Выдержка из текста работы
«Воспитатель Греции! » – так назвал Гомера Платон. Биографические сведения о Гомере, дошедшие до нас от позднейших античных авторов, противоречивы, не всегда правдоподобны, зачастую представляют собой очевидные домыслы. Греки позднейших времен не знали даже, откуда Гомер был родом. Семь греческих городов друг у друга оспаривали право почитаться родиной Гомера:
Семь городов, пререкаясь, зовутся отчизной Гомера: Смирна, Хиос, Колофон, Пилос, Аргос, Итака, Афины. («Греческая антология», пер. Л. Блуменау)
Однако, неизвестно точно, существовал ли Гомер – слепой сказитель, согласно преданию, ходивший из города в город, услаждая пирующих вождей и их ратников напевными стихами. Но и впрямь, по слову Платона, Гомер является воспитателем Греции, ибо на всем протяжении своей истории древние эллины черпали живительную силу в том эпосе, плоде личного или коллективного творчества, который носит имя «гомеровского» и повествует нам об эпохе, еще более древней, чем гомеровская. Гомер должен был впитать в себя с юных лет вековую и даже тысячелетнюю традицию устного эпического творчества. У этого жанра фольклора есть свои закономерности, более или менее общие для всех народов, которые создают фольклорный героический эпос. Выявляются эти законы легче всего при изучении эпического творчества народов, у которых оно еще живо, где самый процесс творчества можно непосредственно наблюдать и исследовать.
В истории всемирной литературы нет, пожалуй, памятника более известного, чем гомеровские поэмы «Илиада» и «Одиссея», появившиеся в VIII – VII веках до нашей эры в малоазийской части древней Эллады – Ионии. В основе этих поэм лежат подлинные события, случившиеся еще в конце второго тысячелетия до нашей эры.
Обе поэмы относятся к кругу исторических повествований о походе ахейских войск после 1240г. до н.э. на Троянское царство. Фольклорный эпос обычно однолинеен в развитии повествования: события, которые в жизни естественно происходили бы одновременно, развиваясь параллельно, эпос изображает как происходящие последовательно. Действующие лица всегда характеризуются однозначно положительно или отрицательно. Характеры героев изображаются статично, в них не видно развития, даже если цикл эпических песней изображает судьбу героя от рождения до самой гибели. В самом стиле прямой речи героев Гомера заметны различия, свидетельствующие о том, что Гомер характеризует своих героев не только тем, что они говорят, но и тем, как они говорят. В частности, склонность престарелого Нестора к многословию была отмечена уже в древности. Аякс, сын Теламона, говорит не так, как Диомед. Характеры гомеровских героев уже очень далеки от фольклорной однозначности и прямолинейности.
Гектор, главный противник Ахилла и всех ахейцев, предстает перед нами героем, который готов погибнуть и погибает, защищая свой город, предстает любящим мужем и отцом. Именно в уста Гектора, а не кого-либо из ахейских воителей вкладывает Гомер слова, которые выглядят как; прочувствованная формулировка его собственного мироощущения:
Эпические поэмы Гомера — своего рода кодекс аристократической морали.
Первое великое завоевание греческого народа – « Илиада » Гомера, завоевание поэтическое. Эта поэма воинов, людей, посвятивших себя войне в силу своих страстей и по воле богов. Великий поэт рассказывает в ней о достоинстве человека, о мужестве героев, которые и убивают и умирают просто, рассказывает о добровольной жертве защитников родины, говорит о страданиях женщин. Поэма воспевает любовь к жизни, однако честь человека она ставит выше жизни и делает ее сильнее воли богов. Совершенно естественно, что именно тема человека в войне заполнила первую эпическую поэму греческого народа, постоянно раздираемого войнами.
В « Илиаде » нашли отражение по крайней мере три исторических эпохи: первая та, что восходит к реальному времени Троянской войны, то есть к VIII – VII векам до нашей эры, завершающим крито-микенскую культуру. Она характеризуется широким применением бронзы, процветанием городов с мощными крепостями и пышными дворцами. Это далекое даже для Гомера прошлое знало уже раннерабовладельческие отношения. В поэмах, однако, господствует первобытнообщинный, родовой строй на стадии разложения, а люди уже знакомы с железом и его свойствами (XI –IX века до нашей эры). Возврат к более примитивному социальному прошлому был связан с нашествием с севера греческого племени дорийцев, более отсталых, чем завоеванные ими в Средней и Южной Греции ахейские племена, хранившие в памяти сказания о походе на Трою. Это второй культурный слой. Помимо первых двух, у Гомера дают о себе знать и реалии ранней архаики (VIII – VII века до нашей эры), то есть эпохи окончательного формирования эпоса. Следы многовекового
процесса становления текста поэм сохранились и в так называемом гомеровском диалекте, где различают элементы ахейского, эолийского, ионийского и аттического диалектов (территориальных разновидностей греческого языка), из которых и образовался последовательно этот обще греческий поэтический «наддиалект», используемый впоследствии всеми античными эпиками, независимо от времени места их обитания.
Благородство «Илиады» — дошедший до нас голос правды. Возвышенность и правдивость поэмы идут от двух великих противоположных фигур – Ахиллеса и Гектора. Гуманизм Гомера в образе Гектора представил человека одновременно и правдивого и возвышенного. Характер его определился его любовью к своим, пониманием общечеловеческих ценностей – напряжением сил, борьбой до последнего вздоха. Он, умирая, словно бросает вызов смерти. Его последний призыв – зов человека, порождающего более совершенное человечество, – он обращает его к «людям будущего», то есть к нам. Ахиллес и Гектор – противопоставление не только двух человеческих темпераментов, но и двух стадий эволюции человечества. Величие Ахиллеса освещено отблесками пожара обреченного мира – ахейского мира грабежа и войны, который должен как будто погибнуть. Гектор – предвестник мира городов, человеческих коллективов, отстаивающих свою землю и свое право. Он являет мудрость соглашений, он являет семейные привязанности, предвосхищающие более обширное братство людей между собой.
«Одиссея» — поэма мирная и посвящена возвращению «хитроумного» Одиссея на родную Итаку. В ней много сказочных и утопических мотивов, она дышит пафосом преодоления опасностей, открытия неведомых стран. Сюжет строится прихотливо: действие то бежит, то останавливается, то возвращается назад, перемещаясь во времени и пространстве. Оно протекает на суше и море, на небесах и в подземном царстве, на волшебных островах среди прекрасных людей, а то среди разбойников и людоедов. Бури, посылаемые разгневанным богом морей Посейдоном, постоянно отдаляют прибытие Одиссея и его спутников домой, приводят их на край гибели. Тем временем на Итаке Пенелопа и ее сын Телемах терпеливо ждут отсутствующего двадцать лет героя и отражают наглые притязания женихов, грабивших дом Одиссея и склоняющих Пенелопу к замужеству. После жестоких испытаний, соблазнов и приключений многострадальный и стойкий герой, вернувшись тайно на родной остров, находит верных слуг, и вместе с Телемахом он расправляется с женихами и воцаряется после столь долгого отсутствия.
Один из главных эпитетов Одиссея – это «великий механик». Одиссей полон решимости добиться счастья, построить его вновь, как некогда своими руками он соорудил супружеское ложе. Одиссей – кузнец своего счастья, у него ум искусного мастера, рабочего. Мы видим его в поэме поочередно косцом, плотником, кормчим, каменщиком, шорником: он орудует топором, плугом и рулем так же уверенно, как и владеет мечом. Но все же высшим достижением этого мастера на все руки является семейное счастье, патриархальное благополучие его подданных, являющихся и его друзьями, – счастье, которое он воссоздает при помощи орудия своего «безупречного разума», как говорит Гомер. Одиссей воплощает борьбу, которую человеческий разум ведет за человеческое счастье на земле, чьи законы для него столь же непреложны, как Сцилла и Харибда. Его усилия – предвестники тех, которые употребит наука, чтобы сохранить жизнь человека и увеличить его власть над природой. Создавая образ Одиссея, Гомер и греческий народ показали на деле свою веру в ценность и могущество разума.
Мир Гомера – неповторимый, мудрый и простодушный, жизнерадостный и трагический, добрый и жестокий. Мир богов и героев, расколотый и единый, в постоянном движении и в то же время представленный как незыблемый и разумный. В конечном счете все вершат боги, воплощавшие идею могущества, красоты и мудрости человека, гармонию, порядок и разумность Вселенной.
Бессмертные и вечно юные боги похожи на прекрасных и совершенных людей, не лишенных, однако, их слабостей и недостатков. Они не только подвержены страстям, но пасуют перед судьбой и вынуждены, даже в ущерб своему всемогуществу,
Они постоянно вмешиваются в дела людей, общаются со смертными, которых Гомер нередко награждает эпитетом «божественных», будь то герой Ахиллес или свинопас Евмей. Жанровые сценки из жизни богов не могут не вызвать улыбки. Боги у Гомера – не ангелы и изъясняются между собой порой совсем как люди.
В гомеровских поэмах нет глубокого психологизма, исследования «диалектики души» — это заслуга литературы нового времени, но и в них есть яркие образы, своеобразные характеры, отмеченные индивидуальностью и даже противоречивые, импульсивные, по-детски капризные, наивные и своенравные, как у Ахилла или Агамемнона, цельные, как у могучего и бесстрашного Диомеда, отважного Аякса, хитроумного Одиссея и умудренного жизнью старца Нестора или несчастного Приама, у безупречного патриота и хранителя семейных устоев Гектора. Внутренняя жизнь выражается в многочисленных речах героев или в ее внешних, пластических проявлениях. Так Ахилл, у которого насильно увели любезную его сердцу пленницу, садится в одиночестве на берегу моря и плачет, а девушка, когда ее уводят, упирается. О чувствах этих молодых людей читатель может только догадываться, как и судить о красоте Елены не по авторскому описанию, а по тому восхищению, которое она вызывает у окружающих. Вся внешняя сторона вещного, предметного мира, воспринимаемого в его единстве и целесообразности, восхищает поэта. Он любуется им – от величавых картин мироздания до оружия, одежды, утвари, покоев, сработанных руками человека по законам красоты, поэтому вокруг все так нестерпимо блещет, сверкает, сияет, переливается, все радует глаз, наглядно, осязаемо и щедро наделяется самыми выразительными эпитетами. Для Гомера характерно преклонение перед творческим началом и удивительным, божественным даром – жизнью. Герои бьются насмерть, сознательно идут навстречу гибели за высокие цели, но неистребимо жаждут жизни и самое высокое положение в подземном царстве готовы, не задумываясь, променять на любую, даже жалкую участь на земле.
«Илиада» заканчивается тризной над телом поверженного Гектора, «Одиссея» — победным возвращением героя на родину; но если вдуматься, то у Гомера нет победителей и побежденных: все сражались самоотверженно, разгромленная Троя, гибель которой в «Илиаде» предрешена, не умирает, ей суждено, правда, в далеком будущем возродиться в величии Римской империи, а возвращавшихся и возвратившихся на родину греческих героев-победителей постоянно преследуют несчастья. Достаточно вспомнить десятилетние скитания Одиссей, убийство Агамемнона в собственном доме. По воле Зевса кровопролитие заканчивается всеобщим примирением, торжествуют законы человечности.
Влияние гомеровских поэм на последующее развитие античной литературы было огромным. Начиная с VI века до нашей эры они изучаются повсеместно. Величайший ученый и философ древности Аристотель в своей «Поэтике» называл произведения Гомера образцовыми, Вергилий писал «Энеиду», ориентируясь на древнегреческого эпика. Средневековая Европа знакомилась с Гомером по сокращенному латинскому переводу, по пересказам византийского писателя Иоанна Малалы. Великий поэт итальянского Возрождения Торквато Тассо, создавая «Освобожденный Иерусалим», испытывал влияние Гомера. Неизменное восхищение Гомер вызвал у великих немецких гуманистов и просветителей – Винкельмана, Лессинга, Гердера, Гете. По примеру Гомера Вольтер пишет «Генриаду», Херасков – «Росияду». Европейский классицизм полон подражаниями античным авторам.
В русской литературе о красоте и глубокой человечности греческого эпоса, взрастившего гуманистическое греческое искусство, пожалуй, лучше всего сказано в предисловии Гнедича к его знаменитому переводу «Илиады»: «Надобно переселиться в век Гомера, сделаться его современником, жить с героями, чтобы хорошо понимать их. Тогда Ахиллес, который на лире воспевает героев и сам жарит баранов, который свирепствует над мертвым Гектором и отцу его, Приаму, так великодушно предлагает и вечерю и ночлег у себя в куще, не покажется нам лицом фантастическим, воображением преувеличенным, но действительным сыном, совершенным представителем великих веков героических, когда воля и сила человечества развивались со всей свободою… Тогда мир, за три тысячи лет существовавший, не будет для нас мертвым и чуждым во всех отношениях: ибо сердце человеческое не умирает и не изменяется, ибо сердце не принадлежит ни нации, ни стране, но всем общее; оно и прежде билось теми же чувствами, кипело теми же страстями и говорило тем же языком. В образе повествования гений Гомеров подобен счастливому небу Греции, вечно ясному и спокойному. Обымая небо и землю, он в высочайшем парении сохраняет важное спокойствие, подобно орлу, который, плавая в высотах поднебесных, часто кажется неподвижным на воздухе… Гений Гомеров подобен океану, который приемлет в себе все реки. Сколько задумчивых элегий, веселых идиллий смешано с грозными трагическими картинами эпопеи. Картины сии чудны своей жизнью… Это волшебство производит простота и сила рассказа…»
Поэмы Гомера шире их исторически ограниченного содержания, их автора волнуют проблемы общечеловеческие – жизнь и смерть, добро и зло, война и мир, личность и общество, ответственность человека, интересы всех и одного, пределы власти. Они поэтизируют человека, жизнь, труд, красоту подвига. Во всем этом, разумеется, больше подлинной народности, чем аристократизма, ощущаемый привкус которого связан с придворным бытом дружинного певца-аэда.
Гомеровские поэмы, изначально включавшие в себя, помимо эпики, элементы лирики и драмы, стали материнским лоном для всей греческой литературы и искусства, черпавших в них вдохновение и сюжеты. Они воспитывали поколения за поколениями, поскольку в школах все учились «по Гомеру». Может быть, в словах великого древнегреческого драматурга, «отца трагедии» Эсхила. Есть нечто от поэтического преувеличения, но автор «Прометея Прикованного» утверждал, что все его творения – лишь крохи, упавшие с пиршественного стола Гомера. На Гомере в известном смысле выросла и римская литература, ибо одно из первых произведений на латинском языке – перевод «Одиссеи» Ливия Андроника (IIIв. до н.э.) – стало своеобразным учебником. Римляне широко пользовались греческим духовным наследием – в области литературы и искусства, религии и законов, красноречия и философии.
Древнегреческая трагедия
Из всех творений греческого народа трагедия, быть может, самое высокое и самое смелое. Она произвела на свет непревзойденные шедевры, чья совершенная и убедительная красота выражает и первобытный страх человека и надежды, расцветающие в его сердце.
Слово трагедия происходит от двух греческих слов: «трагос» – козел и «одэ» – песнь, т.е. «песнь козлов». Греческая трагедия произошла из печальных песен в честь бога виноградарства Диониса.
Определение трагедии было дано еще в древности: «трагедия есть воспроизведение значительного и законченного события, имеющего некоторую протяженность, изложенное возвышенным слогом, в действии, а не в повествовании, имеющее целью путем сострадания и страха произвести очищение этих и им подобных страстей».
Античная традиция называет первым трагическим поэтом Феспида и указывает на 534г. как на дату первой постановки трагедии. Эти ранние трагедии представляли скорее одно из ответвлений хоровой лирики, чем собственно драматические произведения. Только на рубеже VI и V вв. трагедия приобретает свой классический облик. Феспиду приписывают усовершенствование масок и театральных костюмов. Но главным нововведением Феспида было выделение из хора одного исполнителя – актера.
В образах мифов греческая трагедия отразила героическую борьбу народа с внешними врагами, борьбу за политическое равенство и социальную справедливость. Трагедия нашла ярчайшее воплощение в творчестве трех крупнейших афинских драматургов: старшего – Эсхила, среднего – Софокла и младшего – Еврипида. Эсхил был могуч и величав. Софокл ясен и гармоничен, Еврипид тонок, нервен и парадоксален.
Расцвет греческой трагедии был блестящим, но коротким. Буквально на протяжении одного века трагедия возникла, достигла своих вершин и склонилась к упадку. И хотя в последующие века трагедия продолжала существовать, она никогда более не занимала того места в жизни греков, которое имела в V в., имена ее посредственных создателей оказались почти забытыми, а произведения трех великих трагиков стали предметом изучения и переписывались из столетия в столетие.
Эсхил – «отец трагедии»
Первым древнегреческим драматургом, известным не только по имени, но и по произведениям, был Эсхил (525-456 до н.э.), названный Ф. Энгельсом «отцом трагедии».
Эсхил написал около 80 трагедий и сатирических драм. До нас дошли полностью только семь трагедий, в основном охватывающих два последних десятилетия его творчества; из других произведений сохранились небольшие отрывки. Из дошедших до нашего времени трагедий великого драматурга особо выделяются следующие: «Молящие», где главным лицом является хор несчастных девушек, ищущих защиты от преследователей у жителей Аргоса; «Персы» (472 г. до н.э.), где прославляется победа греков над персами в морском сражении при острове Саламине (480 г. до н.э.); «Прометей Прикованный» — возможно, самая известная трагедия Эсхила, повествующая о подвиге титана Прометея, подарившего огонь людям и жестоко за это наказанного; «Семеро против Фив» (467 г.) – междоусобная война, кончающаяся гибелью братьев, оспаривавших друг у друга власть над родным городом; трилогия «Орестея» (458 г. до н.э.), включающая трагедии «Агамемнон», «Хоэфоры» и «Эвмениды». Все трагедии, за исключением «Персов», написаны на мифологические сюжеты, главным образом заимствованные из «киклических» поэм, нередко приписываемых Гомеру. Таким образом, не случайно, по свидетельствам древних, Эсхил называл свои произведения «крохами от великого пиршества Гомера».
Трагедии Эсхила отражают основные тенденции его времени, те огромные сдвиги в социально-экономической и культурной жизни, которые были вызваны крушением родового строя и становлением афинской рабовладельческой демократии.
Мировоззрение Эсхила в основе своей было религиозно-мифологическим. Он верил, что существует извечный миропорядок, который подчиняется действию закона мировой справедливости. Человек, вольно или невольно нарушивший справедливый порядок, будет наказан богами, и тем самым равновесие восстановится. Идея неотвратимости возмездия и торжества справедливости проходит через все трагедии Эсхила. Справедливость утверждается как краеугольный камень, который должен лежать в основе человеческих деяний. Справедливость есть не только нравственный принцип, но и главным образом основа миропорядка, ее залог – всемогущество богов, прежде всего – Зевса.
Эсхил верит в судьбу – Мойру, верит, что ей повинуются даже боги. Однако к этому традиционному мировосприятию примешиваются и
новые взгляды, порожденные развивающейся афинской демократией.
Мойра и боги посылают человеку возмездие, подобно тому, как в «Илиаде» губительные наводнения насылает раздраженный Зевс. В таком понимании справедливости Эсхил вообще близок к Гомеру: не случайно разрушение Трои мыслится обоими поэтами как возмездие за преступление Париса.
Однако содержание понятия справедливости у Гомера и у Эсхила далеко не идентичны. Понимание справедливости у Гомера является еще главным образом на этике общинно родовых отношений. Но именно у Эсхила справедливость и глубокий драматизм борьбы за нее составляют весь пафос, самую душу его творчества. Основной причиной нарушений справедливости для Эсхила является – высокомерие, заносчивость, презрительная гордыня. Расплата за высокомерие – основа этической философии Эсхила. Началом, удерживающим человека от высокомерия, является не только и не столько страх наказания, сколько разум. А само высокомерие часто является плодом неразумия.
Герои Эсхила – не безвольные существа, безоговорочно выполняющие волю божества: человек у него наделен свободным разумом, мыслит и действует вполне самостоятельно. Почти перед каждым героем Эсхила стоит проблема выбора линии поведения. Моральная ответственность человека за свои поступки – одна из основных тем трагедий драматурга.
Эсхил ввел в свои трагедии второго актера и тем открыл возможность более глубокой разработки трагического конфликта, усилил действенную сторону театрального представления. Это был настоящий переворот в театре: вместо старой трагедии, где партии единственного актера и хора заполняли всю пьесу, родилась новая трагедия, в которой персонажи сталкивались на сцене друг с другом и сами непосредственно мотивировали свои действии.
«Персы» – средняя часть трилогии – трагедия, которой предшествовала мифологическая пьеса «Финей» и за которой следовала такая же драма «Главк», построена на историческом материале, вполне укладывавшемся в такое обрамление, поскольку и мифология трактовалась как «история».
Наряду с лирическими партиями хора и героев, наряду с прямым провозглашением со сцены своих идей, Эсхил для прославления победы родных Афин прибегает и к средству, заимствованному из арсенала эпоса (рассказ вестника о самой Саламинской битве). Сплавив все эти разнородные элементы в неразрывное художественное единство, Эсхил создал нерукотворный поэтический памятник справедливой войне народа за свою независимость, мощный гимн патриотизму, мужеству, доблести и свободолюбию. Он философски осмыслил разгром врага как исторически неизбежное возмездие и как грозное предостережение и урок завоевателям грядущих веков, вплоть до нашего времени. В этом – всемирное значение трагедии Эсхила, национально-эллинский и общечеловеческий пафос ее. Она имела и сохраняет великий воспитательный смысл.
В начале драмы, в ее величаво-торжественном пароде, лирически выраженное смутное опасение надвигающейся катастрофы чередуется с эпическим и одическим восхвалением персидских полчищ и их военачальников во главе с «царем царей» Ксерксом. Религиозно-нравственный взгляд Эсхила здесь дополняется историко-философским и политическим: по мифу, Азия и Европа, так сказать, континентально родственны, но Персия и Эллада размежеваны: первая – владычица суши, вторая – моря. Ксеркс, перейдя через Геллеспонт, эту историческую границу нарушил, за что персы и поплатились.
Несмотря на отсутствие в пьесе конфликта между личностями, в ней все же сказывается стремление драматурга к созданию индивидуализированных характеров. Даже в речах хора персидских старейшин иногда чувствуется характер восточных царедворцев – кичливых и осторожных, льстивых и проницательных. Тем более относится это к Атоссе. Нам представляется необоснованной распространенная характеристика Атоссы как «просто царицы», и ничего больше. Ее образ имеет некоторые индивидуальные черты и по-своему интересен. Он создан вовсе не так уж просто и однолинейно. Уже первое обращение царственной вдовы к хору старейшин, в котором выражена ее озабоченность судьбою богатого достояния, собранного Дарием, содержит и материнскую тревогу за сына, Ксеркса. Она видит тяжелые сны, в которых параболически отражаются ее раздумья об отношениях Эллады с Персией и ее опасения за судьбу сына. В то же время царское величие и мудрая осторожность не позволяют Атоссе выдавать свое опасение за прочность престола Ксеркса. Царица владеет собою и взвешивает каждое свое слово. После сообщения вестника о том, что персидское войско пошло ко дну, она, сраженная этой вестью, проявляет стойкость духа и настаивает, чтобы он рассказал все до конца. Однако опять, владея собою и взвешивая каждое слово, о сыне не спрашивает. И только когда вестник сообщает, что Ксеркс жив, она не может сдержать радости.
Узнав о судьбе персидского воинства, оплакав его гибель, Атосса, по совету старейшин, решает принести жертву на могиле мужа и расспросить его о грядущем. Однако, действуя как царица, она тревожится о сыне как мать. Выслушав речь вызванного из могилы Дария, осуждающего Ксеркса за безрассудный поход, царица старается смягчить вину сына. Так вырисовывается перед нами вовсе не примитивный образ царственной матери, глубоко переживающей, но обнаруживающей свое душевное состояние сдержанно, любящей и заботливой, стойкой и мудрой.
Наиболее знаменитым является «Прометей прикованный» Эсхила. Известно, что эта трагедия входила в состав тетралогии, наряду с драмами «Освобожденный Прометей», «Прометей-Огненосец», а также неизвестной нам сатировской драмы. Однако сохранилась только трагедия «Прометей прикованный», изображающая наказание Прометея.
До Эсхила к образу Прометея обращался Гесиод (VII век до нашей эры). Он стал родоначальником критической традиции в интерпретации образа Прометея, подчеркивая, что тот достигал своих целей хитрыми уловками, дважды обманывая Зевса. Впоследствии же за это поплатился как он сам, так и люди, на которых обрушились новые бедствия и испытания. Эсхил же противопоставлял подобной критической трактовке образа Прометея интерпретацию апологическую. Эсхиловский Прометей выступает как первооткрыватель всех благ цивилизации: он не только научил людей обращаться с огнем, но также открыл им счет и письмо, науку строительства жилья и кораблей, приручения диких животных, добычи полезных ископаемых, различение по движению звезд примет времени, изготовление лекарств и врачевание. Прометей предстает не только как олицетворение цивилизации, но также как всеведущий знаток мира. По ходу действия он дает пространные географические описания, содержащие основные сведения о мире, известные в тот период. Вместе с тем Прометей наделен типичными качествами и даже некоторыми индивидуальными особенностями могучей в своем борении и страдании личности. Уже в самом начале трагедии, в прологе ее, проявляется характер распятого титана. Он умеет переносить муки, гордо терпеть, не роняя своего достоинства. Как бы стиснув зубы, Прометей молчит, чтобы не радовать своих палачей, слуг своего врага. Лишь оставшись один, он может больше не сдерживать своих стенании, оглашая ими пустынную дебрь на крайнем пределе Земли. Услышав шум крыльев в эфире, он ужасается, не летит ли кто, чтобы посмотреть на его казнь. Титану по-человечески не безразлично, кто и зачем посетит его в несчастье. По-человечески он опасается злорадства недругов. И по-человечески он питает надежду, что когда-нибудь врагу придется к нему обратиться за помощью или спасительным советом, но тогда он, Прометей, будет неумолим, будет торжествовать над своим мучителем.
Литература и поэзия Древней Греции — Стр 2
Монументальность придает образу провидческое начало. Прометей — провидец, и он знал об уготованных Зевсом страданиях, но сознательно пошел навстречу великой опасности ради людей. Между тем, тяжело страдая, он продолжает держать в собственных руках орудие своего освобождения (в обмен на свободу возможность выдать Зевсу тайну, грозящую для его правления). Гордый титан согласен на услугу лишь при условии предварительного освобождения и покаяния Зевса. В дошедшей трагедии не изображен процесс примирения, он развивался в трагедии «Прометей освобождаемый». Дошедший же фрагмент тетралогии оставил мировой культурной традиции образ непокорного мученика, человеколюбца, противника деспотии, защитника идеи гордой, свободной личности. Объективный смысл великого образа, созданного Эсхилом, определился навеки. Прометей стал бессмертным символом человечества, освобождающегося от своего бессилия перед тайнами природы, символом всеоткрывающего познания, всепостигающей мысли, культуры и цивилизации, символом одоления всех богов, небесных и земных,– для блага, для счастья людей.
Важное место в драматургическом наследии Эсхила занимает единственная дошедшая до наших дней трилогия «Орестея». «Орестея» представляет последнюю попытку поэта примирить в своем сознании и перед своим народом Рок и божественную Справедливость. Первая пьеса – трагедия убийства, вторая – мщения, третья – суда и прощения.
Сюжет «Орестеи» — борьба материнского права (матриархата) с отцовским (патриархатом): сын мстит за смерть отца, убитого матерью; хранительницы материнского права – Эриннии встают на защиту убитой, но матереубийцу защищает бог Аполлон, охранитель отцовского права. Всюду – не события частной жизни, а потрясения, имеющие значение в жизни целых племен и народов. Действие строится подобно тем циклопическим сооружениям древнегреческой архитектуры, где колоссальные камни, не скрепленные цементом, нагроможденыдруг на друга. Так же грандиозны и действующие лица. Их характеры монолитны и не меняются в течении хода трагедии.
«Орестея» затрагивает такие «вечные» проблемы, как выбор между долгом и родственным чувством, необходимость личной ответственности за принятое решение, осознание пагубных последствий как для победителей, так и для побежденных и т.д. Образ Ореста — самый яркий и трагичный в драме. Это образ мстителя поневоле, с большой внутренней мукой решающегося на казнь матери и в свою очередь расплачивающегося за содеянное.
«Орестея» — поздняя трилогия Эсхила, характеризующаяся уже возросшим мастерством автора, возможно, уже испытавшим воздействие новой драматургии Софокла. Это выразилось во введении в действие третьего актера, обогащении пластики персонажей, более динамическим развитием действия. Несмотря на то, что Эсхил несколько уменьшил партии хора, подчинив их драматической стороне трагедии, они продолжают играть важную роль в его трагедиях.
Таким образом, поэзия Эсхила всегда смело насыщающая драматическое искусство самыми грозными столкновениями, какие могут произойти между людьми и окружающим миром, черпает это неиссякаемое мужество в глубокой вере поэта в существование гармонического порядка, совместно устраиваемого в конце концов и людьми и богами. В тот исторический момент, когда в Афинах устанавливались первые формы народовластия – эта форма общественного устройства со временем заслужит название демократии, — поэзия Эсхила пытается прочно утвердить справедливость в мире богов. Этим самым она ярко выражает любовь афинского народа к справедливости, его уважение к праву, веру в процесс.
Эсхил был поэтом огромной, почти невероятной творческой энергии. Об этом говорит уже одно количество созданных им драматических произведений. Обладая фантазией истинного поэтического гения и философской глубиной постижения конфликтов, Эсхил, хотя и не был первым драматургом, явился “отцом трагедии”. Среди сохранившихся семи трагедий Эсхила нет ни одной, которая относилась бы к начальному или совсем раннему периоду его творчества,– так что проследить становление драмы невозможно. Эсхил воссоздал разрушенную до него трагедию такой, какой мы ее знаем теперь, трагедию, полностью овладевшую своими выразительными средствами. В своих трагедиях он показывал победу прогрессивных начал в развитии общества, в государственном устройстве, в морали. Творчество Эсхила оказало заметное влияние на развитие мировой поэзии и драматургии.
Творчество Софокла и его учения
Еще редки были в те времена мыслители и поэты, которые для разрешения проблем человеческой жизни не обращались к мерцающему свету неба, не полагались на безусловную волю его обитателей. Среди всех них самым верующим был Софокл (496-406 до н.э.) – наперекор стихиям, всем явным аргументам морали и двусмысленности рока. Софокл был современником самого блестящего периода жизни Афин.
До нас дошло только семь трагедий Софокла, написал же он их свыше 120. Трагедии Софокла несут в себе новые черты. Если у Эсхила главными героями были боги, то у Софокла действуют люди, хотя и несколько оторванные от действительности. Поэтому о Софокле говорят, что он заставил трагедию спуститься с неба на землю. Софоклу приписывают слова, что он изображал «людей такими, какими они должны быть», то есть давал широко обобщенные характеры, подчеркивая в людях их наиболее высокие, героические стремления, раскрывая все богатство душевных свойств человека. Основное внимание Софокл уделяет человеку, его душевным переживаниям. Конечно, в судьбах его героев ощущается влияние богов, даже если они и не появляются по ходу действия, и эти боги также могущественны, как и у Эсхила, — они могут сокрушить человека. Но Софокл рисует прежде всего борьбу человека за осуществление своих целей, его чувства и мысли, показывает страдания, выпавшие на его долю. Человек в трагедиях Софокла более самостоятелен, действие более обусловлено свойствами характера главного лица, являющимися причиной и его счастья и его несчастий.
У героев Софокла обычно такие же цельные характеры, как и у героев Эсхила. Сражаясь за свой идеал, они не знают душевных колебаний. Борьба ввергает героев в величайшие страдания, и иногда они гибнут. Но отказаться от борьбы герои Софокла не могут, потому что их ведет гражданский и нравственный долг.
Благородные герои трагедий Софокла тесными узами связаны с коллективом граждан: — это воплощение идеала гармонической личности, который был создан в годы расцвета Афин. Поэтому Софокла называют певцом афинской демократии.
Однако творчество Софокла сложно и противоречиво. Его трагедии
отразили не только расцвет, но и назревающий кризис полисной системы, закончившейся гибелью афинской демократии.
Греческая трагедия в творчестве Софокла достигает своего совершенства. Софокл ввел третьего актера, увеличил диалогические части комедии (эписодии) и уменьшил партии хора. Действие стало более живым и достоверным, так как на сцене могли одновременно выступать и давать мотивировку своим поступкам три персонажа. Однако хор у Софокла продолжает играть важную роль в трагедии и число хоревтов было даже увеличено до 15 человек.
Интерес к переживаниям отдельной личности побудил Софокла отказаться от трилогий, где прослеживалась обычно судьба целого рода. По традиции он представлял на состязания три трагедии, но каждая из них была самостоятельным произведением.
С именем Софокла также связано введение декорационной живописи.
К троянскому циклу творчества Софокла относятся трагедии: «Аянт» (Аякс) – о сумасшествии и самоубийстве одного из героев, победителей Трои, вызванных спором между ним и Одиссеем из-за того, кому из них двух должно принадлежать оружие погибшего Ахилла; «Электра» (по сюжету близкая ко второй части трагедии Эсхила «Орестея» – «Хоэфоры»); «Филоктет» – о несчастной судьбе изгнанника Филоктета, которому принадлежал лук Геракла, и о том, как Одиссей и сын Ахилла Неоптолем старались отнять у Филоктета этот лук, необходимый грекам для победы над Троей.
Наиболее известны трагедии Софокла из фиванского цикла мифов. Это «Антигона» (около 442 до н.э.), «Царь Эдип» (около 429 до н.э.) и «Эдип в Колоне» (поставлен в 441 г. до н.э., уже после смерти Софокла).
Знаменитый хор в «Антигоне» – самый величественный гимн человеку, который дошел до нас от античности. Хор прославляет человека – наиболее чудесное и могущественное из всего, что есть на свете. Человек подчинил себе и землю, и море, и весь мир животных. Велика власть человеческого слова, разума, хитроумия. Но свое прославление человека Софокл ограничивает существенными оговорками. Человеческий разум не всегда ведет людей к добру, а может привести и ко злу и к справедливости. При всем своем могуществе человек беспомощен перед смертью. И не только перед смертью, но (об этом не говорится в хоре «Антигоны») и перед судьбой.
Трагедия «Царь Эдип» в течение многих веков считалась одним из совершеннейших образцов драматического искусства античности. Долгой и бодрой старости поэта, казалось, сопутствовал один мир: миф об Эдипе, самый страшный из всех, оскорбляющий и чувство справедливости в человеке и его веру. На протяжении пятнадцати лет Софокл дважды вступает в борьбу с этим мифом. В 420 году до н.э., он написал «Эдипа-царя»; ему было тогда семьдесят пять лет. В 405 году до н.э., в девяностолетнем возрасте, он снова возвращается, придав ему новую форму, почти к тому же сюжету, словно все еще сомневается в той развязке, которую он ему дал: так появился «Эдип в Колоне». Он хочет довести свою мысль до конца, хочет знать, могут ли в конце концов боги карать невиновного или нет… Знать, что делается с человеком в мире, которым правят боги.
Сюжет этого мифа известен. Сам того не зная, Эдип убивает своего отца и женится на своей матери. Боги карают его за эти преступления, которые еще до появления его на свет ему было предопределено совершить. Через много лет, узнав ужасную правду, Эдип осуждает себя за эти преступления, он выкалывает себе глаза, отрекается от власти; но не лишает себя жизни, не сходит с ума, а добровольно отправляется в изгнание, где, быть может, ему удастся исцелиться душой для новой жизни. Эта часть мифа легла в основу трагедии «Царь Эдип».
После долгих странствий, очищенный страданиями и прощенный богами, Эдип божественным образом умирает: его поглощает земля. Это происходит в пригороде Афин, Колоне, и могила страдальца становится святыней афинской земли. Об этом рассказывается в трагедии «Эдип в Колоне». Странная религия, возмутительная мораль, неправдоподобные положения, произвольная психология. Тем не менее Софокл берется объяснить своему народу эту нелепую историю, этот возмутительный миф. Он хочет, вовсе не лишая его рокового характера, ввести в него ответ человека, ответ, в корне изменяющий весь смысл мифа.
«Царь Эдип» – трагедия судьбы и до наших дней она останется великой реалистической драмой, а сам Эдип – великим героем на путях борьбы человека за свою свободу. В этом стремлении Софокла к реалистическому искусству заключается его значение и в истории греческой трагедии и в истории мирового искусства.
Удивительно точно великий немецкий поэт Гете дал оценку Софоклу: «Никто не знал так сцены и своего ремесла, как Софокл». Трагедии Софокла явились художественным воплощением гражданских и нравственных идеалов античной рабовладельческой демократии периода ее расцвета (Софокл не дожил до страшного поражения афинян в Пелопоннесской войне 431-404 гг. до н.э.). Этими идеалами были политическое равенство и свобода всех полноправных граждан, беззаветное служение родине, уважение к богам, благородство стремлений и чувств сильных духом людей.
Трагедии Еврипида
Социальный кризис афинской рабовладельческой демократии и обусловленная им ломка традиционных понятий и взглядов наиболее полно отразились в творчестве младшего современника Софокла – Еврипида (около 485-406 до н.э.). Еврипид является последним из трагических поэтов, от которых до нас дошли целые пьесы.
От Еврипида дошло до нас полностью 18 драм (всего он написал от 75 до 92) и большое количество отрывков: «Геракл», «Ион», «Электра», «Андромаха», «Троянки», «Финикиянки», «Медея», «Ипполит», «Ифигения в Авлиде», «Алкестида» и другие.
Его трагедии полны разнообразных политических высказываний и намеков на современность. Драматург приблизил своих героев к действительности; он, по свидетельству Аристотеля, изображал людей такими, «каковы они есть». Персонажи его трагедий, оставаясь, как и у Эсхила и Софокла, героями мифов, наделялись мыслями, стремлениями, страстями современных поэту людей.
В ряде трагедий Еврипида звучит критика религиозных верований и боги оказываются более коварными, жестокими и мстительными, чем люди.
По своим общественно-политическим взглядам Еврипид был сторонником умеренной демократии, опорой которой он считал мелких землевладельцев. В некоторых его пьесах встречаются резкие выпады против политиков-демагогов: льстя народу, они добиваются власти, чтобы использовать ее в своих корыстных целях. В ряде трагедий Еврипид страстно изобличает тиранию: господство одного человека над другими людьми вопреки их воле ему представляется нарушением естественного гражданского порядка. Благородство, по Еврипиду, заключается в личных достоинствах и добродетели, а не в знатном происхождении и богатстве. Положительные персонажи Еврипида неоднократно высказывают мысль, что безудержное стремление к богатству может толкнуть человека на преступление.
Заслуживает внимание отношение Еврипида к рабам. Он считает, что
рабство – это несправедливость и насилие, что природа у людей одна и раб, если у него благородная душа, ничуть не хуже свободного.
Еврипид часто откликается в своих трагедиях на события Пелопоннесской войны. Хотя он гордится военными успехами соотечественников, но в целом относится к войне отрицательно. Он показывает, какие страдания несет война людям, прежде всего женщинам и детям. Война может быть оправдана только в том случае, если люди защищают независимость своей родины. Эти идеи выдвигают Еврипида в число самых прогрессивных мыслителей человечества.
Еврипид был первым драматургом, решившимся сделать тему любовной страсти основой трагического действия, а женщину – центральным лицом трагедии.
Еврипид пишет трагедии, которые можно было бы назвать раздвоенными («Андромаха», «Геракл»), поскольку в них не один, а два сюжета; трагедии, состоящие из ряда эпизодов («Троянки» – ряд сцен, изображающих судьбу троянских пленниц после взятия Трои и их чередующиеся плачи о своей судьбе); или же трагедии многосоставные, вроде «Финикиянок», объединяющие в одной пьесе то, что Эсхилом и Софоклом было показано в ряде трагедий (судьба Эдипа, его сыновей, его жены и дочерей). И только в немногих пьесах Еврипиду удается сосредоточить действие вокруг одного или нескольких действующих лиц. Таковы «Медея» и «Ипполит».
Героиня «Медеи» – колхидская царевна, из любви к аргонавту Язону покинувшая родину после того, как она помогла аргонавтам добыть золотое руно. Приехав с Медеей в Коринф, Язон решил ее бросить и жениться на дочери тамошнего царя – Креузе. Терзаемая ревностью Медея погубила соперницу и ее отца, убила своих детей и улетела на волшебной колеснице.
«Медея» – это трагедия оскорбленной любви и ревности. «Ипполит» – трагедия преступной любви: любви жены Тезея Федры к своему пасынку, Ипполиту. Когда Ипполит отвергает ее любовь, Федра кончает жизнь самоубийством, оставляя письмо мужу (Тезею), в котором она обвиняет Ипполита в покушении на ее супружескую верность. Доверчивый Тезей проклинает сына. Ипполит гибнет, но истина открывается устами покровительницы Ипполита – богини Артемиды, и несчастный отец примиряется с умирающим сыном.
Еврипид не выставляет своих героев образцом поведения. Наблюдая окружавшую его жизнь и стремясь разносторонне представить человеческую природу, Еврипид обращался и к изображению патологических (болезненных) состояний человеческой психики. Но, изображая их, он не стремился их оправдать. Не был Еврипид и женоненавистником – это обвинение опровергается без труда наличием у Еврипида ряда идеальных женских образов – от женщины, жертвующей жизнью для спасения любимого мужа («Алкестида»), до юной Ифигении, отрекающейся от жизни и ее радостей ради блага родного народа («Ифигения в Авлиде»), и многих других.
Еврипид стал первым известным нам драматургом, в чьих произведениях характеры героев не только раскрывались, но и получали свое развитие. При этом он не боялся изображать низкие человеческие страсти, борьбу противоречивых стремлений у одного и того же человека. Еврипид говорил: «Я привык писать трагедии затем, чтобы учить народ, а не затем, чтобы учиться у народа». Аристотель назвал его трагичнейшим из всех греческих драматургов.
Слава пришла к Еврипиду после смерти. Уже в IV в. до н.э. его называли величайшим трагическим поэтом, и такое суждение о нем сохранилось на все последующие века.
