Выдержка из текста работы
Писать о Солженицыне трудно. И не только потому, что мы не знакомы пока с его творчеством в полном объеме, не успели в него «вжиться» и вдуматься. Еще одна причина – масштаб личности художника, во многом для нас непривычный.
Сравнивают Солженицына со Львом Толстым, Ф.М, Достоевским – двумя вершинами русской классической позы. И основания для такого сравнения есть. Уже сейчас очевидно, что Солженицын поставил перед читателями крупнейшие проблемы – нравственные, философские, правовые, исторические, религиозные – которыми так богата современность. Немногие способны взять на себя роль судьи, когда предмет суждения – трагическая развилка в исторической судьбе великого народа.
В современной литературе Солженицын – единственная крупная фигура, чье воздействие на литературный процесс только лишь начинается. Он еще не понят и не осмыслен нами, его опыт не продолжен в современном литературном процессе. То, что это воздействие будет огромным, представляется совершенно несомненным. Во-первых, его творчество отразило важнейшие исторические события русской жизни в ХХ веке, и в нем содержится глубокое их объяснение с самых разных точек зрения – социально-исторической, политической, социокультурной, национально-психологической. Во-вторых, (и это самое главное), судьбу России ушедшего столетия Солженицын воспринимает как проявление Божественного промысла и взгляд на русскую судьбу с мистической точки зрения тоже близок ему. Онтологическая символика в его рассказах трактуется как проявление Высшей воли. При этом писатель скрупулезно документален, и сама действительность, воспроизведенная с точностью до мельчайших деталей, обретает глубоко символический смысл, трактуется метафизически.
Это важнейший смысловой аспект его произведений, что открывает для него путь к синтезу реалистического и модернистского взгляда на мир.
«Один день Ивана Денисовича» — это первое произведение писателя, увидевшее свет. Именно этот рассказ (сам писатель назвал его повестью), опубликованный в одиннадцатом номере журнала «Новый мир» за 1962 год, принес автору не только всесоюзную славу, но и по сути мировую известность. Значение произведения не только в том, что оно открыло прежде запретную тему репрессий, задало новый уровень художественной правды, но и в том, что во многих отношениях (с точки зрения жанрового своеобразия, повествовательной и пространственно-временной организации, лексики, поэтического синтаксиса, ритмики, насыщенности текста символикой и т.д.) было глубоко новаторским.
Эта история, как позднее вспоминал Александр Исаевич, началась в 1950 году в Экибастузском особом лагере, когда он «в какой-то долгий лагерный день зимний день таскал носилки с напарником и подумал: «Как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути достаточно описать один всего день в подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь».
В 1959 году, когда Солженицын учительствовал в Рязани, он реализовал свой замысел. Повесть «Щ-854. Один день одного зека», как она первоначально называлась, была написана примерно за полтора месяца. В редакции журнала «Новый мир», возглавлявшегося А.Т.Твардовским, куда в конце 1961 года была передана рукопись, автору предложили заменить первоначальное название на другое, более нейтральное – «Один день Ивана Денисовича». Это была вынужденная мера, с помощью которой опальный журнал пытался обойти бдительную советскую цензуру. Однако даже в несколько смягченной журнальной версии содержание рассказа было настолько острым, что разрешение на его публикацию главному редактору А.Т. Твардовскому пришлось добиваться у Н.С.Хрущёва – тогдашнего главы партии и государства, который спустя время дал разрешение печатать.
Спустя 20 лет, вспоминая об этом в интервью Би-Би-Си, Солженицын заметит: «Для того, чтобы ее напечатать в Советском Союзе, нужно было стечение совершенно невероятных обстоятельств и исключительных личностей. Совершенно ясно: если бы Твардовского не было, как главного редактора журнала – нет, повесть эта не была бы напечатана. Но я добавлю. И если не было бы Хрущева в тот момент – тоже не была бы напечатана. Еще больше: если бы Хрущев в этот момент не атаковал Сталина еще один раз – тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе в 62-м году подобно явлению против физических законов, как если бы например, предметы сами стали подниматься от земли кверху или холодные камни стали бы сами нагреваться, накаляться до огня. Это невозможно, это совершенно невозможно. Система была так устроена. Из 45 лет она не выпустила ничего, и вдруг такой прорыв. Да и Твардовский, и Хрущев, и момент – все должны были собраться вместе.
Между тем, в произведении, открывавшим для советского читателя лагерную тему, отсутствовали прямые разоблачения тирана Сталина и руководителей НКВД, не было ничего сенсационного, никаких леденящих кровь историй о палачах и жертвах ГУЛАГа.
Только под давлением редколлегии «Нового мира», желавшей угодить главному разоблачителю «культа личности», автор ввел в текст упоминание о «вожде народов». Причем имя Сталина в рассказе прямо не называется, а сам он упоминается лишь мимоходом, в двух фразах какого-то безымянного «зэка» из седьмого барака: «Пожалеет вас батька усатый! Он брату родному не поверит, не то, что вам, лопухам!» Позже в книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын напишет, что Сталин не был причиной террора, он лишь «закономерное явление на том пути, который был предопределен революцией и ее идеологией».
Сюжетная основа произведения предельно проста – автор описывает один день одного заключенного – от подъема до отбоя. Особое значение в этом случае приобретает выбор главного героя. Солженицын не совпал с начавшей складываться в эпоху «оттепели» и продолженной в годы «перестройки» традицией: он повествует не о Сталинских наркомах, в революцию и гражданскую войну утопивших Россию в крови, а в конце 30-х оказавшихся в числе жертв ими же возвращенного тирана; не о партийной номенклатуре, вкупе с преуспевающими интеллигентами, которые верой и правдой служили диктаторскому режиму, но в какой-то момент оказались неугодными; не об элитарной столичной молодежи – «детях Арбата», попавших в ссылку чуть ли не случайно, из-за «перегибов» руководителей и рядовых сотрудников НКВД. А Солженицын решил пойти другим путем: он взялся рассказать о судьбе одного из тех миллионов простых русских людей, которые ни жалоб, не мемуаров не пишут, о народе бессловесном и бесписьменном, о тех, кто больше всего и пострадал, причем безвинно, от чудовищного государственного произвола и насилия.
Выход в свет «Ивана Денисовича» сопровождался рядом очень лестных для автора писательских откликов и напутствий, начиная с предисловия А. Твардовского. Еще до того, как произнесла свое слово критика, о повести успели высказаться в печати К. Симонов, С Маршак, Г. Бакланов, В. Кожевников и др. Они не пытались анализировать ее в собственно-критическом понимании этого слова. Их задача была другой – поддержать талантливого писателя, дерзнувшего войти в доселе запретную область.
«Первинка», выражаясь по Солженицыну была встречена и печатно одобрена маститым писателями с редким единодушием, с выдачей ценных авансов ее создателю в виде сравнений с Л. Н. Толстым и Ф.М. Достоевским, с твердо выраженным убеждением, что после «Ивана Денисовича» «писать, как писали еще недавно, нельзя уже. В том смысле, что возник другой уровень разговора с читателями».
Но самое трудное испытание ожидало автора рассказа, когда в полемику с ним вступили писатели со сложной лагерной судьбой. Характерно при этом, что одни писатели критиковали Солженицына как бы слева, с позиции, побуждающей сказать еще более жестокую правду о лагерях, а другие – справа, с точки зрения сугубо ортодоксальной, партийно-номенклатурной, согласно которой эта мрачная сторона советской действительности, раз уж она стала достоянием литературы, то должна быть освещена светлыми образами лагерников-коммунистов.
Среди этих писателей самым строгим судьей рассказа Солженицына, горячо поддерживавшим его, но и предъявившим весьма серьезные претензии к нему, оказался Варлам Шаламов. Уже в ноябре 1962 года он направил Солженицыну подробнейшее письмо, где, в отличие от официальных рецензентов, детально, и так сказать, со знанием дела проанализировал повесть. В сущности это были первые критические замечания о повести, но высказанные не с позиции ее отрицания, а с точки зрения как бы «соавтора» или, точнее, будущего автора «Колымских рассказов», досконально знакомого с предметом изображения.
В творчестве Солженицына создана целая характерология русской жизни первой половины ХХ в. Предметом исследования стал русский национальный характер в его разных личностно-индивидуальных проявлениях, охватывающих почти все слои русского общества в переломные моменты его бытия: политический Олимп, генералитет, дипломатический корпус, карательные аппараты, служащие разным режимам, советские заключенные, лагерные надсмотрщики, крестьяне антоновской армии, советский партаппарат разных десятилетий. Солженицын прослеживает изменение русской ментальности, показывает процесс мучительной ломки национального сознания. Можно сказать, что русский характер запечатлен им в процессе деформаций.
Эпос Солженицына дает материал для исследования конкретных форм этих деформаций и условий, приведших к ним. Принято считать, что это условия политические.
«Большевики перекипятили русскую кровь на огне, — приводит Солженицын слова Б.Лаврентьева, — и это ли не изменения, не полный пережог народного характера?!»
Изменения, совершенные целенаправленно и вполне в прагматических целях: «А большевики-то быстро взяли русский характер в железо и направили работать на себя».
Писатель фиксирует оскудение народной нравственности, проявившееся в озлоблении и ожесточении людей, замкнутости и подозрительности, ставшей одной из доминант национального характера.
Эту проблему народного характера писатель затрагивает и в повести «Один день Ивана Денисовича». Автор при раскрытии характера главного героя показывает, что помогло ему выжить в условиях массового нивелирования людей. Это было годы советской власти, когда тоталитарный режим пытался подчинить себе сознание людей, но вопрос, как сохранить внутреннюю нравственность, опору, как не сломиться под влиянием всеобщего духовного разложения в современном мире — волнует нас и сегодня. Поэтому можно сказать, что данная тема для нас актуальна, и рассмотрение ее имеет ценность.
Серьезный литературоведческий разговор о произведениях Солженицына, по сути, только начинается. Сегодня о Солженицыне – художнике на его родине опубликованы десятки статей, стали выходить книги и брошюры, защищаться диссертации.
Из исследователей творчества А.Солженицына можно назвать Жоржа Ниву, В.А. Чалмаева, А.В.Урманова, Варлама Шаламова.
В.А. Чалмаев в своей работе «А.Солженицын: жизнь и творчество» называет лагерь бездной, в которой творится мрачное, звериное дело самоистребления, «простота» опустошения, «доплывания» всех до примитивнейших состояний. И благодаря чему выживает Иван Денисович? Благодаря тому, что его характер – «это тоже в очень большой мере стихия боя, воплощенный опыт осво…
**************************************************************
