Выдержка из текста работы
Неологизмы — слова, значения слов или сочетания слов, появившиеся в определённый период в каком-либо языке или использованные один раз (окказионализмы) в каком-либо тексте или акте речи. Принадлежность слов к неологизмам является свойством относительным и историчным. Неологизмы определяются также как слова, возникшие на памяти применяющего их поколения [Голуб 1997: 87]. Определения неологизмов по денотативному признаку (как обозначающих новые реалии) или стилистическому (сопровождающихся эффектом новизны) не охватывают всех неологизмов как слов, отсутствующих в словарях, не опирается на присущие неологизмам особенности.
Неологизмы-слова образуются морфологическим, синтаксико-морфологическим, семантико-морфологическим способами. Неологизмы-значения появляются в результате внутрисловной семантической деривации на основе метафоры и других переносов наименования, внесловной деривации, когда семантический неологизм образовался морфологически.
Неологизмы-сочетания слов появляются на основе стереотипизации цитат, превращения речевого отрезка в составной термин, условную формулу, идиому, на основе переосмысления сочетаний слов, терминологизации и детерминологизации, преобразования структуры словосочетания.
В отличие от неологизмов-новообразований существуют "относительные неологизмы", "неологизмы-вхождения", представляющие собой либо "внутренние заимствования" — результат миграции языковых средств из одних сфер языка в другие или актуализации слов, известных в прошлом, либо заимствования, кальки и переводы.
Окказионализмы — речевые явления, возникающие под влиянием контекста, ситуации речевого общения для осуществления какого-либо актуального коммуникативного задания, главным образом для выражения смысла, необходимого в данном случае. Создаются окказионализмы на базе продуктивных и непродуктивных моделей из имеющегося в структуре языка материала вопреки сложившейся литературной норме.
Объектом исследования является роман Т.Толстой "Кысь".
Предметом исследования является лексика романа "Кысь".
Цель курсового исследования: определить типы новообразований и их стилистическую функцию в романе.
В связи с этим решаются следующие конкретные задачи:
)провести анализ романа Т.Толстой "Кысь";
)выделить из текста романа "Кысь" новообразования;
)определить лексико-стилистическую функцию новообразований в романе Т.Толстой "Кысь".
С этой целью мы изучили имеющуюся теоретическую литературу по трактовке неологизмов, окказионализмов разными авторами; критическую литературу по роману "Кысь"; провели анализ текста романа "Кысь" на предмет наличия в нём новообразований.
. Словарный состав современного русского языка как предмет лексикологии
Лексикология является сравнительно молодым разделом языкознания. Характеризуя в конце 19 столетия состояние науки о языке, выдающийся славист А.И. Бодуэн де Куртенэ предсказывал: "Лексикология, или наука о словах, как отдельная ветвь грамматики будет творением 20 века" [Бодуэн де Куртенэ 1963: 17]. Действительность подтвердила прогноз. В настоящее время лексикология занимает важное место в системе лингвистических дисциплин, "являясь одной из продуктивно развивающихся отраслей современного языкознания" [Кузнецова 1989: 4].
Социальность языка и его системность неразрывно связаны. И вместе с тем они обусловливают наличие в самом языке двух аспектов, а в науке о нём — двух возможных направлений: внешнего, социолингвистического, и внутреннего, системно-социологического. В лексике эти два направления частично совпадают с разграничением лексикологии в узком смысле слова и семасиологии. Лексикология изучает в словарном составе языка прежде всего те стороны, которые обусловлены факторами внеязыкового, социально-исторического характера. В её задачи входит "изучение вопросов формирования словарного состава языка, исторических изменений, происходящих в нём, систематизация лексики с точки зрения её происхождения, расслоения по сферам употребления, по степени активности и т.п." [Кузнецова 1989: 5].
Семасиология изучает лексическую систему языка и слово как элемент этой системы прежде всего с точки зрения внутренних закономерностей, организующих эту систему. Объекты семасиологии — это различные проявления системности лексики: лексико-семантические группы слов, явление семантического варьирования, закономерности сочетаемости слов, все виды семантических и формально-семантических оппозиций слов.
Возможность двустороннего подхода к рассмотрению и характеристике словарного состава языка даёт основания для двоякого определения лексикологии. При любом из указанных подходов реальный объект один — словарный состав современного русского языка. Русская лексикология изучает словарный состав русского языка. Это её объект.
1.2 Отражение процессов, происходящих в обществе, в лексике языка
Все социальные (экономические, политические, административно-управленченские, культурные, исторические, лингво-географические и др.) преобразования, совершающиеся в жизни общества, реализуются лексикой языка. Словарный состав — наиболее открытый и подвижный уровень языковой системы: в него непрерывно входят и из него постепенно уходят слова, притом лексических приобретений значительно больше. Для каждого периода развития языка характерна широко распространённая и утратившая надобность лексика.
По социально-территориальному употреблению в современном словарном составе можно выделить общерусскую лексику и лексику диалектную, распространённую в разных регионах Российского государства. По параметру социолингвистического употребления лексика членится на группы: 1) по частотности употребления — активная и пассивная лексика; 2) по периоду использования — устарелая и новая лексика; 3) по характеру отражения деятельности — терминологическая и профессиональная лексика; 4) по социальной общепринятости — жаргонная и арготическая лексика.
И система языка, закреплённая в лексике данного языка, и эмоционально-оценочные свойства слов находятся в прямой связи с интеллектуальным, нравственным, социально-экономическим состоянием общества. Язык реагирует на все изменения, происходящие и в общественном, и в индивидуальном сознании, отражает их. Иллюстрацией 80-х — 90-х годов 20 столетия, начало 21 века — это период коренных изменений в жизни общества — годы, когда был снят "железный занавес", отделявший нас от других государств, когда наша страна с социалистического перешла на капиталистический путь развития, наконец, когда рухнула прежняя однопартийная тоталитарная система и начался процесс демократизации общественной и политической жизни нашей страны. Естественно, что в этот период произошли такие же масштабные изменения и в лексической системе языка. В русском языке активизировались многие слова, прежде крайне редкие в своём употреблении, находившиеся на периферии языка: благотворительность, милосердие, покаяние, гимназия, лицей, Дума, казачество, биржа и др.
Социально-экономические и политические преобразования последних десятилетий привели к пополнению нашего словаря множеством заимствований, в первую очередь англицизмов: брокер, дилер, импичмент, маркетинг, менеджер, ментальность, паблик рилейшен, плюрализм и др.
Наш лексикон пополнился также многочисленными словами, как русскими, так и заимствованными, которые связаны с новыми сторонами культурной жизни, образования, спортом, модой, бытом, меню и т.п.: презентация, триллер, хит-парад, граждановедение, лицей, гимназия, чипсы, авокадо, сноуборд, фристайл и др. Таким образом, в лексике любого языка воплощается и отражается то, чем живёт данный человеческий коллектив. Поэтому вполне справедливо утверждение советского языковеда Ю.С. Маслова: "Лексика непосредственно и широко отражает общественную практику, материальную и духовную культуру соответствующего человеческого коллектива, в общественных отношениях, в быту, в идеологии и т.д." [Маслов 2006: 102]. К этому можно добавить, что лексика реагирует и на то положительное, что происходит в сознании общества или отдельной личности, и на то отрицательное, что переживает и массовое, и индивидуальное сознание.
1.3 Неологизмы и их типы
Новая лексика — это сравнительно недавно вошедшие в наш язык слова, новизна которых ощущается говорящими: анимационное кино, армрестлинг, бахтинистика, гамбургер, дайджест, маркетолог, миллениум и др. Все эти слова, появившиеся в русском языке в конце 20-начале 21 столетия. Их возраст не более 15-18 лет.
Новые слова, или неологизмы, появляются в языке по следующим причинам.
.Они возникают как наименование новых реалий, новых предметов, новых понятий, возникших в нашей жизни. Таковы, например, армрестлинг, бандформирования, бахтинистика, бизнес-клуб, биотуалет, брокер, видеокассета, виндсёрфинг, гамбургер, ГКЧП, грант и др.
.Появление некоторых новых слов и сочетаний слов объясняется необходимостью обозначить явления, и прежде присутствовавшие в нашей жизни, но не имевшие соответствующего обозначения в языке: отказник (тот, кто отказывается от исполнения своих обязанностей, в частности от службы в армии), правозащитник (общественный деятель, выступающий перед властями с требованием соблюдения ими общепризнанных прав и свобод человека), а также мафия, рэкет, рэкетир, застой (эпоха застоя), сексменьшинства.
.Иногда новое слово появляется просто как более удобное однословное обозначение того, что прежде называлось при помощи словосочетания. Таковы, например, слова дайджест (обзор печати), тинэйджер (молодой человек в возрасте от 12 до 20 лет), визажист (художник лица), истеблишмент (правящие и привилегированные группы общества, а также система власти и управления, с помощью которых они осуществляют своё господство), имидж (образ "себя", который создаёт тележурналист, политический деятель, фотомодель и др.), рейтинг (показатель популярности какого-либо лица), хит (наиболее популярная эстрадная песня) и пр.
.В некоторых случаях новые слова возникают в результате необходимости подчеркнуть частичное изменение предмета или представление о нём. Таковы, например, сбербанк (прежде сберкасса), офис (контора, служебное помещение), СМИ ("средства массовой информации" вместо прежнего СМИП — "средства массовой информации и пропаганды"), полтергейст (вместо "домовой").
.Порой появление новых слов бывает обусловлено тем влиянием, которое оказывает в данное время культура какой-либо иной страны на русскую жизнь, и диктуется просто модой на иностранные слова, входящие в лексикон этой страны. Таким влиянием американской жизни, музыки, культуры и пр. объясняется, например, появление в молодёжном жаргоне последних лет англицизмов: мэн (человек), пипл (народ, люди, компания), шузы (обувь), флэт (квартира), также названия магазинов, предприятий общественного питания, заимствованные из английского языка: супермаркет, гипермаркет, шоп, хаус и т.п.
По источнику происхождения различаются языковые и индивидуально-авторские неологизмы. Языковые неологизмы не имеют авторства, образуются чаще всего продуктивными способами, входят в синонимические, антонимические, тематические ряды, регистрируются словарями и находятся в пассивном запасе до широкой актуализации обозначаемого явления. Индивидуально-авторские неологизмы имеют авторство, могут образовываться продуктивными / непродуктивными способами, не образуют лексических системных организаций, индивидуальны в употреблении, фиксируются лишь словарями языка автора ("Словарь языка А.С. Пушкина") и остаются в пассивном запасе языка.
Лексические языковые неологизмы могут образовываться:
А) из русских слов по продуктивным словообразовательным моделям: работа — работать — разработать — разработка, готовить — подготовить — подготовка, очистить от снега — снегоочиститель, исходный — безысходный — безысходность;
Б) путём заимствования: габарит, лимит, видеоукмен — "портативный видеомагнитофон", ноу-хау;
В) возникновением словообразовательных гнёзд из заимствованных слов по русским моделям: лимит — лимитировать — лимитирование, лимит — лимитчик — лимитчица.
Семантические неологизмы — новые значения слов, появляющиеся в результате внутрисловной семантической деривации (эпидигматики) на основе метафорических и иных переносных значений слова: ориентир "направление деятельности кого-, чего-либо", диагноз "определение основания чего-либо", конверсия "изменение политического мышления в мирных целях", штрих "паста для исправления ошибок в тексте".
.4 Использование авторских неологизмов
В сфере новообразований имеется ещё один аспект систематизации, а именно — разграничение собственно языковых неологизмов, называемых в таком случае каноническими или узуальными словами , и так называемых окказиональных слов, имеющих чисто речевое существование [Кузнецова 1989: 164]. Неологизмы, созданные поэтами, писателями, публицистами, называют ещё авторскими или индивидуально-стилистическими [Русский язык 2001: 212]. "Потенциализмы — неологизмы, созданные автором по продуктивным моделям словообразования и сочетаемости слов" [Совр.рус.яз. 2001: 335].
Узуальные неологизмы — это слова, возникшие в ответ на общественную потребность, получившие более или менее широкое распространение, ставшие в связи с этим словами воспроизводимыми, т.е. системными. Основная цель их создания — получение новой, необходимой номинативной единицы. Средства и способы создания таких слов — это продуктивные модели (образцы словопроизводства), что и способствует лёгкому их усвоению, быстрому включению в ряды аналогичных образований.
Главный фактор появления окказионализма (авторского неологизма, потенциализма, индивидуально-стилистического неологизма) — потребность в необычных, выразительных средствах, которая может возникнуть в речи, в особенности художественной речи. Язык художественной литературы отражает общее развитие языка, но желание найти собственные речевые средства приводит художника слова к созданию индивидуально-авторских новообразований. "Потенционализмы — неологизмы, созданные по продуктивным моделям словообразования о сочетаемости слов: не ахтильное (кое-какое) убранство, подшофейное состояние, разбойник пера и мошенник печати (А.П. Чехов); желтень, голубень, непролазь, люлюкающая водица (М.А. Шолохов); свирепунчик, переживатель, безноженька (девочка-инвалид), шахович (шах в игре в шахматы) (В.М. Шукшин).
Неологизмы, созданные по нестандартным моделям, являются авторскими окказионализмами: магазинус, сундукявичус (В.М. Шукшин), любопись, бездремь (И. Бродский), осенебри, раздвин (А. Вознесенский).
Для образования новообразований (окказионализмов, авторских неологизмов) могут быть использованы мало- или совсем непродуктивные модели, иногда правила модели нарушаются, но это на снижает, а, напротив, часто повышает уровень выразительности такого индивидуально-авторского неологизма. Выполняя художественную функцию в том или ином тексте, окказионализмы не выходят из этого текста, не становятся системными единицами и навсегда сохраняют свойства свежести и новизны именно в данном тексте. Например, пушкинское "кюхельбекерно и тошно", "широкошумные дубравы"; щедринские "белибердоносцы", "подслушивательный интерес"; индивидуально-авторские новообразования Маяковского: расколоколить, раскенареить, развидеться, разэлектричить, расфабричить, выфлажить, вызмеить. В виде исключения авторские неологизмы, обычно имеющие социальную значимость, через этап цитирования могут войти в общее употребление: головотяпство (М.Е. Салтыков — Щедрин), обломовщина (И.А. Гончаров), прозаседавшиеся (В.В. Маяковский).
Но, как правило, это слова одноразового использования с повышенной экспрессивностью. Г.О. Винокур, описывая авторские неологизмы В. Маяковского, так характеризует их: "Нет сомнения, что изобретаемые им новые способы выражения Маяковский никогда не считал годными к употреблению и необходимыми в общем русском языке. Бессодержательным поэтому представляется мне задаваемый иногда вопрос о том, что из новообразований Маяковского войдёт в общеупотребительную русскую речь, — изобретенья Маяковского не имеют такой цели и не для того предназначены. Его новшества несут преимущественно художественную функцию" [Винокур 1991: 31].
Потребность в одноразовом, контекстно наиболее удачном слове часто возникает в устной речи. "Мы сами даже не отдаём себе отчёта о том, какое множество окказиональных слов создаётся на каждом шагу в разговорной речи" [Лопатин 1973: 69]. Когда устная форма используется в публичной речи, в частности в выступлениях по телевидению, авторские окказионализмы становятся доступными для общего восприятия. Сравним примеры из телевизионных выступлений: Вдруг получается затык мысли (И. Андроников); Успешливые адвокаты (Ю. Сенкевич); Обвальный успех (Э. Рязанов); В детстве всё воспринимается острее, яснее, промытее что ли (Е. Евтушенко).
Между узуальными, системными словами, в том числе и неологизмами, и индивидуально-авторскими экспрессивными окказионализмами лежит широкая полоса новообразований, называемых потенциальными словами [Кузнецова 1989: 165]. Они отличаются от узуальных неологизмов тем, что имеют речевой характер, обычно не выходят за пределы разового употребления. От индивидуально-авторских окказионализмов они отличаются тем, что в них отсутствует установка на экспрессивность и образуются они обычно по продуктивным словообразовательным образцам, например: китиха, жирафиха, тритониха, кротиха — по образцу слониха; или крокодилята, тарантулята, зебрята, кенгурята и другие — по образцу телята. Очень продуктивными являются потенциальные сложные прилагательные: молчаливо-чудный (А. Вознесенский), кротко-тихая (Ю. Бондарев), глухо-пепельно-оранжевая туча (Ю. Нагибин); существительные с суффиксом -ость: надмирность, славность, хрустальность, расхоложенность, бесчудесность и многие другие, изобретённые современными авторами для разового использования. Значение потенциальных слов обычно характеризуется малой степенью идиоматичности, поэтому они могут быть понятны и вне контекста. Индивидуальные окказионализмы, имеющие установку на необычность, экспрессивность, могут быть осмыслены только в контексте. В целом между узуальными и речевыми неологизмами нельзя провести чёткой грани, так же как и между окказионализмами и потенциальными словами. "Этим и объясняется тот факт, что, несмотря на многие попытки, пока нет однозначной классификации указанных явлений".
Рассмотрим классификацию, данную Н.М. Шанским: "В зависимости от того, ново ли это слово вообще или это использование для выражения нового понятия уже существующего слова, неологизмы распадаются на лексические (образованные на базе существующих слов, заимствования из других языков) и семантические. … От неологизмов, реальных слов (на какое-то время пассивного словарного запаса) языка, выступающих как воспроизводимые значимые единицы (правда, с ярким налётом новизны и свежести), следует отличать контекстуальные образования (окказионализмы), которые не являются словами языка в полном смысле этого слова" [Шанский 1987: 61].
За основу возьмём типы неологизмов, данные Е.И. Дибровой: неологизмы семантические, окказионализмы и потенциализмы.
2. Роман "Кысь" — "энциклопедия русской жизни"
Роман "Кысь" написан, как указывает автор на последней странице книги, "Москва — Принстон — Оксфорд — остров Тайри -Афины — Панормо — Фёдор-Кузьмичск — Москва 1986-2000" [Толстая 2004: 375].
Сюжет романа: Бенедикт человек молодой, резвый, пытливый, всё допытывается, отчего был Взрыв. Происхождения по матушке (с университетским образованием) достойного, по тятеньке — из простых. Тянется к знаниям, ходит на службу в Рабочую избу, переписывает, "перебеливает" сказки, или поучения, или указы самого Фёдора Кузьмича. Женившись на явно номенклатурной Оленьке, Бенедикт становится зятем Кудеярова, который "делает революцию", переломив хребтину "набольшему мурзе", тирану Фёдору Кузьмичу, на самом деле — "маленькому такому", и сам объявляет себя Генеральным Санитаром. И это — торжество дурно пахнущего Кудеярова — результат длительных диссидентских усилий по свержению режима; борьбы ЭНТЕЛЕГЕНЦЫИ за права человека, и т.д., и т.п. В результате Взрыва повредился сам язык, пропала грамотность, все слова с абстрактным значением и иноземного происхождения искажены. Птица Паулин давно "перевёрнута" на "каклеты", тюльпаны скошены, а Бенедикт-то, оказывается, Кысь и есть — недаром ему пришлось хвост рубить. Но после процедуры с хвостом женился Бенедикт на номенклатурной Оленьке, и в семью вошёл, и сам стал голубчиков преследовать, крюком тащить, книги их уничтожать — одного голубчика даже этим крюком и намертво загубил. И вот уже Бенедикт — с наеденными брылами, наеденной широкой шеей — властью ступает по базару, контролирует… Но ведь Бенедикт хотел по-настоящему в жизни только одного: языку — слово вернуть, себе — книгу прочесть.
Авторская речь намеренно вытеснена словами героев — сентиментальным (Бенедикт), официозным (указы Набольшего Мурзы, а потом Главного Санитара), псевдонародным, стилизованно фольклорным, словом-монстром (язык образованщины). Ни слова гладкого, нейтрально-описательного, синтаксис возбуждённый, бегучий, певучий. "Слово, как и деталь в этом произведении, изукрашено какой-то почти подсознательной, детской памятью — оно наговорено, напето, сказано. Слово в романе — это почти устная речь" [Иванова 2001: 7].
.1 Новообразования в романе Т.Н. Толстой "Кысь"
Что касается жанра, то критики определяют его по-разному: это и антиутопия, и ретроантиутопия, и фантастический роман. Но все они сходятся в одном: "В "Кыси" Толстая не перестала быть постмодернистом, но теперь она перевела в эту модель самый предмет её описания, творения (сотворения) — русскую историю. Россия у неё стала постмодерном: пародийным самовоспроизведением" [Парамонов 2000: 4].
О языке романа критика отозвалась также очень активно, живо и разнообразно. Так, Елена Рабинович считает, что " "Кысь", конечно, естественнее всего … отнести к антиутопиям, которые, кстати, … очень часто не чужды словесной игре…" [Рабинович 2000: 6]. А Л. Данилкин уверяет: "Это не беда, что персонажи "Кыси" кулдычут и подъелдыкивают, фордыбачат и рассусоливают. … "Кысь" — лингвистическая фантастика… Главное последствие Взрыва — мутация языка. Вместо нормального литературного русского — что-то дремучее, не то из сказок Афанасьева, не то из повестей про милорда глупого и Ваньку Каина. Грамматика — и та словно в детство впала: вместо глаголов — "русский перфект": я поемши, а он свалимшись. "Кысь" — даже не стилизация под допушкинский язык; это сказ — вполне оригинальная разработка ненавистного писательнице деградировавшего, туземного, не тронутого ни одной культурной инвестицией языка" [Данилкин].
Но более точное, на наш взгляд, определение стиля и языка Т. Толстой в романе "Кысь" дано Б. Кузьминским: "Авторы "упреждающих" рецензий убеждали нас, что для "Кыси" Толстая изобрела какой-то специфический, беспрецедентно сложный язык. Ничего подобного. Стиль нормативный, нейтральный, чуть-чуть сдобренный дистиллированными просторечиями и неологизмами, которые, точно из детских кубиков, составлены из общеупотребительных слов" [Кузьминский].
Неологизмов в романе Т. Толстой "Кысь" действительно предостаточно. Эпоха, представленная в романе, — "каменный век, закат Европы, гибель богов" [Толстая 2004: 159]. Естественно, лексика соответствовать должна времени. Рассмотрим её подробнее.
Наибольшее количество новообразований находим на первых страницах романа. Эти неологизмы нужны, чтобы ввести читателя в суть происходящего, в то время, когда происходит действие. Здесь и "клели стоят — не шелохнутся" (4), а городок называется "Фёдор-Кузьмичск", а вместо лошадей в сани запряжены "перерожденцы" (5), в лесах живёт "кысь", которую все боятся, после встречи с этой "кысью" у людей "червырь сердце точит" (5), покуривают здесь "болотную ржавь" (6), кушают "огнецов", в лесу лешего повстречал "чеченец" (10). Ещё какие-то на болоте встречаются "пузыри водяные", "кочевряжки подкаменные", "рыбки-вертизубки", вёдра отмывают "синим песком" (14). Кроме того, мы узнаём, что у некоторых есть "последствия" (17), но таких мало, потому как "кого кысь испортила, кто зайцами отравился, кто огнецами" (18). А кто уцелел, у тех: "у кого руки словно зелёной мукой обмётаны, будто он в хлебеде рылся, у кого жабры; у иного гребень петушиный али ещё что…" (19).
Таким образом, читатель введён в мир после "Взрыва", жуткий, фантастический, населённый мутантами — людьми, животными, растениями. Следует заметить, что значение всех новообразований понятно читателю из контекста, нет ни одной сноски — объяснения новообразования. И это оправданно, читается роман легко, всё понятно без авторских объяснений.
.1.1 Семантические новообразования
К семантическим неологизмам, как мы уже отмечали, относятся те слова, которые приобрели новые значения, появившиеся у уже имевшихся в языке слов.
Следует отметить, что в обществе "после Взрыва" существует очень чёткая иерархия, разделение народа на "голубчиков", "холопов", "Перерожденцев", "Прежних", есть ещё "санитары", "Главный Санитар", "мурзы", "Набольший Мурза".
Самый многочисленный класс народонаселения — "голубчики". В современном русском языке слово "голубчик" имеет такие значения: 1) Ласково о человеке (обычно в обращении). Потерпи, голубчик, всё пройдёт. 2) перен. О ком-нибудь, заслуживающим порицания (ирон.). Полюбуйтесь на этих голубчиков: все в грязи. [Ожегов 2003: 137]. В романе же это совсем другое. Есть ещё "прежние" и "Перерожденцы", все они отличаются друг от друга: "…Прежних, почитай, и нет почти, разве что перерожденцы, да они вроде как и не люди, а с нонешними голубчиками, с нами, то есть, того разговору уж не заведёшь. Да и то сказать: Прежние наших слов не понимают, а мы ихних" (32). И, что примечательно, "Прежние — они с виду как мы. Мужики, бабы, молодые, старые, — всякие. Больше пожилых. Но они другие. У них такое Последствие чтоб не стариться. А больше никаких. И живут себе, и не помирают, от старости-то. От других причин — это да, это ни помирают. Их совсем мало осталось, Прежних. Они по избам своим сидят а то на работу ходят, а какой в начальство выбился, — всё у них как у нас. Только разговор другой. Повстречается тебе на улице незнакомый голубчик, — нипочём не догадаешься, наш он или из Прежних. Разве что спросишь, как водится: "Хто таков? Почему не знаю? Какого хрена тебя в нашей слободе носит?" — а он, нет чтобы ответить как у людей водится: "А те чо, рыло носить надоело? Ща оборву да об колено", или другое что, — нет, чтобы так понятно, али сказать, вразумительно прояснить, — дескать, ты-то силён, да и я силён, лучше не связывайся! Нет, иной раз в ответ услышишь: "Оставьте меня в покое! Хулиган!" — ну тогда, точно, Прежний это" (153). Поистине, лингвистическая антиутопия.
В литературном языке слово "прежний" имеет значения: "1) Бывший прежде, минувший. Прежние времена. 2) Такой, как был раньше. Я уже не прежний. 3) Предшествовавший, бывший перед чем-нибудь. Прежний начальник." [Ожегов 2003: 582]. В романе слово "Прежний" употребляется в первом значении, отличие его от литературного в том, что в литературном языке это слово не употребляется с существительными одушевлёнными, а в романе "Прежние" — это люди, жившие до Взрыва и выжившие, они "другие". В этом мы убедились, прочитав строки из приведённой выше цитаты.
А кто же такие "Перерожденцы"? Читаем: "…у кого терем повыше, у того и жбаны поздоровей, а иной целую бочку на кол напялит, в глаза тычет: богато живу, голубчики! Такой на работу не пешедралом трюхает, а норовит в санях проехаться кнутом помахивает; а в сани перерожденец запряжен, бежит, валенками топочет, сам бледный, взмыленный, язык наружу. Домчит до рабочей избы и встанет как вкопанный, на все четыре ноги, только мохнатые бока ходят ходуном: хы-хы, хы-хы. А глазами так и ворочает, так и ворочает. И зубы скалит. И озирается… Ай, ну их к лешему, перерожденцев этих, лучше от них подальше. Страшные они, и не поймёшь, то ли они люди, то ли нет: лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто, и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку. Они, говорят, ещё до Взрыва жили, перерожденцы-то." (4). Живут перерожденцы в хлеву: "Перерожденцу место где? — в хлеву. Потому как есть скотина…" (20;88).
Итак, из содержания романа мы поняли, что "перерожденцы" — это изменившиеся люди, чем-то напоминают они бывших заключённых. А в литературном языке: "Перерожденец. 1) Тот, кто идейно, политически, морально переродился, изменил передовым взглядам, революционному мировоззрению" [МАС 1985: т.3: 92].
Есть ещё в этом обществе такое явление как "болезнь": "И Болезнь не понимал, думал невесть что; а Болезнь — в головах, Болезнь — невежество людское, дурь, своеволие, темнота, когда думают, что, мол, ничего, пущай в одной избе и книга, и мышь побудут…" (333). Напоминает лечение диссидентов в психбольницах. В литературном языке слово "болезнь" тоже может означать болезнь не только физическую, но и душевную, но ведь не "своеволие, темноту, невежество".
"Лечить болезни" приставлены "санитары", над ними — "Главный Санитар", есть и "Генеральный Санитар" (29; 187; 354). В литературном языке — "санитар" — младший медицинский работник" [Ожегов 2003: 696], а в романе санитары важнее даже "мурзы", потому как на складе им в первую очередь выдают всё, что полагается, и "бляшки" они тоже получают в окошке в таком порядке: сначала "санитары", а потом "мурзы". Санитары во главе с Главным Санитаром "лечат" людей с помощью крюков, "малых и больших", лечат тех, кто "старопечатные книги" у себя в доме затаил. А руководит санитарами и Главным Санитаром Генеральный Санитар.
После Взрыва наступили "Последствия", это различные виды мутации. Бенедикт находит "Последствия" даже у Чехова. Рассматривая его портрет в "книжице", он замечает: "Может, подслеповатый был. Вон на лице у него, на глазках — Последствие: оглобелька, и верёвка с неё висит" (234). А вообще, последствия у жителей этого сообщества встречаются такие: у кого когти на ногах огромные, у кого "петушиные гребешки по всему телу", у кого глаз только один на лице имеется, у кого три ноги или пальцев несметное количество.
Вместо денег у них "бляшки" , их нарезают (32,42). Они платят "ясак — домовой, подушный, печной, всех не пересчитать", и платят его с "мыши". И в литературном языке, кстати сказать, "ясак — натуральный налог, выплачиваемый пушниной" [Ожегов 2003: 919]. Но пушнина, конечно же, совсем другая, не то что с мыши.
Питаются люди этого мира после Взрыва зайцами, но они не такие, которых мы привыкли видеть, а "чёрные", "да того зайца ещё поди поймай. Только наладишь в него камнем попасть, а он порх! — и улетел" (22), "ими можно отравиться" (18). А ещё очень распространена еда из "хвоща". В литературном языке "хвощ — травянистое растение" [Ожегов 2003: 861]. О съедобных свойствах его в словаре ничего не сказано. Хвощ припасали "к праздничку" (72), бывает отрыжка, "если мочёными хвощами объешься" (80), хвощ косят (97).
И ещё одно знакомое название есть — гонобобель, в литературном языке это ягода, то же, что голубика [Толковый словарь: т.1: 330]. Но в романе это растение производит на людей эффект такой же, как брага: "гонобобелю нанюхались" (74); "купил у голубчиков гонобобелю. Нюхал. Не сильно полегчало. На лежанке лежал. Плакал" (189); "И такой морок на Бенедикта найдёт, словно он гонобобелю нанюхамшись" (196).
Но самая главная еда голубчиков — мышь: "А у голубчиков жизнь другая, им на мышь опираться надо. Без мыши им никуда. Суп, конечно, жаркое, зипун если сшить, мену какую на торжище сделать, налог платить, али, лучше сказать, ясак…" (333).
Итак, семантические новообразования, представленные в романе, даны для того, чтобы читатель легко ориентировался в материале, они узнаваемы, а непохожесть некоторых животных и растений объясняется мутацией после Взрыва.
.1.2 Окказионализмы
Мы рассмотрим неологизмы, созданные по нестандартным моделям, являющиеся авторскими окказионализмами. "От неологизмов, реальных слов (на какое-то время пассивного словарного запаса) языка, выступающих как воспроизводимые значимые единицы (правда, с ярким налётом новизны и свежести), следует отличать контекстуальные образования (окказионализмы), которые не являются словами языка в полном смысле этого слова. Они существуют в качестве определённых номинативных единиц только в том или ином контексте и не обладают основным свойством любой единицы языкового стандарта — воспроизводимостью" [Шанский 1987: 61].
Перечислим имеющиеся в тексте романа окказионализмы.
Запивки: "Девку-качалку приставил, чтоб гамак качала, али сказать, колебала, но не сильно, а так, чуть-чуть. Другую — чтоб беспрестанно прохладительные запивки подносила…" (240). Здесь "запивки" в значении "напитки". Образовано, вероятно, это отглагольное существительное от глагола "запивать" суффиксальным (суффикс -к- и нулевая суффиксация) способом.
Беспокой: "От него, от соседа, будто исходит что, беспокой тяжёлый али тревожность" (34). Отглагольное существительное образовано суффиксальным способом — нулевая суффиксация: беспокойство — беспокой.
Древяница: "Это древяница, у ей гнездо тута" (68); "А то дикий крик сверху, с ветвей: весь передёрнешься, бросишься к забору поближе… Может, древяница…" (149); "…поди сюды, Бенедикт, чего скзать-то хочу, — да как выбросит руку, да корявым пальцем под рёбра-т, со страшным криком древяницы: "Мя-я-я-я-я-я-я-я-я!!!" (151); "Вот опять, об вечернюю пору, как заре желтеть да гаснуть, как туману собираться в низинах, первой звезде выходить на небо, древянице из дубравы мякать, — об эту пору опять стала Бенедикту Оленька представляться" (195); "Вот ещё клеть, а в ней тоже дерево, с дуплом, мшистое такое. — А тут чего? Никого не видать. — А… Тут древяницу держу. — Древяницу споймали?!?! — Ага. Она в дупле хоронится" (199). Таким образом читатель постепенно знакомится с древяницей: среда её обитания, звуки, которые она издаёт, читатель понимает, что древяницу "споймать" трудно, что крика её народ побаивается, наверное, он жутковато звучит.
Огнецы: "Захотелось моей старухе огнецов покушать. Принеси да принеси. А огнецы в тот год поспели сладкие, тянучие" (10); "…в глуши растут огнецы. Уж такое лакомство: сладкие, круглые, тянучие. Спелый огнец величиной с человеческий глаз будет. Ночью они светятся серебряным огнём, вроде как месяц сквозь листья луч пустил, а днём их не заметишь. Выходят в лес засветло, а как стемнеет, все берутся за руки и идут цепью, чтоб не потеряться. А ещё чтоб огнец не догадался, что это, дескать люди. Отрывать их надо быстро, чтобы огнец не всполошился и не заголосил. А не то он других предупредит, и они враз потухнут" (18). В процессе чтения читатель понимает, что это не просто растение — огнецы, но они умеют "голосить", т.е. какая-то смесь растения и животного. Но очень вкусные, это лакомство. А потом выясняем, что огнецы бывают и ложные, и ими можно отравиться. А потом и вовсе выясняется невероятное: "Возьмёшь одного огнеца. За щеку положишь. Сладкий!.. А может, и не помрёшь, с одного-то. Так, вырвет разве что. Ну, волос выпадет. Шею раздует. А так, может, ещё и поживёшь. Матушка отчего померла? — цельную миску зараз скушать изволила. Никита Иваныч всё ей говаривал: "Полина Михайловна, что за несдержанность?! Не ешьте вы эти финики! радиоактивные!" — да разве она послушает? Объелась" (110). Оказывается, это финики-мутанты, да, они сладкие, "тянучие", вкусные, как настоящие финики, но они ещё и "голосят", предупреждают друг друга, прячутся от людей.
Хлебеда: "…выдали народу по полпуда хлебеды…" (70); "Летом… косу на плечо и в поля, в луга, — хлебеду косить…"(97); "Лепёшки постные из хлебеды" (176). Напоминает сложное слово из двух — хлеб и лебеда.
Дубельт: "Бенедикт постучал валенком по бревну. Звенит; древесина хорошая, лёгкая. Но плотная. И сухая. Хороший матерьял. Дубельт" (175); "…дерево дубельт — хорошее" (179); "А эта древесина, дубельт, всегда от дождей чернеет" (191). Ясно, что дуб и ель в одном.
Вторнуть: "Поймают его и ведут в избу, а иной раз для смеху поставят ему миску пустую, ложку в руку вторнут: ешь…" (5); "Вторнуть его дерево это в пол или куды придётся, чтоб держалося…" (92); "А ещё что придумали: вербных веток нарвали да в горшок с водой вторнули…" (150); "И в грудях, али сказать в желудке, тоже звон, глухой такой, словно кто туда каменное ведро вторнул, пустое" (196); "Вторнул ей идола в руки" (301); "И пушкина наверх вторнуть, на самую верхотуру" (361). Выходит, что глагол "вторнуть" — это и "поставить", и "вложить", и "воткнуть", и "вставить".
Ржавь: "Не столько они конечно, смотрят, сколько болотную ржавь покуривают да в палочку играют" (6); "А сколько ржави зараз выпить мог! Бочку усаживал" (13); "Ведро опоганил… А новое ведь пока выдолбишь, пока продубишь да просмолишь, да по три раза просушишь, да ржавью окуришь…" (12); "Сосед начал не знать: да я что, да я ничего, да я ржави упился…" (17); "Ржави накурили так, что не продохнёшь" (52); "Воры … ржавь не берут. Её всюду полно… … Ржавь чем хороша. Она в любое дело идёт. Её и курят, и пьют, и чернила из неё варят, и нитки красят, если кому охота полотенца вышивать. Брага из неё хороша, особенно когда мороз на дворе. Дом тоже утеплять можно: между брёвен, в пазы натыкать. А то и крышу ржавью пробовал, но — не вышло. Клубки круглые, жёсткие, — сваливаются. … Её на трясине берут. … А в аккурат за избами — трясина, вся ржавью покрытая" (58); "За неделю ржавь свежая подросла, красноватая али как бы с прозеленью. Её курить хорошо. А старая побурей будет, ту на краску или на брагу больше применяют. Вот сухой листик мелкой ржавки напехтаешь, самокруточку свернёшь…" (62); "… и торопливо вздув огонь, подкормив его сухой ржавью, щепками, полешками, тянешь из вороха тряпиц ещё тёплый горшок с мышиными щами" (67); "Вот думаю картин много понарисовать, — сказал Фёдор Кузьмич. — Если, конечно, ржави хватит, ага" (78); "Ржави выпил бочки три, хотел забыться. Так и ржавь в голову не взошла, зря живот надул" (189). Из приведённых цитат видим, что ржавь — растение, которое годится и в пищу, и курить, и избу проконопатить, и брагу из неё приготовить. А цвета она бывает самого разного, почему только она ржавью называется?
Червырь: "И будто червырь сердце точит, точит…" (5); "Как же мы жили? А так и жили: ползали во тьме, как слепые червыри" (24); "…червырей запасали толчёных…" (32); "Он вообще ест, не как люди. Червырей не признаёт. Матушку, правда, тоже от них тошнило. А Бенедикт их с детства добывать наловчился. Бывало, играет в ручьях да в лужах с ребятами, — в городке глинистых ручьёв много, — непременно в воде руками шарит, червырей нащупывает. Червыри, они слепые, глупые. Вот наловишь парочку дюжин, на палочку нанижешь, высушишь, а потом и натолчёшь. До того они солёные! К мышиному супчику наипервейшая приправа" (45). Судя по всему, червыри — это черви, червяки "слепые".
Имеется ещё целый ряд окказионализмов в тексте: колобашки (бигуди), дрызнуть (разбежаться), поскаклочки, удушилочки (названия игр), впуклое (вогнутое), клель (название дерева — клён и ель), стоочитый (стоокий, многоглазый), тыка, пырь (орудия труда санитаров).
И ещё несколько примеров.
Кукумаколки, боботюкалки: "Кое-где торчал закопченный остов избы, кое-где целая нетронутая улица стояла посреди жёлтой, скрученной жаром травы, но там, вдали, где всегда высились и отовсюду виднелись красные маковки с резными кукумаколками и узорными боботюкалками, — там ничего не виднелось и не высилось" (375). ясно, что это какие-то резные украшения на тереме.
Зелейники, обаянники, облакопрогонники: "Особо указали, чтобы чародеям, ворожеям, зелейникам, обаянникам, кудесникам, сновидцам, звездочётам, ведунам, лихим бабам, и тем, кто чакры открывает-закрывает, — ни-ни, ни Боженька мой, ни в коем разе не заниматься волхованием в частном порядке. Всем колдунам, а особо, — облакопрогонникам, — считаться государевыми людьми и всегда спать в одежде в ожидании срочного вызова" (364).
Тютюхнуться: "Это уж так: ежели кто не тютюхнулся, когда Взрыв случился, тот уж после не старится" (18); "Там не зевай! Тютюхнешься — и поминай как звали, одни пузыри пойдут" (52).
Таким образом, мы можем сделать вывод, что текст романа "Кысь" Т. Толстой изобилует окказионализмами.
.1.3 Потенциальные слова
Козляк: "Когда козляков гонят, непременно один да провалится" (52); "…он громче всех закричал "спасибо", тонко так и громко, как козляк…" (80); "А посередь стола — туша мясная: никак козляк! Цельного козляка на стол потратили, а ведь того козляка ещё поди вырасти!" (183). Значение окказионализма понять нетрудно с помощью корня и контекста. Образован этот окказионализм суффиксальным способом по типу: мерзляк, дохляк, с помощью суффикса -як-.
Грибыши: "…сушёных грибышей связка…" (89); "После мяса — блины: сметанкой полить, грибышей поверх шмякнуть…" (200); "Каклеты хорошие, жирные. … С грибышами упарены." (241); "А кабы в вермишель маслица, да травок лесных, да кваску чуток, да запечь, да протомить… А сверху — грибышей толчёных." (243). По всей вероятности, грибыши — это мутировавшие грибы, слово образовано суффиксальным способом по типу: крепыши, малыши, с помощью суффикса -ыш-.
Слеповран: "Слеповран без голосу, на то он и слеповран!" (64); "…Виктор Иваныч издал такой трубный глас, прям как слеповран какой…" (157).
Дергун-трава, кусай-трава: "Дверь настежь, во дворе лопух, с весны не полот, да дергун трава, да кусай-трава, да ещё какой-то сорняк неведомый…" (207); "А в прошлом годе, помните, кусай-травы набрали да с репой маседуан сварганили" (242); "Это дергун-трава, — поправил Бенедикт. — Неважно, я привык называть её крапивой. — Да хоть горшком назови. Это же дергун! — Какая разница? — Сунь руку — узнаешь. — Лев Львович, — заметил Никита Иванович, — возможно, молодой человек прав. Нынешние различают крапиву от дергуна, мы с вами нет, но они различают. — Нет, извините, — упёрся Лев Львович, — я ещё не слепой, и давайте без мистики: я вижу крапиву и буду утверждать, что это крапива. — Дык Лев Львович, крапива — она ж крапива! А дергун — это дергун, дёрнет вас, — и узнаете, какой он дергун. Из крапивы щи варить можно, дрянь суп, слов нет, но варить можно. А из дергуна попробуй свари-ка!…" (318).
Окаян-дерево: "Изо рта его, как столб, как ветер, вышел, клубясь, огонь и вошёл в печь, и ахнуло и загорелось в широкой печи, и затрещало, вздуваясь, пламя жёлтыми языками, словно Окаян-дерево в весеннем лесу" (84); "А пламя и правда, рвётся, мечется, не то что столбом, а, сказать, деревом каким, вот как Окаян-дерево по весне: пляшет и гудит, крутит и клубится, а с места не сойдёт" (142); "У Окаян-дерева ствол ещё тоньше, всё узлами, шишками, колтунами, одно слово: Окаян-дерево!" (179).
Названия трав "дергун-трава", "кусай-трава" и название дерева "Окаян-дерево" образованы по слообразовательной модели "сущ.+сущ.", например: диван-кровать, плакун-трава, плащ-палатка.
Обозначка: "Чего вы вообще?.. Вы вообще…вы…вы…вы- кысь, вот вы кто!!! — крикнул Бенедикт, сам пугаясь — вылетит слово и не поймаешь; испугался, но крикнул. — Кысь! Кысь! — Я-то?.. Я?.. — засмеялся тесть и вдруг разжал пальцы и отступил. — Обозначка вышла… Кысь-то — ты" (367). Слово "обозначка" образовано от слова "обознаться", как "накачать — накачка".
Мусороворот: "Бенедикт грудью кинулся, спасая, подбирая, отбирая, — убить гадину, — но раскрылось другое окно, и Терентий Петрович, Министр Нефтеперерабатывающей, в свой черёд сбросил белоснежные, с картинками и папиросной на них бумагою, редчайшие… не успел подхватить, сокровища чвакнулись в мусороворот, хлюпнули и поплыли, вертясь…" (370). Слово "мусороворот" образовано по схеме "водоворот".
Кысь: "В тех лесах, старые люди сказывают, живёт кысь. Сидит она на тёмных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! Кы-ысь! — а видеть её никто не может. Пойдёт человек так вот в лес, а она ему в шею-то сзади: хоп! И хребтину зубами: хрусь! — а когтем главную жилочку нащупает и перервёт, и весь разум из человека выйдет" (5); "Вроде бы всё как всегда: беседуют, мысли сообщают, сумнения в природе выражают. А Бенедикту вдруг как-то тошнёхонько станет! Будто вот тут вот, в серёдке, изжога припечёт, а вокруг того печева, кольцом, — холод какой. и в спине тоже вроде неудовольствие. И за ушами тягучка. И слюна горчит. Другой раз кому пожалуешься, а тебе и скажут: — Это тебе кысь в спину смотрит" (65); "Сердце билось. Кысь это… Она. Вот, значит, что. а не фелософия никакая. Правильно говорят: кысь в спину смотрит! Это она там, на ветвях, в северных лесах, в непролазной чащобе, — плачет, поворачивается, принюхивается, перебирает лапами, прижимает уши, выбирает… выбрала!.. Мягкое, как страшный, невидимый Котя, соскочила с ветвей, пошла, пошла, пошла, — ползком под буреломом, под завалами сучьев, колючек, длинным скачком через седой, мохом обросший, метелями поваленный сухостой!.. ползком и скачком, гибко и длинно; поворачивается плоская головка, поводит из стороны в сторону: не упустить, не потерять без следа: далеко в худой избе, а лежанке, налитый тёплой кровью, как квасом, лежит и дрожит, в потолок уставился Бенедикт. … Ни следа не оставит лапами на снегу, не спугнёт ни одного подворотного пса, не потревожит домашней твари!.. Ближе и ближе, — и кривится невидимое лицо её, и дрожат когти, — голодно ей, голодно! Мука её, мука! Кы-ы-ысь! Кы-ы-ысь! Вот она подкрадывается к жилью, вот глазыньки-то закрыла, чтоб лучше слышать, вот сейчас прыгнет на ветхую крышу-то, на остывшую трубу-то; вот напрягла ноги…" (121).
Следует отметить, что немало окказионализмов встречается в произношении (Русск.яз.Энциклопедия;284). Такие окказионализмы можно найти и в тексте романа Т. Толстой "Кысь". Это слова, которые знают и произносят Прежние, но они незнакомы ныне живущим, и они произносят их, искажая иногда до неузнаваемости. Они написаны в романе с прописной буквы, т.е. особо выделены: ЭНТЕЛЕГЕНЦЫЯ — интеллигенция, ТРОДИЦЫЯ — традиция, РИНИСАНС — ренессанс, МЕТ- мёд, не ВРАСТЕНИК — неврастеник, МОГОЗИН — магазин, МОЗЕЙ — музей, ИЛИМИНТАРНЫЕ — элементарные и др.
.2 Функция новообразований в романе Т. Толстой "Кысь"
Основная сфера, где рождаются авторские неологизмы, — это язык художественной литературы. С какой целью создаются неологизмы? Почему автор романа "Кысь" не довольствуется традиционными средствами языка, а образует новые слова?
Можно выделить такие причины.
.В романе "Кысь" образование новых слов имеет регулярный, последовательный характер и продиктовано стремлением к поиску тех лексических единиц, которые наиболее полно и адекватно отобразили бы те экспрессивно-смысловые нюансы, которые хочет передать автор, ту эпоху, в которой происходит действие романа и для выражения которых традиционные средства оказываются либо недостаточно точными, либо недостаточно лаконичными. Среди таких можно отметить названия растений, животных, должностей, явлений жизни: Главный Санитар, санитары, Болезнь, голубчики, Последствия, Прежние, перерожденцы, лечить, хвощ, козляк, грибыши, ржавь, дергун-трава, кусай-трава, древяница, хлебеда, огнецы, дубельт, клель, кысь и т.д.
.В некоторых случаях авторские неологизмы Т. Толстой оказываются проявлением своего рода словесной игры, иронического отношения к предмету, явлению, обозначаемому по-новому, так и к самому языку этого народа, живущего в новой эпохе "после Взрыва". Думается, что именно такой характер имеют: колобашки, зелейники, обаянники, облакопрогонники, кукумаколки, боботюкалки, курдялясина, поскакалочки, удушилочки, Фёдор Кузьмичск, Иван Порфирьичск, Сергей Сергеичск, МОГОЗИН, ЭНТЕЛЕГЕНЦЫЯ, ТРОДИЦЫЯ, РИНИСАНС, МЕТ, ШАДЕВРЫ, МОЗЕЙ, ОНЕВЕРСТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ, АРУЖЫЕ, ФЕЛОСОФИЯ, ИЛИМИНТАРНЫЙ, МАРАЛЬ, не ВРАСТЕНИК, ПИНЗИН и др.
Заключение
Мы рассмотрели авторские новообразования, их типы и функции в романе Т.Н. Толстой "Кысь".
Анализ показал, что язык романа соответствует теме произведения: мутация жизни ведёт к мутации языка, произошли перемены не только внешнего мира, но происходит "лингвистическая катастрофа". Мрачные картины несветлого будущего являются основной темой романов в жанре антиутопии. Но "Кысь" Татьяны Толстой отличается от романов-антиутопий, во-первых, наличием иронии, а во-вторых, особенностями развития темы: кажется, что весь этот безрадостный, чудовищный и смешной быт голубчиков, живущих на заражённых радиацией постцивилизованных пространствах, не боле чем фон, чтобы выделить главную идею: сохранение печатного слова в любых условиях как гарантия продолжения цивилизации.
Для реализации замысла писательница избрала и язык особый, насыщенный неологизмами, которые выполняют такие функции. Во-первых, нарисовать этот мир после Взрыва можно только каким-то особым языком, который сформировался, сложился тоже после Взрыва. В этом языке есть и старые слова, пришедшие их старого мира, существовавшего до Взрыва, но эти слова приобрели новые значения. Во-вторых, необходимо выразить иронию по отношению к описываемому и игра слов тоже занимает не последнее место как средство выразительности языка.
Список использованной литературы
.Толстая Т.Н. Кысь. — М., 2004.
.Бодуэн де Куртенэ И.А. Языкознание, или лингвистика, 19 века // Избранные труды по общему языкознанию. — М., 1963.
.Брагина А.А. Неологизмы в русском языке. — М., 1973.
.Винокур Г.О. О языке художественной литературы. — М., 1991.
.Гайсина А.К. Время в художественном произведении: На материале произведения Т.Толстой "Кысь" // Литература в школе. — 2008. № 11.
.Голуб И.Б. Стилистика русского языка. — М., 1997.
.Давыдова Т.Т. Роман Т.Толстой "Кысь": проблемы, образы героев, жанр, повествование // Русская словесность. — 2002. № 6.
.Данилкин Л. На "Кысь" Татьяны Толстой // http: //www.afisha.ru/knigi-review.phtml?id=82896.
.Кабанова О. Кысь, брысь, Русь. — "Известия", 31 октября, 2000.
.Катышев П.А. О функциях окказионального образования // Общие проблемы строения и организации языковых категорий. — М., 1998.
.Кузнецова Э.В. Лексикология русского языка. — М., 1989.
.Кузьминский Б. На "Кысь" Татьяны Толстой // http: //www.russ.ru/krug/vubor/20001018.html#kn1.
.Лингвистический энциклопедический словарь // Под ред. В.Н. Ярцевой. — М., 1990.
.Литвинова Н. Роман Т. Толстой "Кысь" // Ж. "Новый берег", 2003, № 2.
.Лопатин В.В. Рождение слова. Неологизмы и окказиональные образования. — М., 1973.
.Лыков А.Г. Современная русская лексикология (русское окказиональное слово). — М., 1976.
.Ожегов С.И. и Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. — М., 2003.
.Парамонов Б. Русская история наконец оправдала себя в литературе // "Время MN". — 2000. — 14 октября.
.Рабинович Е. Рецензия на роман "Кысь" Т. Толстой // Новая русская книга. — 2000, 6.
.Рахманова Л.И., Суздальцева В.Н. Современный русский язык: Лексика. Фразеология. Морфология. — М., 2003.
.Русский язык конца 20 столетия // Под ред. Е.А. Земской. — М., 1996.
.Русский язык // Под ред. Л.Л. Касаткина. — М., 2001.
.Словарь русского языка: В 4-х т. // АН СССР // Под ред. А.П. Евгеньевой. — М., 1985 — 1988.
.Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц. В 2-х частях. Ч. 1: Фонетика и орфоэпия. Графика и орфография. Лексикология. Фразеология. Лексикография. Морфемика. Словообразование // Под ред. Е.И. Дибровой. — М., 2001.
.Толковый словарь русского языка. В 4-х томах // Под ред. А.П.Евгеньевой. — М., 1985.
.Ханпира Э. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Развитие словообразования современного русского языка. — М., 1966.
.Шанский Н.М., Иванов В.В. Современный русский язык: В 3-х ч. Ч.1. Введение. Лексика. Фразеология. Фонетика. графика и орфография. — М., 1987.
.Шафранская Э.Ф. Роман Т.Толстой "Кысь" глазами учителя и ученика. Мифологическая концепция романа // Русская словесность. — 2002. № 1.
