для такой жалобы выдвигает посул, взя­тый судьей.

Статья 6 предполагает возможность жаловаться лишь на строгость приговора, апелляция по причине мягкости не пре­дусмотрена, т. е. в уголовных делах жаловаться может лишь осужденный, но не обвинитель.

Институт утверждения приговоров существует и для полко­вых кригсрехтов. Утверждение применяется для серьезных дел, по которым назначается пытка и обычно грозит смерт­ная казнь. Утверждающая инстанция — фельдмаршал или ге­нерал — может не только смягчить, но и усилить наказа­ние.

Глава вторая

О уничтожении приговору

Статья 1

Статья перечисляет основания для отмены (уничтожения) приговора. Перечень их является исчерпывающим. Среди по­водов для отмены приговора основное место занимают процес­суальные нарушения, правда, весьма серьезные. Противоправ­ность как основание для пересмотра дела стоит на последнем месте, причем требуется явное, наглое нарушение закона.

В первом пункте статьи, очевидно, имеется в виду случай, когда суд выносит приговор по некоторым вопросам, которые не были первоначально, в челобитной, предъявлены ответ­чику.

Во втором пункте речь идет о явном злоупотреблении, в третьем — о нарушении одного из немногих оставшихся эле­ментов состязательности: audiatur et altera pars.

Пятый пункт предъявляет требование к содержанию приго­вора. В нем не должно быть противоречий.

Соборное уложение не давало ни такого перечня, ни таких оснований для отмены приговора суда.

Статья 2

Право обжалования приговора принадлежит обеим сторо­нам, однако, очевидно, в пределах, предусмотренных ст. ст. 5 и 6 предыдущей главы.

Статья 3

Под вышним судьей, очевидно, следует понимать органы, предусмотренные ст. ст. 5 и 6 предыдущей главы.

О оглавлении приговоров в наказаниях и казнех

Эта ненумерованная глава перечисляет меры наказаний. Довольно длинный перечень их нельзя, однако, считать ис­черпывающим. Здесь нет, например, имущественных наказа­ний, которые предусматривались другими законами и приме­нялись на практике.

Статья 1

Статья перечисляет простые телесные наказания, список которых весьма пространен и в большей степени нов. В каче­стве телесного наказания рассматривается и питание только хлебом и водой. Здесь предусмотрены болезненные и даже безболезненные, но мучительные (длительное ношение ору­жия, питание только хлебом и водой и пр.) наказания. Тю­ремное заключение тоже рассматривается как телесное нака­зание.

Статья 2

Жестокие телесные наказания также многообразны. Катор­га причисляется к ним, а не рассматривается как лишение свободы. Таким образом, закон не выделяет вообще в качестве особого рода наказаний лишение свободы, хотя и знает I его отдельные виды — тюремное заключение и каторгу. Закон не предусматривает простую ссылку, ссылку в современ­ном смысле слова, хотя уже в XVII в. ссылка в Сибирь по­лучила широкое распространение (см., например, Новоуказ­ные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах 1669 г.).

Жестокие телесные наказания включают в себя и болезнен­ные и членовредительные меры.

Статья 3

Статья перечисляет виды смертной казни, как простые, так и квалифицированные.

Соборное уложение такого перечисления не знало, хотя эти виды смертной казни применялись и раньше.

Статья 4

Здесь перечисляются легкие позорящие наказания, которые не влекут за собой лишения чести.

Эти виды наказания в основном новые, не известные ранее законодательству. Правда, Уложение 1649 года знало умале­ние и лишение поместного и денежного оклада за дезертир­ство, лишение должности недобросовестных судейских ра­ботников.

Статья 5

Наоборот, при тяжелом позорящем наказании человек ли­шается чести, подвергается шельмованию, что влечет за собой весьма серьезные последствия, предусмотренные в этой же статье.

Правила обращения с шельмованными написаны лично Петром I.

Устав морской, к которому «Краткое изображение» не при­лагалось и который не содержит специальной процессуальной части, тем не менее уделяет определенное внимание шельмова­нию и обращению с ошельмованными. Арт. 141 Устава близок по содержанию к ст. 5 ненумерованной главы «Краткого изо­бражения». Однако в Уставе предусмотрена конкретная мера наказания за общение с ошельмованным — ссылка на гале­ры. По указу 11 января 1722 г. шельмованию должны бы­ли подвергаться дворяне, уклоняющиеся от военной службы, не являющиеся на смотр.

 

Тема 6: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

1. Общая характеристика Уложения о наказаниях и исправительных. Общая и особенная части.

2. Понятие преступления и поступка, стадии совершения преступления, формы вины, виды соучастия, возраст наступления уголовной ответственности, обстоятельства устраняющие уголовную ответственность, смягчающие или отягчающие ее.

3. Система и виды преступлений.

4. Система и виды наказаний.

5. Государственные преступления

 

Методические рекомендации

Если Артикул воинский был все-таки по преимуществу военно-уголовным кодексом, то Уложение о наказаниях представляет собой почти настоящий уголовный кодекс. При подготовке необходимо остановиться на определении причин разработки и принятия Уложения. Надо иметь в виду, прежде всего, кризис феодально-крепостнической системы, развитие капитализма в России, которые привели к обострению классовых противоречий, усилению крестьянских выступлений. Усиление в связи с этим карательной политики самодержавия вызвало потребность в более четком определении состава государственных преступлений против порядков управления. Эту задачу призвано было решить Уложение. Затем необходимо рассмотреть процесс принятия Уложения и структуру законодательного акта. Впервые здесь появляется Общая часть. Правда, такого названия еще нет, но функции Общей части выполняет громадный первый раздел закона. Уложение вообще огромно – более двух тысяч статей. Поэтому нам интересно именно общее учение о преступлении и наказании, понятие преступления, его состав, общие представления о системе, цель и система наказаний.

Необходимо обратить внимание на общее понятие преступления и проступка (ст.4, 96 и др.), состав преступления (субъект преступления – ст.13, 142, 174 и др., субъективная сторона – ст.5 и др., объективная сторона – ст.8 и др.), кратко проанализировать нормы Уложения, устанавливавшие формы вины, стадии совершения преступления, виды соучастия, обстоятельства, смягчавшие или отягчавшие вину, устранявшие уголовную ответственность.

Говоря о системе наказаний, надо сжато, но емко проанализировать ту своеобразную лестницу наказаний, которая была предусмотрена Уложением (наказания уголовные и исправительные (гл.2 отд.1), социальный критерий (ст.19 и др.), возмещение ущерба, причиненного преступлением (гл2 отд.2), обстоятельства, исключающие ответственность (ст.98-109).

 

КОММЕНТАРИЙ

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Раздел первый

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ, ПРОСТУПКАХ

И НАКАЗАНИЯХ ВООБЩЕ

Впервые в истории уголовного права России общие понятия уголовно-правовых институтов были выделены в самостоя­тельный раздел в томе XV Свода законов. В Уложении это сде­лано значительно более четко и с точки зрения круга вопросов, вынесенных в общую часть, и с точки зрения формулирования важнейших понятий. Из всех разделов Уложения пер­вый — юридически наиболее совершенный и современный для той эпохи (многие его положения характерны для буржуазного уголовного права). Исключение составляла система наказаний, типичная для феодального права, — откровенно сословная, пря­мо закреплявшая правовое неравенство.

Глава первая

В ст. ст. 1и 2 дается определение преступления и проступка как противоправных деяний. Сделана попытка различить пре­ступление и проступок по объекту посягательства, отказавшись от установленного в Своде законов деления по тяжести наказа­ния (в Своде под преступлением понималось деяние, запрещен­ное под страхом наказания, под проступком — под страхом лег­кого телесного наказания или полицейского исправления). Уло­жение понимает под преступлением правонарушение, посягаю­щее на существо и устройство власти и правления, на порядок, определенный для общества, на его безопасность и безопасность частных лиц. Объект посягательства при определении проступка определяется иначе — как нарушение правил, охраняющих пра­ва отдельных лиц, общественную и личную безопасность. Эти общие положения, как уже указывалось, не получили достаточ­но четкого применения в Особенной части.

Наиболее полное общее определение уголовно наказуемого деяния дано в ст. 4. Она более точно формулирует противоправ­ность деяния, его запрещенность законом. Впервые уголов­но наказуемое деяние достаточно четко рассматривается как действие и бездействие. Ответственность за бездействие преду­сматривалась в уголовных законах России и ранее (например, Артикулом воинским Петра 1), но общего четкого определения этого института не было.

Указание в ст. 4 не только на уголовный, но и на исправитель­ный закон определяло возможность включения в Уложение и административных, и дисциплинарных правонарушений. В Уло­жении редакции 1866 года две первые статьи были исключены, аст. 4 стала первой.

Статья подразделяет применяемые Уложением наказания на уголовные и исправительные. Последующие статьи (18—95) устанавливают подробный их перечень.

Статьи 5—7 говорят о виновности как основании уголовной ответственности. Предшествующее законодательство России

уже достаточно четко определяло такие формы вины, как умы­сел и неосторожность. Наиболее четко это было сделано Сводом законов (т. XV, ст. ст. 3—8) со ссылками на Соборное уложе­ние, Артикул воинский и другие позднейшие законы. Уложение делит преступления и проступки на умышленные и неумышлен­ные (ст. 5), различает разные формы умысла (ст. 6), неосто­рожность и случайность (ст. 7). Случайные деяния наказанию не подлежали.

Неосторожность как форма вины не получила достаточно чет­кого общего определения. Более подробно ответственность за неосторожные преступления формулируется в ст. 116.

Статьи 8—12 говорят о стадиях предварительной преступной деятельности и совершении преступления. Первые определяют­ся как обнаружение умысла, приготовление к преступлению и покушение на преступление. Обнаружение умысла в государ­ственных преступлениях (так называемый голый умысел) было наказуемым и в ранее действовавших уголовных законах Рос­сии. Уложение решает вопрос о наказуемости обнаружения умысла по-разному. Так, ст. ст. 8, 9 рассматривают признаки го­лого умысла как изъявление на словах, или письменно, или же иным каким-либо действием намерения учинить преступление; ст. 97 говорит просто об умысле на преступление и его нака­зуемости (в случае указания на это в законе). Статья 117 рас­сматривает словесное или письменное изъявление намерения со­вершить преступление как умысел, подлежащий наказанию в определенных случаях. Примером может служить ст. 267 в той ее части, где устанавливается наказание за составление сочине­ний или изображений с целою возбудить неуважение к верхов­ной власти без их распространения. Закон рассматривает подоб­ные действия как голый умысел (а не как приготовление к пре­ступлению) и устанавливает значительно более мягкое наказа­ние. Те же действия в ст. 264 рассматриваются как приготовле­ние к государственному преступлению, определяя его, впрочем, достаточно широко — словесное или письменное изъявление своих… мыслей и предложений.

Другие стадии совершения преступления более подробно рас­крываются в ст. ст. 118—122.

Статьи 13—17 устанавливают ответственность за соучастие, выделяя два вида совместного участия двух или более лиц в со­вершении преступления — совершение преступления нескольки­ми лицами по предварительному согласию или без него. В пер­вом случае (ст. 15) указаны следующие виды соучастников: за­чинщики, сообщники, подстрекатели, пособники. При этом оп­ределяется конкретная роль, предназначенная тому или иному соучастнику. Во втором случае (ст. 14) выделены лишь главные виновные и участники, причем участие могло быть как непо­средственным, так и выражаться лишь в доставке средств для совершения преступления или устранении препятствия к его со­вершению.

Под общей рубрикой о соучастии рассмотрены и различные случаи прикосновенности к преступлению: попустительство

(ст. 16), заранее не обещанное укрывательство (укрывательство
заранее обещанное отнесено к пособничеству — ст. 13), недонесение (ст. 17). Последнее наказывалось лишь в случаях, когда закон обязывал довести до сведения правительства о готовящем­ся или совершившемся преступлении (см., например, ст. ст. 265, 271, 274).

Соучастие было хорошо известно российскому законодатель­ству и ранее. Виды соучастия были определены Сводом законов, но Уложение делает это значительно более точно и юридически совершенно. В зависимости от вида соучастия статьи Особенной части определяют различные виды наказания (с учетом степени участия и меры вины).

Глава вторая

Глава определяет род, степени, меры и последствия наказа­ний, решает вопрос о вознаграждении за убытки, вред и обиды, устанавливает особенные наказания за преступления и проступ­ки по службе и возможность замены одних наказаний другими.

Наказания (и уголовные, и исправительные) подразделяются на несколько родов и степеней (ст. 18), указывается высшая и низшая мера наказания. Закон определяет лестницу наказаний, имеющую четко выраженный сословный характер.

Статья 19 устанавливает наиболее тяжкие наказания, именуе­мые уголовными. На первом месте стоят лишение прав состоя­ния и смертная казнь. Лишение прав состояния занимало важ­ное место в карательной политике российской империи. Это на­казание в определенной мере было известно и раньше (напри­мер, шельмование, введенное Артикулом воинским и Кратким изображением процессов). Свод законов предусматривал в ка­честве наиболее тяжких преступлений смертную казнь, смерть политическую и лишение всех прав состояния. Предусматрива­лась и возможность лишения некоторых прав состояния.

Лишение всех прав состояния для привилегированных сосло­вий означало лишение потомственного и личного дворянства, духовного звания, прав городских обывателей и сопровождалось лишением чинов, чести, доброго имени, знаков отличия с ото­бранием грамот и аттестатов. Под лишением некоторых прав со­стояния Свод понимал лишение чинов и знаков отличия, запре­щение государственной службы вообще или на определенных должностях, отдачу имения под опеку и т. д..

Уложение не включает в перечень наказаний политическую смерть, но значительно конкретнее определяет правовые послед­ствия лишения прав состояния и широкое применение этого ин­ститута, прежде всего в борьбе с политической преступностью. Можно согласиться с мнением, высказанным С. В. Кодаком: «Лишение прав состояния стало одним из методов подавления царизмом дворянской революционности».

Статья 24 определяет последствия применения этого вида на­казания для лиц разной сословной принадлежности. Наименее определенно оно для лиц непривилегированных сословий — потеря доброго имени и прав. Лишение всех прав состояния могло предшествовать смертной казни, ссылке на каторжные работы, на поселение в Сибирь, на поселение на Кавказ. Для лиц, не изъятых от наказаний телесных, дополнительно предусмотрено публичное наказание плетьми. Смертная казнь устанавливается Уложением за государственные преступления и наиболее тяж­кие нарушения Уставов карантинных (ст. 1007) —сопротивле­ние открытой силой или насильственными мерами распоряжени­ям начальства по предупреждению распространения чумы, наси­лие, причиненное карантинной страже с намерением прорваться через карантинную черту, а равно самовольный вход в каран­тинный порт судна, поджог карантинных заведений или оцепленных домов. Виды смертной казни закон не определяет (ст. 20).

Следующее по тяжести наказание — лишение прав состояния, сопряженное с каторжными работами (для лиц, не изъятых от наказаний телесных, устанавливалось дополнительно публичное наказание плетьми от 30 до 100 ударов с наложением клейма).

Каторга как вид тяжелого наказания была известна российскому законодательству и ранее. Уложение определяет два ее вида — бессрочную каторгу и срочные каторжные работы (ст. 21). Бессрочная каторга применялась довольно редко: за отцеубийство (ст. 1920), убийство, совершенное повторно (ст. 1921), убийство близких родственников (ст. 1922), убийст­во священника во время отправления им богослужения (ст. 225), за оскорбление святыни действием (ст. 223), за соста­вление подложных именных указов (ст. 319), за поджог (ст. 2108) и потопление (ст. 2119). Каторжные срочные работы применялись законом в очень многих случаях. Бессрочная ка­торга назначалась в рудниках, срочные каторжные работы — рудниках, крепостях, заводах.

Следующее по тяжести наказание — лишение всех прав со­стояния и ссылка на поселение в Сибирь, сопряженное для лиц, не изъятых от телесных наказаний, с наказанием плетьми. Оно имело разные степени (ст. 22). Ссылка в Сибирь как институт карательной политики самодержавия получила широкое распро­странение после восстания декабристов. Помимо ссылки в Сибирь использовалась и ссылка на Кавказ (ст. ст. 19, 23).

Статья 26 устанавливает важный принцип нераспространения лишения прав состояния ни на жену, ни на детей осужденного. Они сохраняют все права и привилегии сословия и в случае до­бровольного следования за осужденными на места отбытия наз­наченного им наказания. Закон, правда, говорит о возможности ограничения этих прав по необходимости в случаях особенно важных. Появление указанного в ст. 26 положения связано прежде всего со стремлением царского правительства сохранить сословные привилегии для жен и детей осужденных дворян, представителей господствующего класса. На практике это поло­жение далеко не всегда соблюдалось, о чем свидетельствует по­рядок исполнения приговора, осуждающего к наказанию плеть­ми и клеймению.

Статьи 29-33 устанавливают последствия осуждения в каторжные работы, в ссылку – потерю прежних семейственных прав и прав собственности, а после окончания срока каторги вечное поселение в Сибирь. Имущество осужденного (ст.32) переходило в руки его законных наследников.

Относительно осужденных в каторжные работы и ссылку действовало специальное законодательство (ст.33).

Статьи 34-61 определяют исправительные наказания, которые подразделяются по тяжести на семь родов, рода – на степени и меры. Так же как и при определении уголовных наказаний, для лиц непривилегированных сословий дополнительно применялись телесные наказания.

Наиболее тяжкое наказание – потеря всех особенных прав и преимуществ, как лично, так и по состоянию присвоенных, и ссылка на житье в Сибирь (с дифференциацией: в места отдаленнейшие и менее отдаленные, с временным заключением или без него). Важнейшим исправительным наказанием была также ссылка на житье в другие, кроме сибирских, более или менее отдаленные губернии.

Ссылка и другие виды исправительных наказаний имели несколько степеней (ст.ст. 35-42). К исправительным наказаниям отнесены также выговоры в присутствии суда, замечания и внушения, сделанные судебным или административным органом, денежные взыскания (ст.ст.44,45).

Уложение устанавливает особый полицейский надзор для лиц, отбывающих ссылку или освобожденных из мест лишения свободы (ст.ст. 47,51,52). Лишение всех особенных прав и преимуществ, как лично, так и по состоянию присвоенных, являлось дополнительным для многих исправительных наказаний. Оно заключалось в лишении всех прав, кроме имущественных и семейных. Статья 46 указывает подробный перечень лишения почетных титулов, дворянского звания, чинов и других знаков отличия и поражения в правах после освобождения от наказания: невозможность вступать в государственную и общественную службу, записываться в гильдии и многое другое.

Еще одно дополнительное к исправительным наказаниям – лишение лишь некоторых особенных прав и преимуществ, лично или по состоянию присвоенных. При этом наказаний осужденный сохранял имущественные и семейные права, сословное звание, чины, ордена, но лишался права участия в выборах и права быть избранным (в дворянские или иные сословные организации); дворянин лишался права вступать в государственную службу; священнослужители теряли свой сан.

Среди исправительных наказаний большое место отведено лишению свободы. Уложение создало огромное разнообразие форм и мест лишения свободы – крепость, смирительный дом, арестантские роты гражданского ведомства, рабочий дом, кратковременный арест, отбываемый в различных местах (ст.ст. 59,60). До 1845 года вопрос о местах лишения свободы регламентировался Сводом учреждений и уставов о содержащихся под стражей и ссыльных (т.14 Свода законов). Несмотря на принятие в 1854 году «Дополнительных постановлений о ——— лении осужденных в каторжные работы», «Положения о исправительных арестантских ротах гражданского ведомства», «Дополнительных правил к Уставу о содержащихся под стражей», достаточно определенного правового статуса места лишения свободы не имели. Как указывал Н.С.Таганцев, различие между ними зачастую сводилось к названию и порядку заведования. Арестантские роты назначались для лиц низших сословий. Находились они под надзором тюремной администрации, но имели и военное управление. В них попадали и приговоренные судом, и по административным распоряжениям, и по распоряжению помещиков. Рабочие и смирительные дома имели в основном одинаковое положение.

Осужденным к тюремному заключению разрешалось иметь собственное платье, белье, постель и еду. Закон предусматривает использование труда осужденных (ст.ст.48, 55, 56, 58). Вопрос этот решается исходя из сословного неравенства, характерного для общественного строя России: осужденные мещане и крестьяне употреблялись на работы по распоряжению начальства, лица всех других сословий могли заниматься работами по собственному желанию. Сословные привилегии определяли и другие различия. Так, ст. 59 устанавливает, что лица, осужденные на кратковременный арест, содержатся: изъятые от наказаний телесных – в тюрьмах, не изъятые – в помещениях при полиции. Из последних мещане и крестьяне могли привлекаться к работам по распоряжению правительственных властей. Статья 60 устанавливает дополнительные льготы для дворян и чиновников, осужденных на кратковременный арест: они могли быть подвергнуты ему либо в тюрьме, либо на военной гауптвахте, либо в собственном месте жительства, либо по месту службы.

Статья 61 устанавливает ряд дополнительных наказаний, применявшихся как к уголовным, так и к исправительным, — церковное покаяние, конфискацию имущества. Кроме того определяются дополнительные наказания к мерам исправительным (например, опубликование имени осужденного в Сенатских ведомостях, воспрещение жительства в столицах и др.). К ст.61 сделано примечание, разрешающее применение многих исправительных наказаний без рассмотрения дела в суде – в административном порядке. Оно было устранено лишь в результате проведения судебной реформы 1864 года. Статьи 62-66 устанавливают порядок возмещения за причиненный преступлением вред, убытки, обиду. Взыскание возмещения происходило из имущества осужденного или из сумм, заработанных им в местах лишения свободы.

Статьи 67-71, кроме общих мер наказания, определяют особенные наказания за преступления и проступки по службе. Эти дисциплинарные взыскания могли быть назначены судебным приговором или решением администрации учреждения. Примечание к ст. 71 дополнительно давало администрации право назначать по своему усмотрению арест не свыше семи дней.

Статьи 72-95 говорят о возможности замены одних наказа

ний другими и определяют основания и порядок такой замены. Статья 73, например, устанавливает порядок замены смертной казни по воле императора так называемой политической смер­тью. Политическая (или гражданская) смерть известна россий­скому законодательству еще с XVIII века — по Артикулу воин­скому, законодательству Елизаветы и др. В Своде законов по­литическая смерть фигурирует как самостоятельный вид тяже­лого наказания, стоявший по лестнице наказаний сразу после смертной казни.

Уложение не включает этого наказания в перечень основных. Политическая смерть влекла за собой каторгу и лишение всех прав состояния. Отличие заключалось в специальном обряде и важном психологическом моменте: осужденный не знал о замене наказания и находился в ожидании смертной казни.

Последующие статьи устанавливают некоторые послабления в режиме мест лишения свободы для женщин, замену для лип, старше 70 лет каторги ссылкой в Сибирь на поселение, замену для лиц, изъятых от наказаний телесных, ссылки в Сибирь на поселение службой в армии в качестве рядовых. Такая же заме­на была возможна и для лиц, осужденных на поселение на Кавказ35.

Особые правила отбывания наказаний установлены для ино­странцев (ст. 80).

Была возможна замена одних мест лишения свободы другими (ст. ст. 74, 82, 83, 85).

Очень важное положение содержит ст. 77, разрешающая за­мену наказания плетьми наказанием шпицрутенами, если приго­вор вынесен военным судом. Статьи 84, 86—88 устанавливают очень характерное для России (и сохранившееся в последующих редакциях Уложения) положение о возможности замены заклю­чения в различных местах лишения свободы телесными наказа­ниями. Естественно, оно касалось лишь лиц низших сословных групп. Закон устанавливает определенную шкалу соответствия сроков лишения свободы в тюрьмах (ст. ст. 84, 87), в смири­тельных домах (ст. 86), в случае кратковременного ареста (ст. 88) телесными наказаниями, причем указываются различ­ные основания этой замены: отсутствие мест лишения свободы (ст. ст. 84, 86) или когда заключение в тюрьме может привести к разорению и лишению средств пропитания семейства осужденного (ст. 87),

Статья 89 дает возможность замены кратковременного ареста (для лиц, не изъятых от наказании телесных) правительством установленными работами. Статья 90 говорит о другом случае замены наказания: в случае невозможности для осужденного выплатить денежное взыскание его либо заключали в тюрьму, либо определяли на работы, с тем чтобы заработанные деньги шли на уплату долга.

Статья 91 устанавливает привилегию для священно- и церков­нослужителей и монашествующих отбывать наказание по распо­ряжению их собственного начальства. Статья 92 разрешает за­мену некоторых исключительных наказаний, предусмотренных

для лиц, состоящих на службе, телесными наказаниями или от­дачей в солдаты. Телесные наказания (ст. 93) не могли быть применены к лицам, страдавшим неизлечимыми болезнями . Статьи 94, 95 определяют замену телесных наказаний для лиц, , изъятых от наказаний телесных не по сословным привилегиям, а по особым постановлениям, лишением свободы или другими на­казаниями.

Глава третья

Статьи 96—156 регламентируют порядок определения на­казаний, обстоятельства, устраняющие уголовную ответствен­ность, отягчающие и смягчающие вину, назначение наказания за различные стадии совершения преступления, при coyчастии, право суда определять меру наказания в зависимости от различных обстоятельств. Статья 96 содержит важнейший принцип, типичный для буржуазного уголовного пра­ва, — наказание за преступления и проступки должно опре­деляться не иначе как на точном основании закона. Но от этого принципа сделано много отступлений, обусловливаю­щих практически широкий административный и судебный произвол. Юридическое несовершенство закона, казуальность, неопределенность санкций, наличие аналогии, прямо преду­смотренная законом (например, примечанием к ст. 61) воз­можность применения административных мер — все это про­тиворечило принципу, определенному ст. 96, и предопределя­ло его нарушения.

Статья 97 формулирует другие очень важные положения, так­же типичные для буржуазного уголовного законодатель­ства, — доказанность преступного деяния и виновность как не­обходимые основания наступления уголовной ответственности. Статья повторяет определение стадий совершения преступления и говорит о наказании (в случаях, если на это прямо указано в законе) голого умысла, приготовления к преступлению и поку­шения на преступление. Как уже отмечалось, ранее действовав­шее в России законодательство (и Свод законов в том чи­сле — ст. ст. 109—111 т. XV) разрешало оставлять подсудимо­го в подозрении и применять к нему в этом случае определен­ные меры наказания (отдача в военную службу, ссылка на посе­ление и др.).

Статья 98 впервые в уголовном законодательстве России дает перечень всех обстоятельств, устраняющих наступление уголов­ной ответственности. Последующие статьи (99—109) подробнее раскрывают содержание указанных в ст. 98 уголовно-правовых институтов. Первый пункт ст. 98 устраняет наказуемость слу­чайного деяния, об этом говорит и ст. 99. Случайное деяние как ненаказуемое давно известно российскому законодательству. Соборное уложение 1649 года, Артикул воинский довольно чет­ко отличали случай от неосторожности. Статья 6 т. XV Свода законов различала деяния умышленные, неосторожные и слу­чайные. Но формулировка Уложения юридически более точна,

так как прямо указывает на отсутствие вины — необходимого по Уложению основания наступления ответственности.

Статья 99 предусматривает такое случайное деяние, которое явилось непредвиденным следствием другого, виновного дея­ния. Ответственность в этом случае наступает только за винов­ное деяние.

Второй пункт ст. 98 определяет малолетство как обстоятель­ство, устраняющее ответственность. Это положение уточнено ст. 100, установившей возраст (7 лет) наступления уголовной ответственности.

Вопрос о возрасте наступления уголовной ответственности российское законодательство до Уложения достаточно четко не решало. Положение о малолетстве как обстоятельстве, смягчаю­щем или устраняющем наказание, имело место в Артикуле воинском. Статья 126 т. XV Свода законов устанавливала поло­жение об уменьшении вины и наказания в случае совершения преступления малолетним. Но и Уложение, несмотря на нали­чие ст. 100, по мнению многих юристов, не давало достаточно определенного ответа на этот вопрос. Так, Н. С. 1 аганцев, А. Лохвицкий, сопоставляя содержание ст. 100 и ст. 143 (по бу­квальному смыслу, рассматривающей малолетство в возрасте от 7 до 10 лет как обстоятельство, уменьшающее вину и строгость наказания), пришли к выводу, что практически Уложение вво­дило наступление ответственности с десятилетнего возраста ‘.

В третьем пункте ст. 98 практически речь идет о невменяемо­сти, впервые достаточно четко сформулированной в уголовном законодательстве России. Предшествующее законодательство (например, Артикул воинский) знало умалишенное состоя­ние — по решению суда наказание в этом случае или уменьша­лось, или устранялось. Свод законов называл безумие и сумас­шествие как обстоятельства, устранявшие уголовную ответствен­ность.

Статьи 101—-103, уточняя положение о невменяемости, преду­сматривают возможность принудительного помещения умали­шенного в дом умалишенных, а больных, страдающих припад­ками умоисступления, — в больницу.

Статья 104 дополнительно к предыдущим статьям определяет (с существенными оговорками) невменяемость глухонемых от рождения или лиц, лишившихся слуха и языка в детском воз­расте.

Четвертый пункт ст. 98 говорит об освобождении от ответ­ственности в связи с ошибкой случайной и вследствие обмана. Более развернуто это положение раскрывается в ст. 105.

Пятый пункт ст. 98 говорит об институте непреодолимой си­лы, к нему примыкает ст. 106, говорящая о крайней необходи­мости, известной российскому законодательству со времени Ар­тикула воинского. Свод законов рассматривал крайнюю необ­ходимость под термином «насильственное принуждение», пони­мая его не только как насильственное, но и как непреодолимое. Уложение формулирует этот институт крайне неопределенно и только в связи с опасностью для жизни. Причины, могущие создать опасность для жизни – стихийные силы природы, нападение животного, чьи-то преступные действия, действия умалишенного лица. Опасность при этом должна быть неотвратимой и как непреодолимой. Примеры крайней необходимости—ст.11П, 1664 Уложения, не устанавливавшая наказание для владельца
корабля, в условиях крайнего недостатка съестных припасов
взявшего их на встречном судне (даже против воли и согласия
команды последнего), ст.1671, освобождавшая от наказания
владельца корабля, сбросившего груз в море в условиях крайней
необходимости или изменившего маршрут следования в связи с бурей,

Последний пункт ст. 98 говорит о необходимой обороне. Статьи 107—109 подробно определяют содержание этого институ­та. Под необходимой обороной понимаются насильственные дей­ствия в отношении лица, совершившего нападение на обороняю­щегося, или на третьих лиц, или на женщину, посягая на ее це­ломудрие и честь. Причинение вреда при необходимой обороне признается ненаказуемым. Закон говорит о пределах необходи­мой обороны, но делает это крайне неполно, не указывая ни со­размерности средств защиты и нападения, ни наличия реально­сти нападения (ст. 107). Отмечена лишь необходимость соответ­ствия обороны и нападения во времени. Нарушение пределов необходимой обороны влекло наказание, но значительно мень­шее по сравнению с тем, что было установлено за убийство или нанесение увечий или ран (ст. ст. 1938, 1942, 1964).

Институт необходимой обороны был хорошо известен и Со­борному уложению, и Артикулу воинскому. Последний очень четко определял и ее пределы. Со ссылками на Соборное уложе­ние и Артикул воинский необходимая оборона была регламен­тирована и Сводом законов (ст. 133 т. XV).

Статьи 110—151 говорят об основаниях определения меры наказания. В ст. 110 указывается в общей форме, что фактора­ми, могущими повлиять на определение наказания, являются форма вины, стадия совершения преступления, виды соучастия, различные обстоятельства, смягчающие и отягчающие вину. Статья 111 указывает на наибольшую тяжесть умышленного преступления, заранее обдуманного (предумышленное престу­пление). За него полагается максимальная мера наказания, пре­дусмотренного за данный вид преступления.

Статья 112, в отличие от прежнего законодательства (в пер­вую очередь Артикула воинского), признававшего обычно пья­ное состояние преступника обстоятельством, отягчающим вину, определяет его как таковое только для случая, когда будет дока­зано, что преступник привел себя в подобное состояние с умы­слом совершить преступление.

Статья 113 говорит о рецидиве и в соответствии с издавна сложившимся в праве России положением требует усиления на­казания за преступление, совершенное в третий раз.

Статьи 114, 115 вводят институт совокупности преступлений (об этом сказано и в ст. 156), устанавливая принцип поглоще­ния меньшего наказания большим. Понятие совокупности пре-

ний другими и определяют основания и порядок такой замены. Статья 73, например, устанавливает порядок замены смертной казни по воле императора так называемой политической смер­тью. Политическая (или гражданская) смерть известна россий­скому законодательству еще с XVI11 века — по Артикулу воин­скому, законодательству Елизаветы и др. В Своде законов по­литическая смерть фигурирует как самостоятельный вид тяже­лого наказания, стоявший по лестнице наказаний сразу после смертной казни.

Уложение не включает этого наказания в перечень основных. Политическая смерть влекла за собой каторгу н лишение всех прав состояния. Отличие заключалось в специальном обряде и важном психологическом моменте: осужденный не знал о замене наказания и находился в ожидании смертной казни.

Последующие статьи устанавливают некоторые послабления в режиме мест лишения свободы для женщин, замену для лиц старше 70 лет каторги ссылкой в Сибирь на поселение, замену для лиц, изъятых от наказаний телесных, ссылки в Сибирь на поселение службой в армии в качестве рядовых. Такая же заме­на была возможна и для лиц, осужденных на поселение на Кавказ35.

Особые правила отбывания наказаний установлены для ино­странцев (ст. 80).

Была возможна замена одних мест лишения свободы другими (ст. ст. 74, 82, 83, 85).

Очень важное положение содержит ст. 77, разрешающая за­мену наказания плетьми наказанием шпицрутенами, если приго­вор вынесен военным судом. Статьи 84, 86—88 устанавливают очень характерное для России (и сохранившееся в последующих редакциях Уложения ) положение о возможности замены заклю­чения в различных местах лишения свободы телесными наказа­ниями. Естественно, оно касалось лишь лиц низших сословных групп. Закон устанавливает определенную шкалу соответствия сроков лишения свободы в тюрьмах (ст. ст. 84, 87), в смири­тельных домах (ст. 86), в случае кратковременного ареста (ст, 88) телесными наказаниями, причем указываются различ­ные основания этой замены: отсутствие мест лишения свободы (ст. ст. 84, 86) или когда заключение в тюрьме может привести к разорению и лишению средств пропитания семейства осужден­ного (ст. 87).

Статья 89 дает возможность замены кратковременного ареста (для лиц, не изъятых от наказании телесных) правительством установленными работами. Статья 90 говорит о другом случае замены наказания: в случае невозможности для осужденного выплатить денежное взыскание его либо заключали в тюрьму, либо определяли на работы, с тем чтобы заработанные деньги шли на уплату долга.

Статья 91 устанавливает привилегию для священно- и церков­нослужителей и монашествующих отбывать наказание по распо­ряжению их собственного начальства. Статья 92 разрешает за­мену некоторых исключительных наказаний, предусмотренных

для лиц, состоящих на службе, телесными наказаниями или от­дачей в солдаты. Телесные наказания (ст. 93) не могли быть применены к лицам, страдавшим неизлечимыми болезнями. Статьи 94, 95 определяют замену телесных наказаний для лиц, , изъятых от наказаний телесных не по сословным привилегиям, а по особым постановлениям, лишением свободы или другими на­казаниями.

Глава третья

Статьи 96—156 регламентируют порядок определения на­казаний, обстоятельства, устраняющие уголовную ответствен­ность, отягчающие и смягчающие вину, назначение наказания за различные стадии совершения преступления, при coyчастии, право суда определять меру наказания в зависимости от различных обстоятельств. Статья 96 содержит важнейший принцип, типичный для буржуазного уголовного пра­ва, — наказание за преступления и проступки должно опре­деляться не иначе как на точном основании закона. Но от этого принципа сделано много отступлений, обусловливаю­щих практически широкий административный и судебный произвол. Юридическое несовершенство закона, казуальность, неопределенность санкций, наличие аналогии, прямо преду­смотренная законом (например, примечанием к ст. 61) воз­можность применения административных мер — все это про­тиворечило принципу, определенному ст. 96, и предопределя­ло его нарушения.

Статья 97 формулирует другие очень важные положения, так­же типичные для буржуазного уголовного законодатель­ства, — доказанность преступного деяния и виновность как не­обходимые основания наступления уголовной ответственности. Статья повторяет определение стадий совершения преступления и говорит о наказании (в случаях, если на это прямо указано в законе) голого умысла, приготовления к преступлению к поку­шения на преступление. Как уже отмечалось, ранее действовав­шее в России законодательство (и Свод законов в том чи­сле — ст. ст. 109—111 т. XV) разрешало оставлять подсудимо­го в подозрении и применять к нему в этом случае определен­ные меры наказания (отдача в военную службу, ссылка на посе­ление и др.).

Статья 98 впервые в уголовном законодательстве России дает перечень всех обстоятельств, устраняющих наступление уголов­ной ответственности. Последующие статьи (99—109) подробнее раскрывают содержание указанных в ст. 98 уголовно-правовых институтов. Первый пункт ст. 98 устраняет наказуемость слу­чайного деяния, об этом говорит и ст. 99. Случайное деяние как ненаказуемое давно известно российскому законодательству. Соборное уложение 1649 года, Артикул воинский довольно чет­ко отличали случай от неосторожности. Статья 6 т. XV Свода законов различала деяния умышленные, неосторожные и слу­чайные. Но формулировка Уложения юридически более точна,

ступлений (стечение преступлений) было известно Своду зако­нов: ст. 123 т. XV рассматривала его в связи с обстоятельства­ми, увеличивавшими вину, и в ряду с другими, например реци­дивом. Уложение впервые формулирует этот институт достаточ­но точно. По мнению специалистов, требование определять на­казание по высшей мере, установленной законом, приводило к неоправданно тяжким приговорам, когда наказание не соответ­ствовало тяжести содеянного*1. В дальнейших редакциях Уло­жения это требование закона было несколько изменено, но оста­валось чрезвычайно сложным.

Статья 116 раскрывает понятие неосторожной вины примени­тельно преимущественно к должностным лицам. Наказание уве­личивается, если преступник в силу своей должности или по другим обстоятельствам обязан был действовать с особой осмо­трительностью. В принципе же неосторожная вина влекла уста­новление значительно более мягкого наказания по сравнению с умышленной. Так, ст. 1939 указывала на следующие наказания за неосторожное причинение смерти: заключение в тюрьму (от 3 до 6 месяцев), кратковременный арест (от 3 дней до 3 меся­цев) или строгий выговор в присутствии суда; умышленное убийство (ст. 1925) влекло за собой лишение всех прав состоя­ния и каторгу на срок от 12 до 15 лет (и дополнительно для лиц, не изъятых от наказаний телесных, наказание плетьми). Неосторожность наказывалась только в случаях, прямо преду­смотренных законом.

Статья 117 устанавливает наказание за обнаруженный умы­сел как стадию совершения преступления. Закон делает оговор­ку, указывая, что это не общий принцип уголовного законода­тельства. Ответственность за голый умысел должна быть прямо предусмотрена законом (Уложение наказывает умысел на совер­шение государственного преступления).

Статья 118 говорит о другой стадии совершения преступле­ния ■— о приготовлении к совершению преступления. Наказание за него могло быть установлено лишь в случаях, прямо указан­ных в законе, или тогда, когда сам характер приготовительных действий был противозаконен4^.

В ст. 119 регламентируется институт добровольного отказа от совершения преступления. Добровольный отказ в этом случае означает ненаказуемость и приготовления, и покушения. Нака­зание могло быть установлено лишь тогда, когда приготовление к преступлению или покушение на его совершение сами по себе были деяниями, рассматриваемыми как преступления. Добро­вольный отказ от совершения преступления был известен рос­сийскому законодательству и ранее, но в Уложении он получил четкую юридическую характеристику.

Статьи 120 и 121 рассматривают другой случай: преступление остановлено не по собственной воле подсудимого, а по не зави­севшим от него обстоятельствам. Здесь возможны два варианта ответственности: если подсудимым сделано все, что он считал нужным для приведения своего намерения в действие, то он должен быть наказан как за совершенное преступление; если

пет. то суд мог уменьшить меру наказания на одну или две сте­пени.

( татья 122 предусматривает ответственность за покушение по правилам совокупности в том случае, когда покушение само по себе было самостоятельным преступлением.

Статьи 123—134 трактуют ответственность при соучастии и прикосновенности к преступлению, о которых уже говорилось в гт. ст. 13—17. Интересно положение ст. 134: наказание за недо­носительство, предусмотренное законом, не устанавливается дли ближайших родственников и супруга преступника. Нака­зание за недоносительство для свойственников и некоторых особых категорий близких преступнику лиц может быть умень­шено или вовсе не применено. Положение этой статьи не рас­пространялось на случай совершения государственных пре­ступлений.

В ст. ст. 135 —139 определяются обстоятельства, отягчающие вину и увеличивающие наказание. Статья 135, в значительной мере основанная на положениях Свода (ст. ст. 120—124 т. XV), указывает на свойства вины (чем больше умысла и об­думанности в действиях преступника, чем больше жестокости и т. д.), личность виновного (его сословная принадлежность, степень образованности), тяжесть содеянного, поведение на следствии а суде как на обстоятельства, которые суд должен учесть при вынесении приговора. Формулировка статьи крайне неопределенна и давала широкие права суду при выборе меры наказания, что специально обозначено в ст. 136. Последующие статьи (137—139) говорят о рецидиве и совокупности престу­плений как об обстоятельствах, увеличивающих вину и меру на­казания.

Статьи 140—150 определяют обстоятельства, уменьшающие вину и наказание. Основой для них послужили ст. ст. 125—131 т. XV Свода законов. Обстоятельства, указанные в ст, 140, раз­нообразны и имеют различное юридическое содержание. Это и поведение подсудимого на следствии и суде, и совершение пре­ступления по легкомыслию или слабоумию, крайнему невеже­ству, в состоянии аффекта43, в состоянии крайней нужды, и отказ от доведения преступления до конца по добровольному своему побуждению и др.

Суд имеет право (ст. 141) с учетом означенных, а также дру­гих обстоятельств, имевшихся по делу, уменьшить меру наказа­ния, но не выходя за пределы ограничений, установленных в ст. ст. 151—154 и ст. 157 (гл. IV).

Статьи 142—130 посвящены малолетству и несовершенноле­тию как обстоятельствам, уменьшающим вину и строгость нака­зания. Как уже указывалось, редакция ст. 143 позволяла сде­лать вывод о том, что возрастом наступления уголовной ответ­ственности считалось не семь (ст. 100), а десять лет. Статья 143 давала также суду право устанавливать, с разумением или без разумения действовал малолетний в возрасте от 10 до 14 лет. Если выяснялось последнее, то наказание практически не опре­делялось (дети отдавались родителям или благонадежным род­ственникам для строгого за ними присмотра). Постановка во-

проса о действии малолетнего с разумением или без него была характерна уже для Свода законов (ст. 125) и типична для многих западноевропейских кодексов того времени (например, французского 1810 года)44. Статьи 144—147 определяют для несовершеннолетних разных возрастных групп (от 10 до 14 лет, от 14 до 21 года) смягчение наказания в разных степенях. За преступление, совершенное по неосторожности, несовершенно­летний в возрасте от 14 до 21 года подвергался лишь домашне­му исправительному наказанию (ст. 148). Для несовершенно­летних преступников предусматривалась изоляция их в местах лишения свободы от других осужденных. Статья 150 предусма­тривает применение общих наказаний для малолетних и несо­вершеннолетних, совершивших повторно равное или более тяж­кое преступление. К ним могли быть применены даже телесные наказания (не плетьми, а розгами через полицейских служи­телей).

Статьи 151—154 устанавливают права суда в определении меры наказания с учетом обстоятельств, смягчающих или отяг­чающих вину. Суд был связан рамками закона, рамками статей, определяющих наказание за то или иное преступление. Но в этих пределах он вправе был избрать конкретную меру наказа­ния с учетом обстоятельств дела. Вместе с тем полной свободы выбора у суда не было — он должен был подчиняться сложным правилам, предусмотренным в комментируемых статьях ‘.

Статья 155 дает право судам действовать по аналогии, т. е. приговаривать виновного к наказанию, установленному за сход­ное преступление4*1. Приговор при этом должен был предста­вляться (до приведения его в действие) на рассмотрение Сена­та. Свод законов (ст. 104 т. XV) содержал менее четкое поло­жение об аналогии.

В ст. 156 еще раз определяется ответственность за совокуп­ность преступлений: виновный приговаривался к тягчайшему из наказаний и высшей его мере.

Глава четвертая

Глава рассматривает вопросы о смягчении наказания, об от­мене наказания, о порядке возмещения убытков, о помило­вании.

Статья 157 дает право суду смягчить наказание, т.е. выйти эа низший предел наказания, установленный законом, и приво­дит примерный перечень оснований для этого. Однако такое ре­шение суда не является окончательным, оно подлежит санкцио­нированию на весьма высоком уровне — вплоть до царя (ст. 159).

Закон предусматривает случаи отмены наказания, т. е. не-приведення его в действие (ст. 160 и ел.). Отмена наказания в случае смерти преступника не исключает приведения в исполне­ние решения по гражданскому иску и уплаты казенных взыска­ний. По делам, возникшим вследствие жалобы потерпевшего, примирение сторон не всегда влечет отмену наказания. Пере-

чень таких исключений дан в ст. 162. Сюда относятся престу­пления, предусмотренные ст. 426 (оскорбление подчиненными начальства), ст. ст. 1998—2005, 2007 (различные случаи изна­силования и обольщения), ст. ст. 2027, 2028 (самовольное ли­шение свободы), ст. ст. 2040—2042 (противозаконное вступле­ние в брак).

Трактуя проблему давности, Уложение понимает под нею только давность привлечения к уголовной ответственности. Сроки давности определяются дифференцированно, в зависимо­сти от тяжести наказания — 10 лет, 8 лет, 5 лет, 3 года. Инсти­тут давности был известен не только Своду законов (ст. 146 т. XV), но и до него—законодательству конца XVIII века. Статья 164 распространяет общие давкостные сроки на дела, возникавшие в порядке частного обвинения, исключая лишь те, что не могли закончиться примирением (ст. 162).

Статья 165 устанавливает давностный срок при соучастии, исходя из срока для зачинщиков и главных виновников.

Статьи 166, 167 изымают из-под действия давности некото­рые составы государственных преступленний (предусмотренных ст. ст. 263, 266, 271, 275 Уложения), преступления лиц, пере­шедших из православной церкви в другую христианскую или иную веру, вступление в заведомо незаконный брак, незаконное присвоение сословных прав, должностей, чинов, орденов, почет­ных титулов или имен47.

Частный случай некоторых особенностей погашения давно­стью указан в ст. 168’—■ речь в ней идет о должностных престу­плениях, совершенных судьями и другими чиновниками.

Давность по гражданскому иску в уголовном деле оп­ределяется в соответствии с т. X Свода законов, В ст. 390 Законов гражданских и межевых определялся 10-летний срок возбуждения иска. Право на иск о возмеще­нии убытков не утрачивается в случае помилования (ст. 172).

Статьи 170—172 говорят о помиловании, бывшем прерогати­вой императора. Последствия наказаний (правопоражение) от­меняются лишь в случае, прямо предусмотренном указом о по­миловании или общем указе об амнистии.

Глава пятая

Глава определяет пределы действия Уложения не только в пространстве, но и по кругу лиц (некоторые инородцы, военно­служащие, иностранцы).

Статьи 175—178 говорят о порядке привлечения к ответ­ственности иностранцев, совершивших преступление на терри­тории России и тех, которые уличены или подозревались в пре­ступных действиях против России или ее подданных вне преде­лов Российского государства. Исключение из общего правила делалось для китайцев приграничной с Россией полосы (на па­ритетных началах, установленных и для российских поддан­ных). И те и другие выдавались согласно договору, заключен-

ному с Китаем, своим правительствам (по трактату 1728 года и дополнению к нему 1792 года).

Статьи 179—181 устанавливают ответственность российских подданных, находившихся вне пределов государства, как совер­шивших преступления против Российского государства или его подданных до отъезда за рубеж, так и совершивших такого ро­да преступные деяния за границей. Статья 179 предполагает возможность выдачи указанных лиц иностранными правитель­ствами для суда над ними в России. Однако общепризнанным принципом международного права в то время был принцип не­выдачи политических преступников. Позднее царскому прави­тельству удалось добиться изменения этого положения при за­ключении ряда международных договоров^. В ст. ст. 180, 181 говорится о порядке привлечения к ответственности русских подданных, совершивших преступление за рубежом против го­сударства или подданных страны пребывания. Вопрос о Тур­ции и Персии решен в соответствии с заключенными с ними международными договорами49. Статья 181 содержит уточне­ние порядка привлечения к ответственности военнослужащих Российской армии за рубежом и военнослужащих иностранных армий на территории России.

Раздел второй

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ПРОТИВ ВЕРЫ

И О НАРУШЕНИИ

ОГРАЖДАЮЩИХ ОНУЮ ПОСТАНОВЛЕНИЙ

Уложение о наказаниях защищало религиозные устои Рос­сийской империи, составную часть ее общественного и государ­ственного строя. Господствовавшая православная религия и церковь были одной из самых надежных опор класса феодалов, важным элементом в политической системе России. «Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порож­денных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту придавлен­ность, усыпляющих классовую борьбу.., — писал В. И. Ле­нин. — Идея бога всегда усыпляла и притупляла «социальные чувства», подменяя живое мертвечиной, будучи всегда идеен рабства (худшего, безысходного рабства)»50. Идеологически обосновывая и всячески поддерживая веру в святость и непри­косновенность царской власти, крепостнических производствен­ных отношений, сословного и национального неравноправия, православие и отчасти другие религии могли рассчитывать на защиту со стороны государства, в том числе уголовно-пра­вовую.

Религиозные преступления в значительной мере носили со­словный и классовый характер, являя собой облеченный в рели­гиозную оболочку протест угнетенных масс против духовной и светской власти угнетателей. В этом, в частности, можно убе­диться на следующем статистическом материале. В таблице приводятся данные об осужденных за преступления против ве-

ры (без святотатства и лжесвидетельства) по сословиям за 1890—1894 годы51.

 

	Д»о-ряне	1114 Г граж­дане	Мещакс	Д?«<>- ненстао	Крк-Тьянс	Сол­даты, калеки
Осужденные
за все преступления (%)	2,4	1.5	19,2	0,2	71,5	1,3
Осужденные
за религиозные
преступления (%)	1,2	1,3	13,6	1,1	79,9	2,3

Религиозные преступления имели объектом посягательства не веру как таковую, а религиозные устои государства, права и привилегии христианской церкви в целом, и русской православ­ной в особенности. Такими устоями были: отсутствие свободы совести; господство православной церкви, допущение других ре­лигий и сект лишь постольку, поскольку они не противоречили ее интересам; запрещение атеистической, а также любой религи­озной пропаганды и миссионерства, кроме православных; пере­дача православной церкви ряда государственных функций, в ча­стности регистрации актов гражданского состояния, суда по не­которым категориям дел; преподавание закона божьего во всех учебных заведениях1. Положение различных религий в Россий­ской империи регулировалось не только Уложением о наказани­ях. Статья 45 Основных законов провозглашала право каждого исповедовать веру «праотцев своих»1*’. Эта норма конкретизи­ровалась в Уставе о предупреждении и пресечении преступле­ний, где преступлениям против веры посвящен весь первый раз­дел (более 100 статей). В его ст. 46, в частности, говорилось, что раскольники не преследуются за их мнение о вере. Устав духов­ных дел иностранных исповеданий регламентировал деятель­ность неправославных церквей.

В понимании сущности и объекта посягательства преступле­ний против веры теория уголовного права и законодательство прошли три основные этапа. На первом, в период феодализма, господствовали канонические взгляды: эта категория преступле­ний рассматривалась как преступления против бога. С победой буржуазных взглядов на религию и право в Западной Европе, а впоследствии и в России утвердилось мнение, что объект посяга­тельства религиозных преступлений — не права божества, а честь и блага частных и юридических лиц (верующих и церков­ных общин), т. е. эти преступления стали рассматриваться как нарушения частного характера. В конце XIX — начале XX ве­ка в русском праве возобладала точка зрения, согласно которой преступления против веры посягают на публичные, государ­ственные интересы. В объяснительной записке к проекту Уго-

«одним из тех основных устоев, на коих покоится государствен­ная и общественная жизнь. Охрана религии вызывается интере­сами самого государства»".

Составители Уложения о наказаниях придерживались еще ка­нонической точки зрения. Не случайно преступления против ве­ры поставлены здесь на первое место, так же как в других коди­фикациях русского уголовного орава XVII — XIX веков. В то время как в Западной Европе число составов религиозных пре­ступлений в XIX веке резко сокращается, в России оно даже возрастает. Так, Кодекс Наполеона (1810 г.) включал только пять статей, посвященных преступлениям против свободы от­правления богослужения. Аналогичные статьи содержались в голландском уголовном кодексе. Общегерманский уголовный кодекс 1871 года содержал лишь три подобных статьи. В том же направлении шло развитие уголовного права и в других евро­пейских странах. В России вместо 37 статей, посвященных пре­ступлениям против веры в т. XV Свода законов, в Уложении о наказаниях мы находим 81 статью. Несмотря на всю казуистич-ность норм о религиозных преступлениях, Уложение страдает запутанностью, нелогичностью, а в ряде случаев даже непол­нотой.

Устав уголовного судопроизводства 1864 года вводил осо­бый порядок суда и следствия по делам о преступлениях про­тив веры. Этому вопросу была посвящена глава 1 раздела I третьей книги. В соответствии с Уставом, судебные власти должны были о всех происшествиях, связанных с отступления­ми от веры и постановлении церкви, сообщать духовному на­чальству и начинать предварительное следствие только по их требованию, за исключением дел, связанных с принадлежно­стью к изуверским сектам. Судебный следователь был не в праве отказать духовному начальству в производстве след­ствия. Статья 1009 Устава предписывала, что «по делам о пре­ступлениях против православной веры и церковных установле­ний судьи и чины прокурорского надзора должны быть из лиц православного исповедания. Из таких же лиц должны быть избираемы и присяжные заседатели». В случае несоблю­дения этой нормы вердикт присяжных и приговор суда лишал­ся законной силы. В 15 губерниях по делам о всех преступле­ниях против веры запрещалось участие евреев в составе при­сяжных заседателей. Вследствие этого религиозные преступле­ния принадлежали к числу наименее оправдываемых коронны­ми судьями и присяжными заседателями. Так, в 1889—1893 годах было оправдано из числа обвиняемых по религиозным преступлениям: присяжными — 28%, коронными судьями — 17%. По всем преступлениям в целом было оправдано соот­ветственно 34% и 26%54.

Преступления против веры составляли сравнительно незначи­тельную часть от общего числа уголовных дел: в начале 90-х го­дов XIX века менее 1 % и несколько меньше 2% от общего чис­ла осужденных55. В 1894—1903 годах за религиозные престу­пления осуждено 4671 человек, в 1904—1913 гг. — более 8000 человек56.

Статья ЛЫ

Объект данного преступления—установленный законом принцип господства православной церкви и святости пропове- ( дуемых ею основных догматов христианской религии. С объек­тивной стороны богохульство заключается в браки, грубых по форме и содержанию высказываниях по поводу перечисленных в статье религиозных представлений н символов веры. Хула могла выражаться только в словесной форме. Непочтительное отношение к божеству, проявившееся в физических действиях, актах насилия наказывалось по другим статьям Уложения. Научная критика или сомнения по поводу существования бога, богоматери или святых угодников, высказанные в вежливой форме, также не подпадали под действие данной статьн.

Поскольку законы Российской империи признавали истинной только христианскую веру, то и охраняли от «оскорблений» только христианского бога и его окружение. Поношение Аллаха мусульманами, Иеговы евреями, а также любых других богов, кем бы оно ни высказывалось, квалифицировалось как наруше­ние общественного порядка в молитвенном здании и наказыва­лось лишь административным арестом. По разъяснениям уго­ловного кассационного департамента Сената, под святыми угод­никами в данной статье должны подразумеваться только святые православной церкви. Это объяснялось тем, что некоторые свя­тые римско-католической церкви были гонителями православия в Литве, Польше и других странах. Такое ограничительное тол­кование распространялось и на святой крест. \ Субъектом богохулйния является всякий российский поддан : ный и иностранец, независимо от вероисповедания. Причем на­казываются православные, неправославные христиане и нновер-,’цы одинаково. Принадлежность к нехристианской религии не считается смягчающим обстоятельством, хотя даже с точки зре­ния религиозной этики грех правоверного за такое деяние дол­жен быть неизмеримо выше.

В соответствии с разъяснением уголовного кассационного де­партамента Сената, публичным местом, упоминаемым g ч. II данной статьи, «может быть место, во-первых, по самому его су­ществу, совершенно независимо от того, находится или не нахо­дится кто-либо в данное время в таком месте, к этого рода пу­бличным местам принадлежат: улицы, площади, проезжие до­роги, общественные сады и т. п.; во-вторых, место может быть публичным по его назначению именно, когда оно, не будучи пу­бличным по своему существу, обращается в место публичное вследствие … назначения, к таким публичным местам можно от­нести церковь, судебные установления, театры, гостиницы и т. п.; в-третьих, место по существу и назначению не публич­ное, может, по случайным обстоятельствам, обратиться на неко­торое время в публичное; например, когда в квартире частного лица дается публичное представление, то эта квартира на время такого представления делается местом публичным»57. Таким образом, публичное место не всегда предполагает более или ме-

нее многолюдное собрание, и наоборот, такое собрание может происходить в частном доме или ином непубличном месте. Порицание нехристианских богов вне стен молитвенного здания могло квалифицироваться только как личное оскорбление. Богохуление всегда совершается умышленно.

Статья 183

Под свидетелями в данной статье Н. А. Неклюдов понимал «непременно посторонних людей», которых должно быть более двух . В. В. Есипов и А. Лохвицкий считали, что достаточно и двух человек, но поскольку, в отличие от предыдущей статьи здесь имеет значение не только умысел, но и цель преступле­ния, а именно намерение поколебать их веру или произвести со­блазн, то свидетели должны быть непременно христиане, так как вера мусульман или язычников хулением Христа не могла быть поколеблена50.

Статья 184

Принципиальных различий между составами богохуления н порицания веры фактически нет. Можно сказать, что богохуле­ние есть крайнее, грубое проявление порицания веры. Под вы­ражением христианская вера здесь следует понимать всю систе­му религиозных представлений, форм их выражения и право­славной церковной организации. Поэтому особое упоминание наряду с христианской верой священного писания и святых та­инств является излишним и может служить примером тавтоло­гии в тексте Уложения. — считал Н. С. Таганцев6". Но следу­ет заметить, что по данной статье наказанию будет подвергать­ся тот, кто дерзнет порицать христианскую веру или ругаться над священным писанием или святыми таинствами. Следова­тельно, хотя здесь и нет принципиальной разницы, однако знак равенства между понятиями порицания и ругательства ставить нельзя. Порицание может происходить не только в форме руга­тельства и хуления, но и в корректной, даже научной форме. В частности, чтение лекций в учебной или иной аудитории по на­учному атеизму могло быть квалифицировано как порицание веры. Впрочем, хотя понятие порицания и шире и глубже, оно тоже подразумевало словесное, устное выражение неприятия или критики христианского вероучения. Физическое надруга­тельство над священным писанием или святыми таинствами наказуемо по ст. 223 Уложения. .

Святыми таинствами в Христианстве называются магические культовые действия, совершение которых, согласно церковному учению, сообщает людям сверхъестественную, чудодейственную силу — «божескую благодать». Православная церковь относит к их числу: 1) крещение, 2) причащение, 3) миропомазание, 4) исповедь, 5) брак, 6) соборование, 7) священство.

Порицание веры наказывается независимо от того, какую цель преследовал виновный, если оно совершено в публичном месте или при стечении народа. Но при минимальном числе свидетелей ответственностьТнЗСТупает по ч. II этой же статьи.

которая требует с субъективной стороны не только умысла, но и определенной цели — поколебать веру. Следовательно, здесь в качестве свидетелей могут выступать только христиане.

Статья 185

Наказание за недоносительство о тяжких религиозных пре­ступлениях гораздо мягче, чем за сами преступления, в отличие от особо опасных государственных преступлений, по которым недоносители наряду с участниками подвергались смертной каз­ни. Даже предусмотренные в ст. 132 общей части Уложения на­казания за недоносительство строже на две степени: она позво­ляет приговорить виновного к продолжительному заключению в крепости с ограничением прав и преимуществ. Этим отчасти объясняется тот факт, что ст. 185 на практике не применялась.

Статья 186

Предусмотрен случай, когда опьянение, наряду с некоторыми другими факторами, является смягчающим обстоятельством, что представляет собой исключение из общего принципа (см. ст. 112).

Статья 187

По данной статье подлежали наказанию только авторы анти­христианских произведений, которые лично их распространяли. Редакторы, цензоры, издатели и книготорговцы за участие в издании и распространении подобных сочинений несли ответ­ственность соответственно по ст. ст. 1306, 1311 и 1315 Уложе­ния, а распространители заведомо богохульных работ — по ч. II настоящей статьи.

Наказание за печатную антихристианскую пропаганду мяг­че, чем за устные ее формы. Причиной того, что законода­тель счел печатную форму менее опасной, А. Лохвицкий счи­тал неграмотность основной массы верующих: «печать не представляет опасности народного волнения, взрыва стра­стей»6′.

Статья 188Язвительные насмешки в данном случае означают явное глумление над чувствами верующих, а также над правилами и обрядами православной или вообще христианской церкви. Выражение вообще христианства подразумевает, видимо, что насмешки над правилами и обрядами, например, католической церкви наказывались лишь в том случае, когда эти обряды сов­падали с аналогичными обрядами православной церкви. Со­гласно точному смыслу данной и предыдущих статей, должны быть наказуемы лишь насмешки по поводу церковных порядков и форм обрядности. Но при таком толковании кощунство по по­воду основных, перечисленных в ст. ст. 132 и 184, догматов хри­стианства остается вообще ненаказуемым. Поэтому следует прийти к выводу, что объект посягательства данного преступле­ния — не только установленный церковью и государством поря-

док совершения религиозных обрядов, но и христианская рели­гия и церковь вообще, а православная в особенности.

Кощунство в отличие от богохульства и открытого порицания веры — это вежливые по форме, но презрительно-издеватель­ские, оскорбительные по содержанию выражения, высказанные как в устной, так и в письменной форме, а также действия (на­пример, когда кто-либо вместо денег положит на жертвенное блюдо в церкви пуговицу). Место, где совершалось кощунство, не имело значения. (Это подтверждено решением уголовного кассационного департамента Сената по делу Добровольско­го .) Однако обязательным условием является присутствие свидетелей христианского вероисповедания, которые подверга­лись соблазну со стороны преступника. Поэтому к числу ко­щунственных не могли быть отнесены насмешки над личными манерами священников или качеством изготовления священных предметов.

Как кощунство квалифицируется самовольное совершение бо­гослужения (кроме литургии) лицом, выдававшим себя за свя­щеннослужителя. Поскольку во время литургии (обедни) про­исходит таинство причащения, совершение литургии таким ли­цом квалифицируется как поругание святыни по ч. II ст. 223 Уложения.

K’t Статья 189

Деяния, перечисленные в статье, получили наименование об­разное богохуление. В царской России запрещались иконы трех категорий: 1) написанные в нарушение установленных право­славной церковью правил (например, в духе итальянской шко-

/ лы); 2) резные, литые и т. п. и, наконец, 3) изготовленные в соблазнительном виде . Выражение в соблазнительном виде

\ означает в данном случае изображение, не соответствовавшее

• представлениям православной церкви о нормах этики и эстети-^ ки. Иконы двух первых категорий подлежали также уничтоже-

д нию, но их автор не привлекался к уголовной ответственности. Изготовители и распространители икон третьей категории нес­ли ответственность независимо от того, была у них цель поколе­бать уважение к святыне или нет. Однако, если такого злого на­мерения не обнаруживалось, наказание было значительно мяг­че. Практически ответственность за это деяние могла наступить и в случае неосторожности, когда самонадеянность и отсутствие творческих способностей у автора приводили к появлению про­изведения, вызывавшего помимо води создателя смех публики и тем самым «поколебавшего уважение к святыне».

Глава вторая Статьи 190—191

1 Политическое кредо российского абсолютизма — самодержа­вие, православие, народность — на практике означало полное бесправие народа под властью не только самодержавия, но и православной церкви. Поэтому церковная измена, вероотступ­ничество не только православных, но и иных христиан рассма-

тривалось как тяжкое преступление. Общий объект преступле­ний данной главы — религиозная иерархия, закрепленная в за­коне. Государственной и в полном смысле слова господствую­щей религией в России было православие. Вторую ступеньку иерархической лестницы занимали иные христианские вероуче­ния: католицизм, протестантизм и армяно-грегорианское уче­ние. На третьей ступени находились нехристианские религии: мусульманство, иудейство, буддизм; на последней ступени ра­сполагались раскольники и сектанты русской православной цер­кви. Сектантство других религий законодательством практиче­ски игнорировалось. Устав духовных дел иностранных испове­даний запрещал только изуверские секты и мюридизм. \

Переход из одной религии в другую, кроме православия, был, в принципе, запрещен. Нехристиане могли переходить в неправославное христианство только в редких случаях, опреде­ленных в законе. Например, евреи могли принимать иностран­ные христианские исповедания только будучи смертельно боль­ными, находясь на военной службе или с особого каждый раз разрешения министра внутренних дел. Переход раскольников или сектантов в любую христианскую религию, кроме правосла­вия, запрещался.

Отвлечением от веры (или совращением) признавалось прак­тически любое воздействие виновного на лицо христианского вероисповедания, в результате которого оно перешло в другую веру и отступило тем самым от веры истинной. Объект посяга­тельства при совращении — привилегии православия и христи­анства в целом в привлечении и удержании верующих в лоне своей церкви.

Отпадение от христианства должно было заключаться в пре­кращении посещения соответствующих церквей или молитвен­ных домов, отказе от исповеди и выполнения обрядов и сопро­вождаться заявлением о перемене веры и совершением над ре­негатом с его согласия обряда, символизирующего присоедине­ние к другой религии (например, обрезания). Отпадение от христианства является преступлением длящимся, поэтому ви­новный мог быть привлечен к ответственности через десятки лет после перемены вероисповедания.

Совращение должно было заключаться в активных действи­ях. Бездействие, в том числе со стороны священников, резуль­татом которого стало ренегатство, не подпадает под действие ст. 190. По своему составу совращение является материальным, т. е. требует наступления вреда, отступления совращаемого от веры. Если же эта цель не была достигнута, то деятельность со­вратителя могла квалифицироваться по другим статьям Уложе­ния. Ответственность за покушение, в соответствии со ст. 97, в данном случае не устанавливается.

Субъектом отпадения могло быть любое вменяемое лицо, Со­гласно решению уголовного кассационного департамента Сена­та, «дети, не достигшие возраста, в коем они могли бы пони­мать различия между догматами веры, не могут быть совращае­мы в полном смысле слова»64. Таким возрастом признавалось, как правило, четырнадцатилетие.

Переход на католичества в лютеранство и наоборот разре­шался только с санкции министра внутренних дел. Переход из одной иехристианекой религии в другую запрещался. Совраще­ние русских подданных из одного «лжеучения» в другое при­равнивалось к колдовству и другим аналогичным обманам и на­казывалось по ст. 1162 как преступление против общественного спокойствия тюремным заключением сроком от двух до шести месяцев. Религиозная пропаганда и миссионерство, а соответст­вии со ст. 73 Устава о предупреждении и пресечении преступле­ний, разрешались только православной церкви. Лишь специаль­ными императорскими указами в порядке исключения разреша­лось миссионерство иных христианских религии, и то только в Сибири.

Еще русские буржуазные юристы заметили, что в Уложении «не постановлено никакого наказания за насильственное обра­щение иноверца в православное или иное христианское испове­дание»65. Более того, до 1862 года разрешалось обращение в православие детей без согласия их родителей. В то же время на­казание за насильственное обращение христиан в другую веру устанавливается такое же, как за умышленное убийство. Нака­зание отступившим от веры было лишь относительно менее же­стоким, чем то, которое устанавливалось совратителю, посколь­ку вследствие своей неопределенности оно могло оказаться по­жизненным. Для увещевания и врану мсния духовное начальст­во могло отправить виновного в монастырь. А монастырские за­стенки были в России одними из самых страшных тюрем. От­ступившему возвращали личные и имущественные права лишь после его искреннего раскаяния и возвращения к истинной вере. Определение искренности целиком предоставлялось духовен­ству.

Статья 192

Статья 115 Устава о пресечении и предупреждении престу­плений разрешала браки с мусульманами И евреями только хри­стианам протестантского исповедания, но при условии, что дети будут воспитываться в христианской вере. Супруг нехристиан­ского исповедания был обязан дать расписку об этом накануне свадьбы. Однако ответственность за деяния, предусмотренные данной статьей, наступала и в случае отсутствия такой ра­списки.

Статьи 193—194

Поводом к появлению норм, закрепленных в этих статьях, послужили доносы из Херсонской губернии министру духов­ных дел и просвещения князю А. Н. Голицыну еще в период царствования Александра I. В них говорилось, что жеищи-шл христианки, служившие у евреев, принимали их обычаи и обряды. Этого было достаточно, чтобы в 1820 году правитель­ство издало постановление о запрещении евреям держать хри­стиан в домашнем услужении. В соответствии с этим указом, в некоторых губерниях евреям было запрещено иметь не только

домашнюю прислугу христианского вероисповедания, но и вооб­ще использовать наемный труд христиан611. Данные статьи были отменены в 1865 году, так как, по мнению Государствен­ного совета, «они представляются не согласными с общим ду­хом принимаемых ныне мер терпимости». В последующее время евреи постоянно держали христианскую прислугу, но о случаях совращения не сообщалось .

Статьи 195—196

По своему составу данные преступления аналогичны преду­смотренным ст. ст. 190—191.Даже санкция за отступление от православия в другие христианские вероучения такая же, как и за переход в нехристианскую веру. Для исправления виновных высылали в отдаленные монастыри. И так же как в случае отпа­дения от христианства, в соответствии со ст. 167 Уложения, сро­ки давности на эти преступления не распространяются.

Статья 197

Уложение преследует не только совратителей и вероотступни­ков, но и религиозных пропагандистов, деятельность которых направлена против господствующей церкви. Объектом престу­пления, предусмотренного этой статьей, как и в предыдущих, является неприкосновенность паствы православной церкви. Формальный состав данного преступления не требует факта от­ступления кого-либо от православия, необязательно и распро­странение совращающих сочинений. Данное преступление, по существу, является покушением на совращение православных. Проповедью в данной статье называется не любое обращение к слушателям, а лишь произнесенное в храме или на специальном молитвенном собрании.

Статья 198До 1721 года в России вообще запрещались браки православ­ных с неправославными. В 1721 году и 1енные шведы обрати­лись в Берг-коллегию с прошением ра.цкшить им жениться на православных. Синод дал согласие на смешанные браки между христианами6". В соответствии со ст. 67 ч. 1 т. X Свода зако­нов, они заключались лишь при условии, что дети будут воспи­тываться в православной вере. Даже в случае рождения после смерти православного родителя ребенок должен был воспиты­ваться в его вере.

Статьи 199—204

Привилегии правительствующей церкви в дореволюционной России были велики даже по сравнению с другими христиан­скими религиями. Это наглядно подтверждает сравнение ст. 199 со ст. ст. 200—-204, в которых идет речь о добровольной переме­не веры. Если в случае добровольного перехода в православие подвергался суровому наказанию любой препятствующий тако­му присоединению, то при добровольном переходе православно­го в другую веру наказывались, напротив, те, кто должен был,

но не старался всячески препятствовать такой измене. — близ­кие родственники ренегата и священнослужители тех христиан­ских церквей, которые приняли его в свое лоно. Причем свя­щеннослужители иностранных христианских исповеданий несли ответственность за деяния, предусмотренные ст. ст. 201—202, и по статьям о должностных преступлениях. В 1865 году в со­ответствии с мнением Государственного совета была исключена из Уложения ст. 203. Сохранение ст. ст. 201—202 в Уложении редакции 1866 года вызвало «одну из статей папского протеста 1866 года»60.

Исповедь (покаяние) —одно из семи христианских таинств. Оно совершается в католических и православных церквах и со­стоит в том, что верующий исповедуется в своих грехах священ­нику, после чего тот отпускает (прощает) ему их от имени бога. Причащение (евхаристия) —христианское таинство, при со­вершении которого верующие под видом вина и хлеба вкушают якобы «тело и кровь Христа».

Елеосвящение (соборование)—христианское таинство, со­вершаемое у постели тяжелобольного, — благословение уми­рающего.

Крещение ■— христианское таинство, выражающее принятие человека в лоно церкви, совершается посредством погружения в воду, окропления водой и т. д.

Миропомазание — христианское таинство, состоящее из мо­литвы о ниспослании на человека духа святого и крестообразно­го смазывания различных частей тела особым веществом (миро).

Духовные требы — богослужения, производимые по требова­нию верующих (например, крестины, панихида).

Катихнэис (катехизис) — церковное учебное пособие, сокра­щенно излагающее в форме вопросов в ответов догматы, начала морали протестантской, католической или православной веры (первый катехизис был написан М. Лютером в 1528 году). Данная статья запрещает преподавание только для малолетних и только катехизиса, а не для всех и не вообще католического или протестантского вероучения. Уложением не предусматрива­ется ответственность мусульманского или иного нехристианско­го духовенства за пропаганду своего лжеучения малолетним, как, впрочем, и взрослым, она наступала только в случае совра­щения христиан.

Статья 205

Статья исключена из Уложения в редакции 1866 года н связи с изданием Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судья­ми, в который была введена ст. 38, установившая ответствен­ность за ссоры, драки и иные нарушения общественной тишины независимо от мотивов проступка.

Достаточно неопределенный термин общенародное собрание не получил разъяснения и в судебной практике

Статья 206

Объект этого преступления — охраняемое законом единство и строгий централизм русской православной церкви. Уложение наказывает любые попытки подрыва единства православной церкви и поэтому не придает значения определению и разгра­ничению их форм — раскола, ересей и сектантства.

Раскол в русской православной церкви произошел в 50-х го­дах XVII века, когда патриарх Никон провел реформу цер­ковной службы. Против нее, за сохранение старых обрядов вы­ступила часть фанатически настроенного духовенства во главе с протопопом Аввакумом, опиравшаяся на значительную часть широких слоев верующих,, в основном крестьянского и город­ского сословий. Последователи Аввакума стали именовать себя старообрядцами или староверами, в государственных учрежде­ниях и н официальной церкви они назывались раскольниками. «Вопрос об оценке религиозной сущности старообрядчества не решен окончательно и в настоящее время. Как известно, В. Д. Бонч-Бруевич полагал, что старообрядчество следует ре­шительно отмежевать от сектантства и что с религиозной точ­ки зрения старообрядцы согласны с православием по всем ос­новным вопросам вероучения, догматики, по взглядам на свя­щенное предание и священное писание, расходясь с ним толь­ко в некоторых обрядовых подробностях и тонкостях. Н. М. Никольский считал возможным некоторые старообряд­ческие течения относить к сектантству. Некоторые современ­ные исследователи склонны все старообрядчество включать в сектантство»7". А. И. Клибанов полагает, что во многом это движение носило характер патриархальных ересей". Раскол делится па два течения — поповщину (Белокриницкую иерар­хию) и беспоповщину. Беспоповцы отрицали любую церков­ную иерархию. Из христианских таинств они признавали толь­ко крещение и исповедь. Отдельные течения (толки) беспопов­цев вплотную смыкались с сектантством. В них проповедова­лись идеи самоуничтожения, отрицались все христианские та­инства.

Взаимоотношения господствующей церкви и государства с раскольниками имели тенденцию к улучшению. От преследова­ний и гонений раскола в конце XVII — начале XVIII века пра­вительство и православная иерархия в конце XVIII —начале XIX века перешли к официальному признанию старообрядче­ской веры. Но были и периоды усиления конфронтации. Один из них начался с приходом к власти Николая I. Несмотря на то что а Своде законов было провозглашено, что «раскольники не преследуются за их мнение о вере»72, на практике они подвер­гались откровенной дискриминации: они не пользовались сво­бодой публичного богослужения и других коллективных рели­гиозных обрядов, были ограничены в свободе передвижения и торговли, им запрещалось занимать выборные общественные должности. В некоторых губерниях раскольникам запрещалось владеть землей, служить в государственных учреждениях. В 1841 году беспоповцам даже запретили воспитывать собствен-

ных детей — они должны были креститься и воспитываться православной церковью.

По подсчетам П. И. Мельникова, в середине XIX века в Рос­сии было около 12 млн. расхольников73. По переписи 1897 года население России составляло 126 млн. человек. Из них православных насчитывалось 67 млн., раскольников — 2 млн.’ . А по подсчетам В. Д. Бонч-Бруевича, в начале XX века в России было более 20 млн. раскольников и 6— 7 млн. сектантов». Правовое положение раскольников и сек­тантов регулировалось не столько Сводом законов, сколько спе­циальными, долгие годы не публиковавшимися постановления­ми. Не известное широкому кругу «Собрание постановлений по части раскола», впервые опубликованное в 1875 году, на­считывало более 750 актов, не вошедших ни в Свод, ни в Пол­ное собрание законов.

Данная статья и последующие применялись только к распро­странителям ересей и раскола среди православных. Совращение неправославных в раскол не наказывалось. Ответственность не­православных наступала только за оскопление или участие в иных изуверских сектах7ь. Таким образом, распространение раскола среди иноверцев не преследовалось. Характерно, что ссылка на Кавказ применялась в Уложении только за религиоз­ные преступления и за бродяжничество (до 1867 года). Это объясняется тем, что ссылка вожаков и пропагандистов раскола в Сибирь привела к его распространению среди местного право­славного населения, а на Кавказе поселенные среди иноверцев старообрядцы не стремились распространять свое учение.

Наказание по данной статье — бессрочное, т. е. до возвраще­ния в православие или пожизненно. По ч. II статьи, раскольни­ки и сектанты за оскорбление православной церкви также под­лежат пожизненной ссылке, в то время как лица иностранных исповеданий фактически за те же действия подвергаются, по ст. 229, лишь тюремному заключению сроком до одного года. Выражение распространение раскола вызывало в теории и практике уголовного права различное толкование. По сути и об­щему смыслу раздела 11 Уложения, распространение должно рассматриваться как совращение в раскол или секту. Но такому естественному и логичному объяснению противоречит содержа­ние ст. 207, где говорится, что сектанты несут ответственность за распространение своей ереси и совращение в оную других. Поэтому Сенат в решении по делу Селютиной и делу Гончарова пришел к выводу, что применительно к ст. ст. 206—207 только распространение предполагает обращение потерпевшего в ересь, а под совращением следует понимать только попытку такого об­ращения, которая наказуема лишь в отношении особо вредных сект по ст. 207′ . Другое толкование понятия распространение дает А. Лохвицкий. Он полагает, что под распространением следует понимать «несколько совращений одновременных или разновременных»78. При этом он ссылается на текст ст. 212, где говорится об ответственности раскольников, не изобличен­ных в совращении православных. А. Лохвицкий считает, что, по-<-1гпам» православные упоминаются во множественном числе,

это должно означать совращение двух и более лиц. Кассацион­ная практика не пошла по такому пути. Сенат, признавая, что для понятия распространения раскола необходим факт обраще­ния кого-либо из православия в ересь или раскол и именно под воздействием со стороны виновного, считал достаточным один случай совращения. Заметим, что для характеристики практи­чески одного и того же деяния законодатель использует в Уло­жении три различных термина: отвлечение в ст. 190, совраще­ние в ст. 195 и, наконец, распространение. Это можно объ­яснить желанием законодателя подчеркнуть различную степень опасности одного деяния в зависимости от вероисповедания субъекта преступления.

Статья 207

Ответственность за распространение особо вредных ересей была установлена в 1830 году и закреплена в Своде законов. В декабре 1842 года Святейший синод разделил асе отпавшие от русской православной церкви ереси на три группы: 1) вредней­шие (особо вредные): иудействующие, хлысты, духоборцы, иконоборцы, молокане, скопцы, а также те беспоповцы, которые отвергали молитвы за царя и таинство брака; 2) вредные: остальные беспоповцы: 3) менее вредные: поповцы-раскольни­ки70. Другие секты могли быть отнесены к той или иной груп­пе по указанию министра внутренних дел. До судебной рефор­мы их полный перечень составлял служебную тайиу.

В связи с установлением уголовной ответственности за рас­пространение раскола Уложение ужесточило ответственность представителей особо вредных сект. За религиозную пропаган­ду они несли ответственность не по ст. 197, как остальные ере­тики и иноверцы, а по ч. II данной статьи.

Иудействующие (субботники) — секта, возникшая во второй половине XVI11 века. Название обусловлено сходством учения этой секты с иудейской религией: признание только Ветхого за­вета, ожидание мессии, празднование субботы и т. д.

Хлысты — секта, возникшая в конце XVII — начале XVIII века. Ее основатель — костромской крестьянин. В основе вероу­чения хлыстов лежит идея о возможности прямого общения со «святым духом» во время молений, проходивших в форме куль­товых плясок. Такие моления нередко сопровождались само­истязанием. Хлысты отрицали таинство брака, проповедовали крайний аскетизм, вольно трактовали Библию.

Духоборцы (духоборы) — секта, возникшая в XVIII веке, не признававшая святые таинства и святость Библии. Духоборы провозглашали идеи всеобщего равенства, отказывались от во­инской службы и некоторых других государственных повинно­стей.

Молокане — секта, возникшая в конце XVIII века, не приз­нававшая большинство святых таинств, аллегорически толко­вавшая Библию. Общины молокан, так же как и духоборов, представляли собой «организации религиозно окрашенного мелкобуржуазного утопического социализма»81′.

Иконоборцы (иконоборчество; — движение возникшее еще в Византии, было распространено в средневеко­вой Европе и в России, отвергало почитание икон и других свя­щенных предметов, приравнивая его к идолопоклонству.

Статья 208

Запрещение перехода сектантам в городское сословие, по мнению правительства, должно было способствовать сокраще­нию экономической базы сектантства, опиравшегося в основном на купеческие, а позже и на промышленные капиталы. Несмот­ря иа эту меру, старообрядчество и сектантство распространя­лись в купеческой и мещанской среде. «Ересь и раскол, совра­щение и отступление от веры — как будто привилегированные купеческие преступления, —■ писал известный исследователь си­бирской ссылки и каторги С. Максимов. — Процент сосланных за веру купцов значительно превосходит все другие сосло­вия»*’ , т.е. большая часть сосланных купцов была осуждена за преступления против веры.

Данная статья в известной мере противоречит ст. 212, по ко­торой скопцы должны были ссылаться с лишением всех прав состояния только за принадлежность к своей секте. Очень про­сто это противоречие объясняет А. Лохвицкий: «Правитель­ство, после изменения взгляда на скопчество, определило ссы­лать в Сибирь скопцов, но только новых, а тех, которые во вре­мя терпимости их учения были обнаружены и оставлены на ме­стах жительства, естественно, нельзя было подвергать наказа­ниям. Таким образом, одни статьи Уложения имели в виду ста­рых скопцов, получивших особые паспорта, а другие — новых. Впрочем, постановление о ссылке новых скопцов в Восточную Сибирь никогда не исполнялось строго. Иначе как объяснить, что по официальным статистическим отчетам значится более 7 тыс. известных правительству скопцов, когда от прежних мог­ло остаться в живых не более нескольких десятков?»82.

Статья 209

Под жидовской верой в дайной статье понимается секта иулействующих, поскольку в специальном положении Комитета министров от 3 февраля 1825 г. предписывалось впредь для «народного всеобщего, презрения и посмеяния» именовать суб­ботников «жидовскою сектой и оглашать, что они подлинно суть жиды»8,1. Статья направлена на запрещение отпавшим от христианства верующим воспитывать детей в новой вере, если дети были рождены до момента перехода родителей в ересь, под которой в статье понимается и раскол, и сектантство. Выра­жение малолетних христиан свидетельствует о том, что дети всех христиан, а не только православных, должны были воспи­тываться в старой вере своих родителей.

Кантонисты —солдатские сыновья, обучавшиеся в специаль­ных военных школах, обязанные после их окончания проходить длительную военную службу. Институт кантонистов существо­вал в России в 1805—1856 годах.

О других увеличивающих вину обстоятельствах в судебной практике сведений нет. Можно предположить, что к их числу могли быть отнесены проступки, перечисленные в разделе VIII,гл. III, отд. 3 «О подложном проявлении чудес и других сего рода обманах».

Статья 211

Скопцы — изуверская секта, выделившаяся из секты хлыстов во второй половине XVIII века в результате роста религиозно­го фанатизма и как извращенная форма протеста против демо­рализации некоторых хлыстовских общин. Противоестественная идея оскопления (кастрации) зародилась еще в Византии. Родоначальники скопчества основывались на своеобразном тол­ковании слов Христа о трех родах скопчества, из которых по­следний, блаженный — тот, «иже скопища себя царствия ради небесного. В царствование Екатерины II скопцов преследова­ли, основатель секты А. Селиванов был сослан в Сибирь. При Павле I Селиванов был возвращен, а в первые годы XIX века гонения на скопцов прекратились, правда, ненадолго. Свод зако­нов вновь установил ответственность за оскопление и самооско­пление. Более того, по отношению к скопцам устанавливались особые процессуальные нормы, в соответствии с которыми их показания не должны были приниматься во внимание, если они утверждали, что оскопление было произведено в малолетстве неизвестными им лицами или случайно. В соответствии с поста­новлением от 18 апреля 1847 г., оскопленный освобождался от ответственности, если в ходе следствия чистосердечно раскаивал­ся и указывал инициаторов и исполнителей оскопления. Этимже актом была установлена презумпция виновности хозяина-скопца, у которого будет обнаружен работник-скопец, не имею­щий в паспорте соответствующей отметки 4.

Императорским указом от 10 июня 1850 г. (секретным, не опубликованным в Своде и Полном собрании законов) ответ­ственность скопцов но ст. ст. 207, 210 и 211 была увеличена сле­дующим образом: «1. Виновные в оскоплении самих себя и во­обще в принадлежности к ереси скопческой подвергаются: ли­шению прав состояния и ссылке в крепостные каторжные рабо­ты на Аландские острова от 8 до 12 лет.

2. Совершенно неспособные к работам и женщины… подвер­гаются: ссылке в Сибирь на поселение в Туруханский край…»

3. «Ересеначальиикн» и активисты секты наказываются ка­торжными работами в рудниках сроком от 15 до 20 лет.

4. А в тех случаях, когда оскопление было произведено на­сильно, — бессрочной каторгой"’.

Ответственность по данной статье наступала только в случае оскопления вследствие религиозного фанатизма80. Кастрация, произведенная хотя и умышленно, но с иной, не религиозной целью, наказывалась по ст. 1948 Уложения как причинение тяжкого увечья. При отсутствии религиозной цели или намере­ния уклониться от воинской повинности членовредительство не

влекло ответственности (например, для певца, желающего со­хранить высокий голос).

С объективной стороны преступление считалось законченным и в случае, когда операция оскопления не была завершена или прошла неудачно.

Субъектом преступления мог быть не только православный, но и христианин иного исповедания. Такое толкование закона было дано Сенатом по делу Абрамова, обратившегося » скопче­скую ересь из лютеранства87.

Статья 212

Статья предусматривает наказание за сам факт принадлежно­сти к изуверским сектам, поскольку законодатель не без основа­ния полагал, что вступление в такого рода религиозное объеди­нение влечет за собой, как правило, и приобщение к изувер­ской деятельности. В данном случае не требовалось даже уста­новление изуверства, совершенного именно этой, конкретной общиной, достаточно было установить, что ее члены исповедуют учение изуверской секты. В решении Сената говорилось, что принадлежность к такого рода сектам наказуема не потому, что она противоречит христианской религии, а потому, что деятель­ность их несовместима с нормами любой общественной морали и посягает на жизнь и здоровье частных лиц89.

Не следует смешивать особо вредные секты, перечисленные в ст. 207, и изуверские. К числу последних относились те, кото­рые проповедовали: 1) посягательство на свою жизнь или жизнь других (человеческие жертвоприношения, ритуальные убийства и т. п.); 2) членовредительство; 3) явно безнравствен­ные действия. Практически в период действия Уложения изу­верскими были только секта скопцов н некоторые группы бе­споповцев-раскольников. Последний случай самосожжения на религиозной почве имел место в Каргопольском уезде Архан­гельской губернии в 1860 году89.

Статья 213

Лица, осужденные по ст. ст. 206—212, в случае обращения их в лоно православной церкви могли быть освобождены от нака­зания и возвращены к месту их прежнего жительства. Если же после этого они вновь впадали в ересь, то ссылались уже без­возвратно, независимо от перемены вероисповедания.

Статья 214

В расколе, и особенно в беспоповщине, признавались только старопечатные (дореформенные) духовные книги. В XIX веке их переиздание разрешалось лишь с санкции и под контролем Синода. Субъектом преступления, предусмотренного данной статьей, мог быть любой, независимо от вероисповедания и це­лей (коммерческих или религиозных). Приобретение старопе­чатных книг наказывалось только в случае использования их для богослужения, хотя бы и в православной церкви.

Статья 215

В последней четверти XVIII —первой четверти XIX века раскольники получили свободу общественного отправления культа. С приходом к власти Николая I она была ликвидирова­на. За 1842—1852 годы было закрыто 494 молитвенных до­ма™. Еще в 1826 году было запрещено строительство новых раскольничьих храмов и ремонт старых. В соответствии с разъ­яснением Сената, даже покраска часовни и ремонт крыльца должны были квалифицироваться по данной статье .

Статьи 216—217

В соответствии с положением Комитета министров от 3 фе­враля 1825 г. «О субботниках или иудействующнх» и указом от 29 июля 1825 г., евреи, проживавшие в местности, где была об­наружена эта ересь, подлежали поголовному выселению и «впредь ни под каким предлогом пребывание им там» не разре­шалось . Эта норма воспроизводилась и в ст. 62 Устава о предупреждении и пресечении преступлений.

Статьи 218—220

На основании ст. 1002 Устава уголовного судопроизводства, эти проступки подлежали только духовному суду и следствие могло начинаться только по постановлению духовного началь­ства.

В русской православной церкви новокрещенцы находились под особой опекой не только духовного начальства, но и всех русских людей. Их иногда даже выселяли в коренные русские области из опасения возврата в прежнюю веру. К числу иновер­ческих обычаев могло быть отнесено празднование неправослав­ных религиозных праздников, посещение иноверческих моли­твенных домов и т. д.

В соответствии со ст. ст. 19—23 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, лица православного исповедания должны были бывать на исповеди не реже одного раза в год с семилетнего возраста. За нарушение этой нормы архиерей мог налагать епитимью (молитву, пост и т. п.) и без обращения в суд.

Статья 221

Сбор денег, предусмотренный статьей, не является корыст­ным преступлением, поэтому данный состав не включен даже в главу о святотатстве. Для духовенства этот проступок был свое­го рода самоуправством, нарушением «финансовой дисципли­ны», а для светских лиц (мирян) — нарушением правил проше­ния подаяния. Так что в раздел о религиозных преступлениях он был включен напрасно, поскольку объектом посягательства являлся общественный порядок, а ие религиозные устои. В свя­зи с изданием Устава о наказаниях, налагаемых мировыми су­дьями, где была ст. 48 аналогичного содержания, данная статья была отменена.

Субъектом данного преступления могло быть любое частное или должностное лицо, независимо от его исповедания, участво­вавшее в погребении христианина. Ответственность наступала не только в том случае, когда не было совершено вообще инка ких обрядов, но и тогда, когда совершались обряды не той ве­ры, к которой принадлежал покойный (например, когда като­лик был погребен по обряду православному). Действие дан­ной статьи не распространялось на погребение раскольников и сектантов, а также на нарушение врачебно-иолицейских пра­вил погребения (за это ответственность устанавливалась ст. ст. 1039—1046).

Глава третья Статья 223

Объект данного преступления, как и других преступлений этой главы, сложный — оно посягает и на основы религиозного строя, поскольку является проявлением крайнего неуважения к христианской религии, и на общественный порядок. Под церко­вью здесь следует понимать только христианский храм. Оскор­бление святыни в молитвенных зданиях других религий квали­фицировалось только как нарушение общественного порядка по ст. 35 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Формулировки статьи не очень удачны. Так, если следовать ее прямому смыслу, то субъектом преступления надлежит счи­тать только христианина, поскольку именно христианин может забыть страх Божий, ибо нехристиане не знают страха перед чужим божеством. Оскорбление святыни, по ст. 223, может иметь место только в церкви, те же действия, совершенные в ином публичном месте, даже в часовне, ответственности не вле­кли. В ч. II ст. 223 говорится о надругательстве действие.* над святыми таинствами и другими священными предметами. Та­кое выражение предполагает, что таинства суть предметы. Но это не так (см. комментарий к ст. 184). По общему смыслу ста­тьи, речь здесь должна идти скорее о поругании предметов, ис­пользуемых при совершении таинств, или о действиях, препят­ствующих совершению таинств. Что касается поругания таинств в устной форме, то эти действия влекут ответственность по ст. 184.На практике к надругательству действием над святыми таинствами относили самовольное совершение литургии лицом, не имеющим на это право, поскольку во время этого богослуже-ния происходит таинство причащения .

Определение и перечень священных и освященных предметов содержатся в ст. ст. 243—244.

Статьи 224—225

Субъектом преступления здесь может быть лицо любого ис­поведания. С субъективной стороны квалифицирующее значе­ние имеет только умысел; цель (религиозная или личная), мо­тивы действий виновного могут быть разные. К числу охраняе­мых в данной главе Уложения священнослужителей относятся

только священники христианских церквей, имеющие право со­вершать богослужения и таинства.

Статья 226

В отличие от предыдущих статей, здесь существенное значе­ние имеет не только наличие умысла, но и цели преступника: произвести соблазны или оказать неуважение к свягмне господ­ней. Объяснение понятия соблазн дано в примечании к ст. 58 Устава о предупреждении и пресечении преступлений: «Под со­блазнами разумеется всякое действие при христианине, против­ное его вере, и в особенности хула и насмешки над правилами церкви и над теми, кто оным следует».

Под святыней господней Уложение понимает священные предметы, перечисленные в ст. 243, и саму церковь.

Статья 227

С объективной стороны для состава преступления здесь, как будто бы, требуется остановка богослужения. Практика, однако, истолковала статью шире. По делу Сергеевой Сенат нашел со­став данного преступления, несмотря на то что оскорбления со стороны виновной не прервали богослужения04.

Статья 228

Столь мягкое по сравнению с предыдущими наказание объ­ясняется, видимо, тем, что законодатель счел, что в действиях виновного в данном случае практически отсутствует посягатель­ство на религиозный объект. Это преступление не является Eie-осторожным, но умысел виновного здесь направлен не на свя­щенника или священный предмет, а на человека или вещь вооб­ще. Субъект данного преступления ие отдает себе отчет в том, что его действия направлены против не светского, а духовного лица или святыни.

Статья 229

Субъектом этого преступления могли быть лица любого ис­поведания, кроме православного. Раскольники и сектанты за те же действия подвергались более суровому наказанию по ст. 206.

Статья 230

Субъектом преступления здесь могло быть лицо любого ис­поведания, в том числе раскольники и сектанты, но лишь при наличии цели оказать неуважение к вере. Преступление должно быть совершено только в публичном месте (см. комментарий к ст. 182). Те же действия, совершенные в частных домах, напри­мер, были ненаказуемы. Не предусмотрена ответственность и за надругательство нал предметами, перечисленными в этой ста­тье, хотя бы и в публичном месте.

Статья 231

Здесь, так же как и в ст.:228, мы имеем дело, по существу, не с религиозным преступлением, а с мелким хулиганством в цер-

квн. После издания Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, где за аналогичные действия устанавливалась ответ­ственность по ст. 35, данная статья была отменена.

Статья 232

Корпорация служителей культа разделяется на две основные группы —священнослужителей и церковнослужителей. Первые совершают богослужения и таинства, руководят религиоз­но-нравственной жизнью мирян. Вторые оказывают помощь первым. Причетник — младший церковнослужитель, на которо­го, в частности, возлагалась обязанность поддержания порядка в церкви. При рассмотрении дел о нарушениях порядка, совер­шенных церковно- и священнослужителями, следовало руковод­ствоваться нормами церковного права.

Статьи 233—236

Статья были отменены после издания Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, ст. 35 которого включила в свой состав деяния, в них перечисленные.

Алтарь — восточная часть христианского храма, отделенная от остальной части здания алтарной преградой, а в православ­ных церквах — иконостасом. В алтаре находились престол для освященных даров и жертвенник.

Статьи 237—240

Статьи были заменены ст. 36 Устава о наказаниях, налагае­мых мировыми судьями.

Торжественный день — праздничный, нерабочий день.

В православной церкви множество праздников, объединен­ных в пять групп: 1) великие праздники (их 12), 2) средние первого разряда, 3) средние второго разряда, 4) малые празд­ники и 5) храмовые праздники. Первые четыре группы соста­вляют табельные праздники, отмечаемые всей православной церковью. Последнюю группу составляют праздники в честь какого-либо события или святого, именем которых назван храм.

Глава четвертая Статья 241

Русское право до Свода законов рассматривало святотатство (святогатьбу), т. е. церковные кражи, не в качестве религиозно­го преступления, а как квалифицированный вид кражи. Соста­вители Уложения пошли по пути, предложенному М. М. Спе­ранским в Своде законов, и включили татьбу из церкви в груп­пу религиозных преступлений. В Западной Европе же в конце XVIII—первой половине XIX века начинался обратный про­цесс — церковные кражи исключались из числа преступлений против веры. Русские дореволюционные юристы также неодно­кратно указывали, что святотатство — это искусственный со­став преступления, поскольку ei-o объектом являются имуще-ственные, а не религиозные отношения .

Церковью н данной статье именуются только христианские

храмы, и только те из них, в которых могут совершаться все та­инства и всякое богослужение. Такие храмы должны были иметь алтарь и престол. Часовня — это культовое здание без алтаря и престола. Ризница — помещение для хранения риз (одежда священников) к церковной утвари.

Отличительные признаки данного вида преступления: 1) по­хищение из помещений, принадлежащих церкви, 2) похищение церковной собственности. В ст. 21 1 т. XV Свода законов указы­валось прямо, что кража нецерковного имущества или не из церкви «Святотатством не почитается». Следовательно, составы ст. ст. 249, 251, 253, 254, 256 данной главы должны рассматри­ваться как имущественные преступления, а не как святотатство, не преступления против веры. В соответствии с буквальным смыслом ст. 241, сеятотатсгвож признается всякое похищение. Поэтому святотатство в форме мошенничества, хотя и не упоми­наемое В данной главе, признавалось судебной практикой.

Статья 242

В статье установлена ответственность за церковный гра­беж. Наказание за разбой в церкви определяет ст. 2130. В соответствии с Уложением и разъяснениями Сената, основ­ное отличие разбоя от грабежа с насилием состояло в наличии опасности для жизни и здоровья потерпевших9*1. Разбой не относится к числу святотатственных преступлений, несмотря на то что святотатство могло иметь место и при разбое, о чем пря­мо говорится в ст. 2130.

Gt; Статьи 243—248

Впоследствии в текст Уложения было включено примеча­ние, в котором перечислялись священные, освященные и не­освященные предметы католической, армяно-грегорианской церквей и освященные и неосвященные предметы проте­стантских церквей (эти церкви не имеют священных пред­метов).

Похищение со взломом в русском уголовном праве XIX века — фактически всякое тайное похищение чужого имуще­ства из запертого хранилища, которое преступник открыл насильственным способом (например, разбитие дверей, ворот, слом замков, использование отмычек или украденного ключа и т. п.).

Статья 249

Существенными условиями применения этой статьи являют­ся: 1) наличие на кружках образов или крестов, 2) цель, на ко­торую предназначались деньги97. Не обязательно, чтобы деньги составляли церковную собственность, нужно только, чтобы они предназначались церкви"1.

Статья 250

Субъектом данного преступления здесь являются не все вооб­ще служители культа, а только лица, на которых кепосред-

^.■>tnr.u лсячолл шлзаннисгь хранения похищенных ценно­стей ‘. При похищении церковных денег или иного имуще­ства, переданного виновному не для храпения или богослуже­ния, ответственность наступала за растрату чужого имущества (например, в случае присвоения денег, предназначенных для раздачи бедным) . При среднем проценте представителей ду­ховенства в общем числе сосланных в 40-х годах XIX века в 0,78% «процент данного сословия среди сосланных за свято­татство… достигал 17,19%, следовательно, превышал среднюю более чем в 22 раза»101.

Статья 251

Статьей 2159 устанавливается наказание в зависимости от суммы похищенного и личности преступника. Максимальное на­казание, установленное за кражу предмета стоимостью более 300 рублей во второй раз, — наказание розгами и отдача в ис­правительные арестантские роты на срок от 8 до 10 лет. Такое же наказание установлено и по ст. 2192.

Статья 252

Статья подчеркивает, что состав святотатства относится толь­ко к христианским церквам. Похищение священных предметов или иного имущества иэ нехристианских храмов квалифициро­валось как преступление против частной собственности.

Статьи 253—255

Похищение из частного дома икон, лампадок и других свя­щенных или освященных предметов, принадлежащих не цер­кви, а частным лицам, наказывалось как простая кража.

Хотя данные статьи и помещены в разделе о святотатстве, но к святотатству не относятся. К деяниям, в них предусмотрен­ным, могли быть применены все постановления закона и касса­ционной практики, относящиеся к краже. В частности, к ним могла быть применена ст. 2170, по которой наказание уменьша­лось, если кража совершена по крайности или неимению ника­ких средств к пропитанию и работе. По делам о святотатстве эта статья не применялась1"2.

Статья 256

Разрытие могил не являлось религиозным преступлением в собственном смысле слова. В статье имеется в виду разры­тие любых могил, независимо от вероисповедания погре­бенных.

Могилой считалось любое признаваемое религией усопшего хранилище трупа, сооруженное без нарушений врачебмо-поли-цейских правил погребения, как-то: склеп, усыпальница и т. п.103.

Разрытие могил для переноса праха усопшего без соответ­ствующего разрешения наказывалось по ст. 108 Устава о нака­заниях, налагаемых мировыми судьями. Разрытие могил а иных корыстных целях, в частности «для подкрепления ложно-

го доноса», должно odiao кв^лтрицкроълюся, ч соответствии сразъяснениями Сената, по ч. III комментируемой статьи10*. Старинными признавались могилы, память о погребенных в ко­торых не сохранилась.

Примеры суеверия, о которых говорится в ч. II статьи: для прекращения падежа скота необходимо выкопать труп, отру­бить ему голову и обойти с ней вокруг селения; рука мертвеца спасает от пули’"\

Статья 257

Действие статьи распространяется также на все могилы и надгробные памятники, склепы и усыпальницы, независимо от вероисповедания покойного. По смыслу статьи, не всякое над­ругательство над могилой влечет ответственность, я только такое, которое сопровождалось истреблением или повреждени­ем ее.

Глава пятая Статьи 258—262

По Своду законов, к присяге приводил местный священник в присутствии станового пристава, стряпчего, в необходимых слу­чаях — представителя заинтересованного ведомства, а также двух свидетелей’wi. В соответствии с Уставом уголовного судо­производства, приведение к присяге должно осуществляться ду­ховным лицом одного с присягающим вероисповедания, если же такой возможности не было, это мог сделать председатель суда. От присяги освобождались священнослужители и монахи-хри­стиане, а также лица1, исповедовавшие вероучения, отвергаю­щие присягу, но за ложные показания они несли ту же ответ­ственность, что и присягавшие. На практике лжеприсяга сов­падала с лжесвидетельством под присягой. Присяга давалась не только на суде и следствии, но и на верность подданства, на верность службы военнослужащими и чиновниками, она могла быть дана и частным лицом, например женой мужу или слугой хозяину. Все эти виды, если клятва была ложной, составляли грех перед церковью, который не смывался с потомков до седь­мого колена, но не являлись преступлением. Глава имеет в виду только присягу, данную с соблюдением процессуальных норм в судебном заседании или на предварительном следствии.

Раздел третий О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ

Раздел посвящен государственным преступлениям. Он заме­нил собой раздел третий т. XV, кн. 1 Свода законов Россий­ской империи «О преступлениях государственных по первым двум пунктам: 1) злоумышление против священной особы им­ператорского величества и членов императорского дома и поно­шение императорского величества злыми и вредительными сло­нами; 2) бунт и измена противу государя и государства». Соста­вители Уложения основывались на указанном разделе Свода,

но попытались учесть и опыт организации репрессивных мер против деятелей дворянских революционных организаций (де­кабристов, участников национально-освободительного движе­ния), опыт политических процессов, прошедших в последовав­шие за восстанием декабристов годы, в том числе и в Сибири, где были рассмотрены дела о революционно-просветительской деятельности ссыльных декабристов, дела, связанные с побега­ми и нарушением режима ссылки, с организацией вооруженных выступлений с целью освобождения политических ссыль­ных107, другие формы революционной борьбы, характерные для первой половины XIX века, в том числе связанные с рас­пространением революционных идей в западных губерниях России, близких к Польше, деятельностью А. И. Герцена, ис­пользованием демократической и революционной мыслью пе­чати.

Отчеты Третьего отделения Собственной его императорского величества канцелярии свидетельствуют, что наибольшую угро­зу правительство видело в активизации деятельности передо­вых журналов, в возрастании студенческого и националь­но-освободительного движенияи,и. Хотя, по мнению Третьего отделения, эти действия затрагивали лишь незначительные слои общества. Такая оценка в целом совпадает с реальной об­щественно-политической ситуацией в России первой половины XIX века. «Эпоха крепостная (1827—1846 гг.) —полное пре­обладание дворянства., это — эпоха от декабристов до Герцена. Крепостная Россия забита и неподвижна. Протестует ничтож­ное меньшинство дворян, бессильных, без поддержки наро-да»1(га, — отмечал В. И. Ленин.

Составители Уложения отказались от архаичных формулиро­вок Свода законов и попытались более современно сформулиро­вать основные составы государственных преступлений, предста­влявшие действия (или бездействие), направленные как непо­средственно против императора — главы государства, так и против государства — на ниспровержение или подрыв суще­ствовавшего политического строя. И тем не менее в формули­ровках Уложения весьма заметно влияние предшествующего за­конодательства, и не только Свода, но и Соборного уложения 1649 года. Артикула воинского н др.1"3.

Составители Уложения попытались объединить все составы государственных преступлений в один раздел. Но в полной ме­ре им это не удалось. Некоторые из составов государственных преступлений содержались в разделе четвертом, например ст. 333 (об ответственности за истребление и повреждение по­граничных знаков для передачи земли иностранному государ­ству) н ст. 347 (об ответственности основателен и руководите­лей тайных обществ); в разделе пятом —ст. 455, предусматри­вающая ответственность за намеренное открытие государствен­ных тайн иностранным правительствам; в восьмом — ст. 1147, предусматривающая ответственность за создание «сообщества для преступлений государственных», ст. 1158 — за распростра­нение слухов с умыслом, имеющим «политически зловредную цель или же явно оскорбительным для верховного правитель-

ства», ст. 1243 — за изготовление или хранение в большом ко­личестве оружия в целях, противных государственной безопа­сности, ст. 1791 — за случаи явного неповиновения фабричных и заводских людей артелыго или толпой, приравниваемые к вос­станию против властей. Все эти статьи приравнивали лиц, со­вершивших указанные преступления, к государственным пре­ступникам и требовали наказания со ссылкой на статьи третьего раздела Уложения.

Отсутствие четкой квалификации некоторых составов престу­плений как государственных мешало царскому правительству и его репрессивному аппарату в полкой мере использовать весь арсенал судебных н полицейско-административкых мер, приме­нить особый порядок судопроизводства, предусмотренный для так называемой политической преступности. Это стало особенно заметно в период подготовки и проведения судебной реформы 1864 года, четко определившей подсудность дел и порядок следствия и судопроизводства по делам о государственных пре­ступлениях.

В последующих редакциях Уложения (особенно 1885 года) раздел третий был пополнен новыми статьями, а затем заме­нен главами нового Уголовного уложения 1903 года, более полно объединившего в них составы государственных преступ­лений.

В качестве наказания за государственные преступления Уло­жение 1845 года применяло в основном самые тяжкие ме­ры — лишение всех прав состояния и смертную казнь, лишение всех прав состояния и каторжные работы на разные сроки или ссылку в отдаленнейшие места Сибири, а для лиц, не изъятых от наказаний телесных, — наказание плетьми с наложением клейм. Последние из указанных мер наказания были связаны с последующим (после окончания срока) правопоражением. Восстановление сословных прав и снятие полицейского надзора было возможно лишь исключительно по воле императора. Ста­тья 277 разрешала применять в качестве дополнительного нака­зания конфискацию всего имущества, родового и благоприобре-

тенного

Глава первая

Глава определяет ответственность за умышленные деяния, объект посягательства которых — жизнь, здоровье, честь импе­ратора, его положение главы государства, его прерогативы не­ограниченного монарха. Речь идет и об обнаружении умысла свергнуть императора с престола, лишить его свободы, власти или ограничить последнюю либо совершить над ним кокос-лмбо насилие.

Статья 263

Формулировка статьи напоминает арт. 19 Артикула воинско­го, но содержит и новые весьма существенные дополнения о ли­шении власти верховной или ограничении ее. Состав преступле­ния определен крайне нечетко, недостаточно четко обозначен

объект посягательства. Как представляется, причина скрыта не В низком уронне законодательной техники, а в стремлении обе-спечить в случае необходимости широту и свободу судебно-ад-министративных репрессий.

Статья 264

Статья устанавливает наказание не только за оконченное пре­ступление, но и за все более ранние стадии совершения укапан­ного предыдущей статьей преступного деяния. Статья дает ос­нование полагать, что ответственность устанавливается и за так называемый голый умысел, характерный для прежнего законо­дательства и оставшийся в Уложении, но в более замаскирован­ной форме.

Статьи 265—266

Статья 265 наказывает равно с главными виновными всех соучастников совершения государственного преступления и прикосновенных лиц (недоносителей), а ст. 266 к тому же нака­занию требует приговаривать тех же лиц и за деяния (преду­смотренные ст. 263), совершенные относительно наследника престола, супруги государя и других членов императорского домат.

Статья 267

Статья определяет ответственность за новый состав государ­ственного преступления — составление и распространение пе­чатных сочинений или изображений с умыслом возбудить неу­важение к императору как главе государства или к его личным качествам, возбудить недовольство системой управления в стра­не. Закон предусматривает ответственность не только за окон­ченное преступление, но и за приготовление к нему. Все соуча­стники наказывались одинаково — лишением всех прав состоя­ния и каторгой. Виновные только в составлении сочинений или изображений либо только в хранении их наказывались значи­тельно мягче (вплоть до применения к ним ареста от семи дней до трех месяцев и последующего полицейского надзора).

Статьи 268—269

Статьи рассматривают как государственное преступление сло­весное оскорбление императора. Этот состав был известен и ра­нее, например в арт. 20 Артикула воинского. Есть и новый со­став — повреждение портретов и других изображений импера­тора. Ответственности подлежат и прикосновенные лица — по­пустители и недоносители. Пьяное состояние преступника (если он действовал без умысла) являлось обстоятельством, смягчаю­щим наказание.

Статья 270

Статья наказывает за те же деяния, что и ст. 267, но совер­шенные против наследника престола, супруги императора и чле­нов императорского дома.

Глава вторая Статьи 271—272

Статья 271 чрезвычайно схожа со ст. ст. 19, 20 главы II Со­борного уложения, арт. 19, 137 Артикула воинского. Она пре­дусматривает ответственность за многие деяния, рассматривае­мые законодателем как тяжкие государственные преступле­ния, — восстание против государя, заговор, намерение свер­гнуть его с престола, изменить образ правления, установленный порядок передачи престола по наследству. Так же как и Свод законов (ст. 223 тома XV), под бунтом против власти Уложе­ние понимает восстание скопом (т. е. выступление многих лю­дей, подданных государства), подготовленное тайно, заговор­щически и сопряженное с насильственными действиями. Винов­ными признавались как те, кто стоял во главе организации за­говора, так и принявшие в нем участие, оказавшие помощь заго­ворщикам в любой форме, не донесшие о заговоре. Но при об­щем сходстве с предшествовавшим законодательством статья имеет и существенные особенности: она указывает на такие пре­ступные действия, как намерение изменить форму правления или изменить порядок передачи престола по наследству. Статья была отредактирована с учетом событий в России в декабре 1825 года и закона, принятого в июле 1826 годат.

Статья 272 определяет смягчающие обстоятельства престу­плений, предусмотренных предыдущей статьей.

Статья 273

Статья имеет сходство со ст. 267. Но объект посягательства здесь иной — политический строй. Виновные в подготовке и распространении печатных или письменных материалов, воз­буждавших к бунту, неповиновению государственной власти, наказывались лишением прав состояния и каторгой (для лиц. не изъятых от наказаний телесных, дополнительно назначались плети и клеймение). Закон требует наказания и за приготовле­ние и покушение х возбуждению бунта. Для всех соучастников устанавливается равное наказание.

Статья (ч. II) содержит чрезвычайно важное новое положе­ние: устанавливается равная ответственность за письменную и устную антиправительственную пропаганду.

Состав преступления определен здесь более современно по сравнению со ст. 267 и с учетом развивающегося революционно­го движения в России. Печатным изданиям царское правитель­ство в это время уделяло много внимания. Начиная с 1828 года была введена цензура Третьего отделения над всеми издавае­мыми в России газетами, журналами и другими печатными из­даниями’". Речь шла и о борьбе с распространением демокра­тической печати, издаваемой русскими эмигрантами на Западе, с распространением сочинений, прокламаций, подготовленных в тайных кружках. Статья 273, так же как и ст. 267, устанавлива­ет дифференцированно наказания в зависимости от различных конкретных обстоятельств дела.

Статья 274

В отличие от предыдущей статьи здесь пропаганда не содер­жит призыва к восстанию, а ограничивается лишь критикой су­ществующего строя.

Статьи 275—282

Статьи 275. 276, 278—282 рассматривают государственную измену и преступления против государственного суверенитета России (именуемого народным правом)"".

Ответственность за измену была известна предшествовавше­му законодательству. Соборное уложение 1649 года, Артикул воинский понимали под изменой, главным образом, действия, выражавшиеся в оказании помощи неприятелю (в условиях во­енных действий), и разглашение военной тайны.

Свод законов (т. XV) в ст. 226 определял государственную измену значительно подробнее, но тоже как изменнические дей­ствия, совершенные во время войны. Так, ответственность уста­навливалась за обнаружение умысла: предать государство или передать часть его внешнему неприятелю, спровоцировать вой­ну, сообщить неприятелю сведения о состоянии армии, внутрен­нем положении государства, вести тайную переписку с неприя­телем, сотрудничать с неприятельскими шпионами, сдать город, крепость, порт, корабли и т. п. неприятелю, перейти на сторону неприятеля, распространять манифесты и объявления неприяте­ля. При этом Свод законов делал ссылки на Соборное уложе­ние, Артикул воинский, Полевое уложение 1812 года’"1 и не­которые другие акты.

Уложение 1845 года следует в основном этому же направле­нию и предусматривает ответственность за различные случаи содействия неприятелю. Так, значительная часть важнейшей ст. 275 посвящена изменническим действиям, совершенным в условиях войны. Но в отличие от предшествующего законода­тельства ответственность устанавливается теперь и за действия, совершенные в мирное время (ст. 275, пп. 1, 2, 4, 5; ст. 278; ст. ст. 281, 282). Ответственность за шпионаж предусматривает­ся только в условиях войны11′.

Статья 276 является продолжением ст. 275 и устанавливает наивысшую меру наказания за государственную измену — ли­шение всех прав состояния и смертную казнь. Ее дополняет ст. 277, относящаяся ко многим составам государственных пре­ступлений, дававшая право дополнительно применять к лицам, виновным в совершении государственной измены, конфискацию родового и благоприобретенного имущества.

Статья 278 определяет (в отличие от ст. 275, п. 3) ответ­ственность за передачу государственной тайны иностранным го­сударствам не в условиях войны.

Статьи 279, 280 говорят об ответственности за тайную пере­писку с правительствами иностранных государств и с поддан­ными государств, не состоящих в военных действиях с Россией, но находящихся в неприязненных с ней отношениях. Речь идет об ответственности за действия, совершенные без цели причи-

нить вред государству и его интересам, при этом ст. 280 допу­скает неосторожную вину.

Статьи 281, 282 предусматривают (впервые в истории рос­сийского законодательства) ответственность за действия, кото­рые могли привести к разрыву отношений с дружественным го­сударством или осложнению дипломатических отношений с ним.

Следует отметить, что в Сложении государственные престу­пления, в том числе объединенные в комментируемых статьях, не получили достаточно четкого юридического определения. Установленные тяжкие наказания не всегда соответствовали тя­жести содеянного и мере участия отдельных лиц в совершении преступления.

Раздел четвертым

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И ПРОСТУПКАХ ПРОТИВ ПОРЯДКА УПРАВЛЕНИЯ

Свод законов не очень четко формулировал преступления против порядка управления. Система их расположения в законе не соответствовала тяжести и значимости преступлений. Так, на нервом месте стояли «поношение присутственных мест и долж­ностных лиц», «препятствия в обнародовании законов». Затем устанавливались наказания за сочинение и распубликование подложных указов, распространение вредных слухов, пасквилей и подметных писем. И только после указанных шли наиболее опасные — непослушание и сопротивление властям, запрещен­ные сходбища, незаконные и тайные общества, незаконное оста­вление отечества, взлом тюрем, незаконное освобождение пре­ступников и возмущение против законом установленных вла­стей. Уложение о наказаниях усовершенствовало систему пре­ступлений против порядка управления, однако и здесь она не свободна от недостатков.

Раздел четвертый Уложения объединяет самые разные по значимости и опасности составы преступлений. В него включе­ны деяния, противные порядку управления вообще, неповинове­ние «ласти, сопротивление распоряжениям правительства, соз­дание противозаконных обществ, неповиновение законным по­становлениям, распоряжениям и требованиям властей, само-польиый захват власти и проявление к ней неуважения и многое другое. В атом же разделе содержатся преступные деяния, пре­пятствующие осуществлению правосудия и деятельности поли­цейских властей. Преступные деяния, направленные против по­рядки управления, но совершенные должностными лицами, чн-нонниками. входят в другой раздел «О преступлениях и про­ступках (ю службе государственной и общественной. Система расположения материала лишена достаточной четкости». Важ­ная с точки зрения законодательства глава об ответственно­сти аи создание противоправительственных обществ дана не в начале раздела, а после главы о похищении документов и про­чего иа присутственных мест"8.

Глава первая Статьи 283—290

Статьи определяют наказания за массовые беспорядки. Закон требовал самого жестокого наказания для главных виновных (в преступлениях, совершенных без предварительного сговора) и для зачинщиков и подстрекателей заранее подготовленных вы­ступлений. Ответственность устанавливается и за восстание с намерением воспрепятствовать обнародованию постановлений н распоряжений правительства, или не допустить исполнение этих постановлений, или принудить власти к совершению незакон­ных действий.

Закон предусматривает умышленную форму вины. Наказание для главных виновных, зачинщиков и подстрекателей — лише­ние всех прав состояния и каторга (для лиц, не изъятых от теле­сных наказаний, — плети без определении числа ударов). Для других участников наказания несколько мягче (например, ли­шение всех особенных, как лично, так и но состоянию присвоен­ных, прав и преимуществ и ссылка на житье в Сибирь, с заклю­чением от 2 до 3 лет, с применением телесных наказаний; заклю­чение в смирительном доме от шести месяцев до одного года и некоторые другие). Разница в наказаниях довольно существен­на. Казуальность, нечеткость формулировок закона давала су-дебко-административным органам широкие возможности выбо­ра той или иной репрессии.

Статья 288 приравнивает к восстанию против властей и вся­кое выступление крепостных крестьян против помещиков, а го­сударственных крестьян — против органов сельского управле­ния. В случае (ст. 289), если восстание против властей имело своим последствием причинение смерти или поджог, виновные подвергались самому тяжкому после смертной казни наказа­нию — лишению всех прав состояния и бессрочной каторге, а для лиц, не изъятых от наказаний телесных, — еще и наказанию плетьми и клеймению.

Статья 290 освобождала от ответственности участников про­тиводействия властям, подчинившихся требованию властей пре­кратить выступление. Это положение не распространялось на зачинщиков и подстрекателей — они наказывались, послабее по сравнению со ст. ст. 284—286.

Статьи 291—293

Статьи наказывают за противодействие исполнению постано­влений государственных органов и должностным лицам. В зави­симости от конкретных обстоятельств совершения этих действий (оказано ли сопротивление с оружием, было ли применено наси­лие или была лишь реальная угроза насилия в отношении чи­новника) закон устанавливает различные по тяжести наказа­ния — от лишения всех прав состояния и каторги до заключения в тюрьме от трех месяцев до двух лет.

Статьи 294—295

Статья 294 устанавливает наказание за преступление, которое должно бы находиться в разделе «О преступлениях и проступ-

ках против постановлении о повинностях государственных и земских», так как предполагает уклонение от выполнения повин­ностей (государственных или общественных). Но статья гово­рит и об отказе исполнять распоряжение властей, т. е. о составе преступления против порядка управления. Состав преступле­ния, предусмотренный ст. 295, отличается только особенностями субъекта.

Статья 296—300

Статьи 296, 297 устанавливают наказание за подстрекательст­во к противодействию и сопротивлению властям. В ст. 297 фак­тически речь идет о наказуемом приготовлении к совершению преступления и о хранении писем, сочинений, содержащих при­зыв к сопротивлению. С учетом реальных последствий преступ­ных действий закон устанавливал наказание — от лишения всех нрав состояния и каторги (с наказанием плетьми для лиц, ке изъятых от наказании телесных) до кратковременного ареста от трех дней до трех недель и даже просто выговора в присутствии суда. Две следующие статьи предусматривают конкретные слу­чаи сопротивления властям, а ст. 300 —- самоуправство. Послед­няя интересна тем, что говорит об установлении наказания по совокупности.

Глава вторая

Глава содержит нормы, свидетельствующие о значительно возросшей по сравнению с предшествующим законодательством уголовно-правовой охране бюрократического и полицейского ап­парата России. Ранее законодательству были известны лишь не­которые составы, включенные в комментируемый раз­дел, — подделка печатей письменных актов, срывание, порча, уничтожение правительственных указов и распоряжений .

Артикул воинский и Соборное уложение 1649 года рассма­тривали и фальшивомонетчество как преступление против по­рядка управления. В Уложении 1845 года ответственность за указанный состав преступления содержится в разд. VII—О преступлениях и проступках против имущества и доходов каз­ны. Ранее в раздел о преступлениях против порядка управления входили и преступления против суда — лжесвидетельство и лжеприсяга1™. Но Уложение перенесло указанные составы в разд. II —О преступлениях против веры и о нарушении ог­раждающих оную постановлений. Это объяснялось тем, что зако­нодатель видел в них прежде всего преступления против рели­гии, подрывающие веру в бога.

Значительное расширение числа составов преступлений про­тив различных представителей административно-полицейского аппарата связано и с его ростом, и с усилением его влияния, зна­чимости. Царизм видел в неповиновении требованиям чиновни­ков, полицейских проявление антиправительственных настрое­ний. Видимо, в связи с этим настоящая глава была включена в раздел о преступлениях против порядка управления. Но в главе содержатся преступления очень разные но тяжести и значимо­сти их.

Статьи 301—304

Статья 301 формулирует хорошо известный законодательству России состав преступления — порчу, уничтожение, искажение правительственных указов. Наказание устанавливалось в зави­симости от того, совершены ли действия умышленно или без умысла (и пьянстве, по невежеству). Кик тяжкое преступление против порядка управления рассматривалось повреждение гер­бов и официальных надписей, памятников (ст. ст. 302, 303). Особый состав преступления (наказываемый значительно мягче по сравнению с вышеуказанными) — срыв и истребление объ­явлений местного начальства и полиции (ст. 304).

Статьи 305—307

Статьи наказывают составителей и распространителей писем, сочинений, содержащих оскорбительные суждения относительно действий чиновников различных рангов, недозволенные (но. ви­димо, не содержащие критики, оскорбительных суждений) суж­дения о постановлениях и действиях правительства.

Статья 308

Статья наказывает за своеобразное соучастие (точнее, прико­сновенность) во всех отмеченных выше преступлениях, но очень мягко.

Статьи 309—316

Статьи устанавливают ответственность за различные формы оскорблений, нанесенных чиновникам или правительственным учреждениям. Эти оскорбительные действия могли выражаться в неуважении к правительственному учреждению, высказанному письменно или устно, в оскорблении словом или действием.

Статья 311 рассматривает как неуважение к государственному органу подачу жалобы на судебное или иное решение во второй или третий раз (в случае признания безосновательности первого или второго обжалования).

Статья 314 устанавливает наказуемость (видя в этом выраже­ние неуважительного отношения к правительственным местам) оскорбления в официальном месте не чиновника, а находившего­ся там частного лица.

Глава третья Статьи 317—318

Статьи говорят о присвоении власти. Отмечается, что совер­шенное присвоившим власть действие не должно содержать со­става другого преступления, — в противном случае наказание устанавливалось по правилам о совокупности. Субъектами дан­ного преступления являются частные лица, не чиновники.

Статьи 319—322

Статьи устанавливают ответственность за составление под­ложных указов императора или подчистку, изменение содержа­ния этих указов и использование их в преступных целях. Нака­зание — самое суровое после смертной казни: лишение всех

прав состояния и бессрочная каторга (дополнительно — наказа­ние плетьми и наложение клейм для лиц, не изъятых от наказа­ний телесных). Даже в случае неиспользования подложно соста­вленного или измененного указа и явки с повинной виновный наказывался почти так же жестоко (с заменой каторги ссылкой на поселение в Сибирь). Несколько меньшие наказания устана­вливались в случаях совершения тех же действий, но относи­тельно указов Сената, официальных бумаг министерств и глав­ных управлений, губернских правлений, других правительствен­ных и судебных учреждений. Статьи составлены казуально. Тя­жесть наказания зависела от предмета преступления, большей или меньшей значимости подделанного или исправленного доку­мента.

В качестве субъекта преступления закон указывает частных лиц, а не чиновников, не должностных лиц государства. Послед­ние за подделку документов (подлог) отвечали по статьям, включенным в раздел V — «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной».

Статьи 323—326

Статьи 323—325 говорят об ответственности частных лиц за подделку печатей и штемпелей правительственных учреждений. В зависимости от предмета преступления (государственная пе­чать, печать учреждения и т. п.), его значимости наказание мог­ло быть меньшим или большим. Фактически и в этих статьях речь идет о подделке (подлоге) документов. Статья 325 рассма­тривает изготовление фальшивой печати и как приготовление к совершению преступления (если мастеру была известна цель из­готовления), и как самостоятельный состав преступления. Со­гласно ст. 326, если в случае подделки указа, внесения в офици­альные бумаги изменений невиновное лицо было привлечено к ответственности и понесло уголовное наказание, виновный в подлоге нес тяжкое наказание — лишение всех прав состояния и каторга (дополнительно — телесные наказания для лиц, не изъятых от наказаний телесных). Суровость наказания свиде­тельствует о том, что тяжесть содеянного законодатель видел не в причинении ущерба отдельному лицу, а в нарушении порядка. Статья 325 содержит ссылку на том 11 Свода законов — «Общее учреждение губернское».

Статья 327

Статья рассматривает подлог как средство для совершения другого преступления. В этом случае действовал принцип опре­деления наказаний по совокупности преступлений.

Статья 328

Статья устанавливает наказание за подделку значительно ме­нее важных документов — справок о болезни, о бедности, хоро­шем поведении (необходимых для получения вспомоществова­ния, льгот по уплате податей и т. п.).

Подделка документов, подлог рассматриваются крайне казу-

альио, помимо разд. IV, во многих других разделах Уложения: в разд. V «О преступлениях и проступках по службе государ­ственной и общественной», в разд. VII «О преступлениях и проступках против имущества н доходов казны», в разд. VIII «О преступлениях и проступках против обществен­ного благоустройства и благочиния»; в разд. IX «О престу­плениях и проступках против законов о состояниях»; в разд. XII «О преступлениях и проступках против собственно­сти частных лиц».

Статья 329

Статья отличается от предшествующих совершенно особым составом преступления — разглашение служебной тайны. В слу­чае особо негативных последствий ответственность наступала по ст. 1311121 разд. VIII.

Глава четвертая

Глава определяла очень разные по составу преступления, при­чем ее статьи сформулированы крайне казуально.

Статья 330

Статья устанавливает наказание за похищение или истребле­ние официальных бумаг или вещественных доказательств, про­изведенные с целью затруднить проведение следствия. Если до­кументы, вещественные доказательства относились к преступле­нию, за которое закон устанавливал наиболее тяжкое наказание (лишение всех прав состояния), то содеянное должно было рас­сматриваться как соучастие, пособничество совершению этого преступления, а не как самостоятельный состав преступления. Соответственно увеличивалось и наказание. Состав преступле­ния по ст. 330 с большим основанием можно отнести к престу­плениям против правосудия.

Статьи 331—332

Статьи содержат иной состав преступления — истребление или повреждение печатей, поставленных по распоряжению пра­вительственных или судебных учреждений. Цель указанных действий не пояснена. Похищение вещей, сопутствовавшее ука­занным действиям, рассматривалось как другой состав престу-пления — воровство-кража со взломом.

Статья 333

Статья говорит о разных по тяжести составах преступления. В первой ее части речь идет об истреблении и повреждении меже­вых и пограничных знаков. Цель преступных действий не обоз­начена. Вторая часть статьи определяет совершенно иной со­став — государственную измену, совершенную путем истребле­ния или повреждения пограничных знаков с целью передачи ча­сти территории иностранному государству. Статья содержит от­сылку к ст. 276 — о государственной измене.

Статья 334

Статья содержит составы преступлений, в большей мере отно­сящиеся к разделу «О нарушении правил, установленных для сохранения путей сообщения»’*>. Формулирование составов ■ очень нечеткое. Вина предусмотрена умышленная, но возмож­ные мотивы преступных действий в первой части статьи непо­нятны. Если же эти мотивы были связаны с целью подвергнуть разрушению, потоплению какое-либо имущество, то наказание должно было быть определено именно как за покушение на по­вреждение чужой собственности. Кроме того, закон требовал и возмещения убытков.

Глава пятая Статьи 335—340

Статьи трактуют о различных случаях незаконного освобож­дения или побега заключенных.

Статья 341

Статья, по существу, близка к предыдущей, только здесь речь идет не о ссылке, а высылке за границу. Наказание поэтому не слишком большое.

Статьи 342—343

Статьи предусматривают наказания за нарушение админи­стративного режима, установленного для лиц, состоявших под надзором полиции.

Статьи 344—346

Статьи рассматривают разные случаи помощи беглым пре­ступникам — от активного воспрепятствования властям в поим­ке беглого, до простого укрывательства. Укрывательство осуж­денного наказывалось по-разному, в зависимости от тяжести на­ложенного на него наказания.

Глава шестая Статьи 347—353

Статьи посвящены ответственности за создание и участие в разного рода тайных обществах. Наказывались и основатели об­ществ, н члены их, а также ‘лица, знавшие и не сообщавшие о них правительству.

Статья 347 квалифицирует деяния основателей и членов об­ществ, созданных с целью подрыва политического строя, как го­сударственные преступления и устанавливает наказания со ссылками на ст. ст. 264, 271, 272. Помещение данной статьи в раздел преступлений против порядка управления не позволяло царскому правительству в полной мере применять по указанным в ней составам особый порядок судопроизводства, предусмо­тренный для дел о государственных преступлениях. Необходи­мость усиления борьбы с тайными обществами привела к приня­тию в марте 1867 года нового закона о тайных обществах12′, ко­торый, с одной стороны, более четко, а с другой — более широко сформулировал ответственность за создание обществ, имевших

не только политический, ио и социальный., нигилистический, атеистический характер. Была также установлена ответствен­ность для обществ, дозволенных правительством, ио уклонив­шихся от обозначенной в разрешении цели. Репрессиям подле­жали все, как говорилось в законе, преследующие вредную для государственного благоустройства И общественной нравственно­сти цель сборища, собрания, сходбища, товарищества, кружки, артели и т. п. В Уложении 1903 года ответственность за созда­ние тайных обществ, имеющих политический характер, преду­смотрена в гл. 3 «О бунте против верховной власти и о преступ­ных деяниях против священной особы императора и членов им­ператорского дома» и в гл. 5 «О смуте».

Статьи 349, 350 устанавливают ответственность за организа­цию тайных обществ, не преследовавших целей, обозначенных в ст. 347, т. е. подрыва политического строя, но тем не менее вос­прещенных правительством, Наказанию подвергалось и недоне­сение об атих обществах.

Предоставление помещения (ст. 351), в случае если цели тай­ного общества были известны предоставившему, наказывалось как участие в тайном обществе (по ст. ст. 347—349), если же нет — то наказание, было значительно меньшим.

Статья 353 устанавливает наказания за нарушение существо­вавшего разрешительного порядка образования любого обще­ства, правительством не воспрещенного и не имевшего цели, противной порядку, спокойствию и нравственности.

Глава седьмая
Статьи 354—357 *

Глава определяет наказания за нарушение установленного в России разрешительного порядка выезда за границу. Право по­ступления на службу в иностранном государстве, дарованное российскому дворянству еще Жалованной грамотой дворянству 1785 года, вошедшей без изменений в том IX Свода законов, могло быть реализовано лишь с разрешения правительственных властей. Вопросы въезда и выезда решались Третьим отделени-; ем Собственной его императорского величества канцелярии и Министерством внутренних дел. Устав о паспортах (ст. ст. 436, 466 т. XIV Свода законов) устанавливал сроки заграничных па­спортов от 5 до 7 лет.

Статья 354 квалифицирует недозволенное оставление отечест­ва с поступлением на службу к иностранному правительству или с переходом в иностранное подданство как тяжкое преступление, наказывавшееся лишением всех прав состояния и вечным изгна­нием из пределов России. Наказанию подлежали также лица {ст. ст. 355, 356), не вернувшиеся в Россию по вызову прави­тельства, нарушившие сроки разрешенного пребывания за гра­ницей. Статья 357 карала подстрекательство к переселению за границу. Подстрекательство, обращенное к военнослужащим или отдаваемым в рекруты, каралось более строго — лишением прав состояния и ссылкой в Сибирь иа поселение, а для лиц, не изъятых от наказаний телесных, — наказанием ялетьми.

Раздел питый

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И ПРОСТУПКАХ

ПО СЛУЖБЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ

И ОБЩЕСТВЕННОЙ Настоящий раздел устанавливает ответственность за долж­ностные преступления и проступки. Общим объектом посяга­тельства такого рода правонарушений в советской уголов­но-правовой науке признается нормальная деятельность госу­дарственного аппарата!ЭТ. У русских дореволюционных кри­миналистов не было единства взглядов по атому вопросу. В первой половине XIX века большинство юристов, как русских, ! так и западноевропейских, в качестве объекта должностных преступлений усматривали служебный долг. Видимо, и соста­вители Уложения стояли на тех же позициях. Об этом, в част­ности, свидетельствует объединение в одном разделе должно­стных преступлений и дисциплинарных проступков. В конце XIX — начале XX века в русской юридической науке начина­ет преобладать доктрина, отрицающая наличие единого объек­та у всех преступлений по службе. Так, по мнению В. В. Еси-пова, «фактическое значение объекта преступления при превы­шении и бездействии власти настолько обширно и разнообраз­но, что обнимает собою все возможные блага»"». М. А. Лози­на-Лозинский заявлял, что ему «не приходит в голову ни одно должностное преступление, которое принципиально по своему объекту отличалось бы от общих преступлений»1". Редакци­онная комиссия по составлению Уголовного уложения 1903 го­да также склонялась к этой точке зрения, выдвигая в качестве отличительных признаков должностных преступлении, наряду с особым субъектом, не объект, а способ совершения престу­пления, т. е. его объективную сторону. В. Н. Ширяев, призна­вая, что «значительно большая часть должностных преступле­ний заключает посягательства на блага общие, доступные для всех, но учиняемые с помощью особого способа, вытекающего из занимаемого виновным особого положения», приходит к вы­воду. ««Объектом должностных преступлений, следовательно, будут те правовые блага, распоряжаться которыми должност­ное лицо может в силу предоставленной ему законом компе­тенции»’ »’,

Несмотря на расхождения во взглядах на объект посягатель­ства должностных преступлений, русские дореволюционные-юристы были едины в оценке их особой общественной опасно­сти: «Так как должностные лица являются органами власти, действуют от лица государства, то правонарушения, ими совер­шаемые, получают особое значение. Они больше, чем правона­рушения частных лиц. подрывают авторитет аакона, колеблют прочность юридического порядка: они более непосредственно отзываются на интересах всего государства. Вместе с тем полно­мочия власти, которыми наделены должностные лица, дают им возможность с большей легкостью совершать правонарушения, делают их более опасными, ставят частных лиц в более безза­щитное в отношении к ним положение. Наконец, пользуясь сво­ей властью, должностные лица могут совершать и такого рода

правонарушения, которые совершенно невозможны для частных лиц»’2*1.

На необходимость беспристрастного н строгого преследования служебных преступлений и проступков указывала Государ­ственная канцелярия, комментируя проект нового уголовного судопроизводства: «Когда те самые органы государственной власти, которые установлены для охранения силы законов и об­щественного порядка, подают пример беззакония и непорядка, тогда возникает неуважение к властям и нравственная распу­щенность, при которой государство колеблется в самых его осно­ваниях»»". Не менее интересны, и в данном случае справедли­вы, высказывания на этот счет известного реакционного судеб­ного деятеля, в конце XIX — начале XX века министра юсти­ции, Н. В. Муравьева: «Почти безошибочно можно сказать, что всякое преступление по должности, независимо от своих бли­жайших конкретных последствий, производит и в общей сфере государственных, общественных и индивидуальных интересов некоторые разрушительные результаты: в известном размере, до известной степени оно всегда подрывает доверие к представи­телям власти, дискредитирует их в общественном мнении, ума­ляет уважение, которым они должны пользоваться и без которо­го немыслима успешная служебная деятельность, а глав­ное — способствует образованию и поддержанию в обществе взгляда на закон, применяемый и охраняемый должностными лицами, как нечто такое, что очень строго и требовательно по принципу, но очень свободно и легко обходится и нарушается в действительности»’*’. Столь же красноречив в этом вопросе и В. Н. Ширяев, предостерегавший: «Если массовое проявление общей преступности способно вызвать и породить обществен­ную тревогу, то развитие и умножение должностных преступле­ний может быть рассматриваемо как общественное бед­ствие»1’*.

Однако пусть эти гневные обличения должностных престу-, илений не создадут впечатления, будто самодержавие вело с ни­ми решительную борьбу. Напротив, именно в России они рас­цвели ядовитым цветом, ибо самодержавие как никакая другая власть предполагает бесправие народа и всевластие полиции и чиновничества. Впрочем, как указывал К. Маркс, личные грехи чиновников — мелочь по сравнению с грехами самой государ­ственной организации, иерархию которой подрывают должност­ные преступления: «Иерархия карает чиновника, поскольку он грешит против иерархии или поскольку он совершает такой грех, который иерархии не нужен, но она берет его под свою за­щиту всякий раз, когда сама иерархия совершает грех в его ли­це»1 ‘*. Классической формой такой «защиты» являлась система административной гарантии, господствовавшая в Российской империи в период действия Уложения о наказаниях. Она была закреплена в Своде законов 1832 года, а впоследствии воспри­нята и творцами Судебных уставов 1864 года. В соответствии с этой доктриной, на возбуждение уголовного преследования про­тив должностного лица необходимо согласие его начальства, оно же. а не органы суда и прокуратуры, после окончания следствия решало вопрос о предании обвиняемого суду или прекращении

уголовного дела; кроме того, по делам о должностных престу­плениях существовала привилегированная подсудность.

Несмотря на то что в русской юридической литературе неод­
нократно приводились убедительные доводы в пользу отмены
каких бы то ни было поблажек и преимуществ для преступников
по должности, они сохранялись в России до 1917 года. Интере­
са*», что (1. В, Муравьев, изучив западноевропейский опыт, в
одной из своих научных работ сделал вывод: «Административ­
ная гарантия единогласно признается иа Занаде несправедли­
вою и ненужною. Она несправедлива потому, что деятельность
закона и правосудие суда обеспечиваются только равенством их
для всех, а следовательно, и для лиц, облеченных должностной
властью. Она не нужна потому, что чиновника преступного его
начальство не может и не должно укрывать даже во имя своей
административной независимости и своих административных
интересов, а невинного сумеет отличить, без постороннего вме­
шательства, сам суд, снабженный для этого всеми средствами
человеческого ведения и разумения»"’. Став же министром
юстиции и генерал-прокурором, он не только не воспользовался
своим правом законодательной инициативы для подготовки и
принятия соответствующего закона об отмене административной
гарантии, но нередко и сам вынужден был закрывать глаза на
должностные злоупотребления во имя ведомственных и прави­
тельственных интересов. Статьи, обличающие нес праве дливость
и незаконность административной гарантии, появлялись в печа­
ти и позже, например ряд статей К. Д. Анциферова"\ однако
они отнюдь не препятствовали росту должностной преступно­
сти, а вместе с ней… — практике «иерархической защиты» и даже

судебной защиты провинившихся чиновников, выражавшейся в большом числе оправдательных приговоров и применении мини­мальных мер наказания по делам о должностных преступлени­ях. Тот же Н. В. Муравьев констатировал, что строгие наказа­ния, установленные во многих статьях раздела V Уложения о наказаниях, на практике применялись крайне редко. Так, «из общего количества приговоренных за служебные преступления приговаривается к уголовным наказаниям только 0,3%» . По подсчетам Муравьева, в 1872—1876 гг. по этой категории дел было вынесено 60% оправдательных приговоров, т. е. примерно в два раза больше, чем по общим Преступлениям, Причем, «по важнейшим из таких дел, т. е. по тем из них, которые рассматри­вались с участием присяжных заседателей, процент оправда­тельных приговоров достигает также высокой цифры — около 57,5%» . Эта тенденция сохранялась и в начале XX века. А. Ф. Кони отмечал, что «с 1906 по 1911 год репрессия все сла­бела, а служебные преступления все умножались. Они увеличи­лись в некоторых округах в четыре раза, в других в пять, в третьих в шесть раз->»*. О фактической безответственности чи­новников за преступления по службе писал в 1917 году И. И. Евстихеев: «Можно сказать, что «легче верблюду пройти через игольное ушко*, чем обвинить должностное лицо и заста­вить его понести заслуженное возмездие за совершение им пре­ступления но службе»"». Он так характеризовал бюрократию самодержавного режима: «Все дозволялось этой разнузданной

шею, не позднее трех недель после получения, правда, ни исте­чении этого срока Сенат или иной вышестоящий орган должен был направить еще два подтвердительных указа, и лишь после того, как истекут сроки их исполнения, виновные подверга­лись штрафу: в первый раз— 10 рублей, второй—20. тре­тий — 30, и только на четвертый раз следовало отрешение от должности без права восстановления. Как видим, со временем санкции за это правонарушение значительно смягчались.

Подтвердительного указа мог потребовать и тот государствен­ный орган или должностное лицо, которому поручалось испол­нение, если он полагал, что распоряжение вышестоящего органа противоречит закону или интересам императорской власти. В таком случае исполнитель, направив запрос о подтвердительном указе, должен был ждать ответа, не приступая к реализации первоначального указа, а орган, издавший первый указ. — из­дать и подтвердительный, который подлежал уже беспрекослов­ному исполнению.

Статьи 359—360 устанавливают ответственность за деяния. совершенные по неосторожности {легкомыслие, небрежность, преступная самонадеянность) и при условии, что они не повлек­ли за собой тяжких последствий. В последнем случае, а также при совершении тех же деяний умышленно применялись санк­ции, установленные в ст. 361.

В отличие от предыдущих, ст. 360 с объективной стороны включает в состав неисполнение не только указов, но и предпи­саний, предложений начальства, независимо от того, в устной или письменной форме они были сделаны. Статья 360 не приме­нялась, если на запрос, не был получен подтвердительный указ, кроме случаев исполнении судебного решения высшей судебной инстанции низшим судом. Так, неисполнение судьей посланного ему апелляционной инстанцией указа о постановлении нового приговора по уголовному делу составляло проступок, предусмо­тренный ст. 360.

Статьи 362—363

Данные статьи, как и предыдущие, призваны обеспечить свое­временное исполнение указов правительства и распоряжений начальства, а не доведение точного смысла законов и распоря­жений до широких слоев населения и повышение правовой куль­туры народа. Следует иметь в виду, что в период издания Уло­жения о наказаниях обнародованию подлежали далеко не все за­коны и подзаконные акты, что, как правило, оговаривалось в са­мом тексте закона. С 1773 года печатанием и рассылкой законо­дательства ведал Сенат, причем публикация и рассылка актов осуществлялась только для служебного пользования, У частных лиц возможность приобретать отдельные экземпляры законов появилась лишь в 1838 году, И только с 1863 года при Сенате стало издаваться официальное «Собрание узаконений н распо­ряжений правительства», которое рассылалось во все присут­ственные места и на которое могли подписаться все желающие. В губерниях обнародование законов и указов Сената произво­дилось губернским правлением, обязанным снабжать нижестоя-

щие Ц*РаИ(г< ptuMiwHn at Ъ^к.плерл и.«л. кора.^ч лмо Р, А щц,

манифесты, изданные со слонами «Объявляется всенародно», по

распоряжению губернского правления должны были зачиты­ваться после службы в церквах, а также на площадях в городах и на мирских сходах. Кроме того, они публиковались в губерн­ских ведомостях.

Статья 364

В отличие от административных присутственных мест, ниже­стоящий суд не имел права требовать у суда высшей инстанции подтвердительного указа, о котором говорится в ст. ст. 339—360|;>".

Статьи 365—366

К ответственности за данные правонарушения должностные лица могли быть привлечены при непредставлении справок или иных сведений по делам, находящимся в их ведении и производ­стве, но не в связи с их личными дисциплинарными проступка­ми и упущениями но службе. Во всех остальных случаях закон­ными основаниями для востребования соответствующих справок и объяснений считались не только прямо указанные в законе, но и те, которые закону не противоречили. Например, нотариус, как должностное лицо, непосредственно подчиненное окружно­му суду, за отказ представить требуемые судом сведения, хотя бы и не установленные нотариальным положением и наказом ок­ружного суда, нес ответственность по ч. 1 ст. 365’"’ .

Статья 366. по существу, говорит о частном случае проступка, предусмотренного ст, 433 Уложения, устанавливавшей в общем виде ответственность’начальников ,м слабый по нерадению над­зор за подчиненными.

Глава вторая Статья 367

Понятие превышение власти в России было впервые сформу­лировано только в Своде законов 1832 года, хотя частные слу­чаи установления уголовной ответственности за превышение. власти можно встретить еще в судебниках. В Соборном уложе­нии 1649 года (ст. 130 главы X) предусматривалось наказа­ние за такое превышение власти со стороны воевод, дьяков и приказных людей, которое влекло для потерпевших продажи и убытки. Более широкий перечень случаев превышения и злоупо­требления властью содержался в главе пятидесятой Генерально­го регламента коллегий. В январе 1724 года Петр I утвердил но­вую редакцию этой главы, устанавливавшей меры взыскания и поощрения за службу. В ее второй части перечислялись наибо­лее опасные должностные преступления, а в третьей — осталь­ные должностные преступления, независимо от того, совершены они оплошкою или вымыслом. Закон устанавливал за их со­вершение срочную ссылку на галеры с конфискацией имения или лишением чина и тяжким штрафом ..

Ответственность непосредственно за превышение власти впер­вые была установлена для министров в ^ 279 Общего учрежде-

опричнине, ее преступления, проступки и нарушения имуще­ственных интересов граждан защищались всем порядком, всем строем, который создавался самодержавным правлением в тече­ние долгих лет тяжелого рабства народа»’"’.

То, что субъектом преступлений и проступков, предусмотрен­ных в разделе V Уложения о наказаниях, является должностное лицо, не вызывало, но существу, сомнений им в теории уголов­ного права, ни в практике его применения, однако определения самого понятия должностное лицо в Уложении ие было. Более того, как указывали еще дореволюционные юристы, оно не име­ло даже определенного термина и «пользуется наименованиями самыми разнообразными для определения виновников должно­стных преступлений; число этих наименований достигает не­скольких десятков»111- Наряду с термином должностное лиир использовались такие, как виновный, чиновник, лицо, состоящее на службе государственной иды общественной, и другие.

В судебной практике и юридической литературе должностны­ми признавались лица, обозначенные в таком качестве в законо­дательстве или приравненные к ним «и силу характера отпра­вляемых ими обязанностей»’**. Не имело значения, состояло ли данное лицо на службе в государственном аппарате или в ор­ганах сословного, а впоследствии земского или городского само­управления. К числу должностных лиц относились как штат­ные, так и внештатные сотрудники, как получавшие, так и ие по­лучавшие вознаграждение за служебную деятельность, как чи­новники, так и канцелярские служители (писцы, сторожа, ку­рьеры и т. п.), занимающие должности как по назначению, так и по найму, как русские подданные, так и иностранцы, исполняю­щие свои обязанности как постоянно, так и временно.

В Уложении отсутствовали также нормы об ответственности за соучастие в должностных преступлениях частных лиц. Судеб­ная практика по этому вопросу отличалась неопределенностью и противоречивостью, и он был решен законодателем только в 1873 году. Высочайше утвержденное мнение Государственно­го совета по делу Янковского и др. гласило, что должностные преступления могут, в принципе, совершаться только долж­ностными лицами. «Посему в общем правиле участие частного лица в преступлении по службе не может иметь места. Но это правило не есть правило безусловное, а допускает исключе­ния, вызываемые самим предметом служебных преступлений или родом тех прав и обязанностей, которые они нарушают»’". Все должностные преступления были разделены на две группы. В первую вошли (довольно условно) только те преступления и проступки, которые составляли лишь служебные нарушения и не влекли уголовного наказания, а карались взысканиями, пре­дусмотренными ст. 67 Уложения. Вторую группу составили те преступления и проступки, которые являлись одновременно и общим преступлением «с той лишь разницей, что оно совершает­ся не частным, а должностным лицом» . Частные лица могли привлекаться в качестве соучастников только по второй группе преступлений и проступков. Причем, по мнению Государствен­ного совета, в таких случаях они должны были нести ответствен­ность не за должностное, а за общее преступление, соответ-

ствующее тому, которое совершило должностное лицо. Напри­мер, согласно последующему разъяснению Сената, частное лицо несло ответственность за участие в должностном подлоге лишь в случае, когда в его действиях усматривался общий подлог, пре­дусмотренный в разделе XII Уложения"»; неслужилые пособ­ники и укрыватели служебной растраты наказывались за соуча­стие в простой растрате’5".

В юридической литературе высказывались и возражения в ад­рес господствовавшей доктрины соучастия в должностных пре­ступлениях. Некоторые ученые и судебные деятели полагали, что Уложение о наказаниях позволяет «квалифицировать дея­тельность соучастников по деятельности главных винов­ников»1’*’.

Глава первая Статья 358

Раздел V открывает статья, устанавливающая ответствен­
ность должностных лиц за неисполнение распоряжений импера­
торской власти независимо от того, какой характер — законода­
тельный, исполнительно-распорядительный или судебный, об­
щин или частный — они носили. Под выражением неприведение
в исполнение следует понимать действие или, как правило, без­
действие должностных лиц, выражавшееся в волоките, а также в
прямом или косвенном отказе от исполнения. Субъективной сто­
роной данного преступления мог быть не только умысел, но и
неосторожность, вероятнее всего в форме преступной самонаде­
янности. Для определения наказания имело значение наличие
не только умысла, но и цели преступления. Часть II статьи мог­
ла применяться только в случае совершения преступления из ко­
рыстных или иных валов. Под иными вилами, так же как и под
иными личными видами, упомянутыми в других статьях Уложе­
ния, следует понимать личные интересы виновного, противоре­
чащие интересам службы, например месть, ревность, протекцио­
низм.

Статьи 359—361

Сходный сюжет мы видим еще в указе Петра I «О должности Сената» от 27 апреля 1722 г. Этим актом за недоношение об ис­полнении сенатских указов устанавливались штрафы: за первый просроченный месяц — 100 рублей, за второй — 200, за тре­тий — 300. за четвертый — 400 и за пятый — лишение всего и печная работа на галервхи°. Обязанность исполнять сенатские указы и докладывать об этом Сенату в установленные сроки бы­ла закреплена в Наказе губернаторам и воеводам 1728 года11». Высочайше утвержденным сенатским докладом «О штрафова­нии присутственных мест за нераиортование и за неисполнение по посланным указам на сроки» 1766 года ответственность рас­пространялась на все государственные учреждения не только за неисполнение, но и за несвоевременное извещение об этом не только Сената, но и других вышестоящих органов. Пункт 5 до­клада обязывал присутственные места рапортовать о выполне­нии указов или причинах, которые препятствуют их вьшолие-

называемо только по ст. 410 Уложения (ст. 441 в редакции 1843

года о наказании за медлительность и нерадение к отправлении должности. — Авт.), Превышение власти, происшедшее вслед­ствие неправильного понимания закона, должно быть рассма­триваемо как деяние неосторожное, а не как умышленное»»"1. В решениях но делу Гроховското"", но делу Штакельберга , но делу Аристова""5 логика рассуждений иная: «Если … никто не может отговариваться незнанием закона, то тем более такое знание обязательно для лиц. несущих обязанности по государ­ственной службе, самые свойства, цели и значение, коей для пра­вильного движения каждой из отраслей управления обязывают вступающего в нее и пользующегося даваемыми ею преимуще­ствами определительно ознакомиться с принадлежащими ему по должности правами и связанными с ними обязанностями… при­чем по силе ст. 71э устава о службе по определению от прави­тельства всякий служащий должен поставить себе в непремен­ную обязанность ведать все уставы и законы государственные и содержать их в несокрушимой сохранности… Поэтому должно­стное лицо… ни при каких условиях не может быт» признаваемо не ответственным за превышение власти, содеянное по незнанию им прав и обязанностей, возлагаемых на него законом по приня­той им на себя установленным порядком должности. Сообраз­но сему требование, чтобы со стороны превысившего власть бы­ло умышленное нарушение закона, не разрешающего ему тех или других действий или полагающего известный предел его правам, представляется несогласным ни с внутренним содержа­нием ст. 338 (ст. 367 в редакции 1845 года. — Авт.), прямо устанавливающей, вовсе ие упоминая об умысле, внешние приз­наки нарушения», ни с установленным Сенатом порядком рас­смотрения дел о преступлениях превышения власти с участием присяжных заседателей1». Согласно этому порядку, присяж­ные не должны были решать вопрос о том, имел или не имел подсудимый право на совершение тех или иных действий. Этот вопрос решал суд, основываясь на законодательстве, а ие на субъективных воззрениях обвиняемого на свои права и не на степени его знакомства со своими служебными обязанностями. В научной литературе такая концепция нашла отражение в работах Н. С. Таганцева""’ и Н. А. Неклюдова"’*’.

Статья 368

На преступление бездействия власти указывал еще Генераль­ный регламент Петра 1. В нем устанавливалось наказание тем, «кто по дружбе или по вражде или из взятков или других наме­рений что пренебрежет, которое ему чинить надлежало»"". Об­щее учреждение министерств 1811 года ввело ответственность за бездействие власти для министров: «когда министр, оставив власть, ему данную, без действия, небрежением своим попустит важное злоупотребление или государственный ущерб»""’. В ст. 278 тома XV Свода законов сохранялась в принципе та же формулировка, только вместо слова министр появилось слово чиновник, тем самым понятие бездействия власти распространя­лось на большую часть должностных лиц империи. Склонность

к казуистке, uiji.v,»….. „_____

проявилась и в стремлении уточнить и расширить опре’д|е.:ЗШ?’яе"<-7-
беэдействия власти. Следует иметь в виду, что помимо данной
статьи, устанавливавшей наказание за бездействие власти, в пя­
том разделе Уложения содержится глава десятая, специально
посвященная вопросам ответственности за медлительность, не­
радение и несоблюдение установленного порядка в отправлении
должности. »

Как следует из текста комментируемой статьи, с объективной стороны преступление бездействия власти состояло не вообще в невыполнении или ненадлежащем выполнении каких-либо слу­жебных обязанностей, а только одной из них, а именно обязан­ности пресекать злоупотребления и беспорядки, производимые другими частными или должностными лицами. В этом смысле преступление бездействия власти ближе не к халатности, в к злоупотреблению властью.

Бездействие власти было наказуемо лишь в том случае, когда оно привело к злоупотреблениям, беспорядкам, причинению имущественного или иного ущерба. Причем, несмотря на то что от размеров причиненного ущерба зависело наказание, ни в за­коне, ни в разъяснениях Сената ие определялись размеры ущер­ба, имевшие квалифицирующее значение.

Противозаконность бездействия, по мнению Сената, имела место не только тогда, когда должностное лицо «не сделало то­го, что было прямо предписано ему законом или законным по­становлением или распоряжением его начальства, но и в случаях неупотребления им всех тех мер, необходимость принятия кото­рых, не противореча закону или законным распоряжениям на­чальства, вытекала из самого свойства служебных обязанностей должностного липа или из возложенного н<< него поручении по службе»"’-‘. Однако в том же решении Сенат отмечал, что при­влечение к ответственности по этой статье возможно только в случае нарушения круга своих должностных обязанностей слу­жащими, которые возлагались на них уставом о службе. . . Субъективная сторона бездействия власти характеризуется, как и превышение власти, смешанной виной. У виновного может отсутствовать умысел в отношении неблагоприятных послед­ствий, которые могло повлечь или повлекло его бездействие. Само же бездействи»\ в отличие от превышения власти, судеб­ной практикой всегда толковалось как умышленное преступле­ние5"0. Умышленному бездействию власти противопоставля­лось неосторожное и невнимательное, отношение к своим обязан­ностям. Сенат разъяснял, что существенным признаком, отли­чающим бездействие власти от нерадения и небрежности по службе, наказуемых по ст. ст. 441—442 Уложения, является «непринятие или неупотребление всех тех указанных в законе или законом дозволенных мер или средств, которые могли и должны были быть им приняты или употреблены в надлежащее время и при известных обстоятельствах»"1, при условии, что «бездействие обвиняемого не объясняется, по обстоятельствам дела, исключительно проявленною им при сем небрежностью, нераспорядительностью или ненаходчивостью» , В тех же случаях, когда должностное лицо имело умысел своим бездей-

ния министерств 1811 года. Превышением власти считались слу­чаи, «когда министр, превысив пределы своей власти, постано­вит что-либо в отмену существующих законов, уставов или уч­реждений или же собственным своим действием и миновав поря­док, для сего установленный, предпишет к исполнению такую меру, которая требует нового закона или постановления». Об от­ветственности губернаторов за превышение власти впервые спе­циально упоминалось в Учреждении для управления сибирских губерний 1822 года.

В ст. 278 Свода ааконов 3832 года определение превышения власти заимствовано из Общего учреждения министерств, но распространено на всех должностных лиц.. По сути, содержит его и настоящая статья. Но, как отмечали составители Уложе­ния о наказаниях, сверх того для удобства «определение превы­шения власти дополнено означением и тех случаев, когда чинов­ник учинит что-либо в отмену не только существующих узаконе­ний, но и данных ему наставлений, не испросив на то, надлежа­щим образом, разрешения высшего начальства.»1".

С объективной стороны состав превышения власти характери­зовался либо необоснованным расширением прав, принадлежа­щих должностному липу по закону, либо присвоением таких прав, которые ему вообще законом предоставлены быть не мо­гли, либо совершением действий, хотя и законных, но без надле­жащего разрешения начальства, т. е. предполагал совершение активных действий (бездействие власти составляло самостоя­тельный состав преступления, обозначенный в следующей ста­тье Уложения). Эти действия могли заключаться как в физиче­ской деятельности должностного лица, так и в издании нм про­тивоправных приказов или распоряжений, в устной или пись­менной форме. Превышением власти считалось совершение дей­ствий, как выходящих за пределы компетенции должностного лица, так и таких, которые формально соответствуют служебной компетенции виновного, но по существу противоречат интересам государства, интересам службы, поскольку совершены без до­статочных к тому оснований. Таким образом, состав, определен­ный настоящей статьей, включал в себя и превышение власти, и злоупотребление властью в нашем сегодняшнем понимании. Превышение власти только тогда представляло собой само­стоятельный состав преступления, когда оно ие было соединено с другим, строже наказуемым деянием, как должностным, так и общим, например взяточничеством или изнасилованием. Общее указание на эту норму содержится в ст. 371, а уточнение приме­нительно к нанесению телесных повреждений, оскорблений и другим преступлениям — в ст. ст. 375—377.

Субъектом превышения власти могло быть только то должно­стное лицо, которое таковой властью обладало. Следовательно, ие могли быть привлечены к ответственности за это преступле­ние канцелярские служащие, например писцы или курьеры. Наибольшую сложность представляет характеристика субъек­тивной стороны превышения власти. Психическое отношение к содеянному выступает здесь в форме смешанной вины|:,!, т. е. следует различать отношение субъекта преступления к наруше­нию своих служебных полномочии и к наступившим последстви-

ям. В русской дореволюционной науке и судебной практике та­
кое разграничение не проводилось, не было поэтому и единства
взглядов по вопросу о форме вины, многие авторы усматривали
противоречия в разъяснениях Сената, >

При характеристике субъективной стороны этого преступле­ния нередко приходится сталкиваться с понятием «правовая не­осторожность»»:, т. е.» совершением виновным таких действий, противоправность которых он не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть. Я. Г. Северский утверждал, что превышение власти можно рассматривать только как умышленное преступле­ние’ "". Напротив, В. В. Есипов считал, что «основною чертою превышения и бездействия власти является отсутствие умысла совершить, пользуясь властью как средством, одно из общих или должностных преступлений» . Различие во взглядах в дан­ном случае объясняется тем, что Северский имел в виду отноше­ние к нарушению своих обязанностей, а Есипов — к последстви­ям, от этого происходящим. Но, следует заметить, у дореволю­ционных криминалистов не было единства даже тогда, когда они одинаково решали вопрос о том, какое именно отношение следу­ет рассматривать в качестве основного для определения субъек­тивной стороны преступления. Например, П. Д. Калмыков, так же как и В. В. Есипов, имея в виду вину как психическое отно­шение к последствиям превышения власти, в отличие от послед­него утверждал, что она может выступать и в форме умысла, и в форме неосторожности’ .

Нередко вопрос о виновности за превышение’власти подме­нялся вопросом о мотивах преступления. Так, профессор Буд-аинский, а вслед за ним и В. В. Есипов считали, что превыше­ние власти может заключаться только в действиях, совершенных в ложно понимаемых интересах службы, а если те же действия совершались из корыстных или иных личных мотивов, то они должны были составлять иное преступление’". Но подобное толкование прямо противоречит ст. 371 Уложения, которая пре­дусматривает, что превышение и бездействие власти может со­провождаться совершением и другого преступления: правда, в таком случае наказание назначается за второе преступление, но, как уточняет ст. 371, по максимуму. С. Будзинский утверждал, что корыстные мотивы всегда придают превышению власти свойства взяточничества, но вряд ли с ним можно согласиться. Например, случай использования государственного имущества в личных целях, несмотря на корыстные мотивы, никак нельзя от­нести к числу преступлений взяточничества; напротив, это ти­пичный пример превышения власти.

Сенат в своих разъяснениях по вопросу о субъективной сторо­не превышения власти исходил из того, что квалифицирующим признаком этого преступления является отношение субъекта к нарушению своих служебных обязанностей, а не к их послед­ствиям. Однако единообразный подход не мешал ему выносить противоположные решения по отдельным делам. Так, в разъ­яснениях по делу Свечина и по делу Надеждина Сенат счел, что «говоря о превышении власти, закон имеет в виду только дея­ние, совершенное умышленно. Превышение же власти, совер­шенное по неосторожности и невнимательности, может быть на-

ствием способствовать злоупотреблениям, беспорядкам, причи­нению ущерба, его действия должны квалифицироваться по ст. 371.Когда преступление или иные злоупотребления, кото­рым способствовало бездействие власти, не влекли наказания уголовного, ответственность могла наступать и по ст. 16 Уложе­ния — за попустительство.

Статья 369

Статья дополняет и уточняет определение превышения вла­сти, содержащееся в ст. 367. Впервые аналогичная норма появи­лась в §§ 280—281 Общего учреждения министерств примени­тельно к министрам. Свод законов распространил эту норму на всех чиновников. Оттуда она была заимствована составителями Уложения о наказаниях.

В п. 1 статьи наряду с министрами упоминаются и другие го­сударственные сановники, В их число должностные лица вклю­чались независимо от занимаемой) поста, чина или звания. Существенным условием в данном случае являлось выполнение поручения или распоряжения императора.

Из толкования Сената следует, что должностное лицо осво­бождалось от ответственности по п. 2 статьи за принятие мер, на которые оно не было уполномочено, в случаях, не терпящих отлагательства, и лишь при условии невозможности использо­вать указанные в законе средства"’.

Статья 370

В отличие от Свода законов, где наказание за превышение и бездействие власти устанавливалось только в одной статье, i’ ло-жение пошло по пути дифференциации наказания в зависимости от важности дела и сопровождавших оное обстоятельств. Появи­лись превышения и бездействия власти важные, особо важные и неважные (соответственно ч. 1 ст. 370, ч. II ст. 370 и ст. 372). Определение же степени важности целиком предоставлялось на усмотрение суда.

Виновные в превышении и бездействии власти даже в случаях особо важ:ных подвергались наказаниям не уголовным, а испра­вительным, или взысканиям, установленным ст. 67 Уложения. Легкость наказания за эти преступления имела и теоретическое обоснование. Так, известный криминалист А. Лохвицкий, оп­равдывая снисходительность законодателя, писал: «Чиновник стоит на законной почве, но в жару отправления должности он перешел предел; часто он не в состоянии измерить степени укло­нения своих действий от закона. Притом же слишком строгое наказание за превышение власти, в особенности чиновников ис­полнительной части, может совершенно подавить в них анергию й произвести другое зло — бездействие власти. А так как без­действие власти наказывается одинаково с превышением, то при строгих наказаниях нельзя было бы найти лиц для занятия из­вестных должностей»»4. Подобное «либеральное» отношение к отнюдь ие либеральным чиновникам было характерно и для су-‘ дебной практики, и для самодержавия в целом. Эти нормы пра­ва еще раз подтверждают правоту ленинских строк: «Самодер-

жавие есть … самовластье чиновников и полиции и бесправие народа» "’.

Ии теория, ни практика не выработали за долгие годы дейст­вия Уложения о наказаниях объективных критериев, позволяю-щих квалифицировать превышение или бездействие власти по ч, II ст. 370 как случаи особой важности: Случаи применения ч. II были крайне редки. Примеров же снисходительного отно­шения суда к виновным в превышении и бездействии власти можно привести немало. Один из них — дело барона Штакель-берга. Будучи гекенрихтсром (полицейским приставом), он привлек к незаконному освидетельствованию, «сопровождаемо­му обнажением скрытых частей и сопряженному с определением их половой невинности», 14 девушек по делу об убийстве най­денного в лесу ребенка. Основанием к такому превышению вла­сти явилось лишь его подозрение, что «девушки деревни Рома почти поголовно ведут безнравственную жизнь». Судебная па­лата, рассматривавшая дело, квалифицировала его действия по ч. I ст. 341 (ст. 370 в редакции 1845 года), а кроме того, «в ви­ду крайней его добросовестности в отправлении служебных обя­занностей» ходатайствовала в порядке, установленном ст. 145 Устава уголовного судопроизводства, о смягчении наказания. В приговоре Сената по апелляционной жалобе подтверждалось, что такое освидетельствование «не должно быть признаваемо Превышением власти, не могущим иметь, по своему нравственно­му и бытовому значению, важных для подвергшихся оному по­следствий» ‘ , Таким образом, и Сенат не счел его действия особо важными.

В тех случаях, когда должностное лицо совершало действия, наказуемые не только по ст. 370, ио и по другим статьям главы второй за специальные виды превышения власти, то эти послед­ние не поглощали в себе другие, подходящие лишь под общее понятие превышения власти, даже если «все преступные в этом смысле действия обвиняемого были направлены к одной и той же цели»1». Такие действия квалифицировались по совокупно­сти преступлений.

Статья 371

В статье устанавливается санкция за наиболее опасный вид превышения или бездействия власти. В данном случае умысел виновного направлен именно на то, чтобы, используя свое слу­жебное положение, совершить какое-либо уголовное преступле­ние или способствовать его совершению. Согласно разъяснению Сената, ответственность по этой статье наступала только в слу­чае совершения преступления, за которое установлено наказание уголовное, то есть соединенное с лишением всех прав состояния и указанное в ст. 19 Уложения о наказаниях1’*.

Статья 372

В русской юридической литературе не раз обращалось внима­ние на то. что «система наказаний за превышение и за бездейст­вие власти представляется в нашем Уложении крайне неудовле­творительною» , В частности, ни в законодательстве, ни в разъ-

яснениях Сената НС проводилось четкой границы между важ­ными и неважными последствиями превышения власти, По тол­кованию Сената, различие в применении ст. 370 или ст. 372 за­ключалось в том, насколько превышение и бездействие власти представляется суду важным само по себе и по тем обстоятель­ствам и последствиям, которыми оно сопровождалось1*". Но ус­ловием применения ст. 572 является ие только то, чтобы послед­ствия превышения или бездействия власти не были важны, но чтобы они н не могли быть таковыми. Практика применения этой статьи свидетельствует, что она являлась гарантией безопа­сности для полиции и чиновников, проявлявших излишнюю служебную ревность в преследовании «злоупотреблений и бе­спорядков». Вместе с тем наказанию по ст. 372 был подвергнут мировой судья за то, что при разборе уголовного дела он сделал замечание полицейскому приставу по поводу неправильно соста­вленного протокола. Судья заметил, что пристав «не настолько юн, чтобы не знать порядка составления протокола»1" .

Статья 373

В данной статье идет речь О сопротивлении одного должност­ного лица другому с использованием своего служебного положе­ния вопреки интересам службы. Сопротивление его в качестве частного лица ответственности по ст. 373 не влекло, так же как и препятствие со стороны одного должностного лица другому, когда они оба действовали в пределах предоставленных им зако­ном полномочий.

Высшей мерой наказания по ч. Ill данной статьи, указанной в ст. 291, была каторга от 4 до 6 лет. Термином оружие здесь обозначается холодное или огнестрельное оружие в собственном смысле слова, а не любой другой предмет, используемый в та­ком качестве.

Статья 374 Вплоть до середины XVIII века, пока пытка находила широ­кое применение в деятельности не только судебных, но и адми­нистративных органов, истязания и жестокости при отправле­нии должности в пределах компетенции не считались противо­правными и не могли быть наказуемы. Однако недостатки про­цесса, при котором приговор суда зависел от выносливости об­виняемого, заставили законодателя сначала регламентировать пытку (в Воинском уставе Петра I и в утвержденном Елизаве­той Петровной «Обряде како обвиняемый пытается»), а затем постепенно проводить ее ограничение. Определенный перелом в этом направлении произошел в период правления Екатерины II. Указ о порядке производства уголовных дел по воровству, раз­бою и пристанодержательству от 10 февраля 1763 г. хотя и рас­сматривал пытку как одну из важных форм следственных дей­ствий, но ограничивал ее применение по кругу лиц1*1*. Вскоре последовал еще один указ, ограничивший применение пытки на местах: прибегать к ней могли только провинциальные и гу­бернские канцелярии, но и им предписывалось «обратить пре­ступников к чистому признанию больше милосердием и увеще

ванием, а особливо изысканием по происшедшим в pa»M**f Я£к=-мена околичностям, нежели строгостью и истязанием»’*5′. И, наконец. 27 сентября 1801 г. последовал указ Александра I «Об уничтожении пытки», который потребовал, «чтоб нигде ни под ,, каким видом ни в высших, ни в нижних правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допущать, ни исполнять никаких истязаний под страхом неминуемого и строгого наказания»"". В Своде законов (т. XV, ст. 903) также содержалось запре­щение «чинить пристрастные допросы, истязания и жестоко­сти», но не устанавливалось наказание за подобное превышение власти. Впервые оно появляется в Уложении о наказаниях.

Среди различных случаев превышения власти в Уложении особо выделены те. которые сопровождаются посягательством на телесную неприкосновенность частных лиц. Деяния, преду­смотренные как первой, так и второй частью ст. 374, в отличие от ст. 375, не требуют дополнительной квалификации по сово­купности со статьями главы о преступлениях против здоровья частных лиц.

В Уложении отсутствовало определение понятия истязание,
но на основании неоднократных разъяснений Сената’8′ можно
установить, что истязанием признавалось нанесение телесных
повреждений неоднократно и в течение более или менее продол­
жительного времени либо же сопровождавшееся проявлением
особой жестокости. При этом «мучения и жестокость должны
представлять высшую и более продолжительную степень стра­
дания, нежели при обыкновенном насилии и побоях, хотя бы и
тяжких»’ ‘*’. Истязание, таким образом, считалось категорией
юридической, а не медицинской. Установление в действиях под­
судимого признаков истязания было задачей суда, а не судеб­
но-медицинской экспертизы. Наиболее распространенной фор
мой истязания являлось сечение жертвы розгами или кнутом.
По СТ. 374 должны были квалифицироваться и насильствен­
ные действия должностных лиц, выразившиеся в причинении
потерпевшему тяжких побоев, если они не сопровождались нане­
сением ран или увечьем1**’. . .

С субъективной стороны данное преступление характеризует­ся умыслом, направленным и на нарушение своих должностных обязанностей, и на посягательство на телесную неприкосновен­ность личности. Для квалификации действий виновного цель преступления (корысть или ложно понимаемые интересы служ­бы) значения не имеет. Более того, как разъяснил Сенат, это преступление в отличие от того, которое определено в ст. 375, не могло быть оправдано состоянием крайней необходимости, пото­му «что никакая необходимость не может вызвать совершения таких насильственных действий, которые имеют характер произ­вольной, караемой законом, жестокости или мучения»’*1*.

Статья 375

Нанесение ран или иных телесных повреждений, в том числе таких, которые повлекли смерть потерпевшего, квалифицирова­лось по совокупности ст. 375 и соответствующих статей главы III раздела десятого Уложения. Определение явкой необходы-

мосты отсутствовало как в законодательстве, так и в разъяснени­ях Сената. Примером применения данной статьи на практике может служить казус, рассмотренный В. И. Лениным в работе «Случайные заметки», — избиение чинами полиции крестьяни­на Т. В. Воздухом, в результате которого он на другой день умер в больнице. Подсудимые полицейские обвинялись но ст. 346 и ч. 2 ст. 1490 Уложения о наказаниях 1885 года (со­ответственно ст. 375 и ч. 2 ст. 1961 в Уложении 1845 года). «Первая из этих статей гласит, что чиновник, причинивший ра­ны или увечье при отправлении своей должности, подлежит высшей мере наказания, «за сне преступление определенного», А ст. 1490-я ч. 2-ая определяет за истязание, когда последстви­ем его была смерть, каторгу от 8 до 10 лет. Вместо высшей меры суд сословных представителей и коренных судей понижает нака­зание на лае степени (6 степень: каторга 8—10 лет: 7 степень — от 4 до 6 лет), т. е. устанавливает максимальное понижение, до­пустимое законом в случае смягчающих вину обстоятельств, и кроме того назначает низшую меру наказания в этой низшей степени. Одним словом, — заключает В. И. Ленин, — суд сде­лал асе, что только мог, для смягчения участи подсудимых, и даже больше, чем мог, так как закон о «высшей мере наказания» был обойдем»’*®. И далее — вывод; «Нельзя не отметить яре-характерной тенденции суда коронных судей и сословных пред­ставителей: когда они судят чинов полиции, они готовы оказы­вать им всякое снисхождение; когда они судят за проступки про­тив полиции, они проявляют, как известно, непреклонную суро­вость» ‘ ‘.

Статья! 376 Нанесение оскорблении должностным лицом при исполнении служебных обязанностей признавалось тяжким видом оскорбле­ния еще в Манифесте о поединках (1785) ■ Впоследствии оно

было отмечено еще в нескольких законодательных актах, в част­
ности в Положении о биржевых маклерах 1831 года1’"*", и, нако­
нец, закреплено в Своде законов, откуда и было заимствовано
составителями Уложения о наказаниях. Часть вторая этой ста­
тьи является новеллой,

В отличие от ранее принятых норм и предыдущих статей, ст. 376 не считает данное преступление тягчайшим видом оби­ды и устанавливает ответственность за него на тех же основани­ях, что и для частных лиц. Но, поскольку оскорбление, нанесен­ное должностным лицом, являлось должностным преступлени­ем, на него распространялся особый порядок судопроизвод­стве’ . Поэтому дела, возбужденные по ст. 376, не прекраща­лись примирением*1**. Кроме того, взыскание, наложенное за данный проступок на должностное лицо его начальством, не от­меняло право потерпевшего привлекать виновного к ответствен­ности по суду на общих основаниях»". Наказание за обиды устанавливалось в статьях 309, 310, 312—314, 2009—2024 Уло­жения о наказаниях, а впоследствии и статьями 131—135 Уста­ва о наказаниях, налагаемых мировыми судьями,

К числу действий, паатияны г nna«u м« ,.*»»««•»«"*»«:<-*->. ««»«,.

смотренных в ч. 2 ст. 376, наряду с употреблением непристой­ных слов и выражений, пусть и не содержавших прямого оскор­бления, относилось также появление на’службе в нетрезвом со­стоянии1»", отказ секретаря мирового съезда подать руку в знак приветствия мировому судье" и др.

Статья 377

О противоправности и недопустимости незаконных арестов говорилось еще в сенатском докладе от 31 июля 1766 г.ь*8, а за­тем и в Наказе Екатерины I i. Теоретические положения наказа были закреплены в сенатском Указе о порядке производства дел, бывших прежде в ведомстве тайной экспедиции Сената, от 23 апреля 1801 г. , нашедшем впоследствии отражение в Сво­де законов.

Пример преступления, предусмотренного ч. 1 этой ста­
тьи, .. • взятие подозреваемого под стражу судебным следовате­
лем без составления постановления об аресте, если у следовате­
ля были к атому законные основания. Причем ие «мело суще­
ственного значения место, где содержался арестованный, — это
могла быть тюрьма, но могло быть, например, и волостное пра­
вление . По второй части этой статьи квалифицировались
арест должностным лицом, которое не имело к этому никаких
оснований, и арест должностным лицом, которое вообще не име­
ло права на взятие кого-либо под стражу.

С субъективной стороны незаконный арест характеризовался только прямым умыслом и не мог быть оправдай незнанием, не­пониманием либо произвольным толкованием закона. Цели и мотивы преступления (корыстные или неправильно понимаемые интересы службы) для квалификации значения не имели"’. Часть 2 статьи не применялась, в соответствии со ст. 105 Уложе­ния, только если деяние было совершено в результате случайной ошибки или обмана по факту преступления.

v-татья 378 Ответственность чиновников за незаконный обыск была уста­новлена еще указом 19 июля 1774 г. о запрещении производства алкогольных напитков и носила ярко выраженный, сословный характер. Должностные лица, проводившие незаконный обыск, «хотя за крестьянский дом и ничего не ответствуют, но дворян­ским принуждены будут платить следуемое им по закону бесче­стие без суда»*0". Еще строже наказывался незаконный обыск уставами о соли и о вине 1781 года. Судьи, которые «осмотр чи­нили, буде ясных доказательств и свидетельств не имели», обя­заны были заплатить за бесчестье потерпевшему независимо от его сословной принадлежности ■ . Аналогичные нормы вошли в Свод законов.

Статья 379 Свод законов, как и предшествующее законодательство, не устанавливал ответственности должностных лиц за распечата-ние корреспонденции. Уложение о наказаниях вводит ее впервые,

Наряду с общей ответственностью должностных лиц по дан­ной статье, почтовые служащие несли наказание по ст. 1330 за распечатание писем хотя бы из одного только любопытства. Досмотр почтовой корреспонденции, согласно положениям по­чтового устава, разрешался только по требованию судебных органов; кроме того, полиция имела право на вскрытие писем и иных бумаг лиц, состоящих под ее гласным надзором. Широко развита была и негласная перлюстрация писем орга­нами политической полиции.

Глава третья Статьи 380—381С субъективной стороны эти преступления характеризуются неосторожностью в форме небрежности или самонадеянности. Не влекли ответственности случаи похищения денег или иного имущества из специальных хранилищ или иных помещений, если должностное лицо не предполагало и не могло предпола­гать возможности хищения. Особые случаи ответственности за небрежное хранение вверенного имущества предусматривались и другими статьями Уложения. Так, почтовые чиновники за утрату но неосторожности пакетов с деньгами наказывались не по ст. 380, а по ст. 1529""4. Отдельными статьями определя­лась ответственность за небрежное хранение имущества при­казчиками, хранение имущества, спасенного от кораблекруше­ния, и т. д. Характерно, что в Своде законов статья, в которой бы устанавливалось наказание за небрежное хранение, вообще отсутствовала, Статья 316 Свода законов уголовных (в редак­ции 1842 года), предусматривавшая ответственность за эти действия, содержала в себе только ссылку на особые уставы, включенные в Свод, которыми следовало руководствоваться для назначения наказания.

Статья 382

В отличие от предыдущих статей, ст. 382 предполагает толь­ко умышленное преступление. Ни в Своде законов, ни в более раннем законодательстве не содержалось аналогичных норм. Наказание за истребление чужого имущества было установле­но В Уложении довольно суровое. Максимальное наказа­ние — 20 лет каторжных работ в рудниках.

Статья 383

Ответственность за присвоение и растрату вверенного иму­щества была установлена в Воинских артикулах Петра 1 {арт. 193, 194). Независимо от субъекте преступления и при­чиненного ущерба виновные подвергались смертной казни за единственным исключением, предусмотренным в арт. 63: офи­цер за присвоение излишнего жалования или провианта подле­жал, яко вор, либо смертной казни, либо ссылке на галеры. 1е же наказания определяла за это преступление ст. 130 книги V Морского устава. Наказания чиновникам были заметно мяг-

че. Так, инструкция земским комиссарам 1719 года предписы­вала им «не дерзать ничего из наличных денег никакими мера­ми тратить» под угрозой «двойного штрафа и фискального за то взыскания»*". Аналогичная ответственность устанавлива­лась инструкцией для земских казначеев* ".

Во второй половине XVI11 века отмечается тенденция к об­легчению наказания, но "вместе с тем само понятие растраты и присвоения расширяется и уточняется. Так, Правила провиант­ского правления 1738 года относили к числу наказуемых дея­ний не только растрату казенных денег на собственные нужды, но и предоставление их кому-либо взаймы. За нарушение этой нормы виновные обязаны были «издержанное вдвое возвра­тить», кроме того, на них налагался штраф в размере месячно­го жалования’*1». Аналогичное правило было установлено в Регламенте об управлении адмиралтейств и флотов 1763 го­да" , В сенатском указе от 27 октября 1772 г, губернаторам предписывалось в случае обнаружения недостачи, независимо от намерений виновного и суммы ущерба, «воевод, их товари­щей и секретарей тотчас отрешая от должности… казенные деньги взыскивать но указам без малейшего промедления»"’". В сенатском указе от 29 июля 1774 г. приводился приговор Сената с резолюцией Екатерины II о наказании члена Главно­го магистрата, асессора В. Шишкова за растрату и присвоение казенных денег, Сенат, основываясь на Воинских артикулах и Морском уставе, приговорил его к смертной казни. Но импе­ратрица заменила наказание ссылкой в Сибирь , В уставах о соли и о вине присвоение казенного имущества именовалось «вящим воровством» и «изменой личной», но о мере наказания за это преступление ничего не говорилось.

В 1799 году было установлено различие в наказаниях за во­ровство в зависимости от вида посягательства. Тягчайшее на­казание — каторжные работы — определялось только за гра­беж. Суды, и в том числе Сенат, а впоследствии и Государ­ственный совет, основываясь на этом указе и на уставах о соли и о вине, стали толковать закон в том смысле, что присвоение и растрата не только соли и вина, но и любого другого имуще­ства не являются грабежом и потому наказание за него должно назначаться как за простое воровство (лишение чинов и дво­рянства и разжалование в солдаты либо ссылка в Сибирь на поселение). Это правило закрепило Полевое уголовное уложе­ние для Большой действующей армии 1812 года: в § 34 главы VI этого уложения предусматривалось за растрату армейских сумм разжалование в солдаты сроком на 10 лет*". В начале николаевского царствования Сенат было решил ужесточить ка­рательную практику, приговаривая осужденных не только к ссылке, но и к каторжным работам. Это вызвало протест со стороны Государственного совета, который, ссылаясь на выше­названные акты и судебную практику первой четверти XIX века, полагал, что «ПО точной силе законов, ныне существую­щих… нельзя похищения казенной собственности считать пре­ступлением, смертной казни или каторге подлежащим» .*, Бо-

лее того, по предложению Государственного совета, утверж­денному императором 31 октября 1828 г., на расхитителей бы-ло распространено действие Манифеста об амнистии 1826 года. В 1831 году разъяснениями но отдельным делам этого рода, принятыми Государственным советом и утвержденными царем, было установлено расхитителей казенной собственности, имев­ших офицерские ранги и дворянское достоинство, как попа­дающих под действие Манифеста об амнистии не лишать чи­нов и дворянства и освобождать от ареста и суда, «но как лю­дей, оглашенных в пороках и в службе нетерпимых, впредь в оную не определять и к выборам дворянским не допускать, не ослабляя при том строгого взыскания с них похищенной казен­ной собственности»" .

В Своде законов устанавливалась ответственность как за пользование казенным имуществом, так и за похищение казен­ных денег и вещей (в том числе и в форме растраты и при­своения). Наказание за хищение устанавливалось такое же, как за кражу, с отсылкой к разделу десятому, главе третьей. За первое преступление {пользование казенным имуществом) виновный отрешался от должности и «сверх того подлежал на­казанию по мере злоупотребления». В любом случае ущерб подлежал возмещению в двойном размере.

С объективной стороны преступление, предусмотренное на­стоящей статьей, заключалось либо в самовольном обращении в собственность вверенного имущества (присвоение), либо в самовольном недержании или отчуждении такого имущества (растрата)"". Вверенным имуществом считалось такое иму­щество, в отношении которого данному должностному лицу были предоставлены определенные полномочия, связанные с его хранением, пользованием и распоряжением, и возложена материальная ответственность за его сохранность.

Присвоение и растрата считались совершенными не с того момента, когда имущество было вверено,а лишь когда оно бы­ло растрачено или, «не будучи употреблено по назначению, удержано самовольно в свою пользу»2’9. Квалификация пре­ступных действий должностного лица не зависела от того, ко­му принадлежало растраченное имущество — государству или частному лицу, если оно находилось в его распоряжении в свя­зи с занимаемой им должностью.

Субъектом данного преступления, как указано в статье, мог­
ли быть не только чиновники, но и другие служащие, в том
числе курьеры, писари и даже священнослужители, к которым
имущество поступило от начальства в качестве разового пору­
чения, даже если само поручение было сделано с превышением
власти" . …….

С субъективной стороны для этого преступления характерно непременное наличие умысла. Причем, как разъяснял Сенат, ст. 383 могла применяться независимо от того, какими моти­вами руководствовался виновный*2’7. Следовательно, корысть не считалась обязательным признаком растраты или при­своения.

Частные лица, будучи пособниками или укрывателями должностной растраты, несли ответственностьм соучастие в

простой растрате — по ст. 2192 комментируемого Уло­жения .

Наказание за растрату и Присвоение устанавливалось срав­нительно легкое (максимум —ссылка в Томскую или Тоболь­скую губернии), в то время как за похищение из церкви даже несвященных предметов виновный подвергался каторжным ра­ботам от 4 ДО 6 лет. Характерно, что наказание за растрату зависело не от размера причиненного ущерба, а от времени его возмещения и обнаружения. В соответствии с разъяснением Сената, часть ! статьи могла применяться лишь при условии возврата всей истраченной суммы, частичное покрытие растра­ты на квалификацию преступления не влияло""’. Для приме­нения части 2 также требовалось возвратить всю сумму до вы­несения приговора2’"’". Моментом открытия злоупотребления считалось не возбуждение уголовного дела, а момент обнару­жения недостачи, например ревизия или явка с повинной.

Статья 384

Статья предусматривает ответственность за частный случай растраты или присвоения. Отменена за ненадобностью в 1884 году"’2′.

Статья 385

Статья предусматривает ответственность м противозаконное промедление в отсылке таких вверенных по службе денег или иного имущества, которые подлежали приему, хранению и рас­ходованию в указанном законом порядке, например должны были записываться в приходно-расходную книгу, при условии. что это входило в служебные обязанности виновного лица2"’2. Если же деньги были не только несвоевременно оприходованы или отправлены, но и получены незаконно, то такие действия подлежали квалификации по статьям о превышении власти22′.

Срок промедления в оформлении полученных или отпра­вленных денег не являлся существенным признаком преступле­ния, но должен был учитываться судом224.

Преступление, предусмотренное данной статьей, всегда умы­шленное. Ге же действия, совершенные по неосторожности, подлежали наказанию по ст. 503. Но мотивы преступления значения не имели.

Статья386

Норма является новой. В отличие от предусмотренного в ст. 383, это преступление — неосторожное. Должностное лицо несло ответственность за недостачу вверенных ему ценностей,

если оио могло и должно было предвидетьвозможность хище­ния или иное причинение ущерба казенному имуществу. Толь­ко случай (казус) или предусмотренная законом естественная убыль освобождала от всякого взыскания.

Впервые ответственность за неправильные записи в приход­но-расходных книгах была установлена еще в Регламенте об управления адмиралтейством 1722 года"’"’", а позже распро­странена на другие сферы управления Правилами провиант­ского правления 1758 года. Нарушения в записях но этим пра­вилам карались вычетом полугодового жалования, если были совершены по лености и без умысла. «Когда же оное с умы­слом учинено будет, и сверх того в черных книгах некоторые расходы без расписок найдутся, или хотя и расписки будут, да сомнительны: оных судить военным судом и поступать с ними по воинским артикулам»"‘". Наказание предусматривалось также за вырезание из этих книг листов, за неуказанные в книгах расходы и фальшивые расписки. Помимо возмещения двойной суммы причиненного ущерба, виновные подвергались уголовным наказаниям по Воинскому артикулу. Правило о двойном возмещении ущерба сохранилось и в Своде законов, который, кроме того, установил уголовное наказание — ссылку в Сибирь.

По существу, преступление, предусмотренное данной стать­ёй, — разновидность растраты или присвоения. Сенат усматри­вал разницу между ними только в том, что в настоящей статье речь шла не о присвоении вверенного должностному лицу иму­щества, а о незаконном и тайном похищении тех ценностей, ко­торые лишь могли поступить в число вверенных его хране­нию’"’. С субъективной стороны это преступление всегда умышленное. За те же действии, совершенные по небрежности или нерадению, наказание назначалось по ст. 386 либо ст. "303.

Статья 388

Служебная растрата или присвоение и побег или подлог до­кументов с целью сокрытия причиненного ущерба хотя и тесно связаны, но представляют собой два различных преступле­ния2"". Поэтому в подобных случаях действия виновного ква­лифицировались по совокупности преступлений. Согласно тол­кованию Сената, к числу подложных документов, упоминае­мых в данной статье, относились расписки, квитанции и т. п. акты, подтверждающие использование вверенного имущества. За подделку же приходно-расходных книг виновный подлежал ответственности по ст. 391 — за подлог""".

Следует заметить, что наказание за побег, связанный с ра­стратой, объясняется не только сравнительной распространен­ностью этого деяния, но и отсутствием в Уложении общего на­казания за побег подследственного Даже побег арестанта, на­ходящегося под следствием, не являлся преступлением, карае­мым уголовным наказанием. По Уставу о содержании под стражей, беглец в случае гюимкн подвергался лишь более стро­гой мере пресечения. Поэтому в данном случае не имело значе­ния, идет ли речь о побеге до возбуждения уголовного дела или после этого.

Норма данной статьи была одним из отступлений от общего правила о возмещении причиненного ущерба — она распро­страняла ответственность не только на виновного, но и на его и. начальника или на общество, избравшее его на должность. 1 а-Кйм образом, будучи законом специальным, статья не подле­жала расширительному толкованию и могла применяться толь­ко при осуждении должностных лиц за растрату или присвое­ние, но не за небрежное хранение вверенного имущества"*’.

Под непосредственны* надзорам здесь следовало понимать < надзор непосредственного начальника виновного, но не проку­рорский надзор. Начальник нес материальную ответственность за действия подчиненного лишь в случае недостаточного за ним надзора, если таковой возлагался на него законом или ос­нованным на законе распоряжением. В отличне от начальни­ков, общества, избравшие виновных на соответствующую должность, обязаны были возместить ущерб в любом слу­чае" ‘!.

Глава четвертая Статья 390

11од подлогом в теории русского уголовного права понима­лось «заведомо ложное удостоверение какого-либо юридиче­ского действия, отношения или права посредством фальшивого документа»"5". Кроме этого, так называемого материального, подлога русские юристы выделяли еще н подлог интеллекту­альный, т. е. «сокрытие фактов в официальной бумаге, дол­женствующей служить удостоверением действительности сих фактов» . Уложение подразделяет интеллектуальный подлог на общий, упомянутый в ст. 391, и особенный — выдача заве­домо ложных свидетельств (ст. 392) и заведомо лживое изло­жение законов и других правовых актов (ст. 390),

Русское законодательство давно знакомо с этим преступле­нием. Еще в Соборном уложении 1649 года ст. 2 главы четвер­той гласила: «Будет кто учнет какие письма воровством наря-жатн и приказные письма персправляти мимо государева ука­за, и того казнити смертию»* . Не менее строго*; наказание было установлено Петром I в Генеральном регламенте колле­гиям 1720 года тем, «кто под каким-нибудь предлогом неправ­диво учинит рапорт (или доиошение) … или кто протоколы или другие документы переправит фальшиво и прочее в та­ких причинах подобное учинит»"’"’. В дальнейшем. в XVIII — первой половине Х!Х века, имела место тенденция к облегчению наказания за подлог. В ряде сенатских указов 40—80-х годов XVIII века по конкретным делам о подлогах чиновников, опубликованных в Полном собрании законов, мы встречаем новые наказания: шельмование, исключение из службы, разжалование в солдаты, ссылка в Сибирь, каторга. Но ни в одном из них смертная казнь уже не присутствует""*’. Свод законов установил ответственность уже не только за

подчистки н исправления, но и за хищение документов и иска­жения в отчетности. В качестве меры наказания как за матери­альный, так и «а интеллектуальный подлог использовались ссылка и разжалование в солдат»!.

Статья 390, по сути, дублирует нормы ст. ст. 319—322 раз­дела IV Уложения, лишь устанавливая повышенную ответ­ственность за такие преступления для должностных лиц.

Статья 391

Сенат полагал, что данная статья включает в свой состав деяния трех видов: 1) такие, уголовный характер которых не зависел от целей и мотивов субъекта преступления; 2) такие, которые приобретали свойства должностного подлога только при условии противоправных намерений субъекта; 3) такие, которые признавались преступлением подлога только при на­личии корыстных или иных личных побуждений ВИНОВНОГО . К первой группе Сенат относил те случаи, когда должностное лицо подделывало подписи, свидетельские показания, соста­вляло фальшивые акты или оформляло их задним числом, включало в них вымышленные обстоятельства или заведомо ложные сведения, выдавало мнимую копию с несуществующего акта или неверную копию с подлинного акта, подделывало ак­ты, отданные ему на сохранение. Вторую группу составляли действия, связанные с заведомым искажением фактов или их сокрытием в докладах, рапортах, протоколах, журналах и дру­гих официальных документах, а также подчистки и исправле­ния в таких актах, носящие злонамеренный характер. К треть­ей группе принадлежали нарушения правил делопроизводства и оформления официальных актов.

В случаях, когда должностное лицо по небрежности или са­монадеянности включало те или иные неверные сведения в до­клады, рапорты и прочие служебные документы, оно несло от­ветственность по ст. 448 Уложения. Не подлежали наказанию по статьям о подлоге подчистки и переправки в официальных документах в тех случаях, когда не были установлены противо­правные намерения виновного. Нарушения правил оформления официальных документов, если они не были совершены из ко­рыстных или иных личных побуждений, подлежали наказанию по ст. ст. 441—442 или по статьям о нарушениях особо преду­смотренных специальных обязанностей.

В соответствии с разъяснениями Сената, хотя в настоящей статье говорится о похищении документов, под се действие под­падали только те случаи, когда хищение было направлено на достижение цели подлога, а не те, когда оно совершалось с це­лью присвоения похищенных документов. В последнем случае виновный нес наказание по ст. 330 Уложения"*8. По данной статье могло быть квалифицировано лишь хищение докумен­тов, вверенных виновному в подлоге должностному лицу . Вместе с тем не требовалось, чтобы должностное лицо совер-

шим) подлог лишь в пределах его прямых служебных обязан­ностей. Статья применялась и в случае превышения виновным пределов предоставленной ему власти.

Частное лицо, замешанное в служебном подлоге, привлеки- и< «ось к ответственности, только если в его действиях был со-< ran общего, а не должностного преступления, т. е. по (Т. < т. 2202- 2209 Уложения.

Должностной подлог считался совершенным с момента вне-i in их виновным в документ заведомо ложных данных незави-• имо от того, сумел он воспользоваться этим документом или пег ‘•.

Статья 392

Статьей предусмотрено наказание за выдачу подложного свидетельства, не предоставляющего непосредственно каких-ли­бо имущественных и иных личных благ или прав, а подлежа­щего представлению в государственные или общественные уч­реждения, которые после проверки и оценки этого свидетель­ства могут окапать помощь или предоставить льготы его обла­дателю !.

Статья 393

Данная норма была впервые установлена Уложением о нака­заниях 1845 года и отменена в 1889 году*’*’.

Глава пятая Статья 394 Неправосудие — первое нэ должностных преступлений, воз­никшее в русском праве. Ответственность за него устанавлива­лась еще судебниками. Большое внимание уделило ему Собор­ное уложение 1649 года. Там же, в ст. i главы X, мы находим определение понятия непраоосудия: «…судом суднти и рос пра­ва делати по государеву указу вправду, а своим вымыслом в судных делах по дружбе и но недружбе ничего не прибавлнва-ти, пи убавливати, и ни в чем другу не дружити. недруги не мстити и никому ни в чем ни для чего не норовити, делати всякие государевы дела, не стыдней лица сильных, и избавля-ш обидящего от руки иеправеднаго» . В статьях 3 и 6 той (КС главы предусмотрено наказание за умышленное неиравосу-дие (лишение чести для думных чинов и торговая казнь и от­решение от службы для остальных), а в ст. 10 — за неосто­рожное Неправосудие («что государь укажет»). Специальным указом от 5 феврали 1724 г. Петр I усилил наказание за непра­восудие, установив смертную или политическую казнь с кон­фискацией имущества» .

Наряду с ужесточением наказания законодатель в борьбе с неправосудием стремился использовать и страстные призывы о необходимости строго придерживаться рамок закона. Вот поче­му в XVIII веке нередки указы в подтверждение ранее приня­тых законов, например от 8 декабря 1733 г. «О подтвержде­нии, чтобы чиновники высших и низших судебных и присут-

ствениых мест поступали, при отправлении должности своей, по Генеральному регламенту и дополнительным к оному ука­зам»" ‘. от 24 апреля 1738 г. «О подтверждении обер-секрета-рям и секретарям, чтобы должность свою в точности исправля­ли по прежним указам*’ . Наиболее выразительным приме­ром в атом отношении может служить манифест от 23 октября 1740 г., в котором торжественно провозглашалось: «… все те прежние, в народе опубликованные указы и манифесты о пра­восудии чрез сие наикрепчайше подтверждаем и всемнлости-вейше повелеваем иметь суд повсюду равный и правый без бо-гонеиавистного лицемерия и злобы и противных истине про­клятых корыстнй, несмотря на лицо сильных и избавляя оби-димых от рук неправды»"".

Свод законов установил за умышленное неправосудие лише­ние всех прав состояния и отдачу в солдаты, либо ссылку, ли­бо каторгу. Причем специально оговаривалось, что мотивы преступления значения не имеют. Неосторожное неправосудие влекло наказание только по делам межевым.

Объектом неправосудия являлись, с одной стороны, право­мерная деятельность судебных органов, а с другой — права физических и юридических лиц. С объективной стороны пре­ступление неправосудия состояло в неправильном, незаконном разрешении гражданского или уголовного дела, в нарушении норм материального или процессуального права. В то же вре­мя не признавалось непрааосудием и не могло быть квалифи­цировано по настоящей статье нарушение процессуальных норм в ходе судебного разбирательства, если был вынесен справедливый приговор. Сенат обращал внимание, что «самое преступление это может быть учинено только в главнейший момент отправления правосудия, а именно: в постановке реше­ния и приговоров» . I ой же точки зрения придерживалась и наука уголовного права, Н. А. Неклюдов, в частности, ут­верждал, что если нет ущерба от неправосудня, то нет и пре­ступления, В качестве примера он приводил «заведомо непра­восудный отказ судьею, решающим дело, в допросе свидетелей обвиняемого, если приговор судьи был все-таки оправда­тельный»" .

Теория уголовного права выделяла два вида неправосу­дия -— фактическое и юридическое. Первое состояло в призна­нии или непризнании событий и фактов, т. е. вопросов, решав­шихся судьями по внутреннему убеждению. Признаки второ­го — юридического — неправосудня, как отмечал Сенат, «оп­ределить возможно и они ясно выражены в ст. 366 (ст. 394 в редакции Уложения 1845 года) Уложения, признающей нес­праведливым то решение, которое поставлено в явное наруше­ние закона и положительного его смысла. Что же касается до обязанности судьи, при исполнении которой закон предоста­вляет ему руководствоваться убеждением совести, то опреде­лить нарушение оной фактическими признаками не предста­вляется никакой возможности, так как убеждение судьи ника­кому контролю подлежать не может и допустить проверку это-

МОЖНЫМ Исполнение едгйвемм* ti« 4яп йостай . «оэтомч ЪАко* На. может преследовать судью, если решение его явно не. противо­речит положительному смыслу закона, и если судья, постано- >,, вивший такое решение, действовал не по убеждению совести, а из корыстной цели, то он может подлежать преследованию как лихоимец, а не за неправосудие»»".

Неоднозначно в теории и практике решался вопрос о субъ­екте неправосудия. Так, Н. А. Неклюдов не сомневался, что в данной статье он должен пониматься в широком смысле: «Слово «кто», несомненно, удостоверяет, что виновником мо­жет быть не только судья, но и всякое должностное лицо, кое­му вверено решение данного дела (казенные административ­ные управления, полиция «т.п.)» . Для Сената же, напро­тив, «не подлежит сомнению, что … по смыслу всех статей гла­вы V неправосудие составляет преступление, свойственное лишь должностным лицам, имеющим собственно судебную власть в строгом смысле этого выражения» .

В связи с вопросом о субъекте неправосудня встал вопрос: об ответственности за него присяжных заседателей. В теории уголовного права была высказана мысль, что содержание дан­ной статьи предполагает возможность применения ее и к при­сяжным заседателям25′. Но сомнение вызывало то, что при­сяжные выносили вердикт по внутреннему убеждению, а в ста- I тье, в соответствии с вышеприведенным разъяснением Сената, говорилось о фактических признаках лишь юридического не­правосудия. Кроме того, вердикт еще ие приговор, я отличие от приговора вердикт, не подписывался присяжными, и офици­ально не было и не должно было быть известно, кто из при­сяжных голосовал «за», а кто «против»,

В XIX веке в судебной практике не встречалось дел о при­влечении присяжных заседателей к ответственности за непра-восудие. Редакционная комиссия по составлению Уголовного уложения, решая этот вопрос:, пришла к выводу, что возбужде­ние уголовных дел о неправосудии присяжных заседателей бы­ло бы крайне затруднительно, так как исследование подобного преступления связано с обнаружением тайны совещаний при­сяжных заседателей, нарушение коей подорвало бы незыбле­мость приговоров и доверие к суду присяжных. Поэтому ко­миссия сочла возможным ограничить ответственность присяж­ных заседателей случаями взяточничества. Мнение комиссии не разделяли ее председатель 3. В. Фриш и министр юстиции Н, В. Муравьев. В представлении Особому совещанию при Государственном совете они настаивали на том. что по 6у-кнальному смыслу проектируемой статьи (ст. >48) под нее должны быть подводимы и случаи неправосудия присяжных заседателей и что трудность доказать какое-либо деяние не да­ет права оставить его безнаказанным. Доводы в пользу этой точки зрения нашли поддержку Особого совещания, и и Уго­ловном уложении присяжные заседатели оказались в числе субъектов неправосудия .

По тому же пути пошла 8 XX веке и судебная практика а применении комментируемой статьи (ст. 366 в редакции Уло­жения 1883 года). В 1911 году Общее собрание Сената приш­ло к выводу, что все постановления действующего Уложения о наказаниях относительно неправосудия судей в обширном смысле слова должны быть распространяемы и иа присяжных заседателей, когда они, «забыв веление совести, свою обязан­ность судить но точному разуму законов и в пределах, сими законами им предоставленных, введут произвол в свое реше­ние и неправильно воспользуются предоставленною им для се­го властью, и не только по какому-либо корыстному, или по какому-либо личному побуждению, но и по неправильному толкованию законом определенных им прав»*"1". Это решение Сената противоречило его же предыдущим разъяснениям не только но вопросу о субъекте, но и о субъективной стороне данного преступления. В решениях 1874 н 1903 годов отмеча­лось, что неправосудие должно характеризоваться не только умыслом, но и корыстными или иными личными видами1®’*.

Статьи 395—3% Эти нормы — новые для уголовного закона. Они предусма­тривали некоторые особые случаи неправосудия, прямо нару­шавшие порядок назначения наказания, определенный в главе II раздела 1 Уложения.

В объяснениях Редакционной комиссии к проекту Уголовно­го уложения отмечалось, что «с неправосудием в роде наказа­ния не следует смешивать злоупотребление при выборе того или другого наказания из числа определенных в законе за данные преступления»"». Другими слее*ами, комиссия пред­полагала, что суд обладает бесконтрольным правом на призна­ние смягчающих вину обстоятельств и в связи с атим — иа вы­бор между несколькими наказаниями, установленными за пре­ступление. «Конечно. — говорилось в объяснениях, — судья может злоупотребить этим правом, руководствуясь при выборе наказания не интересами правосудия, а побуждениями, не сов­местимыми с долгом службы, но подобное злоупотребление не поддается регламентации закона» ",в. Но поскольку, по Уло­жению, суду запрещалось назначать максимальную меру нака­зания при наличии смягчающих обстоятельств или при объ­явлении преступника заслуживающим снисхождения, то злоу­мышленное нарушение этой нормы должно 6мл© рассматри­ваться как неправосудис и влечь ответственность но ст. 395. В силу того, что в данных статьях речь шла только об окон­чательных приговорах, они не могли применяться в отношении суден, приговоры которых подлежали обжалованию. По Своду законов, обжалованию подлежали приговоры лишь но тем уго­ловным делам, которые могли возбуждаться только по жало­бам потерпевших. По Уставу уголовного судопроизводства, окончательные приговоры выносили: мировые судьи — по де­лам, когда наказание не могло превысить трех дней ареста,

съезд мировых судей — на остальные приговоры мировой юстиции, окружной суд с присяжными заседателями, судебные палаты. Приговоры мировых судей и окружных судов без при­сяжных заседателей становились окончательными, если не об­жаловались в установленный срок.

Статьи 397—398

Обе статьи предусматривают наказание за неумышленное неправосудис, которое явилось результатом судебной ошибки или неправильного толкования закона. Таким образом, от пре­дыдущих статей этой главы они отличаются по субъективной стороне, а между собой — по объективной стороне преступле­ния. Статья 398 является общей, а ст. 397 определяет наказа­ние только за наиболее тяжкий вид неумышленного неправосу­дия — вынесение окончательного приговора при условии, что мера наказания, назначенная судом, ие соответствует точному смыслу закона, В соответствии с разъяснением Сената, для применения ст. 397 необходимо, чтобы приговор вступил в за­конную силу*’"’, в противном случае должна была применять­ся ст. 398.

Статья 399 Статья специально перечисляет тех лиц, помимо судей, кото­рые могли привлекаться к ответственности за иеправосудие, причем не только в качестве соучастников, но и в качестве единственного субъекта преступления. Норма это новая. До Уложения о наказаниях норм об уголовной ответственности за неправосудие лиц прокурорского надзора не существовало, че­го нельзя сказать о секретарях суда и предшествовавших им подъячих и других приказных людях. Секретарь суда не слу­чайно оказался в перечне чиновников, вершащих правосудие. В дореформенном процессе, как гражданском, так и, в особен­ности, в уголовном, ему отводилась важная роль: ои составлял доклад, он должен 6мл заботиться о наличии в приговоре ссы­лок на ту или иную статью закона, он имел право и даже дол­жен был указать суду на противоправность принимаемых ре­шений и мог свое заявление занести в протокол заседания. Но и после введения судебных уставов секретарь суда мог способ­ствовать, а в некоторых случаях и предопределить несправед­ливый приговор или решение суда (например, путем уничто­жения вещественных доказательств по делу).

Прокурор мог привлекаться к ответственности за неправоеу-дие в случае, когда он умышленно отказывался от протеста на неправосудный приговор или решение либо от поддержания обвинения в судебном заседании без достаточных к тому осно­ваний, если это привело к незаконному оправдательному при­говору. Правда, случаев привлечения прокуроров к ответствен­ности по статьям главы V практически не известно.

Перечень данной статьи ие был ограничительным, но ивме должностные лица судебного ведомства, а также адвокаты ни в

теории, ни в судебной практике в качестве субъектов престу­пления неправосудня не фигурировали. Преступлениям и про­ступкам чиновников при производстве предварительного и су­дебного следствия посвящено отделение первое главы XI Уло­жения. (О привлечении к ответственности за неправосудие присяжных заседателей см. комментарий к ст. 394.)

Статья 400

Дореформенный суд был лишь отчасти отделен от админи­страции. Он находился в зависимом от генерал-губернатора и губернатора положении. Начальникам губернии принадлежало право надзора за судебными местами и приостановления ис­полнения судебных решений, если они признавали такие реше­ния несправедливыми. На утверждение к генерал-губернато­рам поступали все приговоры о придании подсудимых смерт­ной казни или о лишении чести.

Хотя данная статья практического значения не имела и но­сила символический характер, все же знаменательно, что в от­личие, скажем, от прокуроров губернаторы несли ответствен­ность только за неосторожное неправосудие, вернее — за бе­скорыстное неправосудие.

В связи с принятием судебных уставов и отделением суда от администрации губернаторы были лишены судебных функций, и статья была исключена из Уложения о наказаниях 1866 года.

Глава шестая

Статьи 401—402

Оценка взяточничества как вредного, а впоследствии и об­щественно опасного деяния стала складываться в русском зако­нодательстве еще в период феодальной раздробленности. Так, уже в Новгородской и Псковской судных грамотах запреща­лось князю и посаднику принимать «тайные посулы» В пери­од образования русского централизованного государства по­является запрет сулить, просить и принимать посулы (ст. ст. I", 33, 67 Судебника 1497 года). И хотя уголовное на­казание за эти действия установлено не было, но, учитывая, видимо, новизну и значимость этой нормы, Судебник предпи­сывал ее «прокликать по торгам» во всех городах и волостях. Впервые наказание за взятки упоминается в Судебнике 1550 года (ст. ст. 3—5, 8—11, 32, 33, 39, 42, 53, 74). В условиях господства системы кормлений преступлением признавалось главным образом получение «посулов» при отправлении право­судия и взимание «лишка», т. е. превышение норм, установлен­ных для кормленщики центральной властью.

Соборное уложение 1649 года карает взяточничество в ос­новном в области правосудия (гл. X, ст. ст. 5—7; гл. XII, ст. 2). Ему уже известно и посредничество во взятке, пока еще не наказуемое. Связанные со взяточничеством должностной подлог и волокита влекли за собой ответственность, так же как и незаконное взыскание судебных и иных пошлин. Наказание
за взяточничество зависело от социального положения винов­ного. И если боярин отделывался штрафом, то подъячему гро­зила торговая казнь, а в случае подлога—отсечение руки.

Термин и понятие «лихоимство» появились в русском зако­нодательстве при Петре I. В. Н. Ширяев полагал, что они бы­ли заимствованы из церковно-нравоучительной литературы: «Максим Грек был обличителем «судейского сребролюбия и лихоимства» слуг благоверного царя, Иван IV становится на защиту народа от «неправедного лихоимства и сребролю­бия». Указом от 24 декабря 1714 г. лихоимство объявля­лось преступным, независимо от того, повлекло оно за собой иные правонарушения или нет. Лихоимством признавалось получение любого рода посулов (взяток), а также незаконные поборы населения. В указе провозглашалось, что чиновники не должны иметь иного вознаграждения за свой труд, кроме жа­лования. Указ ужесточил наказание за взятки, вплоть до по­литической и даже смертной казни. Меры наказания не зави­сели от должностного положения виновного. Это еще раз было подтверждено в указе от 5 февраля 1724 г. и в Генераль­ном регламенте коллегий.

Однако взяточников не останавливали суровые наказания. Ряды их даже росли при Петре I, а после его смерти они прак­тически оказались у власти. В 1726 году последовал указ, в соответствии с которым велено было «приказным людям» жа­лования не давать, «а довольствоваться им от дел по прежнему обыкновению с челобитчиков, кто что дает по своей воле». С этим приказом понятие лихоимства изменилось. Оно стало означать лишь вымогательство «излишних» взяток. Таким об­разом, самодержавие вновь возвращалось к системе кормления от должности.

Указом от 18 июля 1762 г. Екатерина II установила жалование всем чиновникам, а взяточникам угрожала смертной каз­нью. «Тем не менее, — заметил В.Н.Ширяев,…….. -суровые угрозы тяжкими последствиями, по-видимому, оставались только на бумаге, в действительности же участь виновных всегда су­щественно смягчалась и смертной казни взяточники не подвер­гались». Юридическим основанием для смягчения наказа­ния взяточникам служил указ от 22 сентября 1762 г. Он пред­писывал у лихоимцев «отнять чины и, оставя их без наказания, ни к каким впредь делам не определять, а не из дворян и ска­чивавших сослать без наказания в дальние места на поселе­ние». Но ни репрессии Петра I ни снисходительность Ека­терины II не уменьшили лихоимства в России. Александр I в указе от 18 ноября 1802 г. вынужден был констатировать, что «пагубное лихоимство и взятки в империи нашей не токмо су­ществуют, но даже распространяются между теми самыми, ко­торые бы гнушаться ими и всемерно пресекать их долженство­вали». Царь поручил Сенату усовершенствовать законы, направленные на борьбу с этим злом, но дальше обсуждения вопроса дело не пошло.

Законодательство о взяточничестве получило некоторое раз­витие в Своде законов. Ему посвящена гл. VI раздела V. Здесь под общим понятием лихоимства объединены: 1) неза­конные поборы (под видом сосу дарственных податей), 2) вы­могательство и 3) взятки, под которыми подразумевались «всякого рода подарки, делаемые чиновниками для ослабления силы закона». Наказание, за это преступление — либо лишение всех прав состояния и отдача в солдаты, либо ссылка, либо ка­торга.

Несмотря на то, что данная глава названа «О мздоимстве и лихоимстве», определение этих понятий в законе отсутствует. Поэтому приходилось устанавливать их путем толкования. В науке уголовного права и в судебной практике под лихоим­ством понималось принятие должностным лицом подарка за совершение таких действий или за бездействие, которые явля­лись нарушением его служебных обязанностей. Если же долж­ностное лицо за взятку совершало действия или бездействова­ло в пределах круга своих полномочий, то такое преступление считалось мздоимством. Кроме того, термин лихоимство ис­пользовался и в широком смысле — для обозначения взяточ­ничества в различных его проявлениях, и, напротив, в более узком, чем в ст. 402. смысле — как взимание недолжных нало­гов или иных сборов с населения, то есть излишка, лиха.

В ст. 401 мздоимство предстает в двух видах: в ч. I — как подкуп и в ч. II — как вознаграждение. Последнее ранее в русском уголовном праве не преследовалось. Относительно то­го, должно ли преследоваться лихоимство в форме вознаграж­дения, в литературе были высказаны разные мнения. В. Н. Ширяев полагал, что для лихоимства не имело значения не только время получения подарка (что предусмотрено ч. II ст. 405), но и время обещания подарка, так как «лицо, учиняя или допуская что-либо противное обязанностям службы, ожи­дает, что оно будет вознаграждено так или иначе, лично или посредственно. Такое ожидание награды в будущем, особенно основанное на прошлом опыте, представляет явление зауряд­ное при взяточничестве-вознаграждении» в. Другие авторы предлагали, ввиду отсутствия в комментируемой статье прямо­го указания на взятку -вознаграждение при нарушении служеб­ных обязанностей, подводить такое деяние под ч. II ст. 401. На этом примере хорошо видно, что казуистичность, присущая Уложению о наказаниях, приводила не только к излишним по­вторам, дублированию и мелочной детализации, но и к суще­ственным пробелам в законе (в данном случае закон, карая лихоимство-подкуп и мздоимство-вознаграждение, оставлял безнаказанным лихоимство-вознаграждение).

Существенным признаком объективной стороны взяточниче­ства в любой его форме являлось совершение только такого действия или бездействие, которое имело прямое отношение к обязанностям должностного лица по службе и которое оно обязано было выполнять безвозмездна в соответствии со свои­ми служебными функциями. На этот факт Сенат обращал «никакого различия между тем, имел ли обвиняемый непосред­ственное влияние на решение того дела, по которому он полу­чил взятку, или мог оказать воздействие на лицо, решающее это дело. Но практика Сената по вопросу, как толковать выра­жение действия, касающиеся до его обязанностей по службе, претерпевала изменения. В 70-е годы дважды Сенат возлагал ответственность на взяточников за совершение действий, не входящих в круг их прямых обязанностей. В 1882 году он встал на более узкую точку зрения, разъяснив, что для состава преступления, предусмотренного ст. ст. 401-402, «существен­ным признаком является отношение, в котором должностное лицо, получившее в дар деньги или другое имущество, нахо­дится к самому служебному действию, за совершение которого оно получило такой дар, или к присутственному месту, где та­кое должно быть совершено. Следовательно, только то обстоя­тельство, что принявший дар состоит на государственной службе, само по себе, при отсутствии указанного условия, не имеет еще никакого значения». В решении Сената 1912 го­да уточнялось, что взяточничество будет иметь место не толь­ко в случае, когда речь идет о действии, определенном служеб­ными обязанностями, но и вообще по делу, производящемуся в том учреждении, где служит виновный, и «относящемуся в большей или меньшей степени непосредственно к его прямым обязанностям». Принятие должностным лицом денег или подарка за совершение действий, не имеющих отношения к его служебным обязанностям, если в нем отсутствует состав како­го-либо другого преступления, например мошенничества, приз­навалось ненаказуемым. Так, «принятие волостным писа­рем подарка за содействие отсрочке исполнения приговора во­лостного суда не составляет должностного преступления, так как на волостного писаря никаких обязанностей по исполне­нию решений волостного суда законом не возлагается».

С субъективной стороны как мздоимство, так и лихоимство всегда преступления умышленные: виновный сознает, что меж­ду подарком и его деяниями по службе существует причинная связь. Если же деньги были получены должностным лицом по ошибке, без какого бы то ни было корыстного умысла, то со­став преступления взяточничества отсутствует.

Оригинально дополнительное наказание, установленное в статье. Оно не тождественно конфискации имущества или воз­награждению за причиненный ущерб — передаче в приказ об­щественного призрения подлежало только имущество, получен­ное в виде взятки, дары виновному, а не их стоимость в де­нежном выражении или равноценные предметы. Деньги подле­жали передаче в размере полученной взяточником суммы. Это имущество не было и штрафом, поэтому к нему не могло при­меняться правило о замене арестом в случае несостоятельности обвиняемого.

Статья 403

Статья является новеллой Уложения о наказаниях. Она раздвигает границы состава лихоимства, включая в него даже тс случаи, когда взятки, подарка как такового не было или во всяком случае он не доказан, но какое-то третье лицо в результате противоправных действий обвиняемого получает незаконную прибыль. По мнению Редакционной комиссии по составлению Уголовного уложения, в Уложении о наказаниях «не существует более тяжелой статьи для совести судьи и об­винителя», чем эта, поскольку обусловленность учинения или допущения чего-либо противного обязанностям службы ины­ми противозаконными видами делало состав деяния совер­шенно неопределенным. Если руководствоваться этим призна­ком, то, поскольку всякое умышленное должностное правона­рушение всегда обусловлено какими-либо противозаконными видами, под данную статью можно подвести чуть ли не каж­дый проступок, совершенный должностным лицом. Поэтому, как считала Редакционная комиссия, она применялась крайне редко, была мертвой буквой закона. Правда, имелось спе­циальное решение Сената, в соответствии с которым для при­менения этой статьи требовалось доказать: «во-первых, что должностным лицом сделано или допущено что-либо против­ное обязанностям службы, и, во-вторых, что это нарушение было сделано из корыстных или иных личных видов». Но, как справедливо заметил В. Н. Ширяев, оно «мало спо­собствует уяснению ее смысла и, главное, отграничению обла­сти ее применения от других статей»".

Статья 404

В соответствии со ст. 156, на которую дана ссылка в на­стоящей статье, к взяточничеству, как и любому другому преступлению, применяется правило о совокупности престу­плений. Тягчайшему наказанию и в высшей мере виновный должен был быть подвергнут и в том случае, когда наказа­ние за сопутствующее взяточничеству должностное преступле­ние было менее строгим, чем за взятку, но уже по статьям гл. VI.

В соответствии с указом от 3 февраля 1892 г, в текст ста­тьи были внесены изменения: после слов виновные в сем следовало подвергаются ответственности на основании правил о совокупности преступлений.

Статья 405

В данной статье содержится перечень признаков объективной стороны мздоимства и лихоимства. В частности, здесь определен момент совершения этих преступлений — обещание — подарка и согласие на его принятие. Таким образом, взяточ­ничество имело формальный состав и не предполагало поку­шения, за исключением случаев вымогательства.

Статьи 406—407

Согласно толкованию Сената, вымогательством данная ста­тья именует «физическое или нравственное насилие», приме­няемое должностным лицом с использованием своего служебного положения для незаконного получения денег или иного имущества от потерпевших. В отличие от видов взяточни­чества, предусмотренных в ст. ст. 401 и 402, при вымогательст­ве отсутствует добровольное согласие взяткодателя. Под действие дайной статьи Сенат подводил и случаи, когда требо­вание денег сопровождалось обманом со стороны должностного лица для получения незаконной прибыли, например если день­ги были потребованы под вымышленным предлогом внесения их в казну.

По мнению Сената, для применения ст. 407 было «безуслов­но необходимо, чтобы суд именно признал, что подсудимый под угрозою притеснения или самим притеснением выманил себе подарок».

Под выражением требование подарков в ст. 406 должно бы­ло подразумеваться только такое воздействие со стороны вы­могателя, которое по своему характеру и сопровождавшим его обстоятельствам могло принудить вымогаемого к выдаче иму­щества из опасения и страха за свое благосостояние. Требова­ние, не имевшее таких признаков, приравнивалось к изъявле­нию желания, о котором говорилось в п. 3 ст.405.

Физическое или нравственное насилие должно было приме­няться непосредственно к лицу, от которого виновный рассчи­тывал получить взятку. Превышение власти с насилием за взятку не являлось вымогательством и должно было квалифи­цироваться по совокупности за лихоимство и превышение власти.

Статья 408

Данное преступление занимает промежуточное положение между лихоимством и посредничеством во взятке. Субъектами его были только должностные лица сельского самоуправления. Чиновники и другие служащие, получавшие подарки от сель­ских обществ, привлекались к ответственности на общих осно­ваниях в зависимости от обстоятельств за мздоимство, лихоим­ство или вымогательство. Незаконные сборы денег субъектами данного преступления на иные, помимо указанных в статье, цели также подлежали наказанию по другим статьям гл. VI.

Статьи 409—413

В статьях устанавливается ответственность взяткодателей и посредников, а также соучастников. В отличие от других ста­тей пятого раздела, здесь в качестве субъектов преступления признаются не только должностные, но и частные лица. Свод законов наряду с должностными лицами признавал соучастни­ками в лихоимстве и «тех, которые в учинении незаконных по­боров и повинностей и принятии взяток им вспомогали», и

«тех, которые ведали, но не известили». В Уложении 1845 го­да была установлена ответственность и для взяткодателей (ст. ст. 411—413). Однако уже в редакции 1866 года, на осно­вании утвержденного императором мнения Государственного совета от 27 декабря 1865 г., постановлении о лиходателях в ст. ст. 411 и 412 были исключены, главным образом, ввиду невозможности изобличить самих взяточников.

В связи с нечеткостью формулировок ст. 409 встал вопрос, можно ли посредников и иных соучастников взяточничества, упомянутых в ней, рассматривать только как должностных лиц или следует ответственность за подобные действия распростра­нить и на частных лиц. Сенат в своих решениях придерживал­ся расширительного толкования. Иной взгляд по поводу субъектов преступления ст. 409 изложен В. Н. Ширяевым. Он считал, что толкование Сената «идет вразрез с установившейся практикой по вопросам об участии частных лиц в должност­ных преступлениях». Такой подход, по его мнению, свидетель­ствовал бы о явных противоречиях и несправедливости закона: «лиходатели — инициаторы подкупа остаются безнаказанны­ми, а их помощники — посредники объявляются наказуемыми; следовательно, лицо, вручившее чиновнику взятку от себя лич­но, не наказуемо, а передавшее ту же взятку за счет другого подлежит ответственности».

Сенат разъяснил, что выражение хотя и в меньшей степени, относящееся к наказанию соучастников, не может быть пони­маемо буквально, ибо в статье сказано на основании постано­влений ст. 125 сего Уложения. в которой говорится, что сообщ­ники подлежат наказанию по мере содействия, и обязательное его смягчение на одну степень допускается лишь в случаях, установленных в этой статье.

С объективной стороны преступление, предусмотренное ст. 410, состояло в присвоении вверенного имущества, предназ­начавшегося для склонения должностного лица на взяточниче­ство или для вручения его вследствие уже изъявленного на то согласия. Таким образом, виновный мог получить взятку в ка­честве посредника-подстрекателя или в качестве передатчика. При этом не имело значения, предполагал присвоивший взят­ку в момент получения передать ее по назначению или же на­меревался обмануть взяткодателя.

Лиходательство после 1866 года являлось преступным толь­ко по ст. 413 и лишь при условиях, в ней упомянутых. Пере­чень их был исчерпывающим.

Глава седьмая Статья 414

В соответствии со ст. 404 Устава о службе но определению от правительства, вошедшего в Свод законов, каждый чинов­ник при вступлении в должность обязан был принести присягу на верность службе. Но за нарушение этого обряда никакой ответственности Свод законов не устанавливал. Впервые она определяется в данной статье. Пренебрежение порядком при­нятия присяги составители Уложения отнесли к числу должно­стных преступлений и проступков, поскольку моментом всту­пления в должность считалось назначение, а не принесение присяги. Следовательно, деяние, предусмотренное данной статьей, совершалось уже во всяком случае не частным, а должностным лицом. Если же виновный в несвоевременном принятии присяги нарушал в этот период и другие законы, то должен был нести ответственность опять же как должностное лицо.

Статья 415

Свод законов установил правило, согласно которому чинов­никам запрещалось прекращать исполнение своих служебных обязанностей до оформления увольнения от должности надле­жащим порядком. Поэтому данная статья устанавливает ответ­ственность за самовольное и окончательное оставление своего служебного места. Но ее действие не распространялось на слу­чаи прогулов или опоздания из отпуска, как бы продолжи­тельны они ни были.

Статьи 416—418

Статьи посвящены нарушениям порядка оставления должно­сти. Субъектами таких правонарушений могли быть только чи­новники, но, вероятно, они несли ответственность по данным статьям и в случае исключения из службы навсегда. Об этом, в частности, свидетельствует ч. II ст. 417. С субъективной сто­роны эти правонарушения характеризовались как умыслом, так и неосторожностью, цели и мотивы для квалификации зна­чения не имели. Формальным извещением, о котором говорит­ся в ст. ст. 417 и 418, считалось сообщение начальства или иной официальный источник. Слухи или чье-либо частное со­общение об увольнении не могли рассматриваться в таком ка­честве.

Глава восьмая

Статья 419

Перечень лиц, которых запрещалось принимать на государ­ственную службу, содержался в ст. ст. 4, 6—8 Устава о службе по определению от правительства. Свод законов устанавливал ответственность за нарушение только одного из этих запретов (принимать лиц, исключенных из духовного ведомства). Ста­тья расширяет границы ответственности на все случаи наруше­ния правил приема на службу.

Статья 420

Норма, запрещавшая губернаторам принимать к себе чинов­никами по особым поручениям своих родственников в одно присутственное место, была установлена еше Учреждениями о службе

по определению от правительства. В соответствии с разъясне­нием Сената, данная статья не подлежала расширительному толкованию. Любая другая служба родственников, находящих­ся в непосредственном подчинении, наказанию не подлежа­ла. Часть вторая статьи с изданием судебных уставов 1864 года, сохранив обязательный характер для административных и сословных присутственных мест, утратила всеобщее значе­ние. Общие и мировые суды стали руководствоваться в этом вопросе ст. 148 Учреждения судебных установлений, которая запрещала не совместную службу близких родственников и свойственников в одном и том же учреждении, а только одно­временное их присутствие в одном заседании.

Статьи 421—422

Статьями устанавливаются взыскания за нарушение правил о назначении и увольнении от должности. Субъектами этих правонарушений могли быть только должностные лица, обла­давшие правом назначения и увольнения от должности. С субъективной стороны первое из названных правонарушений могло быть только умышленным, второе могло характеризо­ваться как умыслом, так и неосторожностью.

Статья 422 была практически чуть ли не единственной га­рантией для подчиненного от произвола начальника. Ибо, в соответствии с Уставом о службе, для увольнения чиновника в принципе было достаточно убеждения начальства в его неспо­собности или неблагонадежности. Не требовалось даже ника­ких доказательств его вины. Единственное «ограничение» со­стояло в том, что для увольнения за какой-либо должностной проступок необходимо было получить объяснение виновного. Форма таких объяснений (хотя бы — устная или письменная) не устанавливалась.

Глава девятая

Статьи 423—428

В царской России не было специального дисциплинарного устава гражданской службы. Его отсутствие в известной мере была призвана восполнить гл. IX раздела V Уложения.

Вопрос, о разграничении должностных преступлений и дис­циплинарных проступков серьезно встал лишь в период подго­товки проекта Уголовного уложения, поскольку Редакционная комиссия предполагала ограничить его содержание преступны­ми деяниями, влекущими уголовную ответственность. В связи с этим был подготовлен и проект Устава о служебных провинностях, которому так и не суждено было стать законо’. Уложение же о наказаниях никакого различия между престу­плениями и проступками не проводило.

В Уставе о службе в числе прочих обязанностей должност­ных лиц отмечалось уважительное отношение и точное исполнение всех распоряжений начальства, «Всякое неуважение к начальству, изъявленное в делах службы письменно или словесно, высказывается строго по законам». В соответствии с этими положениями Устава о службе в гл, IX и устанавливались изыскания за дисциплинарные провинности.

По мнению Сената, взыскания, указанные в первом отделе­нии главы IX, должны назначаться только за нарушения по­рядка подчиненности, совершенные одним должностным лицом
в отношении другого, если они находятся в иерархическом подчинении. Следовательно, эти постановления не распростра­нялись на отношения между бывшими начальниками и подчи­ненными. Но действие ст. ст. 425-427 не ограничивалось отношениями между служащими при исполнении ими должно­стных обязанностей, а охватывало все возможные оскорбления подчиненным начальника независимо от их причин и мотивов. Начальниками, на основании Устава о службе и по толкованию Сената, признавались «те, поставленные над слу­жащими старшие лица, которым первые обязаны оказывать уважение и от которых обязаны принимать приказания по службе и исполнять их в точности». Подчиненные несли ответственность по статьям главы IX за неповиновение и оскорбление как непосредственного начальника, так и выше­стоящих начальников того же учреждения и ведомства.

В соответствии с толкованием Сената, подчиненными на­чальника учебного заведения являлись не только служащие, но и учащиеся. Например, нанесение оскорбления студентом рек­тору университета составляло преступление, предусмотренное ст. 425 или ст. 426. Но под действие этих статей не под­водилось оскорбление арестантом начальника тюрьмы.

Для законодательства царской России характерно приме­чание к ст. 425, появившееся в тексте Уложения о наказани­ях в связи со ст. ст. 15 и 154 Общего положения о крестья­нах, вышедших из крепостной зависимости, от 19 февраля 1861 г.:

«Примечание. Определенным в сей и следующих статьях взысканиям и наказаниям подвергаются и временно обязанные крестьяне, виновные в оскорблении помещика, на земле кото­рого водворены, или члена его семейства».

Эта норма, противоречащая здравому смыслу и даже содер­жанию раздела V Уложения, была тем не менее отменена только в 1912 году. Более того, Сенат неоднократно уточнял ее содержание, подчеркивая, что она распространяется на все виды оскорблений, в том числе на грубое и неприличное об­хождение, о котором говорилось в ст. 425.

Статьи 429—434

Обилие статей об ответственности начальников за наруше­ние прав подчиненных не должно создать иллюзию, что они имели сколько-нибудь широкое применение. В кассационной практике Сената за пятьдесят лет не было ни одного дела по статьям второго отделения главы IX раздела V Уложения о наказаниях. Не вызывали они интереса и в уголовно-правовой

науке, так как оставались мертвой буквой закона. Причиной этого была полная беззащитность подчиненного перед началь­ством, которое могло его уволить даже без указания какого-ли­бо основания. Причем Устав о службе запрещал даже обжа­лование куда бы то ни было такого увольнения. На фактичес­кое бесправие подчиненных перед начальниками неоднократно обращали внимание русские ученые. Так. В. Гессен писал: «Вся­кое, хотя бы и незаконное, распоряжение начальства будет пас­сивно исполнено чиновником, участь которого находится е его руках». В.Н.Ширяев следующим образом характеризовал положение должностного лица в России в плане ответственно­сти за свою деятельность: «Полная беззащитность от началь­ственного усмотрения и полная же уверенность в недосягаемо­сти со всякой другой стороны. Какие отсюда вытекают послед­ствия для выработки служилой этики, служилой чести — по­нятно всякому» .

Статьи 435—440

Большая часть этих статей заимствована из Свода законов. Две статьи (436 и 437) — новые, но ни те ни другие, за исключением ст. 438, практического значений не имели. По толкованию Сената, субъектами преступления, предусмотренно­го ст. 438, являлись не только лица, систематически прово­дившие ревизии в установленные сроки, но и те служащие, ко­торым проведение ревизии было поручено в качестве разового поручения, если они не приняли мер для устранения обнару­женных во время ревизии нарушений.

Глава десятая

Статьи 441—442

В статьях установлена ответственность за халатность. Но следует иметь в виду, что наказания за эти правонарушения были определены также применительно к отдельным отраслям управления или отдельным категориям должностных лиц и в других статьях Уложения — 438, 439, 456, 472, 494, 493, 1025. Список можно продолжить.

Под нерадением здесь следует понимать упущения или ошибки, происходящие от недостатка внимания должностного лица при исполнении обязанностей службы или от небрежно­сти. Причем нерадение не предполагало какого-то ряда упу­щений и постоянного невнимания к своим обязанностям, до­статочно было однократного нарушения служебной дисциплины. Вместе с тем излишние и неуместные действия, не нарушавшие служебных обязанностей должностного лица, не считались нерадением я не могли влечь взыскания по ст.441.

С субъективной стороны данное преступление характеризо­валось небрежностью или самонадеянностью, но если какая-ли­бо ошибка в делах или иного рода ущерб произошли в резуль­тате несчастного случая либо были вызваны переутомлением виновного, то они не влекли ответственности по этим статьям.

С точки зрения Сената, «важность служебного нерадения обусловливается главным образом свойством тех служебных действий, в которых выразилось нерадение, а не зависит исключительно от его последствий». Поэтому в его разъ­яснениях не было даже примерного перечня тех важных со стороны чиновника упущений, когда ответственность наступала не по ст. 441, а по ст. 442. Не менее трудно провести разграни­чение между нерадением и бездействием власти. Но на ос­новании сенатских решений по отдельным делам можно прий­ти к выводу, что ст. 442 должна была применяться в тех слу­чаях, когда халатность должностного лица приводила к чело­веческим жертвам, незаконному аресту и другим тяжким по­следствиям.

Статьи 443—446

Положения данных статей устанавливают ответственность только за прогул без уважительных причин для всех должно­стных лиц независимо от их служебного положения. Согласно Уставу о службе и толкованию Сената, причинами, которые могли быть приняты в оправдание прогула, являлись: болезнь, арест, препятствия неприятеля, лишение ума, пожар или на­воднение, смерть родителей или управляющего имением, дру­гие причины, если их сочтет таковыми начальство. Причем Се­нат в 1878 году указал, что если опоздание из отпуска по бо­лезни и не подтверждалось справками, но сомнений не вызы­вало, то оно не должно было влечь ответственность по ст. 446.

Ответственность по данным статьям наступала в тех случа­ях, когда прогул виновного не мог вредно отозваться на общем ходе дел ведомства, к коему неявившийся принадлежит. Если же неявка на службу вела к серьезным упущениям в делах или видимым беспорядкам, она квалифицировалась по ст. 442. Поэтому меры взыскания, установленные в статьях 443—445. зависели прежде всего от продолжительности прогула (статьи подразумевают неявку в течение всего рабочего дня, так как взыскания за опоздание или самовольный уход со службы оп­ределялись в ст. 447).

В 1887 году Уложение о наказаниях было дополнено ст. 414 (в редакции Уложения 1845 года это была бы ст. 445):

Присяжный заседатель, не явившийся в суд по вызову в третий раз а не представивший законных причин неявки, под­вергается за сие: денежному взысканию or 10 до 200 рублей и, сверх того, лишению права участвовать в выборах и быть избираемым на должности, требующие общественного до­верия.

Этому наказанию присяжный заседатель подвергался только после того, как за неявку в первый и во второй раз на него

были наложены взыскания в соответствии со ст. Устава уголовного судопроизводства. Время объявления взысканий значения не имело: они могли быть объявлены в течение од­ной сессии или трех разных.

Статья 447

Пожалуй, данную статью можно назвать апогеем казуистичности в Уложении о наказаниях. Она содержит перечень нару­шений служебной дисциплины из десяти пунктов. Но почему не 20, не 100? Объяснить трудно. Отчасти это результат того, что составители Уложения о наказаниях в своей работе заботились не только о кодификации, но и об инкорпорации законодательства.

Статья 448

Статья предусматривает только случаи сообщения недосто­верной информации в рапортах и донесениях и не подлежит расширительному толкованию. В частности, она не распростра­няется на судебные ошибки и сообщение непроверенных сведе­ний в отчетах или справках. Сенат отмечал, что участие ча­стных лиц в этом служебном правонарушении «немы­слимо».

Статьи 449—452

Эта группа статей устанавливает ответственность за разгла­шение служебной тайны. Статья 450 предусматривает наказа­ние не за клевету с использованием своего служебного положи ния, а проступок, состоящий в нарушении служебной тайны, последствием чего стала компрометация потерпевшего. Деяние, предусмотренное ст. 451. применительно к граждан­ским делам после введения судебных уставов 1864 года поте­ряло всякий преступный характер, так как уставы предусма­тривали гласность гражданского судопроизводства, и в частно­сти обязанность сообщать противной стороне о всех докумен­тах, представленных другой стороной.

Статья 452 установила ответственность за злонамеренное разглашение материалов суда и следствия обвиненному в пре­ступлении, т. е., по толкованию Сената, обвиняемому. Наказание по данной статье не зависело от того, сумел во­спользоваться полученными сведениями обвиняемый или нет.

Статьи 453—455

Секретность той или иной бумаги по Своду законов и Уло­жению о наказаниях определялась только надписью «секрет­но», которую следовало учинить на самой бумаге и на конвер­те. Таким образом, секретность устанавливалась целиком по усмотрению должностных лиц, готовивших и подписывавших документы. Лишь в XX веке, и то только в военном ведом­стве, этот порядок был изменен. Положением о письмоводстве и делопроизводстве 1911 года устанавливался особый порядок

ДОМОСТИ и пр., касающиеся мобилизации

иоеть которых устанавливалась подписывающим их лицом. По­добная переписка могла вестись и по телеграфу. В таком слу­чае секретными признавались все шифрованные телеграм­мы. По истечении определенного срока хранения либо но распоряжению начальства секретность тех или иных докумен­тов могла быть аннулирована.

В связи с совершенствованием законодательства об охране государственной тайны ее намеренное открытке иностранному правительству стало квалифицироваться только как государ­ственное преступление. Было уточнено в законе и само поня­тие государственной тайны, характеристика объективной и субъективной стороны этого преступления:

«Должностное лицо, допустившее, вследствие небрежности или неисполнения установленных правил, похищение, уничто­жение или утрату: 1) долженствующих сохраняться в тайне документа или предмета, касающихся внешней безопасности России или вооруженных ее сил или сооружений, предназна­ченных для военной обороны страны; 2) плана, чертежа, ри­сунка либо иного изображения или описания российского ук­репленного места, установленных района либо эспланады оно­го, военного судна либо иного сооружения, предназначенного для военной обороны страны, или документа, касающегося мо­билизации и вообще распоряжений на случай войны, — приго­варивается: к заключению в крепости на время от двух лет и восьми месяцев до четырех лет, или от одного года и четырех месяцев до двух лет и восьми месяцев, с лишением некоторых, на основании ст. 50, особенных прав и преимуществ.

Тому же наказанию подвергается и должностное лицо, обна­ружившее по неосторожности означенную в первой части сей статьи государственную тайну».

Глава одиннадцатая

Почти все преступления и проступки, предусмотренные в на­стоящей главе, являются разновидностью тех, которые в более общем виде сформулированы или могли быть сформулированы в предыдущих главах раздела. Характерно, что санкции 38 из 77 статей главы отсылают к общим наказаниям за взятки, под­логи и т, д.

На этот недостаток Уложения обращали внимание еще рус­ские дореволюционные юристы. Так, А.Лохвицкий писал: «Эти постановления (главы XI. — Ант.) не заключают в себе ничего замечательного ни в теоретическом, ни в практическом отношениях. Большую часть из них составляют нарушения не­важные разных форм, наказуемые дисциплинарными взыска­ниями; другие составляют общие преступления, изложенные в разных частях Уложения, как-то: подлог, вымогательство, оби­ду, противозаконное лишение свободы, мошенничество. Так, например, 436 статья (А. Лохвицкий приводит нумерацию

статей в редакции Уложения 1866 года. — Авт.) говорит, что землемеры наказываются за требование подарков, на основа­нии 347 и 378 статей, как за вымогательство, в чем не было сомнений и без этой статьи».

Статьи 456—464

Статьи устанавливают ответственность за правонарушения чиновников судебного ведомства по некоторым категориям дел. В соответствии со Сводом законов, а впоследствии — с Учреж­дением судебных установлений, должностные лица судебного ведомства привлекались к ответственности или в порядке дис­циплинарного производства, или по приговорам уголовного су­да. Правила дисциплинарного производства излагались в раз­деле VIII Учреждения судебных установлений. Особый поря­док судопроизводства по уголовным делам должностных лиц судебного ведомства был определен в разделе III книги III Устава уголовного судопроизводства.

Субъектами преступлений и проступков, предусмотренных данными статьями, являлись главным образом судебные следо­ватели, но в тех случаях, когда предварительное следствие производилось иными должностными лицами, например по де­лам о государственных преступлениях — членами судебной па­латы, они также могли привлекаться к ответственности по этим статьям. По толкованию высшего дисциплинарного при­сутствия Сената, действие данных статей распространялось не только на должностных лиц, проводивших предварительное следствие, но и на собственно судебное следствие, на действия судей в процессе его производства. Так, по ст. 456 были ква­лифицированы проступки председателя и членов окружного суда: они вынесли обвинительный приговор сознавшемуся под­судимому без судебного следствия, вопреки требованию проку­рора, чем нарушили ст. 682 Устава уголовного судопроизвод­ства.

Статьи 465—474

Наличие в главе XI отделения, посвященного проступкам и преступлениям должностных лиц межевой части, не случайно. В царской России, где основным богатством и средством про­изводства была земля, чиновники-землемеры играли значи­тельную роль. Она не ограничивалась измерениями с помощью веревки и сажени. Чиновники межевых дел являлись, по сути, судьями по делам о земельной собственности, особенно во вто­рой половине XVIII —первой половине XIX века, когда в России проводилось генеральное межевание, состоявшее в си­стематическом хозяйственно-географическом описании в меже­вых книгах и планах всей территории страны, установлении и юридическом оформлении границ всех земельных владений. В 30—50-х годах XIX века проводилось также размежевание совместных владений — так называемое полюбовное межева­ние. Эпизодически совершалось так называемое коштное межевание, проводившееся по желанию помещиков и за их счет уездными землемерами. Межевым делом в стране руководила межевая экспедиция, а затем межевой департамент Сената. В Москве межевыми делами ведала межевая канцелярия, созданная еще в 1761 году. В губерниях создавались межевые конто­ры и комиссии, которые руководили «землемерными партия­ми». Эти партии возглавляли землемеры, для производства ге­нерального размежевания им придавались даже военно-рабочие роты.

Законодательство о межевании было кодифицировано в Своде межевых законов, составившем вторую часть тома X Свода законов Российской империи. Но наряду с ним существовало еще немало законов и инструкций по разным вопро­сам межевания и устройства межевой части. Взыскания за нарушение некоторых важнейших положений этого сравнитель­но обширного законодательства и составили основу второго от­деления главы XI.

Статьи 475—488

Статьи посвящены преступлениям и проступкам чиновников полиции. Роль, которую играла полиция в царской России, хо­рошо известна. Она была раскрыта В. И. Лениным, который неоднократно подчеркивал, что «царское самодержавие есть са­модержавие полиции», что «царское самодержавие есть крепостная зависимость народа от чиновников и больше всего от полиции». Положением полиции в государственном ап­парате, в политической системе общества определялись и прин­ципы привлечения к ответственности ее сотрудников. В. И. Ле­нин указывал, что в России господствовало «полицейское бе­счинство, от которого почти совершенно беззащитны те, кто имеет несчастье попадать в полицейские лапы (а несчастье это случается регулярно и постоянно с сотнями тысяч «простого» народа), — но суд думает только о применении статьи та­кой-то, а вовсе не об этой, беззащитности». И это несмотря на обилие законов, скорее даже благодаря такому обилию, ког­да на все есть закон. Казалось бы, о каком самовластии или тем более зверствах полиции в царской России могла идти речь, если по ст. 482 насилие в отношении содержавшихся под стражей было запрещено под угрозой отрешения от должности даже для предупреждения побегов, а по ст. 478 такое же нака­зание грозило полицейскому за непредставление начальству бумаг, поданных арестантом. Но, как известно, ни обилие, ни строгость законов не являются гарантией законности. Доказа­тельство тому — статьи Уложения, посвященные ответственно­сти полицейских чиновников.

Внимания ученых-криминалистов комментируемые статьи не привлекали, кассационная практика по ним минимальна. Лишь в связи с подготовкой Уголовного уложения внимание Редак­ционной комиссии привлекла ст. 475 (в Уложении о наказани­ях 1885 года — ст. 446). Она заинтересовала комиссию в связи

с проблемой разграничения общего и служебного попуститель­ства. В рассуждениях комиссии отмечалось, что нельзя проти­вопоставлять попустительство по умыслу попустительству по нерадению, что имело место в ст. 475, «Неосторожного попу­стительства, подобно тому как и соучастия, нет и быть не мо­жет, ибо что-нибудь одно: или подсудимый сознавал, что на­ступил момент исполнения его обязанностей, или он не созна­вал этого, хотя бы и по недостатку внимания к делу службы. В первом случае он может и должен нести ответственность как попуститель, в последнем — он может быть точно так же при­влечен к ответственности, но не за попустительство по нераде­нию, а за то, что, зазевавшись или заболтавшись с другими, не видел, благодаря этому, совершающегося на его глазах престу­пления, то есть за нерадивое отношение к своим обязанно­стям».

В третьем отделении главы XI несколько особняком стоят статьи 486—487, которые предусматривают ответственность за смягчение или, наоборот, усиление наказания вопреки пригово­ру суда. Они свидетельствуют о зависимости исполнения су­дебного приговора от усмотрения полицейского чиновника. В наибольшей мере это относилось к телесным наказаниям.

Статьи 489—498

Статьи устанавливают ответственность за преступления и проступки чиновников крепостных дел и нотариусов. Чиновники крепостных дел (крепостные надсмотрщики и писцы) выполняли функции, которые после судебной ре­формы 1864 года полностью перешли к нотариусам. В свя­зи с этим ст. 489 в 1867 году была дополнена примечани­ем, которое, относилось и к другим статьям четвертого отде­ления и говорило об упразднении этих должностей и возло­жении их обязанностей на нотариусов или замещающих их лиц.

Эти статьи были направлены главным образом на борьбу с подлогами при заключении гражданско-правовых сделок, в них конкретизировались некоторые варианты подлогов и нака­зания за них и устанавливались взыскания за некоторые неу­мышленные действия противоправного характера.

Особый, так называемый крепостной, порядок оформления сделок и других актов был установлен еще Петром I, и с изме­нениями он просуществовал до судебной реформы 1864 года. Крепостные отделения состояли при палатах гражданского су­да и при уездных судах. Порядок прохождения дела был та­ков: сначала акт вносился в докладную книгу, затем в таком виде он обсуждался присутствием соответствующего суда и после его одобрения возвращался к надсмотрщику, который записывал его дословно в крепостную книгу. По Своду зако­нов, крепостной порядок регистрации актов был обязательным только для сделок об отчуждении недвижимой собственности и крепостных крестьян. По другим делам акты могли быть засвидетельствованы также и «п«н,…,—…или биржевыми нотариусами и маклерами.

В связи с судебной реформой 14 апреля 1864 г. было приня­то Положение о нотариальной части. В соответствии с ним «крепостные отделения» были ликвидированы, а роль нотариа­та возросла. Функции нотариуса сводились к следующему: 1) юридическое оформление актов. Оно состояло в проверке личности и правоспособности субъекта, желающего зарегистри­ровать акт, в установлении законности акта, которое, по толко­ванию Сената, не должно было ограничиваться только внешни­ми признаками, но состоять и в анализе внутреннего смысла сделки. Нотариус должен был убедиться, что она не напра­влена в обход закона и что контрагенты заключают ее по до­брой воле; 2) выдача копий с актов; 3) засвидетельствование верности копий с документов, подписей и т. п.; 4) принятие до­кументов на хранение. При совершении должностных действий нотариус взимал, кроме казенных (гербовых и крепостных) пошлин и городских сборов, плату за свой труд по установлен­ной законом таксе.

 

Статьи 499—513

Статьи предусматривают ответственность казначеев и других чиновников не за хищение казенной собственности или ее не­брежное хранение, результатом которого явилась ее гибель или утрата, а за проступки, связанные с нарушением правил счетоводства и хранения денежных и иных ценностей. За пре­ступления подлога и присвоения или растраты казенного иму­щества, в соответствии со ст. ст. 510, 311 и 513. казначеи и другие должностные лица с аналогичной компетенцией несли ответственность на общих основаниях по статьям главы III и главы IV раздела пятого.

Казначеями здесь (и вообще в законодательстве) именуются руководители губернского или уездного казначейства, подчи­няющиеся казенной палате. Кроме того, до 1863 года свои каз­начейства имели все министерства. Функции казначейств со­стояли в сборе средств общих и сословных организаций, про­даже гербовой бумаги, марок и т. п. Казначейства не имели права расходовать хранившиеся у них средства и выдавали деньги только по требованию казенных палат или других ра­спорядителей кредитов.

Статьи 514—533

Отсутствие в названии шестого отделения главы XI, в отли­чие от пяти предыдущих, слова преступление может создать впечатление, что в последних статьях раздела о должностных преступлениях и проступках были установлены взыскания за наиболее невинные прегрешения чиновников. В действительно­сти все обстояло иначе — за скромными формулировками этих статей нередко скрывались многотысячные и даже многомил­лионные мошенничества и хищения государственного имущества.

Тесная связь продажного русского бюрократа и буржуазии, их взаимозависимость и взаимопомощь наглядно проявля­лись в делах о казенных подрядах. Неоднократно, характери­зуя классовую сущность самодержавия, В. И. Ленин обращал­ся к примерам из деятельности «виртуозов казнокрадства». Продавались русские чиновники не только своим доморощен­ным капиталистам, но завоевали на этом поприще междуна­родную известность. В статье «Французско-русские обычаи «подмазывать» !» В. И. Ленин приводил пример «сотрудниче­ства» французского фабриканта и русского высокопоставленно­го чиновника из министерства, который за посредничество при получении заказа на поставку локомотивов получил два про­цента от покупной суммы — около 25 тыс. рублей. «И в Евро­пе повсюду проделываются такие вещи, но нигде не приделы­ваются они так бесстыдно, как в России, нигде нет такой «по­литической безопасности» (безопасность от обнаружения) для продажности, как в самодержавной России»,- отмечал В. И. Ленин.

Что же касается названия шестого отделения, то оно не сов­сем точно отражает содержание статей, которые предусматри­вают наказания и за подлоги, и за взятки, и за вымогательст­во при заключении подрядов и выполнении других служебных действий. Но большое число статей, предусматривающих са­мые разные преступления и проступки от наиболее тяжких до сравнительно безобидных, не способствовало укреплению начал законности в деятельности чиновников, связанных с подря­дами и поставками. Здесь действовал общий принцип привле­чения к уголовной ответственности вообще, и в особенности за должностные преступления: «Мелкий вор — на каторгу, а крупный вор, все эти тузы, министры, директора банков, строители железных дорог, инженеры, подрядчики и пр., ха­пающие десятки и сотни тысяч казенного имущества, они рас­плачиваются в самом редком и самом худшем случае ссылкой на житье в отдаленные губернии, где можно жить припеваючи на награбленные деньги (банковые воры в Западной Сибири) и откуда легко удрать и за границу (жандармский полковник Меранвиль де сен-Клер)».

Субъектами правонарушений, предусмотренных настоящими статьями, могли быть только должностные лица, «служащие в тех местах, где происходят торги и совершаются обязательства по предприятиям казны, или же принимающие, по обязанно­стям их должности, участие в заключении этих обязательств и в делах тех мест, где они совершаются»

 

[1] Государственные преступления регулировались княжескими уставами.