Пример курсовой работы по политологии: Единая внешняя политика ЕС утопия или реальность

Выдержка из текста работы

Европейская интеграция переживает сложные времена не только в связи с экономическим кризи­сом, но и в результате исчерпания прежней логики развития. Это заставляет политиков мыслить в реалистических категориях. В то же время современный этап развития Европейского Союза отра­жает и некоторые магистральные тенденции глобального развития. Прежде всего, к ним относится размывание границы между внешней и внутренней политикой государств. В ЕС эта тенденция находит выражение в «расщеплении» политик государств-членов в отношении объединения и преодолении эксклюзивного положения министерств иностранных дел в европейских делах. Одновременно ЕС стремится активизировать общую внешнюю политику. Длительное время пас­сивность интеграционного объединения в этом отношении объяснялась неразработанностью общей повестки дня, слабостью институтов и расхождениями между его государствами-членами. Вместе с тем в последнее десятилетие наблюдался процесс постепенного преодоления этих про­блем в результате сближения позиций его ведущих стран. Тем не менее государствам-членам до сих пор не удалось добиться гомогенности подходов. Напротив, приобретают дополнительное значе­ние новые линии противоречия. В частности, конкуренция между крупными и малыми странами, входящими в интеграционное объединение. Сложная система институтов позволяет менее силь­ным партнерам укрепить свои позиции в дискуссии с более сильными. В то же время она тормозит процесс принятия решений. Кроме того, постепенно размывается традиционное «географическое разделение труда» между ведущими государствами ЕС во внешней политике. Несмотря на все упомянутые трудности и ограничения общая внешняя политика ЕС получает все более широкое признание. В последние годы наблюдается ее активизация, прежде всего, в бли­жайшем окружении ЕС. В этой связи показательно развитие инициативы «Восточное партнер­ство» и роль европейских стран в развитии социально-политических выступлений на Ближнем Востоке и в Северной Африке. В более тесном союзе с США европейские державы вновь выходят на арену глобальной политики. Ключевые слова:

Европейский Союз; интеграция; европейская внешняя политика; Германия; Франция; нацио­нальные интересы; взаимозависимость; экономический кризис; лидерство.

Даже скептиками европейская интегра­ция уже на протяжении многих лет воспри­нимается как устойчивая данность. Не ред­костью стали историософские рассужде­ния о движении к единой Европе¹ со вре­мен Карла Великого. При этом имеющийся богатый опыт столкновений, войн и взаим­ных обид между странами все больше за-

тушевывается всепроникающей политиче­ской корректностью.

Справедливо и другое: за исторически ко­роткий срок Европа прошла большой путь от центра мирового развития и мирового со­перничества до конгломерата стран, погло­щенных собственными проблемами и все дальше отстающих от магистральных тем глобальных взаимодействий. В конце XIX ве­ка, предчувствуя пока ещё неясные буду­щие изменения, Ф.М. Достоевский сравнил Европу с кладбищем, а О. Шпенглер напи­сал позднее о «закате Европы». В действи­тельности снижение присутствия европей­ских стран на мировой арене происходило постепенно и достаточно спокойно, не вы­зывая трагических рефлексий, и ведь, кстати говоря, именно потеря прежнего мирового статуса, пожалуй, была самой существенной причиной интеграции, начавшейся со сбли­жения прежних непримиримых соперни­ков — Франции и Германии [Байков 2012].

В 1990-х годах начался новый этап евро­пейской истории. Перемены были весьма динамичными. В сравнении с тем временем последующее десятилетие представляло собой «энергичное топтание на месте». Обилие инициатив и проектов, интеграция новых членов, споры о будущем институ­циональном дизайне и перманентное усложнение правовой базы ЕС — все это сочеталось с организационной неподвиж­ностью, неготовностью правительств к пе­рераспределению полномочий и слегка за­вуалированной борьбой за национальные интересы. Первое десятилетие нового века не прошло даром, но решение многих проб­лем откладывалось на будущее. Наверное, можно сказать: то был период накопления потенциала будущих трансформаций и время, когда европейцы заново узнавали друг друга. Вместе с тем для активизации интеграционных процессов потребовалась дополнительная встряска в виде финан­сово-экономического кризиса.

Экономические проблемы наглядно про­демонстрировали, что затянувшаяся неопре­деленность путей дальнейшего развития ЕС может оказаться пагубной. Под их влиянием существенно изменился смысл и формы ев­ропейского консенсуса. Он сохранил свое значение только в тех сферах, в которых по-прежнему важны стабильность и прес­тиж европейских институтов и процедур. В целом же его значимость в Европе сни­зилась. Попытки формирования консен­суса все чаще наталкиваются на политику шантажа со стороны отдельных участников. Впрочем, она проявляется в ограниченных масштабах: всех государств-членов ЕС объе­диняет стремление избежать ситуации, в которой интеграционное объединение могло бы оказаться на грани развала.

В меняющейся Европе парадоксально сочетаются рост национального эгоизма и укрепление взаимозависимости — фено­мен, который плохо объясняют традици­онные теории. В этих условиях, несмотря на «кризис согласия», в отдельных обла­стях интеграционный дискурс становится все более заметен. Прежде всего, это наб­людение относится к европейской общей внешней политики и политике безопасно­сти, которая еще недавно оставалось в зна­чительной степени неопределенной.

Выработке единого курса интеграцион­ного объединения на международной арене долгое время препятствовало отсутствие общей внешнеполитической идеологии. Ее созданию часто способствует наличие об­щего врага или конкурента, но с 1990-х го­дов стратегическое окружение ЕС остается достаточно благоприятным. Оно не требует сплочения европейских государств. Консо­лидация происходит на основе устоявших­ся либеральных и демократических цен­ностей. В результате интеграционная идео­логия, пусть и в достаточно абстрактной, мягкой форме позволяет увязать воедино априори слишком разные внешние и внут­ренние интересы европейских стран.

Между тем вопросы безопасности к на­чалу 2000-х годов стали приобретать гло­бальное измерение. Никогда прежде безо­пасность европейских стран не была так тесно увязана с вопросами стабильности на Ближнем Востоке или вооружения в Восточной Азии. С середины прошлого

века безопасность все в большей степени становится коллективной. Катализатором этого процесса, с одной стороны, стала угроза диффузии оружия массового уни­чтожения, прежде всего ядерного. С дру­гой стороны, к этому привела глубокая дифференциация оборонных и наступа­тельных возможностей, обозначившаяся с уходом в прошлое эпохи колониальных империй после Второй мировой войны.

В результате размежевания в сфере об­ладания «жесткой силой» появились недву­смысленные лидеры и их ведомые партне­ры — потребители безопасности. К послед­ней категории относятся не только новые развивающиеся страны. Европейские госу­дарства точно так же оказываются неспо­собными к глобальному военному присут­ствию и даже к полноценной обороне.

История биполярного мира, идеология и практика НАТО и ОВД научили страны Европы воспринимать основные внешне­политические угрозы как коллективные. В современном дискурсе по вопросам без­опасности, в котором значительное место занимают терроризм, страны-изгои, рас­пространение оружия массового уничто­жения, подобная тенденция еще больше усилилась. Ее закономерным следствием стало противопоставление эгоистически понимаемого национального интереса не­обходимости нахождения совместных от­ветов на вызовы безопасности. Те же про­цессы, но в менее выраженной форме, пре­образуют экономическую повестку дня, ставшую интернациональной.

Масштаб приоритетов политических ли­деров также меняется под влиянием дости­жений в развитии сотрудничества. Некогда они видели в соседях по Европе основную угрозу. Когда интеграционный процесс прошел точку невозврата, они оказались погружены в проблемы непосредственно европейского строительства. И лишь се­годня новое поколение политиков оказа­лось готовым ставить задачи глобального масштаба. Их решение возможно как по­средством традиционной внешней полити­ки государств, так и путем реализации общей европейской внешней политики и политики в области безопасности. Однако первое грозит рассогласованностью, и зна­чит возвращением потенциала конфликтно­сти между европейскими странами, а ко второму варианту Европа в настоящий мо­мент не готова институционально.

Исследователи обычно занимают поляр­ные позиции в оценке эффективности и перспектив внешней политики ЕС. Скеп­тики, такие как А. Тойе, считают, что недо­статки процедурных механизмов ЕС кар­динально снижают его внешнеполитичес­кий потенциал². Еврооптимисты, не воз­ражая против этих в целом обоснованных доводов, переводят рассуждения в пло­скость обсуждения нормативной силы. Иногда потенциалу европейской внешней политики в этой области придается на­столько гипертрофированное значение, что Н. Точчи даже высказывает мысль о том, что укрепление экономических и во­енных рычагов могло бы даже ослабить нормативное влияние ЕС³.

Ключевая проблема с попытками фор­мирования общей европейской внешней политики не связана с эффективностью институтов или с привлекательностью цен­ностей и норм. На протяжении последних двух десятилетий как у отдельных стран, так и у ЕС в целом отсутствовала прорабо­танная повестка дня, которую они могли бы предложить мировому сообществу.

Сдвиг, обозначившийся в последние не­сколько лет, фундаментален. Налицо при­знаки того, что Европа начинает формиро­вать иерархию приоритетов в мировой по­литике. Эволюция европейской политики происходит в контексте глубоких общеми­ровых трансформаций, заставляющих ме­нять прежние представления о междуна-

родных отношениях. В отдельных сферах можно наблюдать деполитизацию отноше­ний и выход на первый план экономичес­ких интересов. И наоборот, в вопросах внутреннего законодательства, прав чело­века, в сфере институционального дизай­на, в энергетической сфере, в отношении распространения технологий и торговли стратегическими материалами, мы являем­ся свидетелями растущей политизации.

Кроме того, нельзя не заметить, как сти­рается грань между внутренней и внешней политикой. О множественности каналов, соединяющих общества писал еще в конце 1970-х годов Р. Кохейн [Keohane, Nye 1977]. В 2000-х годах эта тема эпизодически за­трагивалась в различных исследованиях, в основном в контексте развития глобализа­ции и рассуждений об эрозии суверенитета [Fregonese 2012; Held, McGrew et al. 1999]. Однако преодоление границы между внут­ренним и внешним стоит рассматривать скорее в связи с сохранением множествен­ности центров принятия решений в глубо­ко интегрированных сообществах, а также с влиянием этого процесса на политику от­дельных стран. «Пограничный» характер приобрели: значительная часть экономи­ческой повестки дня, миграционная поли­тика, энергетическая сфера, проблема на­циональных меньшинств и по большому счету все то, что относится к копенгаген­ским нормам демократии. В некоторых случаях мы наблюдаем процесс смены уровней, как это произошло с проблемати­кой военной безопасности, которая у евро­пейских стран с середины XX века «пере­текает» на наднациональный уровень. Эти вопросы сформировали новое общее изме­рение европейской политики.

Экономический кризис ускорил развитие этой тенденции, повысив значение вопро­сов внутренней политики, особенно в тех странах, которые столкнулись с наиболее серьезными проблемами и в которых прави­тельства оказались вынуждены в большей степени прислушиваться к требованиям на­селения. В ряде случаев уже можно наблю­дать сопротивление национальных прави­тельств европейским институтам, общим правилам игры, конфронтационную поли­тику в отношении соседей по Евросоюзу. Например, заявление Н. Саркози о готов­ности Франции покинуть Шенгенскую зону в случае, если соответствующее соглашение не будет реформировано, затрагивает погра­ничную сферу внутренней и внешней поли­тики, так же как и решение правительства В. Орбана о введении фиксированного курса швейцарского франка или принятие грече­ским правительством программы жесткой бюджетной экономии. Все эти вопросы, за­трагивающие интересы других европейских стран, уже не являются прерогативой дипло­матических ведомств, а во все большей сте­пени составляют сферу деятельности фи­нансистов и юристов.

Важным симптомом смещения активно­сти дипломатии становится статистика за­рубежных визитов министров иностранных дел. Так, например, шеф германского внеш­неполитического ведомства Г. Вестервелле значительно реже, чем его предшественни­ки бывает в европейских столицах и значи­тельно чаще за пределами ЕС. В 2010 г. он совершил 9 зарубежных визитов в страны ЕС и 16 за пределы Союза⁴. В 2011 г. офици­альных визитов в европейские страны было только 3. При этом наиболее важными для европейских правительств по-прежнему остаются «европейские» дела. Часть вопро­сов, прежде относившихся к прерогативам дипломатического ведомства, решают те­перь министерства финансов, юстиции, экономического сотрудничества и развития, внутренних дел и даже сельского хозяйства, и вполне закономерно, что таким образом главы дипломатических ведомств теряют свои эксклюзивные прерогативы.

Расщепление дипломатической деятель­ности коснулось не только крупнейших, но и малых стран Европы. Показателен при­мер Дании, в которой ответственность за реализацию внешней политики поделена

между пятью министрами: иностранных дел, торговли и инвестиций, европейских дел, северного сотрудничества и сотрудни­чества в сфере развития. Изменения струк­туры и функций институтов отражают усложнение содержания и обострение об­суждаемых вопросов, в которые теперь включается экономическая, социальная и экологическая проблематика.

С точки зрения трансформации полити­ческих возможностей ЕС и отдельных евро­пейских стран эти изменения выглядят ско­рее позитивно. Международные отношения в Европе оказываются структурированными и организованными в соответствии с систе­мой правил и процедур. Ее наличие позво­ляет вывести часть противоречий, разделя­ющих европейские страны, из сферы дип­ломатии и урегулировать их посредством законодательства Европейского Союза. Обозначенное «расщепление» внешнеполи­тической сферы снижает возможности внешних игроков вести игру на противоре­чиях европейских стран. Главный позитив­ный эффект состоит в том, что, несмотря на низкую эффективность процедур принятия решений в ЕС, в многочисленных подобла­стях, выделившихся из сферы внешнеполи­тической деятельности, оказываются устра­ненными жесткая конфронтация и «игра с нулевой суммой». Страны уверены, что пусть и с промедлением, но положительный результат будет достигнут.

Вместе с тем в вопросах общей внешней политики разница в интересах между евро­пейскими странами по-прежнему сохраня­ется. Более того, они демонстрируют раз­ную степень заинтересованности в ней.

Основной вопрос на сегодня состоит в том, смогут ли наднациональные институ­ты ЕС эффективно отстаивать европейские интересы, которые к тому же до сих пор не сформулированы внятно? При отсутствии общих интересов по целому ряду проблем международной политики для государств-членов ЕС отсутствует оптимальное, при­емлемое для всех решение. Активное учас­тие малых стран в формировании внешне­политического процесса грозит обернуться торгом за частные преимущества. Факти­ческое делегирование решения ряда вопро­сов странам-лидерам ЕС, прежде всего Франции и Германии, может повлечь спец­ифическую версию «трагедии антиоб­щин» — ситуации, в которой участники, обладающие исключительными правами на ограниченный ресурс, неоптимально его расходуют. В обоих случаях встает во­прос об эффективном использовании внешнеполитических ресурсов Европы.

Несмотря на многообразие происходя­щих изменений, содержание европейской политики в настоящее время продолжают определять франко-германская и амери­канская оси, а также британская и россий­ская политика на континенте. Правда до­бавилось и новое содержание — отношения национальных правительств и Брюсселя и, конечно же, новый формат общения евро­пейских держав с малыми странами.

В начале XXI века франко-германские отношения неуклонно развивались в сто­рону дальнейшего сближения. Страны де­монстрировали единую позицию относи­тельно американской операции в Ираке, их руководство активно сотрудничало в воп­росах реформирования европейского за­конодательства и единой конституции. Впоследствии обе страны практически синхронно пошли на углубление партнер­ства с США. Сотрудничество А. Меркель и Н. Саркози поначалу омрачалось недопо­ниманием политиков, но затем переросло в согласованный тандем, получивший шут­ливое название «Меркози».

Согласие двух стран прежде держалось не только на общности проблем и интере­сов, но и на разделе сфер влияния в вопро­сах внешней политики. Для Франции зоной особых интересов традиционно была Аф­рика, Средиземноморье и частично Ближ­ний Восток, а для Германии (после оконча­ния «холодной войны» и объединения стра­ны) — отношения с Россией. Подобным же образом Польша и Швеция имели амбиции на постсоветском пространстве, Испания -в Латинской Америке, Великобритания -среди стран Содружества.

Географическая «специализация» евро­пейских держав уходит в прошлое. Герман­ская политика, а также экономическая экспансия выходят за пределы Европы и становятся очень заметными в Китае, на Ближнем Востоке, на постсоветском про­странстве. Польша наращивает свою ак­тивность в Европе, чего не было раньше. Существенные изменения происходят и во французской внешней политике. Открытие военной базы Франции в ОАЭ в 2009 г. вос­принимается в Европе и, что важно, в Гер­мании позитивно. В этом шаге просматри­вается попытка закрепиться в регионе, не подкрепленная, правда, соответствующи­ми ресурсами. Нет уверенности и в том, что Франция окажется способной полу­чить отдачу от политических инвестиций, поскольку делает ставку на отношения лишь с одной страной. В рамках этой по­литики в Абу-Даби был открыт филиал Сорбонны. Параллельно велись перего­воры о строительстве АЭС и продаже ОАЭ новейших французских истребителей Rafale. Не только вопрос цены, но и недо­статок политического влияния стали при­чиной срыва обоих контрактов.

Создание форпоста в районе Персид­ского залива отражает сдвиг в стратегии национальной безопасности, в которой Н. Саркози стал уделять меньшее внима­ние своим бывшим колониям и более зна­чительное — Ближнему и Среднему Востоку и бассейну Индийского океана. Решение расширить международную деятельность соответствует стремлению Парижа укре­пить стратегическое партнерство с Соеди­ненными Штатами. Он увеличил количест­во французских войск в Афганистане и расширил их роль в боевых операциях, а в марте 2009 года, после сорокадвухлетне­го перерыва, вернул Францию в структуры военного командования НАТО. Хотя Ф. Олланд скорректировал политику пред­шественника, и теперь она уже не столь лояльна к американским инициативам, общий вектор стратегии не был изменен. В частности, по вопросу урегулирования конфликта в Сирии позиция Франции остается одной из наиболее жестких, что позволяет проводить аналогии с ливий­ской ситуацией.

Из всех европейских стран, пожалуй, именно Франция больше других претенду­ет на то, чтобы говорить от лица Европы в целом. Н. Саркози часто именно так пози­ционировал свою международную деятель­ность. В 2007 г. в результате участия Пари­жа из ливийских тюрем были освобождены болгарские медсестры, а в 2008 году фран­цузский президент взял на себя миссию посредничества в период грузино-югоосе-тинского конфликта.

Специфической чертой французской дипломатии в правление Н. Саркози стал особый акцент на вопросах защиты прав человека. Вместе с тем результаты такого подхода оказались достаточно противоре­чивыми. В частности, инициатива фран­цузского президента в вопросе признания геноцида армян даже привела к диплома­тическому кризису в отношениях с Турцией и её последствия, по-видимому, ещё долго будут влиять на отношения двух стран.

Пытаясь играть роль лидера, француз­ская дипломатия, одновременно, во мно­гих аспектах держится особняком от других европейских стран. Франция далеко не всегда пытается включать в свои внешне­политические проекты своих партнеров по ЕС. Это явно проявилось при формулиро­вании первоначального варианта инициа­тивы «Союза для Средиземноморья», ко­торый по этой причине вызвал серьезное недовольство коллег Н. Саркози, прежде всего А. Меркель [Морозов 2012].

Германия, напротив, предпочитает дей­ствовать сообща с европейскими партнера­ми. С учетом исторического опыта немец­кая дипломатия всерьез опасается напугать их своей активностью. Но даже несмотря на это, в Европе формируется тенденция к признанию германского лидерства. При­мером тому стала берлинская речь поль­ского министра Р. Сикорского, в которой он прямо заявил: «Я требую от Германии, чтобы она, ради вашей и нашей общей пользы, помогла еврозоне выжить и про­цветать. Вы знаете, что никто другой не сможет этого сделать. Наверное, я буду

первым в истории министром иностран­ных дел Польши, который это скажет: Я начинаю меньше бояться немецкой мощи, чем немецкого бездействия»⁵.

Роль Германии в европейской оборон­ной политике в настоящее время возраста­ет. (Об этом свидетельствует, в частности, решение об размещении центра управле­ния комплексами ЕвроПРО на военной базе Рамштайн. Не случайно и то, что на­кануне Мюнхенской конференции по без­опасности в феврале 2012 года, основными ньюсмейкерами по вопросам ПРО были именно германские представители.)

Еще десятилетие назад укрепление по­зиций Германии вызывало не всегда скры­ваемое раздражение в Париже. С тех пор список франко-германских противоречий не стал короче, возможно, сохранилось и недовольство, но теперь, особенно с эко­номическим кризисом, его уже не принято демонстрировать. Прочность франко-германского тандема доказывает, что даже отсутствие согласия по отдельным вопро­сам не нарушает общей атмосферы отно­шений. Так было, например, в период ли­вийского кризиса, когда Франция высту­пала за применение силы, а Германия нео­жиданно выступила против и настаивала на усилении мер политического воздей­ствия на режим М. Каддафи.

С одной стороны, тот факт, что франко-германский тандем оказывается гораздо более существенным фактором единства, чем Брюссель, — показатель слабости ин­теграции. С другой — ряд исследователей, прежде всего, К. Гегаут обращают внимание, что французская и германская политика создают серьезные сложности для выработ­ки общеевропейского курса. Великим дер­жавам вообще, в отличие от малых стран, в большей степени свойственно проведение политики в духе национальных интересов.

В этой логике рассуждают Р. Купер, А. Хиггот и К. Носсал, определяющие специфику международной политики малых стран через «их тенденцию следо­вать многосторонним решениям междуна­родных проблем, их тенденции избирать компромиссные позиции в международ­ных спорах и их тенденции принимать по­нятие «хорошей международной граждан­ственности» как руководство для своей дипломатии» [Cooper et al. 1993: 19-20]. Подобной точки зрения придерживается и А. Тойе, полагающий, что стремление ми­нимизировать стоимость ведения внешних связей и объединять усилия с другими субъектами приводит в итоге к повышению уровню участия и поддержки международ­ных организаций [Toje 2011: 29]. Очевидно, что для более крупных стран ресурсные ограничители играют несопоставимо мень­шую роль. Зачастую именно институты и формальные механизмы «выравнивают» положение малых стран, предоставляя им возможности для участия в международ­ных процессах, в которых они бы не имели права голоса при иных обстоятельствах.

Впрочем, доводы, справедливые для кон­курентной среды с высоким уровнем рисков для малых стран, кажутся несостоятельны­ми для кооперативных сообществ. Более того, зачастую малые страны, в отличие от лидеров, оказываются способными прово­дить достаточно неудобную политику для великих держав, затрудняя процесс выра­ботки общей позиции. Примерами подоб­ной ситуации могут служить Ирландия, ко­торая дважды парализовала работу Евро­союза, ратифицировав Ниццкий и Лисса­бонский договоры лишь со второй попытки; а также политика шантажа, которой активно пользовались правительства Греции и Испании в 2012 году, в период обострения долгового кризиса. И наоборот, лидеры ЕС, которые стали «заложниками» своих более слабых партнеров, зачастую вынуждены идти на уступки «пассажирам» интеграции.

Перспективы развития европейской внешней политики, несмотря на однознач­ность положений Лиссабонского договора,

не станут более ясными, даже если состо­ится фактическое делегирование части внешнеполитических функций европей­ским институтам.

Общая внешняя политика и политика безопасности ЕС опирается на слабую ор­ганизационную основу. Неспособность ин­ститутов ЕС повлиять на противоречия между европейскими державами наглядно проявилась в период обсуждения военной операции в Ливии. Позже аналогичные проблемы проявились в вопросе о санкци­ях в отношении Сирии, когда жесткая по­зиция Франции натолкнулась на сопротив­ление Испании и Италии.

Недовольство Брюсселем демонстрируют даже его ближайшие союзники. США теря­ют веру в то, что внешнеполитический ис­теблишмент ЕС говорит от лица всех евро­пейских стран. В Вашингтоне постепенно склоняются к мнению, что реальный центр власти в Европе находится в Берлине⁶.

Но стилистика отношений все же меня­ется. Прежде американские лидеры, Дж. Буш и Б. Обама, предпочитали обще­ние с главами европейских стран по отдель­ности, но с 2011 г. в переговорный процесс все активнее вовлекаются руководители Евросоюза. Этому способствуют и институ­циональные изменения в самом объедине­нии. Важные решения по-прежнему при­нимаются на национальном уровне, но с недавнего времени саммиты США-ЕС ста­ли проходить с одновременным участием председателя Еврокомиссии Ж.-М. Бар-розу, председателя Европейского совета Х. ванн Ромпея и высокого представителя Евросоюза К. Эштон, а не лидера страны-председателя ЕС, как это было раньше.

До Лиссабонского соглашения об эффек­тивности Общей внешней политики и по­литики безопасности ЕС можно было су­дить не столько исходя из ее непосредствен­ной результативности, сколько с точки зре­ния того, насколько успешно она способ­ствовала дальнейшему углублению интегра­ции. Помимо институциональных измене­ний и расширения полномочий Верховного представителя Союза по иностранным делам и политике безопасности очевидна смена подходов в практической плоскости. В прежние годы приоритетом Европей­ской политики соседства было поддержание стабильности по периметру границ ЕС. Приблизительно с 2009 г. можно говорить о том, что интеграционное объединение все больше ориентировано на расширения вли­яния в собственном окружении, порой даже в ущерб стабильности [Байков 2011].

ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ЕС — Стр 2

Европейцы стали гораздо более чувстви­тельно относиться к политическим процес­сам на ближайшей периферии. После российско-грузинского вооруженного кон­фликта, в ходе которого НАТО и ОБСЕ про­демонстрировали неспособность к решению возникающих проблем в пространстве при­легающем к государствам-членам ЕС, стало складываться общее понимание, что самим этим странам необходимо прилагать боль­шие усилия для того, чтобы не уйти оконча­тельно на обочину мирового влияния. Заинтересованность ЕС в переустройстве политического пространства периферии яв­ственно обнаружилась в 2010 году, когда с началом волнений в Египте, Тунисе и Ливии активизировалась французская и британ­ская дипломатия. Одновременно стала на­бирать обороты политика «Восточного пар­тнерства» на постсоветском пространстве, в осуществлении которой значимую, хотя и малозаметную роль играет Германия.

Проснувшиеся глобальные амбиции «объединенной Европы» в целом поддер­жаны США, которые еще с 1990-х годов выступали за расширения участия евро­пейских союзников в обеспечении соб­ственной безопасности. Эту линию про­должают положения нового обзора воен­ной стратегии, принятого администрацией Б. Обамы в январе 2012 года. В них яв­ственно прослеживается заинтересован­ность к смене формата сотрудничества

США и ЕС в сфере безопасности. Ее отра­жением стали планы по сокращению непо­средственного военного присутствия аме­риканских сил в Европе. На протяжении десятилетий США были важнейшим сози­дателем безопасности и стабилизатором политических процессов в регионе, но те­перь необходимость в этом, по мнению американского руководства, снижается.

Повышенное внимание США к восточ-ноазиатскому региону породило опасения среди европейских союзников Вашингтона относительно перспектив сохранения трансатлантической солидарности. В то же время наиболее дальновидные эксперты предлагают не драматизировать ситуацию. В частности, Д. Хэмилтон, директор ва­шингтонского Центра трансатлантических отношений Школы перспективных между­народных исследований имени Пола Нитце (Университет Дж. Гопкинса)считает, что опасения европейцев напрасны: «США -тихоокеанская и атлантическая держава од­новременно. И это уже не одно столетие»¹.

* * *

Уменьшение вовлеченности США в евро­пейские дела вовсе не означает разлада в от-

Список литературы

ношениях. Напротив, в трансатлантических связях становится очевидной все большая взаимозависимость, обусловленная кризи­сом однополярности, ослаблением амери­канской «мягкой силы», ростом могущества Китая и пока еще неочевидным, но набира­ющим силу укреплением сопротивляемости мощи США со стороны региональных дер­жав, в том числе стран-изгоев. Впервые за долгий период США начали испытывать по­требность во влиятельных союзниках для проведения глобальной политики.

Для европейских стран в настоящее время США необходимы как проводник в мир глобальной политики. Отсутствие ре­сурсов для присутствия во всех частях света может быть отчасти компенсировано син­хронизацией собственной политики с аме­риканской. Трансатлантические связи ста­новятся более значимыми для обоих пар­тнеров, чем они были в течение всего про­шлого десятилетия.

Сложно прогнозировать, насколько ре­зультативным будет расширение глобаль­ного присутствия ЕС. Европейская поли­тика сможет быть успешной, только если она станет менее ценностно обусловлен­ной и более прагматичной.

Байков А.А. Модели интеграционной экспансии в зарубежной Европе и Восточной Азии // Вестник

Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2011. №4. Морозов В.М. Израиль и средиземноморская безопасность // Международные процессы. 2012. №3. Gegout C. 2010. European Foreign and Security Policy: States, Power, Institutions, and American

Hegemony. Toronto: University of Toronto Press Inc. Cooper R., Higgott A., Nossal K. 1993. Relocating Middle Powers: Australia and Canada in a Changing

World Order. Vancouver: UBC Press, 1993. Fregonese S. 2012. Beyond the ‘weak state’: hybrid sovereignties in Beirut. Environment and Planning D:

Society and Space. 30(4): 655 — 674. Held, McGrew D.A., Goldblatt D. and Perraton J. 1999. Global Transformations: Politics, Economics and

Culture. Stanford: Stanford University Press, 1999. Ingram H.M., Fiederlein S.L. Traversing boundaries: a public policy approach to the analysis of foreign policy.

Available athttp://www.labmundo.org/disciplinas/INGRAM_traversing_boundaries.pdf (accessed

08.06.2013).

Keohane, R.O., Nye, J.S. 1977. Power and Interdependence. Boston: Little, Brown & Co.

Rar A. DieeuropaischeAussenpolitikistzumoralisch. Available at http://www.tagesanzeiger.ch/ausland/

europa/Die-europaeische-Aussenpolitik-ist-zu-moralisch/story/25541351(accessed 08.06.2013). Tocci N., Darbouche H., Emerson M., Fernandes S., Hanau-Santini R., Noutcheva G., Portela C. 2008.Centre

for European Policy Studies. Toje A. 2011. The European Union as a Small Power. After the Post-Cold War.Palgrave Macmillan 2011.

PROSPECTS OF THE EU COMMON FOREIGN AND SECURITY POLICY

DMITRY OFITSEROV-BELSKIY

National Research University — Higher School of Economics, Perm, Russian Federation, 614070

Abstract

The european integration is going through hard times not only due to the economic crisis, but also due to the exhaustion of the existing logic of its development. This forces politicians to think in realist categories. Meanwhile the EU development in its current stage also reflects certain mainstream trends of global development. First and foremost it demonstrates erosion of boundaries between foreign and internal policies of the state. In the EU this is expressed in the splintering Member-States policies, which destroys the monopoly of ministries of foreign affairs on dealing with European matters. Simultaneously, the EU itself attempts to intensify its foreign policy. For a long time the integration grouping remained passive in this respect, which reflected lack of the common agenda, weakness of institutions and cleavages among Member-States. However, throughout the last decade the magnitude of these limitations decreased, due to the rapprochement among leading countries of the EU. Still, Member-States are struggling with homogenizing their approaches. New types of discrepancies become more pronounced. In particular, competition between major and smaller states of the integrating entity could cause problems. Complex institutional system of the EU enables less powerful states to improve their standing in relations with more powerful ones. However, it also delays decision making. Moreover, the traditional geographical «division of labour» in foreign policy among leading EU powers also erodes. Despite, all these difficulties and limitations the EU foreign policy receives ever widening recognition. It becomes more assertive in recent years, especially, in the EU immediate neighbourhood. The development of «Eastern partnership» initiative and the role of European countries in political uprising in the Middle East and Northern Africa are very illustrative in this regards. In close union with the U.S. the European powers are entering global politics once again. Keywords:

European Union, integration; European common foreign policy; Germany; France; national interests; interdependence; economic crisis; leadership.

References

Baykov A. 2011. Patterns of Integration Expansion in Europe and East Asia. Vestnik Moskovskogo universiteta. No. 4.

Gegout C. 2010. European Foreign and Security Policy: States, Power, Institutions, and American

Hegemony. Toronto: University of Toronto Press Inc. Cooper R., Higgott A., Nossal K. 1993. Relocating Middle Powers: Australia and Canada in a Changing

World Order. Vancouver: UBC Press, 1993.

Fregonese S. 2012.Beyond the ‘weak state’: hybrid sovereignties in Beirut. Environment and Planning D:

Society and Space. 30(4): 655 — 674. Held, McGrew D.A., Goldblatt D. and Perraton J. 1999. Global Transformations: Politics, Economics and

Culture. Stanford: Stanford University Press, 1999. Ingram H.M., Fiederlein S.L. Traversing boundaries: a public policy approach to the analysis of foreign policy.

Available athttp://www.labmundo.org/disciplinas/INGRAM_traversing_boundaries.pdf (accessed

08.06.2013).

Keohane, R. O., Nye, J. S. 1977. Power and Interdependence. Boston: Little, Brown & Co.

Morozov V. 2012. Israel and Security Issues in the Mediterranean. Mezhdunarodnye protsessy. No. 3.

Rar A. DieeuropaischeAussenpolitikistzumoralisch. Available at http://www.tagesanzeiger.ch/ausland/

europa/Die-europaeische-Aussenpolitik-ist-zu-moralisch/story/25541351(accessed 08.06.2013). Tocci N., Darbouche H., Emerson M., Fernandes S., Hanau-SantiniR., NoutchevaG., PortelaC. 2008.Centre

for European Policy Studies. Toje A. 2011. The European Union as a Small Power. After the Post-Cold War.Palgrave Macmillan 2011.

1 Саммит США-ЕС: Трансатлантические отношения на пороге перемен. ДойчеВелле, 28.11.2011 ( http://www.dw.de/dw/article/0,,15558444,00.html).